Подборка стихов для турнира Четвертьфинал

*    *    *

Как будто друг, но точнее – враг,
благими – дорога в ад…
Любовь моя, отойди на шаг,
вперёд, а может назад.

Как устарел, как беден и наг,
скользка твоя стезя.
Любовь моя, мой забытый флаг
белеет – белей нельзя.

Кричит под всполохами бумаг
тенором и баском...
Любовь моя, погаси очаг –
водой или песком.

Болтун, молчун, но всесущ, как бог,
без имени и лица...
Любовь моя, вот тебе порог –
проваливай до конца...

Не слушай, понял? – не жди, не верь,
не бойся и не проси...
Любовь моя, коль толкаю в дверь –
в окно моё голоси!


БЕСЫ

Они приходят, минуя двери...
Они стучатся в окно, как призрак.
Как будто люди, как будто звери,
как будто день твой особый близок...

Они летучи, они ползучи...
Глазами слышат, а зрят ушами.
То мягкотелы, а то колючи...
Гремят ключами, молчат речами.

Один отбился, за ним вприпляску
вся шайка-лейка, вприпрыжку, в лёжку.
Глядит вслепую, а дышит в маску,
орёт вглухую и на дорожку.

И шепчет, шепчет: что хочешь, зая?
Явился в полжизнь, как будто в полночь.
Грехом жируя, добром зевая.
На вид как зомби, –
всё помнит, сволочь.

Что видишь, невидь?
Живёшь чем, нежить?
О чём поёшь ты, глухарь да неслух?
Доколе будешь душить как нежить?
Пожаром – взгляды, а в чреслах – евнух.

Тебя приветить – уйти бесплодной.
Коль серебра нет, то пуля – дура!
Со всею подлой своею кодлой –
уймись, немилый...
Изыди, шкура!

Раздам! – шестёрка, забудь про даму:
листочек фигов – лови, лукавый.
Костлявой – кости,
ребро – Адаму.
А душу живу тому, кто Правый.


*   *   *

Кипит больничная страда:
круговорот людей –
не дни, не месяцы – года.
Тут всё – видней.

С шести утра уже звучит
речь Главного, бодра.
Он полусогнутым кричит:
– Походка от бедра!

За ним – Асклепия слуга:
прекрасна и строга,
и Снежной королевы вид
пугает и бодрит.

Почти торжественный кортеж:
врачи идут в обход.
А после: белый, красный, беж
вступают в хоровод.

Болезнь оскалилась, как зверь,
Засела, что беда.
Ах, Авгий! – все твои, поверь,
конюшни – ерунда.

Взбешённых клеток – побороть
попробуй – энный вал.
Тут вёдрами больную плоть
выносит персонал.

Тут режут – вдоль и поперёк.
Сама судьба – хирург.
И скальпель, что тебя сберёг,
быть может – демиург.

Всепоглощающий наркоз
отправит к облакам.
И тело, данное в износ,
ещё послужит нам.

А сколько дней – не сосчитать.
Но в Книге Бытия
ещё успеешь почитать
живую букву «я».



МАТЬ ИУДЫ               

Холодеет осина, дрожа,
но – пылая от медной полуды,
как склонилась она, ворожа
над тяжелой душою Иуды.

Знать бы, что с ней?  Однако ни сном,
и ни духом, и денег не мерить.
Битым сердцем просить об одном,
и – в предательство сына не верить.

Ствол согнулся как будто спина,
в окруженье лесного вертепа.
Над другими детьми – тишина,
над другими бессмертное небо.

Крестовиною ветви срослись,
листья звякнут монетами ссуды,
прокричат, шелестя: помолись! –
за тяжёлую душу Иуды.



*   *   *

Кунсткамера. Паноптикум.
Театр
анатомичен, дик и эксцентричен.
А вот и самый главный экспонат:
хорош, прекрасен, только неприличен.

Стеллаж. Витрина. Общий эпатаж.
Народ так эмпатично-апатичен.
И зритель, превращаясь в антураж,
порой до неприличия обычен.


*    *    *

Так медленно идёшь, пеняя,
то на дорогу, то без прав…
Так и живёшь, не догоняя.
А умираешь – перегнав.



*    *    *

Лучше не бывает
не бывает легче
и собака лает
где-то недалече

Сердце тихо бьется
рыбою на суше
будто бы смеётся
не бывает лучше

В захолустье злачном
травы жгут как свечи
в ожиданье дачном
ночи и Предтечи

Облако стекает
падает на плечи
лучше не бывает
не бывает легче.