Вдыхая ароматы тлена. Хроники разложения

    В одном из своих бесконечных перевоплощений я недолго жил во Франции, где однажды в глухой бретонской провинции познакомился с никому не известным поэтом Эженом Версо. Он много рассказывал о своей декадентской юности, и это было так увлекательно, что порой мне казалось, будто наше с ним знакомство произошло ни в тихом безлюдном трактире, а где-то на Монмартре в 1871 году в разгар деятельности Парижской коммуны. На улицах строились баррикады, слышались выстрелы, а мы с Эженом сидели в кафе, пили абсент, и оба ещё молодые, но уже страшно разочарованные, медленно погружались в атмосферу надвигающейся безысходности.
    Конечно, поэт Эжен Версо не был так талантлив, как, скажем, Бодлер,  Рембо или Лотреамон, однако его «Хроники разложения» (так он сам называл свои рифмованные заметки) показались мне прелюбопытными. Нежное сочетание наивной провинциальной искренности и вымысла не могло не подкупить того, кто ненавидит в этом мире всё материальное.
    По-видимому, явно страдающий от безответной любви к своему идеалу Эжен Версо вынужден был находить утешение в самоуничижении, как многие мятежные души того времени, зависимые от красивых женщин и нехватки денег. Как результат, непризнанное поэтическое самолюбие юного бретонца принялось черпать своё вдохновение в образах воображаемых проституток.
Презирая себя за неспособность к достойному существованию, поэт начинает презирать и всех окружающих, попутно находя в этом всеобщем чувстве омерзения друг к другу возможность к самовыражению. Своё призвание он находит в праве падения на самое дно, отречения от общечеловеческого счастья и приятия неизбежных страданий морального изгоя. Не в силах больше жить идеалами божественной любви, страдающий от одиночества и непонимания, Эжен Версо устремляется в бордель, как мне кажется, скорее душой, нежели телом, одновременно причисляя себя, как и своих «милых подружек», к никчёмным мотылькам-однодневкам.
     В своё время окажись это произведение в поле зрения широкой публики, не сомневаюсь, многие современные литературные критики не упустили бы случая обвинить автора в расшатывании устоев нравственности по средствам дешёвого эпатажа. Однако, на мой взгляд, идеализацию пошлости в произведениях поэта следует рассматривать не иначе как художественное движение от банальности, сравнимое разве что с отрицанием самого себя вечно мутирующим вирусом. При всём старании возвысить представительниц самой древнейшей профессии, стоит отметить, что распутницы в образах Эжена Версо  призваны не столько возбуждать наши низменные страсти, сколько, наоборот, по примеру автора презирать самих себя за ложь и неспособность по-настоящему любить женщину.
Для публикации сборника мною было выбрано другое название: «Вдыхая ароматы тлена» – дань памяти великому Бодлеру.


Стадия первая: Наполеон
--------------------------------

Я помню, как играл в Наполеона,
И в треуголке в комнаты вбежал:
Увидел неодетую служанку, и мой
Отец ей что-то на ухо шептал.

Немедленно полки пошли в атаку,
И, как всегда, в бою я был неистов:
 –  Мюрат! Даву! Отважный Ней!
Покончим с заговором роялистов!

Огнём пылали щёки у служанки,
Отец, напротив, бел лицом стоял,
И в тот же вечер в тихой детской
Маман я о триумфе рассказал.

Служанку выгнали с позором,
Отца-изменника сослали в кабинет,
Но скоро с острова Святой Елены
Мне кто-то тайный передал привет.
            
                * * *

Стадия вторая: Воспитание
----------------------------------

Любовно матушка меня звала
Явлением беспорочного зачатия
И траур по своей любви несла,
Ходила в строгом чёрном платье.

Отец, напротив, слыл как потаскун,
Не пропускал он ни одной служанки,
И потому родители между собой
Устраивали отчаянные перебранки.

Всегда вставал я на защиту женщин,
Не раз кричал, что вырасту и отомщу.
«Мой рыцарь», – матушка шептала и
Предрекла, что Грааль Святой я отыщу.

Но чем взрослей, – задумчивей ребёнок, –
Тем всё тревожней и тревожней мать.
Из-за болезней в рыцари я не годился
И дал уговорить себя прелатом стать.

