Питер, ночь, перо, бумага

Вполне себе изрядный щёголь,
В плаще-крылатке, трость в руке,
Почти бежит, шагает Гоголь,
Чтоб встретить счастье налегке.
А вкруг него – всё серы зданья,
Что составляют Петербург,
Где просиять помог недавно
Творцу лихой курчавый друг.

Необъяснимы состоянья.
Дрожит в свечах иконостас.
«Какого чёрта?.. На черта мне
Судьба такая?.. Was ist das?..
Какие там ещё морали?..
Кого пытаюсь вразумить?..
Господ, что в яме театральной
Лишь храп умны производить?
И сам я мучаюсь. Не сдюжу
Воображенья – чуток нерв…
Как бриг, что выкинут на сушу,
Гравюры дивной на манер,
Всё жду волну, когда накроет…
Волны всё нет. А бум растёт…
Театр не может без гастролей.
А драматург – не создаёт».

Молчат задумчивые сферы.
От зяби выгнулись мосты.
Луна преследует Венеру,
Венера путает следы…
Кобылки тащат фаэтоны,
Сбивают шаг, но держат ритм…
Навстречу – дрожки беспардонных
Летят – в них молодость сидит.
Фонарный свет весьма рассеян.
Рассеян ум, нейдёт строка…
Зовут на бал. Не до веселья,–
Во всяком случае пока.
Лукавый ум презрен пред Богом.
Подъезд, ступеньки, дверь, свеча…
Крылатку скидывает Гоголь.
В камине – лёд на кирпичах…
Но вот огонь, пяток поленьев…
Их жар ленив… И где он, жар?..
Душа теплеет постепенно,
Отогревается душа…
Горячий чай. В зелёной чашке
Звенит пугливо серебро.
Глотком – коньячная рюмашка
Для тонкой надобности впрок.
И вдохновенье, сна сильнее,
Не отпускает до утра.
Художник пишет всё плотнее,
Всё мелодичней скрип пера…
Спектакль разыгрывают тени…
Свеча красиво оплыла…
Но вот на ум приходят деньги…
Отдать в набор и все дела.

Проглянул свет зари багряной,
Умыл собой тяжёлый взгляд
Не в раз оживших истуканов –
Дворцов и зданий – всех подряд.
Ну как не быть поэту другом,
Что воспевает красоту?..
Но дьявол требует недуга
И не даёт замкнуть черту.