Кавказское дежавю

Кавказские записки 2024.
Поэма.
(По путевым заметкам А. С. Пушкина, с цитатами)

Часть первая. 1820 год.

1.
Пишу тебе, мой друг, читатель,
Ты мне ни цензор, ни издатель,
Но видишь всё со стороны,
Права тебе Самим даны!
Суди меня своею властью,
Ведь я твой раб, тебе подвластен!
Моё перо в твоих руках,
Имеешь право в пух и прах.
Приму любое наказание,
Почту за честь и в назиданье!
Позволь любезно рассказать,
Как мне Кавказ пришлось познать.

2.
Начну с того, как я случайно
Попал впервые в горы тайно.
Тогда в Коллегии служил,
Царёвой дружбой дорожил.
Потом вступил в союз зелёных,
Стоял пером за притеснённых.
За добродетель и народ,
Ругал тиранов и господ!
Писал на графов эпиграммы,
Согласно собственной программы.
В них обличал монарший строй,
Порядок сгнивший и застой!

3.
Имел благие намеренья,
Взывал к наукам и ученьям.
Клеймил невежество и мрак,
Порядок старый и уклад.
Сулил народу просвещенье,
Долой унынье и забвенье!
Даёшь Отечеству рассвет,
Когда плебеев больше нет!
С секретарей меня сместили
И за ворота проводили.
Союз за праведность стоял,
И я ему в том сострадал.

4.
Дерзил властям я не случайно,
Боролся с ханжеством отчаянно.
Архимандрита не жалел,
Его притворности «воспел».
Стихи мои жестоко били,
И уличали, и клеймили.
Дошли те строки до царя,
Видать ристания не зря!
Желал себе я наказания,
Сибири, крепости, стенания.
И пусть увидят все друзья,
Как будут четверить меня!

5.
Допрос устроил губернатор,
Он лицемер и провокатор.
Вопросы хитро задавал,
Сам наперёд давно всё знал.
Он ждал повинных объяснений,
Насчёт моих стихотворений.
Не подобает, мол, чину
Писать подобную брехню.
Так не узнав с меня ни слова,
Грозился заточить он снова.
Граф Милорадович ревел,
Свистел сквозь зубы и краснел.

6.
В итоге вынес он решение,
Обречь на вечные мученья.
Сослать пожизненно в Сибирь,
Иль в Соловецкий монастырь.
Почти уж ссылка состоялась,
Судьба покуда не вмешалась.
В беде не бросили друзья,
Похлопотали за меня.
Смягчить просили наказание
Взамен на южное изгнание.
За дело взялся Карамзин,
Царю челом почтенно бил.

7.
Я уезжал из Петербурга
Под видом гордого додурга.
Направлен графом в Южный край,
Я как коллежский секретарь.
Мой путь лежал до Кишинёва
Через наместника Инзова.
Иван Никитич меня знал,
И как родного принимал!
Скучать по людям начал скоро,
В своём домишке без притвора.
Такому быту не был рад,
Поник как будто и ослаб.

8.
Меня та местность угнетала,
Бичом провинция мне стала.
Скучал по шумным вечерам,
Когда читали рифмы нам!
Где ямб звучал, хорей певучий,
Из уст семьи моей могучей!
Поэты в ритм, наперебой,
Успеть пытались за тобой!
И я их вёл дорогой лиры,
Путём гротеска и сатиры.
Задор весёлый, молодой,
Бодрил слегка рассудок мой!

9.
Теперь веселье моё в прошлом,
И я вдруг сделался дотошным.
Иван Никитич замечал,
И поручений не давал.
А время медленно тянулось,
Моё терпенье уже сдулось.
Нежданно грянула беда,
Горячка срезала меня.
Лежал один в бреду палящем,
Смотрел в окно на вид манящий.
И жизнь неслась уж без меня,
Болезнь все силы отняла.

10.
Тебе, мой друг, открою правду,
Не ту испытывал я стражду,
Когда внутри огнём горел,
А ту, что скукою томел.
Лечить такую невозможно,
И было от того тревожно.
Совсем отчаялся уж я,
Но вновь зажглась звезда моя!
Мой город проезжал Раевский,
Кавалерист, храбрец известный!
Герой Отечественных войн,
Под ним арабский белоконь!