По воскресеньям я хожу на кладбище.
«Маман, – шепчу могильному кресту, –
Прости, обрёл я во грехе пристанище,
Прости, маман, я по стопам отца иду».

                * * *

Стадия третья: Купальщицы
----------------------------------

Купальщицы нас навещают летом,
Влекут их тихие укромные места,
Где можно в состоянии полуодетом
Не думать о страданиях Христа.

В моих руках – подзорная труба,
И хоть подглядывать за дамами грешно,
Что если впереди ждёт слава и судьба?
Что если быть великим мне предрешено?

Запомнить должен я интимные детали,
Запечатлев их для искусства навсегда:
Наяды в озере прекрасные тела купали
И по изящным формам их текла вода!

И вот сырой зимой, усевшись у камина,
Подолгу буду на купальщиц я смотреть:
Надеяться, – внезапно оживёт картина
И соком брызнет моя каменная твердь.
               
                * * *

Стадия четвёртая: Первая любовь
----------------------------------

Ту даму, что разбила моё сердце,
Не смею я забыть, как не греши.
Ведь первая любовь, она от бога,
И не моя вина, что стоила гроши.

Старушка Долли, – так её все звали,
И лет ей было где-то сорок пять.
Жаль, килограммов вдвое больше, –
Мне нелегко мужчиной было стать.

К матрацу на полу прижали груди,
Объёмом, верно, каждая с бидон.
Она едва меня собой не задушила,
Мой ласковый, мой нежный слон.

Когда же в лёгкие вернулся воздух,
Я понял, мне же счастье дано, –
Моя старушка Долли улыбалась
И виновато счастьем писала в ведро.

                * * *

Стадия пятая: Детские обиды
----------------------------------

Вчера опять отца разгневал я,
Когда домой привёл невесту.
Я был не трезв, она была пьяна.
Сказал: – Ей самое тут место.

– Ах, сукин сын, лишу наследства! –
Кричал и брызгал он слюной,
А сам забыл, как в моём детстве
Являлся за полночь домой.

Я помню тот скандал. «Не лгите!
Прочь! – гнала его в истерике маман,
– Вы к ним, мой сударь, уходите!»
И в кабинете он стелил себе диван.

Прошли года, настал и мой черёд,
И хорошо, что матушка не видит,
Как в доме нашем ночи напролёт
Все шлюхи города плодят хламидий.

                * * *

Стадия шестая: Помолвка
----------------------------------

Я тот период в жизни часто вспоминаю,
Судьба мне сделала однажды реверанс:
Как-то один в тоске гуляя по поместью,
Я познакомился с мадемуазель Флоранс.

В отличие от шлюх она была как ангел:
Полна достоинств, сдержанна, скромна,
Всегда везде носила элегантную одежду
И в обществе приличном не пила вина.

Я стал оказывать ей знаки восхищения,
Дарил цветы и приглашал на променад,
И вот нашу помолвку вскоре объявили,
Той летней ночью был я несказанно рад.

За день до свадьбы появились кредиторы:
Поместье, дом забрали за долги отца!
Мадемуазель Флоранс я с той поры не видел,
Ни шляп, ни платьев, ни прекрасного лица.

Минул лишь месяц, я в бордель вернулся
К работницам весёлого и честного труда,
И тут(о, эврика!)мне истина открылась:
Нас даром женщина не любит никогда.
               
                * * *

Стадия седьмая: Простуда
----------------------------------

Вчера чуть не сошёл с ума:
Всю ночь мне снился монастырь,
Архиепископ прибыл на моление,
А по прибытии простыл.

Пришлось ему искать молочницу,
Дабы отпаивать беднягу молоком,
Вместо того чтобы читать молитвы,
Он сопли с носа вытирает рукавом.

Ни бог-отец, ни сын не помогают,
И только молока целебная река
Струится по просторам, изгибаясь,
Даруя жизнь всему живому на века.

И чудо вдруг: здоров архиепископ!
Он молиться усердно пред постом,
И славит Господа в далёкой церкви
Молочница с распухшим животом.

                * * *

Стадия восьмая: Архиепископ
----------------------------------

О, Господи, я преданный твой раб...
Но так приятен первородный грех,
Когда в компании развратных баб
Мне душу разрывает пьяный смех.

К себе я двух сегодня пригласил,
Они танцуют в моей душной келье,
Я из-за них почти совсем без сил,
До края льётся в чаши злое зелье.

