Стихи Филипа Френо

том 1.
Copyright 1902 . Библиотека Принстонского университета.
***
 НИКОГДА НЕ ПОГИБАЙ 3
 ВОЗРАСТАЮЩАЯ ИМПЕРИЯ 5
 ТАВЕРНА В ЛОГ-ТАУНЕ 19
 ПУТЕШЕСТВЕННИК 22
 О СНОСЕ КРЕПОСТИ ДЖОРДЖ 24
 ЗАЛ КОНГРЕССА, НЬЮ-ЙОРК 26
 ПОСЛАНИЕ ПИтеру Пиндару, эсквайру 28
 ОХОТА В СУББОТУ В НОВОЙ АНГЛИИ 29
 О СНЕ РАСТЕНИЙ 31
 О СНОСЕ СТАРОГО КОЛЛЕДЖА 33
 О СМЕРТИ ДОКТОРА БЕНДЖАМИНА ФРАНКЛИНА 36
 ПОСЛАНИЕ ОТ ДОКТОРА ФРАНКЛИНА ЕГО ПОЭТИЧЕСКИМ ПАНЕГИРИСТАМ 36
 КОНСТАНЦИЯ 38
 СТРОФЫ, НАПИСАННЫЕ ПО СЛУЧАЮ ОБНАРУЖЕНИЯ СКЕЛЕТОВ ЛОРДА БЕЛЛАМОНТА, ЛЕДИ ХЕЙ И ДРУГИХ 40 ЛЕСНОЙ ОРАТОР 41 НЯНЯ 42 НЭББИ 44 БЕРГЕНСКИЙ ПЛАНТАТОР 45
 ТАБАК 46 ИЗГНАННИК 47 ОТЪЕЗД 49 АМЕРИКАНСКИЙ СОЛДАТ 51
 ПО ПОВОДУ ЗАКОНОДАТЕЛЬНОГО БЮЛЛЕТЕНЯ 52
 СТРОКИ ПО ПОВОДУ ЗАКОНА, ПРИНЯТОГО ДЛЯ ВЫРУБКИ ДЕРЕВЬЕВ 53
 НАРОДУ 56 Строки Х. Салема 57 Современная преданность 59
 Деревенский печатник 60 1791 65
 Строки, написанные на пунше из ямайских духов 66
 Прощальный бокал 68
 Предупреждение Америке 70
 Чашка чая 71
 ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ 72
 КРИСПИНУ О’КОННОРУ 74
 ОТВЕТ КРИСПИНА 75
 ШЕЙЛОКУ АП-ШЕНКИНУ 76
 МОЕЙ КНИГЕ 78
 РОБЕРТУ СЕВЬЕ И УИЛЬЯМУ СЕВЬЕ 79
 ПРЕСЛЕДУЕМОМУ ФИЛОСОФУ 80
 РАЗОЗЛЕННОМУ ЗИЛОТУ 81
 ПИРАМИДА ПЯТНАДЦАТИ АМЕРИКАНСКИХ ШТАТОВ 82
 О РАЗРУШЕНИИ ФРАНЦУЗСКОЙ МОНАРХИИ 84
 О ФРАНЦУЗСКИХ РЕСПУБЛИКАНАХ 88
 О ПОРТРЕТАХ ЛЮДОВИКА И АНТУАНЕТТЫ 89
 РЕСПУБЛИКАНЦУ 90
 ОДА СВОБОДЕ 92
 ОДА 99
 О СМЕРТИ РЕСПУБЛИКАНСКОГО ПЕЧАТНИКА 101
 К ГОДОВЩИНЕ ШТУРМА БАСТИЛИИ 102
 РАЗМЫШЛЕНИЯ О ЕВРОПЕЙСКОЙ ВОЕННОЙ СИСТЕМЕ 103
 БРАЧНЫЙ ДИАЛОГ 104
 О ЗАПОМИНАЮЩЕМСЯ МОРСКОМ СРАЖЕНИИ МЕЖДУ АМБАСКАДОМ
 И БОСТОНОМ 106
 ШЕЙЛОКУ АП-ШЕНКИНУ 109
 ЧУМА 110
 НА ПОЛЕ 111 ДОКТОРА САНГРАДО
 ЭЛЕГИЯ ПО ПОВОДУ СМЕРТИ КУЗНЕЦА 112
 СИЛЬВИЮ 113
 БЛАГОДАРЕНИЯ ПОПУ 114
 КВИНТИЛИАН ЛИКИДАМ 115