11.
Он шведа бил, Наполеона
В составе сил Багратиона!
Драгун в атаки сам водил
И орден Анны заслужил!
Отчаянный русский полководец,
Когда в бою – канатоходец!
Бросался первым на штыки,
И мял противные ряды!
Страна любила генерала,
Довольно жизнь его мотала.
Горжусь я дружбой с ним друзья,
Он гордость, совесть, честь моя!

12.
Ему леченье прописали,
И на источники послали.
Кавказских минеральных вод
Принять он должен был в тот год.
С ним дочки Софья и Мария,
Сын Николай и няня Мия.
В лицее руку жал ему,
Мой друг по Царскому Селу.
Меня в бреду он обнаружил,
И я стыдился, что не сдюжил.
Никола был встревожен мной,
Просил отца забрать с собой.

13.
Отец любезно согласился,
Их лекарь тоже поручился.
Сказал, дорога на Кавказ,
Мне непременно силы даст.
В поездке быстро я поправлюсь,
С болезнью этой сам я справлюсь.
Инзов противиться не стал,
Всплакнул, когда я уезжал.
Сложили вещи на подводу
И попрощались на дорогу.
Через неделю жар ушёл,
И на поправку я пошёл.

14.
К июню были в Таганроге,
Я гимны пел его природе!
Тогда я мало где бывал,
И кипарисов не видал!
Остановились в знатном доме,
По меркам местным, что хоромы.
Градоначальник принял нас,
В кроватях - пуховой матрас!
Спустя пять лет в том доме помер
От государства первый номер.
Почил в нём император наш,
Когда проделывал вояж.

15.
Я эпитафию составил
В порядке погребальных правил.
В честь Александра написал,
Про то, что каждый встречный знал:
«Всю жизнь свою провёл в дороге,
Простыл и умер в Таганроге».
А правду знал лишь он один,
Ведь он над всеми господин.
Случилось что, никто не знает,
Ту тайну Сам оберегает.
Скончался царь тогда иль нет,
Уж не получим мы ответ.

16.
Как покидали дом наутро,
Признаться честно, помню смутно.
Спустились к морю налегке,
Держался я чуть вдалеке.
Такую видел я картину,
Мария прыгнула в стремнину.
Погналась бодро за волной,
И ей подыгрывал прибой.
Когда дивчина убегала,
Волна на пятки наступала.
Игрой Мария увлеклась,
Смеялась громко, не таясь!

17.
Она не знала, что я сзади,
Стоял, смотрел на её пряди.
Дивился юной красотой,
Всего пятнадцать было той.
Когда Мария оглянулась,
Вся разом будто встрепенулась.
Не стала отводить глаза,
В упор смотрела на меня.
Меж тем я был уже известным,
Поэтом скромным, интересным.
В ней любопытство верх брало,
Меня устраивало то.

18.
Потом разделись и купались,
Азовским морем наслаждались,
Смотрел я косо на неё,
Смеялось всё лицо её!
Тот эпизод с волной забавный
Вошёл в роман как сонм желанный!
Тогда «Онегина» писал,
И все курьёзы подмечал:
«Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к её ногам!
Как я желал тогда волнами
Коснуться ног её устами!»

19.
Пора к источникам полезным,
Горячим, кислым и железным.
Последним маем нам в тот год
Пришлось оставить Таганрог.
Впервые я увидел горы,
Кавказ открыл пред мной узоры!
Я предвкушал его веса,
Но это, просто чудеса!
Я жил в кибитках у подножья,
Где было тихо и тревожно.
Где чистый воздух и вода
Меня дурманили всегда!

20.
Там над скалой, под южным небом, 
Орёл парил с открытым зевом.
Кричал мне будто с высоты:
«Я здесь хозяин, а кто ты?»
На склонах гор стоят аулы,
Несут тюки на спинах мулы.
Живут достойно племена,
Не знаю их я имена.
Повсюду сакли и верблюды,
Шныряют деловито люди.
Мужчины скачут, бабы ткут,
Таких черкесами зовут!