Ты, Отче, прав, я не затем служу,
Чтоб лобызать нескромность шлюх,
Я трижды верю, Господи, ты есть!..
И твой Отец, и Сын и Святой дух.

Ну вот стучат и требуют открыть,
Явись же истина! – Я пал так низко,
Греха подобного молитвою не смыть
И не раскаяться, вошёл архиепископ...

Продолжился наш праздник вчетвером,
Служили мессу проповедники разврата.
О, Бог, если ты есть, пошли нам гром
И вместе с молнией всех демонов из ада.

                * * *

Стадия девятая: Удар
----------------------------------

Вы помните ещё старушку Долли,
Которая невинности меня лишила?
Так вот, намедни вдруг хватил её удар,
Кюре сказал: – Несчастная грешила.

Я приходил, сидел у изголовья
Немым виновником её греха,
Кюре стоял у ног, читал и плакал
От умиления священного стиха.

Она лежала на постели тушей,
А я глядел с бессилием врача,
Как будто бы любовь замуровали,
Мою любовь в тиски паралича.

Не в силах слов сказать, она мычала,
Пред смертью под себя пустила лужу,
– Господь Всемилостивый, умоляю,
Она добра была, прими же её душу…

                * * *

Стадия десятая: Кюре
----------------------------------

Есть один день в году
Когда кюре пьёт с нами,
После чего идёт в бордель,
Чтоб исповедовать девиц.
Идёт, как и положено волхву,
С волшебными дарами,
И как пред богоматерью
Пред ними падает он ниц.

Сначала просит он у них
Любви, а после и прощения.
Хохочут шлюхи над кюре,
Но как «святому» отказать?!
И выполняют прихоти его,
А в качестве поощрения
Творят такое, Господи! –
Мирянам, стыдно возжелать.

                * * *

Стадия одиннадцатая: Париж
----------------------------------

Я сыт по горло! Надоели шлюхи!
Вон из провинции, из этого гнезда,
Где к истинной поэзии все глухи
И правит миром волосатая звезда!

Имущество укладываю в саквояж:
Стихи, рисунки, все свои тетрадки
И будущую славу на века, отсюда ж
Вон немедленно бегу я без оглядки!

Встречай меня Париж богемный,
Город художников, поэтов, кабаков,
Я – сирота, прошу, прими как сына,
Не отвергай мою заветную любовь!

Прошло три месяца, я на Монмартре
С очередной "мадам" ложусь в постель:
Вокруг писатели, художники, поэты,
Но их Парнас – знакомый мне бордель.

                * * *

Стадия двенадцатая: Нотр-Дам-де-Пари
----------------------------------

Вчера листал роман Гюго,
Опять переживал я страсти,
В которых был всегда слугой,
Рабом, таскающим несчастье.

Едва я слышал смех цыганки,
Как тут же вырастал из-за плеча
Ужасный горб, на нём поганки,
И среди них танцует, как свеча,

"О, Эсмеральда, ты моя жена!" –
Кричали губы, влажные от пота,
И всё в глазах двоилось от вина,
Страдал в борделе Квазимодо.

На площади же бесновался люд:
Повсюду музыка и пьяный гам,
Танцуют нищие, творится блуд, –
Они сожгут сегодня Нотр-Дам.

                * * *

Стадия тринадцатая: На Монмартре
----------------------------------

Вчера я проигрался в карты,
Как говорится, «в прах и пух»,
И выпив с горя на Монмартре
Остался ночевать у шлюх.

Любить без денег запретили,
Всю ночь мы пили напролёт.
Эх, в этой жизни или-или:
Ни мне, ни им в ней не везёт.

В обед я хмурый пробудился
Среди телесных рыхлых туш
И в мясе как червяк крутился,
Срывая с каждой нежный куш.

И тут я понял на Монмартре,
Как озарение – «c'est la vie»:
Вчера ты проигрался в карты,
Сегодня выиграешь в любви.

                * * *

Стадия четырнадцатая: Красные брызги
----------------------------------

Я привык ублажать себя до утра,
Извергая стихи во все параллели,
Жаль, моя муза, как пробка тупа, –
Надо признать, у нас разные цели.

Я жажду любви, она ждёт оплаты,
Мы вместе – поэт и дешёвая дрянь,
А кончится всё, так мы оба не рады:
В адрес друг друга слышится брань!