 ОСТРОВ В ЗАЛИВЕ 116
 ДЖЕФРИ, ИЛИ ПРОГРЕСС СОЛДАТА 117
 ШИЛОКУ АШ-ШЕНКИНУ 119
 ЗИМЕ ПАНЕГИРИК 119
 ЛЕСНОЙ БОР 120
 ПОСЛАНИЕ СТУДЕНТУ, ИЗУЧАЮЩЕМУ МЕРТВЫЕ ЯЗЫКИ 121
 ШУМНОМУ ПОЛИТИКУ 122
 ПРОПОВЕДЬ ПОСТНИКА 122
 О ЗАКОНОДАТЕЛЬНОМ АКТЕ, ЗАПРЕЩАЮЩЕМ УПОТРЕБЛЕНИЕ СПИРТНЫХ НАПИТКОВ 126
 НАПРАВЛЕНО ПОЛИТИЧЕСКОМУ УСТРИЦЕ 127
 ДОЛИНА ХЕРМИТА 128
 В МОЮ КНИГУ 129
 РЕСПУБЛИКАНСКИЙ ГЕНИЙ ЕВРОПЫ 129
 СОПЕРНИКИ В БОРЬБЕ ЗА АМЕРИКУ 130
 ДОГОВОР МИСТЕРА ДЖЕЯ 132
 ПАРОДИЯ 133
 О ЗАХВАТЕ РИМА В 1796 ГОДУ 135
 О СМЕРТИ ЕКАТЕРИНЫ II 136
 ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРИОДИЧЕСКОМУ ИЗДАНИЮ 137
 О войне, которую планировали с Французской Республикой в 139
 К МИРТАЛИСУ 141
 К МИСТЕРУ БЛАНШАРДУ 142
 ПРИ СЛУШАНИИ ПОЛИТИЧЕСКОГО ВЫСТУПЛЕНИЯ 144
 МЕГАРА И АЛЬТАВОЛА 146
 РЕСПУБЛИКАНСКИЙ ПРАЗДНИК 151
 ОДА ЧЕТВЕРТОМУ ИЮЛЯ 1799 [1797] 152
 ОБРАЩЕНИЕ К РЕСПУБЛИКАНЦАМ АМЕРИКИ 154
 ПИТЕРУ ДИКОБРАЗУ 156
 О ПОПЫТКЕ СПУСКА НА ВОДУ ФРИГАТА 157
 О СПУСКЕ НА ВОДУ ФРИГАТА ПО КОНСТИТУЦИИ 158
 О СВОБОДНОМ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ЛАНЦЕТОВ 159
 КНИГА ОДЕС
 ОДА I. 161
 ОДА II. К КОНСТИТУЦИИ ФРИГАТА 162
 ОДА III. ДУНКАНУ ДУЛИТТЛУ 164
 ОДА IV. К ПЕСТУ-ЭЛИ-ХАЛИ 166
 ОДА V. К ПЕТРУ ПОРКУПАЙНУ 167
 ОДА VI. ОБРАЩЕНИЕ К УЧЕНОЙ СВИНЬЕ 169
 ОДА VII. О ФЕДЕРАЛЬНОМ ГОРОДЕ 171
 ОДА VIII. О ПОСЯГАТЕЛЬСТВАХ ГОРОДА На РЕКУ ГУДЗОН 173
 ОДА IX. НА ФРЕГАТЕ CONSTITUTION 174
 ОДА X. САНТОНЕ СЭМЮЭЛЮ 176
 ОДА XI. К ФИЛАДЕЛЬФИЙСКИМ ВРАЧАМ 178
 ОДА XII. ВОРОНЫ И ПАдаль 179
 ОДА XIII. ДЕБОРЕ ГАННЕТ 182
 О ФЕДЕРАЛЬНОМ ГОРОДЕ 184
 КОРОЛЕВСКИЕ КОКНИ В АМЕРИКЕ 185
 ПИСАТЕЛЮ ПИСАТЕЛЕЙ 185
 АМЕРИКАНЦАМ СОЕДИНЁННЫХ ШТАТОВ 187
 НОЧНОЙ ПОЛЕТ 189
 ИНДЕЙСКИЙ ПЕРЕВОРОТ 189
 МАЛЕНЬКИЙ ПОЛЕТ 189
 О знаменитом скрипаче 1930-х годов
 НОВОГОДНИЕ СТИХИ, 1798 194