21.
Одно не мог себе представить,
В одну линейку их поставить,
Войну и мир, ружьё и хлеб,
Где враг, где мирный человек?
Однако, позже я заметил,
Висел над нами чёрный пепел.
Среда была напряжена,
Ещё бы, рядом шла война!
Всего в двух днях от меня ходу
Ермолов разместил  пехоту.
Привёл драгунские полки,
Чтоб верной толщею идти.

22.
Мой друг, тебя уж утомил я,
Но пусть не кончатся чернила.
Дозволь мне правду досказать,
Державе должно это знать!
Кавказ для нас – пятно на карте,
Он не изучен был за партой.
О нём не ведаем ещё,
И время знать уже пришло.
Воюем храбро мы в том крае,
Тесним противника, караем.
Черкесы дикие бегут,
Свои отары берегут.

23.
Теряют пастбища, угодья,
Уходят в горы с лукоморья.
И грабят реже у дорог,
Конвои едут без забот!
Их дерзость быстро увядает,
Влияние прежнее уж тает.
Теряют силу племена,
Идёт Кавказская война!
Хорош в ней Алексей Ермолов,
Как полководец – он Суворов!
К солдату милость проявлял
Смекалку всяко поощрял!

24.
Я восхищён был его делом,
Таким рискованным и смелым!
Когда я «Пленника» писал,
То генерала обожал:
«Но се – Восток подъемлет вой!..
Поникни снежною главой,
Смирись, Кавказ: идёт Ермолов!»
Он держит меч свой будто молот!
Кавказский край для нас плацдарм,
Врагу его я не отдам!
А буду с честью воевать,
И земли наши укреплять!

25.
Прошли два месяца на водах,
В горах скалистых и в походах.
Через Горячие ключи
Уже нас кони в Крым несли!
В начале августа все вместе,
Мы были скоро уж на месте.
Раевский встретил там жену,
До гроба преданной ему.
Лишь в сентябре я прибыл к службе,
В свой Кишинёв, спасибо дружбе!
Стояла осень на дворе,
Тоскливо было на душе.

Часть вторая. 1829 год.

26.
Все девять лет с поездки первой,
Мне думы щекотали нервы.
Я помнил каждый тот момент,
Когда ей делал комплимент.
Мария оды принимала,
И их как должное считала.
Теперь уж барышня она,
Рука другому отдана.
Жена Волконскому Сергею,
Его в чести хвалить я смею!
Он декабрист и генерал,
За правду шёл и пострадал.

27.
Его судили и признали,
На двадцать лет в Сибирь сослали.
Княгиня скоро, днём вторым,
Идти решилась вслед за ним.
Мария мужа еле знала,
Что не любила, признавала.
Отец Раевский так решил,
За князя выдать поспешил.
Жених богат и родословен,
Такой, руки её достоин!
Из уважения к отцу,
Пошла красавица к венцу.

28.
И ничего, что старше вдвое,
Сотрётся разница уж вскоре.
Та станет верною женой,
Отчаянно, жертвуя собой.
А я, несчастный воздыхатель,
Останусь в статусе: приятель.
И буду знать из далека,
Освободилась ли рука.
Любить её не перестану,
А надо будет, жертвой стану!
Возможно, пользу принесу,
Отца, конечно навещу.

29.
Последний раз я видел Машу
Зимой в Москве, в разлуку нашу.
В канун отъезда в рудники,
Друг друга снова мы нашли.
Я понимал, что не увижу,
И голос больше не услышу.
Стоял пред нею и страдал,
От безысходности рыдал.
Я одобрял её поступок,
Отговорить, звучало б глупо.
Она ведь истинный герой,
Храбрец, несломленный судьбой!

30.
Я преклонялся перед ней,
И целовал ладони ей.
Самоотверженность её
Ценил я очень высоко!
Она ушла, а я остался,
Слезам дал волю, не стеснялся.
Любил по-прежнему её,
Делил с ней творчество своё.
Она – источник вдохновенья,
И муза мне, и наважденье!
Ей целый цикл посвятил,
Она всех ярче из светил!