В азарте клеймим, позоря прилюдно,
Грозим: «Ты уйдёшь, и себя я убью!»
И нам не сдержаться, нам это трудно,
Как трудно бывает в шторм кораблю.

Красные брызги спиралью и вихрем,
От лезвия бритвы такой фейерверк!
Фонтаном наружу, никак не затихнет,
Заливает траву, листья, землю и снег.

                * * *

Стадия пятнадцатая: Тунеядец
----------------------------------

Сухой старик считает деньги,
Слюнявя пальцы, говорит:
– Грехи от праздности и лени,
Кто не трудился, тот в аду горит.

Того, кто день проводит праздно,
Бог справедливо голодом морит,
Так жить, по-моему, безобразно, –
Кто не трудился, тот в аду горит.

Девица смотрит с подозрением
На этот старый и трухлявый гриб,
И тут находит на неё затмение:
Кто не трудился, тот в аду горит.

Они идут за ширму помолиться
Во славу божьего и честного труда.
А что же остаётся мне? Напиться?
Я в этой жизни не работал никогда.

                * * *

Стадия шестнадцатая: Вожделение
----------------------------------

Я в возбуждении
Её рисую,
В сравнении с ней –
Всё остальное прах.
Лишь только бог,
Он мог создать такую
В своих холодных
И волшебных небесах!

Она безмолвна и серьёзна,
И восхитительно юна,
Я умолял раздеться слёзно
Её три ночи и три дня.

И не было пьянее в жизни,
Я будто мастером смотрел,
Натурщицу писал я кистью,
Ласкать же – права не имел.

И так мне люди не простят,
В холсте почуяв озарение:
Как по команде все стоят, –
Испытывают вожделение!

                * * *

Стадия семнадцатая: Салон
----------------------------------

Сегодня мы в приличном
Обществе проводим вечер,
Мадам Эстер де Лакруа
Организует у себя салон:
Мужчины все во фраках,
Дамы согревают плечи
Мехами, вздохами, здесь
Ценят это, боже, моветон!

Поэты декламируют стихи,
Им гости рукоплещут,
Играет кто-то музыку и
Тут же обсуждается роман,
Потом все переходят на
Политику, затем на вещи,
И вечер тянется, как
Тянется в пустыне караван.

О, бог, какая скука! Ни
Пьяных шуток, ни веселья,
Никто не думает задрать
Подол, а после нагрубить,
Все так учтивы и умны
Среди всеобщего безделья,
Что, кажется, мне трудно
Здесь кого-то полюбить.

                * * *

Стадия восемнадцатая: Панель
----------------------------------

Я мнил себя слугой искусства,
А ты была работницей в дому,
Где предаются все распутству,
С тобой мы вместе шли ко дну.

Я говорил тебе о боли, ранах,
Как умираю часто от тоски,
Читал стихи о дальних странах
И целовал упругие соски.

Зачем ты верила? – Напрасно,
На всё ты отвечала с лаской,
Шептала: «Милый, как дела,

Когда же напечатают поэму?»
И увлекая в снежную постель.
Во мне искала богу ты замену,
Отправленная богом на панель.

                * * *

Стадия девятнадцатая: Амбиции
----------------------------------

Прогуливаясь Елисейскими полями,
Не устою смотреть на парижанок:
Тут баронесса, там княжна, маркиза,
Эта просто из богатых содержанок.

Такие модницы, что глаз не оторвать!
Одной я улыбнулся, – получив ответ,
Припал губами к лайковой перчатке,
И тут меня едва не ослепил браслет!

Он говорил мне больше, чем слова:
Такие женщины поэтам недоступны,
Они, быть может, вдохновляют нас,
Но думы об их честности преступны.

Конечно, хочется вкусить их шёлк,
И раздевая, быть всевластным тоже,
Вообразить себя как равного богам,
Творящего весь мир на своём ложе…

Храпит богиня Елисейская, как полк,
В борделе утро – крах моих амбиций:
В карманах пусто – нечем заплатить,
Клопы ползут по стенке вереницей...

                * * *

Стадия двадцатая: Пленник
----------------------------------

Мне говорят, они не стоят денег,
Не стоят времени, они лишь зло,
В постели ты у них, как пленник,
Попался в сеть, – тебе не повезло.

