Осенние этюды

Сегодня осень, отгремел в сторонке сентябрь,
Желтые листья мнят собою тяжело-струнный квартет,
Дожить бы, дожить бы и увидеть декабрь,
И выключить уже наконец интернет.
Чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать мерзость вчерашнего дня,
Что меня отчаянно загубить пыталась,
Чтоб делать красиво, делать для себя,
А не зреть и не мнить суку, что до*** в прошлом ошибалась.
Это мерзость та, которой я не достоин,
Я не выношу, не торгуюсь, не говорю «возможно»,
Хоть и к дипломатии я склонен,
Но вижу отчетливо, что прошлое ложно.
И я не стану человеком, что оно задержало,
Я не стану похищенным! Я не стану похищенным!
Мне насильного прошлого достаточно, а вам его мало,
Можете не становится сыщиками,
Ведь моё тело не пропадет, его точно найдут,
Ведь я останусь на этой планете,
Найдется, найдет и вытащит меня друг,
Сыграем сюжеты вырубленные в завете.

И ты упал, сломав оба запястья
И вырвалось то, что внутри годами зрело—
И все смеялись,
Смеялось каждое тело.
Ты упал на задницу и вокруг темно,
Вокруг не осталось ни единой души,
В полуночной бессоннице, тупя в окно,
Либо падай, либо падай, либо дыши.
Третьего не дано, но я отчаянно пытался
найти и обуздать заветный, потерянный, третий путь,
Пытался, ждал, боролся, кусался, но все же сдался.
За третьем путем нужно не лететь, а нырнуть.
Поглубже в себя, подальше в книги,
По старой парадигме, но новому закону:
«Жизни учат мертвые, а не живые»
— спорить с этим не увидел резона.
Они замолкли навсегда, оставив быт,
Запечатленный буквами, хрониками, словами,
И я приглашаю их к себе — стол накрыт,
Можно наесться своими грехами.


Я перестал узнавать в зеркале лицо,
Это уже не тот, кто был и пять лет назад,
Это скорее вымоченное в крови и слезах дерьмо,
Что размокло, угасло да выпило яд.
Это плохая пародия на былое величие,
Это насмешка над ушедшей эпохой,
Я не принимал такого обличия,
И не помню, чтобы стало когда-то так плохо.
Эти осколки — это предстоящая работа,
Неограненные драгоценные камни,
Мой осенний вальс с зимней тревогой,
Ворота, чьи ставни я смыкаю.
Я стражник и я здесь решаю!
И это я стою у ворот!
Кого бью, кого раню, кого пропускаю,
Здесь я решаю, а не наоборот!
И я даю проход несчастным и смешным,
Обездоленным, раненным, с ничем за плечом,
В моём городе они преобразуются и становятся иным,
Гильотина меняется местом со своим палачом.


Город спит, город счастлив, но счастлив ли я?
Счастлив ли я быть частью госпиталя за высокой стеной?
Внутри хорошо, спокойно тепло и всё мани меня,
Но счастье я обретаю лишь с тишиной.
Поэтому я бегу, оставив тех, что приютил,
Я знаю, что дал им всё, что мог,
Поэтому я бегу, сдирая ноги и не жалея сил,
Дышу ровно — я завершаю пролог.
Но открываю новые страницы и станции,
Я верю — ещё не все острова нарисованы на карте,
Ещё не все частоты прогнал я в рации,
И чтобы не случилось: зима начинается — увидимся в марте.
Когда белые краски пойдут на спад,
Когда одежды на людях станет чуточку меньше,
Когда не захочется смотреть назад,
Когда Московский воздух станет на грамм, но легче.
Тогда и вернемся к написанным прозе и стихам,
К нерешенным (и слава богу) вопросам,
К забытым мыслям и глупым словам,
К людям, к новостям и к доносам.

Господи, как же я хочу вернуться в марте,
И я целую Еву, Фемиду, Христа,
Лишь бы не оказаться то на плахе, то на плаце,
Сберечь не только свою голову, но и тебя.
Чтобы были только горькие таблетки,
Промокшие ботинки и крепкие поцелуи,
Чтобы побелели на руках отметки,
А не посинел в шарфе-петле и на стуле.
Но я запомню этот момент на подольше,
Чтобы смаковать его в холодный декабрь.
Чтобы наслаждаться живым, певучим, вечным,
А не склейкой и секундной ложью.
Он будет платиной лежать в моей черепной коробке,
И в черную пургу меня согревать,
Сейчас целый, завтра — осколки
Придется вином заливать.
Крепленное вино, крепкие воспоминания,
Город, где все ранены и несчастны,
Упавшее тело, отражение без содержания,
И долгие осенние дни, что ненастны.