31.
«Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной:
Напоминают мне оне
Другую жизнь и берег дальний.
Увы! Напоминают мне
Твои жестокие напевы
И степь, и ночь – и при луне
Черты далёкой, бедной девы!..
Я призрак милый, роковой,
Тебя увидев, забываю;
Но ты поёшь – и предо мной
Его я вновь воображаю».

32.
«На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой…Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может».
Те песни Грузии печальной
Вобрали образ девы дальней.
Её черты и без морщин
Я видел у крутых вершин!
————————————
33.
Вот, в черновой моей работе
Остались пламенные строки.
Жаль, что те строфы не вошли,
О чувствах к ней, что не ушли:
«Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь
И без надежд и без желаний.
Как пламень жертвенный, чиста моя любовь
И нежность девственных мечтаний».
Как рифмовал, на сердце грусть,
Болел я ею, ну и пусть!
Пускай недуг мой - во блага
Даёт надежду, как вода!

34.
Судьба печальная Марии
Всё больше отнимала силы.
Когда «Полтаву» я писал,
Не раз перо своё ломал.
«Тебе – но голос музы тёмной
Коснётся ль от уха твоего?
Поймёшь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
Иль, посвящение поэта,
Как некогда его любовь,
Перед тобою без ответа,
Пройдёт, непризнанная вновь?

35.
Узнай по крайней мере звуки,
Бывало, милые тебе –
И думай, что во дни разлуки,
В моей изменчивой судьбе,
Твоя печальная пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей».
Уж притомил своей цитатой,
Из разных писем мною взятой.
Прости за то, меня мой друг,
Что жертвой стал сердечных мук.

36.
А в горы я мечтал вернуться,
В ту атмосферу окунуться.
И вот настал желанный час,
Поехал снова на Кавказ!
Поездка та давала силы,
Идейный замысел носила.
Роман пора было кончать,
«Онегин» мой не мог уж ждать!
Финал хотел о декабристах,
Об их воззваниях речистых
К свободе, совести, чести;
Тех грандов должен был найти.

37.
Мне с ними предстояла встреча,
В горах, которые далече.
Чей ссылкой значился Кавказ,
Край дикий и глухой для нас.
Поход туда мне запрещали,
Пугали тяжбой, угрожали.
Но разве можно удержать
Того, кто хочет правду знать.
Уехал я без разрешения
На встречу важным приключениям.
Жандармам сделал я адью,
И прыгнул в бричку я свою!

38.
За девять лет почти забвенья,
Кавказ увидел изменения.
Весомо укрепилась власть,
Ворам при ней накладно красть!
Там поменялся губернатор,
Сменил Ермолова новатор.
Пришёл Паскевич дипломат,
В роду потомственный казак.
Не счесть числа его наградам,
В сраженьях, с ним победа рядом!
Ависский орден у него,
Такого нет ни у кого!

39.
Навёл он в крае свой порядок,
Не стало в армии накладок.
И дисциплину смог поднять,
Завхоз не мог уж воровать.
Ушли былые неудачи,
Всё жёстче ставились задачи.
Приказ был горцев покорить,
Кавказ России подчинить.
То дело было не из лёгких,
Искало в том подходов жёстких.
И генерал ключи нашёл,
Кругом он крепости возвёл!

40.
Проделав крюк к Горячим водам,
Остановился у порогов,
И чтоб пройтись, почуять раж,
Решил покинуть экипаж.
Сошёл на землю у поката,
Где я с Раевскими когда-то,
Полезно время проводил;
Но сей пейзаж меня убил!..
Исчезли заросли, колючки,
Плоды репейника - липучки.
Кибиток нет, в которых жил,
И троп, где с Машенькой бродил.

41.
На месте их дома, бульвары,
Там безмятежно ходят пары…
И бьют горячие ключи,
И днём, и утром, и в ночи. 
Там ванны выложены камнем,
Узором стены их сотканы.
Красивость эта и уют,
Меня уж боле не влекут.
Усевшись в экипаж надёжно,
Покинул Воды я тревожно.
Досадно было, что в них нет,
Ни диких троп, ни чудных мест.