И невозможно выбраться на волю,
Объятия их прочны, как кандалы,
И вот ты проклинаешь свою долю,
Ты – заключённый в доме Сатаны.
 
Их нежность тягостна, противна,
Их ласки – незамеченный капкан,
Их губы обжигают мятным ливнем,
И в каждом слове слышится обман.

Немногие от магии освобождались,
Не просто было им покинуть клеть:
Счастливчики спасения дождались –
Разрушить чары помогла им смерть.

                * * *

Стадия двадцать первая: Дебют
----------------------------------

Сегодня у малышки Полли выход –
В борделе нашем намечается дебют,
И право первой ночи с юной Полли,
Как будто вещь с аукциона продают.

Те, кто бедны, честны, те протестуют,
И богачам вход в заведение закрыт.
Отныне девушка сама решает,
Кому отдаст общественный свой стыд.

Ведь не напрасно умирали за свободу
На баррикадах наши деды и отцы!
Мы заслужили равенство и братство!
Мы не дадим взять Полли под уздцы?!

Под утро торжествует справедливость,
Полину на руках толпа несёт ко мне.
Её торжественно я посвящаю в шлюхи
Под общий гвалт на белой простыне.

                * * *

Стадия двадцать вторая: Одетта
----------------------------------

Целуй, целуй меня, Одетта,
Томно смотри в глаза…
Ты моя жизнь, когда не одета,
Ты целый мир для меня.

Я умоляю, целуй, Одетта,
Лишь только не дай уснуть,
Струнка души тобою задета,
К щеке прислоняется грудь.

Целуй ещё, целуй, Одетта,
Дари наслаждение мне,
Ты так искусно делаешь это,
Лучше всех на земле.

О, бог мой, малышка Одетта,
Ведь это похоже на смерть!
И всё кругом чёрного цвета,
И мягким становится твердь.

Не трогай, не трогай, Одетта,
О, как я несчастен теперь!
Я шёл сюда воином света,
Так кем же я выйду за дверь?!

Да как же ты смеешь, Одетта,
Любовь не имеет цены!..
Хмурое утро встречало поэта –
Бедного, с чувством вины.

                * * *

Стадия двадцать третья: Сюзи
----------------------------------

Никто, никто тебя не любит,
И сколько им не заплати,
Их жадность скоро всех погубит,
Твой мир здесь некому спасти!

Кошмар!
Приснился мне в борделе,
Малышка Сюзи рядом спит,
А я томлюсь, как лев в вольере,
Вдруг потерявший аппетит.

Проснись же Сюзи, умоляю,
Очнись, не время сейчас спать,
Я без любви как жить не знаю,
Я вижу смерть свою опять…

Тьмой злой опустится полог,
И всё исчезнет безвозвратно,
Пора писать мне некролог,
На самого себя, вот странно!

Я в страхе начинаю целовать
Её глаза, туманные от сна,
Увы, но ей не хочется играть,
Пока нет денег, Сюзи холодна.

Я начинаю шлюху тормошить,
Она царапает, бранит в ответ.
Но как ещё мне это пережить,
Мой ангел, дай же мне совет!

Зализываю кровь на ране,
На мне малышка Сюзи спит,
Как ящерица на бархане,
Над нами ангел злой парит.

                * * *

Стадия двадцать четвёртая: Кати
----------------------------------

Со скромницей Кати играем в брак,
В котором: я – супруг, она – супруга,
Я ей – цветы, она же позволяет так,
Любви мы не стяжаем друг у друга.

Но верность нелегко таить в борделе,
Возле Кати всегда очередной клиент,
Я тоже не скучаю без неё в постели,
Другой «жене» готовлю комплимент.

Со скромницей Кати играем в брак,
В котором: я – супруг, она – супруга,
У нас доходит дело и до драк,
Не только любим мы в часы досуга.

Но после утомлённые борьбой
С Кати мы миримся, пылая страстью,
Ведь нас двоих, обласканных судьбой,
Распутный брак хранит своею властью.

                * * *

Стадия двадцать пятая: Грета
----------------------------------

Над немкой Гретой все смеются:
– Так свой товар никто не продаёт! –
У шлюх от смеха слёзы льются, –
– Она же любит, будто сталь куёт.

Без сердца, без души, без чувства,
На фабрике так трудится станок,
Однако ведь любовь – искусство,
И наша плоть – не просто водосток.

