Двадцать четвертая

А далее, роман наш продлился еще лет пять – правда, с перерывами. Потом, впрочем, закончился. Однажды, в ходе романа, мы даже подали заявление в ЗАГС, но… я жениться не пришел. А потом я женился на другой (хотя и Наташе тоже), а она вышла замуж тоже за другого – своего однокурсника, очень красивого (скорее, красивенького) парня, Борькой назывался. У них дочка родилась. А потом Борька долго уговаривал Наташку уехать из России, но та – ни в какую. Тогда этот красавЕц развелся с Наташкой, на какой-то страхолюдине- француженке женился и в Парижик укатил. Ага… А Наташку я потом как-то потерял из виду, а встретились мы с ней в начале 80-х годов, она работала на приеме иностранных граждан в гостинице «Космос» рядом с метро ВДНХ, а я туда со съемочной группой фильма «Берег» в роли переводчика заявился. Обнялись, поцеловались, рассказали друг другу о своих детях, то да се – как-то очень тепло, ровно брат с сестрой, поговорили…
Ну, а за этот глупый юношеский выверт стыдно-то мне и по сию пору. Правда, ни разу по-настоящему не каялся я в этой своей дури, а зря!                Такие дела…
Часто вспоминаю, как умирал отец - долго и очень тяжело, а ведь ему едва исполнилось 60, когда «тряхнул» его первый инсульт. Впрочем, совсем здоровым я его и не помню – война ведь не только убивала или ранила людей, она медленно вынимала силы болезнями от недоедания или плохого питания в молодости, от холода и отсутствия элементарных условий для жизни… Всю войну Москва голодала. Ну, не вся Москва – были, конечно, и такие персонажи, которые не вылезали из кабаков в гостиницах «Москва», «Метрополь» или «Националь». Но что про них вспоминать? Таких особей, которые НЕ ХОТЕЛИ жить одной жизнью с народом, хватало во все времена. Их и сейчас полно, и будет всегда достаточно до самого конца времен. Но оно ведь как? Им отвечать перед Отцом нашим небесным за свое непотребство, а нам – за наше осуждение их…             Так вот – мой отец демобилизовался из армии только в 1951 году. Говорил, что с его демобилизацией постоянно «тянули» его командиры, просили отца перейти в кадры, хотели послать на учебу в военное училище – они явно видели в нем неплохого в будущем командира. Но ему надо было помогать матери (моей бабушке Ксении Федоровне) вырастить двух своих младших сестер, замуж их выдать…Ну, и так далее. Потому что его отец (мой дед) был уже к тому времени в лучшем мире, а второй раз бабушка замуж выходить не собиралась, ибо считала себя уже очень старой для этого, а ей еще пятидесяти не было.
Почему я вспомнил про все это? А вот почему: когда меня в лихие 90-е угораздило попереть в бизнес, где я, кроме огромных долгов и десятка смертных врагов, ничего не приобрел, случилось мне после очередного маленького личного краха, который окончился некоторым повреждением моего здоровья, беседовать после Литургии (это было в церкви Николая Чудотворца в Кленниках, что на Маросейке) с настоятелем того храма (ныне покойным) о.Александром. Было это во внутреннем дворике храма, перед трапезой. И вот я, будучи самоуверенным прихожанином-неофитом разглагольствовал о том, что меня не убили, а только рёбра пару раз поломали да отняли все, что было у нас с мамой из недвижимости, исключительно по моей, но в особенности – по материнской молитве. Отец Александр потихоньку расспросил меня о родителях и о предыдущей моей жизни. Ну, я рассказал коротко, да и между прочим вскользь упомянул, что в 1986-м году полгода ухаживал за отцом перед его упокоением – между вторым и третьим его инсультами. Не то, чтобы неотступно, но приезжал через день то к нему домой, то в больничку («двадцатку» на Бабушкинской, в просторечии – «фабрику здоровья», где он, собственно, и скончался холодной декабрьской ночью 1986 года). Вот отец Александр и сказал, что это было Божиим благословением за нормальное исполнение пятой заповеди – «…чти отца твоего, и мать твою; и будет тебе благо и долголетие на Земле…»  Я тогда подумал, что эти упоротые «клерикалы» ерунду гонят (я-то знаю «истину»!). А вот теперь соглашусь с добрым и мудрым батюшкой. О том же мне говаривал и другой священник этого храма, которого я знал еще во времена, когда он был диаконом и иконописцем, о.Николай (Чернышев). Теперь он в том же храме клирик, что его очень огорчало поначалу. Помнится он, в трапезной после отпевания моего безвременно умершего крестника Антоши, признался, что не хотел рукополагаться во священника - по причине отсутствия слуха, но пришлось, а ему так хотелось оставаться в диаконах, писать иконы, преподавать иконописание… Но церковнослужители – они ведь, как солдаты. У них там не забалуешь: сказало священноначалие рукополагаться во священника, он и пошел. Приказ есть приказ. Это в коммерческих или даже в государственных структурах можно отказаться или передумать, а в Церкви это не получается – или следовать любому решению вышестоящих, или сана лишаться.