42.
Проехал все же, круг почётный,
Он был прощальный, и отчётный.
В горах дышалось нелегко,
Старался часто, глубоко.
Остался прежним мягкий климат,
Который больше уж не примет.
Но свежий воздух и вода,
Вольются в память навсегда.
На склонах гор уж нет аулов,
Верблюдов нет, и нет там мулов.
Пустые сакли без людей;
Толкнул я кучера: «Быстрей!»

43.
В окно увидел, будто в небе,
Орёл парил, нёс что-то в зеве.
 Он мне вопрос хотел задать.
Возможно, дежавю опять.
Его я где-то уже видел,
И он меня возненавидел.
А может не было орла,
И это выдумка моя?
Тогда узрел в Горячих водах,
Картинку в розовых узорах.
Теперь скажу тебе, мой друг,
Там поменялось всё не вдруг.

44.
Мне было жаль лесных тропинок,
Крутых обрывов и развилок.
Не ограждённых пропастей,
Зверушек разных всех мастей.
Жалел душевно население
За грубость нашу, притеснение.
Я уважал повадки, быт,
Народ не должен был забыт.
Черкесы верно нас не любят,
Поймают если, то зарубят.
Ведь мы лишили их страны,
Без пастбищ те обречены.

45.
Для горцев видел я спасение
В подаче им нравоучения.
И предлагал им свой рецепт,
Сменить свой гнев на «культ просвет».
Давать им верное учение,
А там, на их уж усмотрение.
Для усмирения племён,
Обряд к ним будет применён.
Крестить кавказские народы
С учётом тайны их природы.
И слово Божие нести,
Кто внемлет, тому быть в чести.
———————————-
46.
Россия также воевала
В горах Богази – перевала.
За ним уж Турция была,
И с ней у нас велась война.
И закавказскому народу
Мы упрочали тем свободу.
Мечтал турецкий султанат
Под свой контроль те земли взять.
Порушить всю архитектуру,
И навязать свою культуру.
Но император Николай
Не видел по-другому край.

47.
Желал всем сердцем поля боя,
И нарочито рвался в строй я.
Просился срочно на войну
Чтоб поддержать свою страну.
Но Бенкендорф другого мнения,
Не оценил моего рвенья.
Тогда я тайно от него,
Покинул горное гнездо.
В Тифлис уехал на подводе,
Себя я скрыл при всём народе.
Поскольку знали там меня,
Плащом накрылся я не зря.

48.
Добравшись скоро до Тифлиса,
Я перестал людей таиться.
Поторопился на Арзрум,
Где наши предприняли штурм.
А по дороге на Гергеры,
Я встретил арбу с бренным телом.
Когда я саван приподнял,
Едва лицо его узнал.
Пред мной лежало и уж тлело
Обезображенное тело.
То Грибоедов, дипломат,
Убит иранцами, распят.

49.
Разгневан мною император,
Донёс собака провокатор.
Паскевич близок был к царю,
Но принял сторону мою.
И несмотря на возражения,
Развеял все его сомненья.
Не зря гадал я много дум,
Фельдмаршал пригласил в Арзрум.
Герой поведал Николаю,
Что я о подвигах тех знаю.
И раз недурно я строчу,
Победы славно воспою!

50.
В Арзрум с Паскевичем в карете
Мы заезжали на рассвете.
Паша встречал и лебезил,
И на турецком говорил.
С ним переводчик молчаливый,
Худой, сутулый и плаксивый
От шаха глаз не отводил,
И пакт под нос себе бубнил.
Знамёна русские висели
На стенах взятой цитадели.
Ключи от крепости вручил,
Кривую саблю подарил!

51.
В Арзруме встретил декабристов,
Общался, слушал очевидцев.
Собрав достойный материал,
В обратный путь коней погнал.
Прости, мой друг, за фамильярность,
Плохую рифму и вульгарность.
За скудность строф не обессудь,
А лучше, выбрось и забудь!

Тут автор строк уже проснулся,
Протёр глаза и улыбнулся.
Представил Царское село,
Подумал: «Ишь как понесло!»
Простите ль вы меня друзья,
За то, что Пушкиным был я?!

КОНЕЦ