Чему бедняжку только не учили,
Дабы предать упрямой немке шарм,
Пока однажды веник не вручили,
Заставив пол мести то тут, то там.

Потом о Грете вовсе позабыли,
Клиенты перестали звать в постель,
И для неё дни скорби наступили,
Она от всех от нас забилась в щель.

И там жила подобно насекомым,
Известна всем поэтам эта жизнь,
Когда руки подать своим знакомым
Стыдишься, ибо пал на самый низ.

Я помню, был совсем без денег
И я спросил у Греты, можно так?
Из грубых рук вдруг выпал веник,
Мы с немкою поднялись на чердак.

Она любила как мануфактура,
Мы были с ней единый механизм:
Моя фигура – щель – её фигура,
Так протестует проклятая жизнь.

                * * *

Стадия двадцать шестая: Сёстры Мэри
----------------------------------

На фоне бархатной портьеры
Я часто провожу досуг
В компании сестричек Мэри,
Что жадно лижут и сосут.

Сосут отцовское наследство,
Мои мечты, надежды и талант,
Бордель – им самое тут место
И для меня какой-то вариант.

Любовь втроём – наше спасенье,
В объятьях сладкого греха,
Отбросив глупые сомнения,
Мы будем жить в строках стиха.

Пусть знают все – любовь такая!
Мы ничего не в силах изменить,
Сестричек Мэри я ласкаю,
Чтоб только о себе забыть.

                * * *

Стадия двадцать седьмая: Мадлен
----------------------------------

Мне нечем заплатить за кофе,
Но выручает толстая Мадлен,
Потом ведёт в отдельный номер,
Берёт, как говорится, в плен.

Всю ночь такое вытворяем,
Не приведи, Господь, ещё!
Что будет дальше, мы не знаем,
Я трогаю толстуху за плечо.

За грудь огромного размера,
Однажды напоившую меня
И кофе с молоком, и верой
В то, что любовь спасёт моя

Любую тварь, любого вида,
Лишь стоит лечь мне с ней в постель,
Как тут же забывается обида,
Как будто мать качает колыбель.

И пусть всему основа голод,
Причиною – бесстыжие места,
Продажная любовь ещё не повод
Нам закрывать дорогу в небеса.

Не скрою, красоты в них мало,
А много глупости и воровства.
Но мне судить шлюх не пристало
По случаю их близкого родства.

Нет денег заплатить за кофе, –
Мне одолжит распутная Мадлен.
Тот, кто распят был на Голгофе,
Учил любить, – всё  остальное тлен.

                * * *

Стадия двадцать восьмая: Лилу
----------------------------------

– Но почему не стала ты монахиней? –
Спросил я у задумчивой Лилу.
Ни в первый раз в любви и в страхе с ней,
Мы поклонялись вместо бога злу.

– Едва спускалась ночь в нашу обитель, –
Так начинала отвечать Лилу, –
Входил ко мне без стука посетитель,
Смотрел, как тихо я молюсь в углу.

А после он срывал с меня одежды
И увлекал на жёсткую постель,
Где был со мной как ангел нежный
И одержимый хмелем словно шмель.

Пред самым постригом обман раскрыли:
То был ни дьявол и ни адский дух,
Все сёстры под одною крышей жили
С созданием, что в себя вмещало двух.

Он телом женщина, ничем не отличить,
Однако в сердце у него мужская страсть,
И прежде, чем его смогли мы уличить,
Он девственность мою успел украсть.

Уста Лилу умолкли, я перекрестился,
Лишь лик задумчивый в мерцании свечей
Мне долго виделся, я на него молился:
Он был ни дьявол и не бог, он был ничей...

                * * *

Стадия двадцать девятая: Падшие ангелы
----------------------------------

Они мне поют колыбельные песни,
Я среди шлюх люблю засыпать,
Когда мы в постели одною все вместе,
Падшие ангелы любим играть.

Да, мы слабы, мы не знали терпения,
На нас никогда ни сойдёт благодать,
И только в любовное мы наслаждение
Падшие ангелы любим играть.

А после игры, мы себя ненавидя,
Опять начинаем друг друга клевать,
Но шлюхам меня никогда не обидеть,
Они мне как сёстры, они мне как мать.

Лишь только усну, они лезут в карманы,
Зная давно, – с меня нечего взять.
В карманах моих одни дыры и раны,
И негде ангелам больше играть.

