Мусорянин

   Мусорянин

1. Во дворе

Бог и недотрога.
Гордый? Не до трона.

Быть бы... угадать бы...
Заживет до свадьбы.

Под детским грибком -
и стол и дом.
А время зевком
да ржавым ртом
покажет всю жесть
осенних дней.
Есть
несколько нот о ней.

Горький? Вам-то... вам-то!..
Горше - ваша вата, -

годная для гнёзд, но
гнезда строить - поздно.

Свернуть берега
вымысла.
Из неба река
выросла...
Отскочит от стен
мячиком
пугливая тень
мальчика.

Путая с ребятней,
волосы пятерней
треплешь. А я и есть -
борющий сердцежесть.

Дверь, что отворена, -
верная тишина -
смотрит на фонари.
Сердце мне отвори!..

Свет, что горит в окне...
Свет, что болит во мне...
Слёток-мотив, вспорхнув,
сел и раскрыл свой клюв.

Полковник сидит
среди двора.
А дворник сердит:
ему пора.
А хоть генерал,
ему не жаль.
...играл
с тишиной рояль.

2. К ночлегу

          ***
Подтягивая животы
Пред всяким-яким, кто в мундире,
Домишки, стоя у черты,
Вы с чёртом хоровод водили.

Столичные! фасад хорош
Для тех, кто сам хорош с фасада.
А я в такие двери вхож! -
Но вам о том и знать не надо.

Как каменные гаммы - вверх,
Все вверх, а в музыке иначе:
Она отображает век,
А в нем бывают неудачи.

Всё вниз - а в музыке не так:
Она из тех певучих вестниц,
Отыскивающих добрый знак
В утробах самых чёрных лестниц.

Нет, музыка всегда волна,
И слух - лодчонка - тонкостенный...
И проступает тишина
Сквозь падающий гребень пенный.

Не рыба ль я? На той волне
Мне жить легко, а людям дивно:
Они бросаются ко мне -
Крича протяжно и надрывно.

Они набрасывают сеть
На голос мой, а я, как птица,
Выскальзываю, чтобы петь
И новым радостям учиться.

          ***
Музыка - то же письмо. Кому
писано - тот прочтет.
Мучимый кружевом всех свобод -
строчка к тому письму.

Улица - тот же конверт. Взгляни:
имя и дом - твои.
Как перепутанные слои
Дней и ночей они.

Имя дневное, да дом ночной
Или наоборот.
Улица, кружево всех свобод, -
Та же, да строй иной.

3. Ночное

          ***
Время, тебя не расскажешь, ты с вечностью
Смешано в сердце и спрятано в кровь.
Боль от любви оказалась сердечностью.
Ночь опустилась на веки ветров.

Нужно держаться. Так близко, за стенкою,
Время и кровь, и нельзя их смешать.
Я на струне одиночества тенькаю,
И темнотой не решаюсь дышать.

          ***
Пустеют дома. Решето, а не время.
Ничто не уходит, и все, как один,
Ушли, или что с ними стало со всеми?
И нет никаких золотых середин.

А крайности по;лны шумов и приветствий.
Изранишься в кровь - да напьёшься вина.
И разве бывает свобода без бедствий?
А если бывает - честна ли она?

          ***
Даже за;мок здесь, неподалёку,
Кажется рассказом о тебе.
Память превращается в мороку,
Медную, как соло на трубе.

Замок... Если с голоса чужого
Петь, то что там будет твоего?
Память - это спрятанное слово,
Боль и счастье. Больше ничего.

4. За роялем

          ***
Сидели друг
напротив друга,
творили звук,
отравой звука
опоены, -
противоядье
искать должны
отрады ради.

День густ, как грим
с картин-столетий.
Когда бы к ним
прибился третий,
то, став другим,
чуть легче, мир их
низвел бы гимн
до красок милых.

Сидели друг
напротив друга,
спуская с рук
поводья звука,
сквозь тишину
и ход гортаней
ища страну
предначертаний.

Звук зрел, и вот,
сочась, как спелый
рассветный плод,
под краской белой, -
он найден - сплав,
он вышел славным,
и смолк, сказав
о самом главном.

          ***
- Ну что ж вы на роялике -
один? А где гребцы?
Позвякивают шкалики -
вот ваши скрипицы.

- А я всегда под парусом.
Вот крышку подниму...
А выйдет штиль - по паузам:
раз-два - и мы в Крыму.

- Нет, руль держать и щериться
на все, что гонит вспять!
А так, как вы - не верится,
что можно и писать.

