Не впопыхах - поэма 169-172

169.
Ещё остались люди с честью
и с совестью наедине.
Они пренебрегают лестью,
их мало встретишь по стране.

Но есть они ещё в державе,
которая трещит по швам.
Светла заслуженная слава.
Душа их – просветлённый Храм.

Не предадут друзей из детства.
Всё понимают в торжестве.
Но никуда уже не деться
от мыслей чести в голове.

Они тревожат и волнуют,
что исчезает торжество,
а ветер постоянно дует,
его всё в этом ремесло.

Но мы не гнёмся под печалью,
несём наследственности крест.
Всё так красиво изначально
и до скончанья века здесь.
170.
Балетный август наступает
по фронту истинной любви,
пространство он освобождает,
свобода действий впереди.

Идут дожди и хлещут грады…
…поник печальный травостой,
а зори-флаги на параде
трепещут в яви чистотой.

И разбегаются букашки,
скрываются все под листом,
им в наступившем ветре страшно
на поле истинно пустом.

Им думать нечем, и в инстинкте
запрятался от града, жди
уляжется… а вы остыньте,
пройдут ж балетные дожди.

Настанет ясная погода,
воспрянут травы, дерева.
Задышит радостью свобода,
возобладает синева.
171.
Закономерно происходит –
добро начало наступать,
а в тупике вновь хороводит –
не надо было начинать.

Три дня растянуты на годы –
ни хлеба с солью, ни цветов.
Сгустились тучи несвободы
и возросло число рабов.

Растёт баранов поголовье,
бредущих на закланье в даль,
и расцветает суесловье,
одета в траурность печаль.

И воют матерно овечки,
в загоне что траву жуют,
разбиты вдрызг у них крылечки,
нарушен фиговый уют.
172.
С тобой мы вышли из тумана,
пошли по краешку косы,
что омывалась вся волнами
и серебрилась от луны.

А воздух был таким упругим,
с отливом серого свинца,
и сердце полнилось испугом,
и изменился я с лица.

Мне стало, откровенно, страшно,
когда раздался резкий гром
и пробежали вдруг мурашки,
я их почувствовал ребром.

А молнии сверкали друг за дружкой
то вниз, то между облаков,
свивались словно яркой стружкой,
как будто карусель стихов.