                * * *

Стадия тридцатая: Мелочные люди
----------------------------------

А, в общем-то, мы мелочные люди,
Забывшие давно, что значит страсть,
И правы те, кто дурно о нас судит:
И шлюха, и поэт – всего лишь грязь.

Любить, по сути, всё, что мы умеем,
Кто лучше телом, ну а кто душой,
Поверь, не так уж важно на панели,
Едва поманят пальцем нас с тобой.

И мы идём за милым добрым дядей,
Пусть ты за деньги, я за всё равно,
Чтоб просто убедиться: все мы – ****и,
Поэт и шлюха в сущности одно!

Сначала они влезут в твоё тело,
А после мою душу осквернят.
Когда ты раб, кому какое дело,
Они, как каннибалы, нас съедят.

И нет спасения в этом мире дивном,
Придуманном как половая связь,
Любить и то становится противно,
Ты с грязным телом, я душою в грязь.

                * * *

Стадия тридцать первая: Эротика
----------------------------------

Уголками развратного ротика
Ты слегка касаешься, – нежно.
Вдохни в меня силы, Эротика,
Явись без стеснения грешной.

Лей вино, если так будет лучше,
Бей плетьми, истязая до крови,
Выгоняй меня голым на стужу,
Сыпь заразу Венериной хвори.

В уголках развратного ротика
Сладострастное гиблое место,
Куда я метаю дротики
В середине бессвязного текста.

А после пою ещё гимны,
Приношу всё новые жертвы,
Считаю святой и наивной…
А также отъявленной стервой.

Так однажды попавший в сети
Жестокого гнусного рабства,
Ни о чём ни мечтаю на свете,
Кроме лжи, любви и коварства.
      
                * * *

Стадия тридцать вторая: Клоди
----------------------------------
Клоди хромая от рождения,
Поэтому она берёт за ночь
Всего лишь символичный су,
И вверх по лестнице крутой,
Горя от жалости и нетерпения,
Клоди я на руках всегда несу.

К тому же с ней нам скучно
В общей шумной зале,
Никто из нас не любит танцевать,
Зато когда спина её горбатая
Касается кровати, ничто ей
Не мешает ноги раздвигать.

В постели кружимся с Клоди
Мы словно в венском вальсе:
Сначала я её, потом она ведёт
Без музыки, и вся гармония
В одном лишь полувзгляде
Скользят тела – назад, вперёд.

                * * *

Стадия тридцать третья: Тихий час
----------------------------------

В борделе тишина… уснули все:
Подвязки, туфли, панталоны…
Их зной полуденный убил, лишь
Изредка сон прерывают стоны...

И тут же вновь стихает всё,
Спят девочки, клюёт маман,
Их сон здесь никого не возбуждает,
Как будто нет греха…
Как будто мир другой им дан.

Спокойный, без страстей и крика,
Прозрачный, неподвижный как гора,
В котором всем тепло и тихо,
И нет нужды работать до утра.

Спят сифилис и прочие болезни,
Уснули в обнажённых телесах,
Угомонились вши лобковые (к их чести)
В своих дремучих шёлковых лесах.

Всем что-то снится, как обычно:
Богатые князья, далёкий край,
Чтоб красота их никогда не увядала,
Им кажется таким бордельный рай.

Блаженное послеобеденное время.
Когда во сне так сладко помечтать…
Но скоро вечер, все они проснутся,
Чтоб ради нас потом всю ночь не спать.

                * * *

Стадия тридцать четвёртая: Письмо
----------------------------------

Вчера я получил письмо из богадельни:
Скончался мой родитель сумасшедший,
Явивший с детства для меня живой пример –
Вчера он был живой, сегодня же умерший…

Во славу жизни на земле устраиваю пир
И приглашаю на него девиц окрестных:
– Да здравствуют поминки! Бабочки, сюда,
Летите вниз как ласточки со скал отвесных!

Я с вами буду праздновать великий день –
На свете больше нет того, кому обязан
Всем: я жизнью, наслаждениями, судьбой,
Благодаря кому пороками я с вами связан.

Не унимайтесь, пейте и танцуйте, потом
Снимите с тел своих вы траурные платья
И до утра кружите хоровод вокруг меня,
Рождённого от беспорочного зачатия!