- Вы просто пауз видели
не много, может быть.
А может, вас обидели,
а надо бы любить.

- Дела немузыкальные!
Вы мастер путать след.
Текут ручьи вокальные,
а моря нет и нет.

- Отыщется! - Отыщется,
когда вам не до нот!
У вас душа насвищется
в квартете - и заснет.

И снова ваши колбочки,
где кислая вода.
А нотам нужно в толпочки
сбираться иногда.

- Вы толпочками славитесь.
Вы критикам не хлеб -
вы как пирог им нравитесь.
- О, критик глух и слеп!

Он океан пустынею
нарёк и был таков.
Он видит воду синюю -
а слышит шум песков.

Во что ему не верится,
то верно. В чем он тверд -
то ветряная мельница
и в терцию аккорд.

Он папенька и паинька,
как маменькин сынок.
Он правильный, как заинька,
и громкий, как щенок.

Я на него не сетую.
Пирог? Пусть будет сыт -
газетной опереттою
из тысячи обид.

Я, слыша ваши шкалики,
хочу о нем забыть.
чтоб плыть на вашем ялике,
весь вечер петь и плыть.

5. За стеной

          ***
Чтение над сукном письменного стола.
Сонная тишина, ясных свечей трезубец.
Музыка, как река, за поворот ушла.
Кажется, перешёл вброд её тот безумец.

Дом перед тем, как стать переплетеньем снов,
Силится дочитать книгу, главу, страницу.
В нем даже есть одна лестница из стихов.
Только кому на ней бредить, скользить и сниться?

Все-таки реки вброд переходить должны
Тихие шептуны спален и кабинетов,
Чтобы не проклинать звуки из-за стены,
Чтобы не презирать падающих поэтов.

Музыка, как река или домашний зверь,
Тихо легла на грудь спящего, чтобы греть и
Не прерываться сном, а проливаться в дверь
К лестнице из стихов, той, что одна на свете...

          ***
Сюртучок, как сундучок, заперт наглухо.
Переписан каждый знак, каждый штрих.
Человечек, ты опять шепчешь на ухо
Тишине весь свод несчастий своих.

Ты опять глядишь на ночь, как на умницу,
Что укрыла до поры от беды.
Ты опять идти не хочешь на улицу,
Да на улицу ведут все ходы.

Ты, наверно, только раз двигал шахматы.
Но запомнил цену пешечных дней.
И пускай глаза у смерти распахнуты -
Бог поможет - потягаемся с ней.

Перепишем ли судьбу? Не провидцы мы.
А до донышка допьем, что дано.
И стоят над нами с кислыми лицами
Те кто мог бы, но кому все равно.

6. Служба

      ***
Рабский труд.
Глазки трут
люди-перья.
Вот руда! -
род труда,
но не пенья.

День. Светло.
Деньги - зло.
Что меняет
Лишний грош?
Пишешь? Пьешь?
Шуберт знает.

Крючкотвор.
Ключ - затвор -
затвердь зарев.
Одинок.
Орденок
Государев.

Здесь - окоп.
Высоко б,
В наступленьи,
Быть собой!
Быть собой!
Ваше - перья, наше - пенье!

                ***
Что во мне осталось твоего,
Время? - то длинноты, то пустоты.
Я давно не спрашиваю - кто ты?
Ты давно не значишь ничего.

Ты ведёшь в присутствие, а я
Твоему присутствию не верю.
Зря ли я опять ошибся дверью,
Зная, что другая дверь - твоя?

Старость - это страсть к черновикам.
Кажется, я в этом неповинен.
Стих Борис - рассказывает Минин
Сны нижегородским мужикам.

Вечность, о которой говорю, -
Флаг моих линованых страничек.
Время загорается от спичек,
Брошенных в тишайшую зарю.

7. Последнее

          ***
Как теперь говорят, оформлял возврат.
На казенной странице писал: ваш брат.
Не отказывался лишь от дружб и книг
и в последнее время сник.

Возвращал, потому что (как раб) не мог
на мундире носить золотой песок
и расплескивать лишь по своей вине
то, что не отразить в цене.

Возвращал, потому что тончал, как воск,
разминаемый пальцами, шёл в киоск
за... Ах, это не из его
времени, а из моего.

Возвращал, потому что личина дней
отвергая Причину, искала в ней
лишь удобства, удобства, удобств... удо...
Что ж, условно, досрочно, до...

Добровольно. Когда на часах - семь нот,
а в пространстве палаты - обратный счёт.
А ещё есть пространство, куда зайти
никому, никогда... Лети!