Врачам

 
   Уф, наконец-то – закончилась череда межновогодних праздников, теперь ждем весны. Занялась здоровьем – и так весело! Каждый день наведываюсь в старейший в Москве медицинский университет в Хамовниках. Хамовники, пожалуй,-  один из моих любимых районов Москвы, мне там как-то уютно и  хорошо: там витает дух и Льва Толстого, и Ивана Тургенева, оба в окружении  любимых женских образов; старуха-помещица, она же мать Тургенева – не в счет.  Мне нравятся  и архитектура столетних особняков, с высоким окнами, и  уединенные улицы, густо затененные липами, и  неспешность течения жизни на одной из Больших Пироговских улиц, застывшей в веках. Оказывается Больших Пироговских в Москве две, они параллельны друг другу, но в конце концов пересекаются; а еще я с детства обожаю львов на воротах  нарядного дворца на  Пречистенке.
   Синицы оживились в предчувствии скорой весны, и мокрый снег, сваленный на обочинах тротуаров, кажется уже не таким мрачным, серым и грязным, а сквозистым и нежным предвестником самой долгожданной природной метаморфозы в северном полушарии.
   Так приятно осознавать, что дальнейший ход событий текущего дня целиком и полностью находится  в твоих руках. Должно же быть время для наслаждения жизнью, невозможно постоянно наступать на горло собственной песне, надрываться, вечно бежать куда-то и везде опаздывать, ругать себя, пребывая в томительном, бесконечно тянущемся напряжении. Поистине, искусство жить есть величайшее из искусств,  а жить нужно, не сдаваясь и не идя на компромиссы с совестью, расставляя приоритеты так, чтобы достигать результатов, и при этом  неустанно  любоваться красотой окружающего мира. В Хамовниках, в переулке с таким хулиганским и аппетитным названием - Абрикосовский- стоит памятник хирургу Перовскому, прожившему 96 лет, и большую часть из них  - в самом неспокойном, разрушительном и кровавом XX веке. Не знаю почти ничего об этом человеке, о том, каким он был семьянином, но вызывает искреннее уважение его работоспособность, отношение к своему собственному здоровью, да и сама профессия, дело врача. Вряд ли он провел это время в праздности и удовольствиях -  учиться медицине, пожалуй, сложней всего на свете. Вспоминаю одну бабушку, которая закончила медицинский институт и стала врачом накануне Второй мировой войны, и ее рассказы о работе, продолжавшейся трое суток подряд, до тех пор, пока врачи не падали с ног от усталости в самом прямом смысле этого слова -  не хватало рук, а промедление с оказанием помощи раненым было смерти не  подобно, промедление было смерти причиной.
   Чувство легкости и беззаботности, приходящее само собою будто бы из ниоткуда, как вдохновение, способно продлить ощущение психической молодости, вечно юной души. Ох, как я понимаю творцов, оставшихся без источника вдохновения, как нелегко им без этого вечного двигателя, этой соломинки, за которую можно уцепиться, обрести смысл и ощутить на своем личном опыте всю полноту бытия. И как я понимаю поэтов, так мало проживших.
   Удивительным образом сходятся линии жизни великих врачей и великих писателей – одни творят в своем воображении, рождают и убивают, другие – в реальной жизни, причем некоторые умудряются побывать сразу в двух ипостасях – и писателя, и врача.
   Впервые я тесно соприкоснулась с докторами после рождения сына, когда от его  рождения до смерти могло пройти критически мало времени. Хирург был очень красив, талантлив и привычен к впечатлению, которое производил на женщин, а мне было не до впечатлений в то время, совсем. Рабочий режим врача-реаниматолога мог бы подорвать здоровье и привести к истощению, если бы не силы, которые дает врачу осознание важности своей работы. «Врачи – не боги» - так сказала одна из медицинских работников, но они, наверняка, хотели бы ими быть и в глубине души таковыми себя считают,  впрочем,  вполне заслуженно.
   Первая операция, не считая родов, мне была сделана уже в зрелом возрасте. Боль, и гипотетическая близость смерти, обостряют чувства, оживляют рассудок, пробуждают альтруизм, избавляют от застенчивости. Со мною вместе – на соседнем столе -  оперировали мужчину средних лет атлетичного телосложения, и мне было, в общем, наплевать на неловкость ситуации, потому что страшно за себя. Неприятно было ощущать сквозь медикаментозный сон, как бросают инструменты мне на живот, странно видеть на лице хирурга, наклонившегося надо мной после операции, которая длилась в 5 раз дольше обычной для таких случаев, капли своей крови. Мучительная абсолютно бессонная ночь, во время которой я ворочалась сбоку на бок, считая часы, оставшиеся до 6 утра, а вывихнутое когда-то плечо время от времени выпадало из суставной сумки, уже не вызывая острой боли. После первой попытки подняться пришлось лечь снова, после второй – удалось дойти до двери палаты, и уже с третьего раза- до чайника с водой в коридоре, ну а к обеду - собрать вещи и уехать домой, где меня уже ждали – нет , не заботливые близкие, а накопившиеся за время моего отсутствия бытовые дела. Приготовив ужин, подралась с сыном. Ах, да, врач и на этот раз был красив и благообразен- мне везет на красавцев-хирургов. Потом, спустя несколько дней пришлось залечь в кровать, «поберечься», разрыдаться над песней Марлен Дитрих о солдатах и цветах, и дать неудовлетворительную оценку переводу Бродским песни немецкого часового, облетевшей фронт по разные его стороны. Кровь - моя, война- деда, и двадцатидцатилетние мальчишки родом из прошлого века.

Январь 2024