ЧАСТЬ V

_Последний период странствий. 1798-1809_

 ПО ПРИБЫТИИ В ЮЖНУЮ КАРОЛИНУ 199
 ОДА АМЕРИКАНЦАМ 203
 О ВОЕННЫХ ПОКЛОННИКАХ 207
 ДЕМОКРАТИЧЕСКИМ РЕДАКТОРАМ СТРАНЫ 210
 СЕРЬЁЗНАЯ УГРОЗА 213
 РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРЕВРАЩЕНИЯХ 215
 ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОГОДОВЕЦ 216
 РАЗМЫШЛЕНИЯ 217
 ТОРГОВЛЯ 220
 О ЛОЖНЫХ СИСТЕМАХ 221
 О ПРЕДЛАГАЕМОЙ СИСТЕМЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ КОНСТИТУЦИЙ 225
 О ПРЕДЛАГАЕМЫХ ПЕРЕГОВОРАХ С ФРАНЦУЗСКОЙ РЕСПУБЛИКОЙ 226
 СТАНСЫ ИНОСТРАНЦУ 228
 Стихи, написанные в замке Черноголовых 229
 СТРОКИ, НАПИСАННЫЕ В МОРЕ 231
 СТАНСЫ В ПАМЯТЬ О ГЕНЕРАЛЕ ВАШИНГТОНЕ 232
 СТАНСЫ НА ТУ ЖЕ ТЕМУ 234
 СТАНСЫ, НАПИСАННЫЕ ПО ПОВОДУ НЕКОТОРЫХ АБСУРДНЫХ, ЭКСТРАВАГАНТНЫХ И ДАЖЕ
 КОЩУНСТВЕННЫХ ПАНЕГИРИКОВ В ЧЕСТЬ ПОКОЙНОГО ГЕНЕРАЛА ВАШИНГТОНА 235
 ПАМЯТИ ЭДВАРДА РУТЛЕДЖА, ЭСКВАЙРА 238
 ПО СЛУЧАЮ ОТЪЕЗДА ПИТЕРА ПОРКУПИНА 240
 МОРСКОЙ РАЗГОВОР 242
 ПАМЯТИ AEDANUS БЕРК 243
 В ОТКР. Сэмюэл С. Смит, Д. Д. 244
 СТАНСЫ ОПУБЛИКОВАНО В ШЕСТВИЕ К МОГИЛЕ ПАТРИОТОВ 246
 МОГИЛА ПАТРИОТОВ 249
 НА ПИКЕ ПИКО 254
 ВАКХИЧЕСКИЙ ДИАЛОГ 255
 СТИХОТВОРЕНИЯ, НАПИСАННЫЕ НА ОСТРОВЕ МАДЕЙРА 257
 НА ВЕРШИНЕ ТЕНЕРИФФЕ 261
 ОТВЕТ НА ПРИГЛАШЕНИЕ В МОНАСТЫРЬ 263
 О СЕНЬОРЕ ЮЛИИ 265
 СТРОКИ О СЕНЬОРЕ ЮЛИИ 266
 О СЕЛЬСКОЙ НИМФЕ 268
 ОБ ЭКСПЕДИЦИИ ГЕНЕРАЛА МИРАНДЫ 271
 О ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИИ ВЛАСТЬЮ 272
 ОБРАЩЕНИЕ К ОКТЯБРЮ 273
 КОШКЕ-СДЕЛАЛ 275
 ПРИ ПРОХОЖДЕНИИ Мимо СТАРОГО ЦЕРКОВНОГО СКВОРЕЧНИКА 277
 СТИХИ, НАПИСАННЫЕ ПО ПОВОДУ СТАРОГО ЯЩИКА ДЛЯ ТАБАКА 278
 О СМЕРТИ МАСТЕРА-СТРОИТЕЛЯ 281
 О СМЕРТИ ВЕЛИКОГО МАСОНА 283
 О МЕДОВОЙ ПЧЁЛКЕ 285
 О ПАДЕНИИ СТАРОГО ДУБА 285
 СТАТУЭТКА В ЧЕСТЬ СМЕРТИ ТОМАСА ПЭЙНА 286

ЧАСТЬ VI.

_Война 1812 года. 1809-1815._

 О ПРИЗНАКАХ ВРАЖДЕБНОСТИ 291
 СТРОКИ, НАПРАВЛЕННЫЕ МИСТЕРУ ДЖЕФФЕРСОНУ 293
 О ВОЗМОЖНОСТИ ВОЙНЫ 296
 О НАНЕСЁННОМ БРИТАНИЕЙ УЩЕРБЕ 300
 АМЕРИКЕ 301
 ПОСЕЛЕНЦУ И СОЛДАТУ 304
 ВОЕННАЯ НАБОРНАЯ КАМПАНИЯ 308
 О ПОИМКЕ ПАРТИЗАНА 310
 ТЕОДОСИЯ 312
 В ПАМЯТИ О ДЖЕЙМСЕ ЛОРЕНСЕ, ЭСКВАЙРЕ 313
 ОБ ЭКСПЕДИЦИЯХ НА ОЗЕРА 314
 О БИТВЕ НА ОЗЕРЕ ЭРИ 315
 О ПОПАДАНИИ В ПЛЕН ФРИГАТА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ «ЭССЕКС» 318
 О ПРЕВОСХОДНЫХ ТОРПЕДАХ 321
 О СЕВЕРНОМ МАРШЕ 329
 О ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРОПОВЕДЯХ 330
 СТРОКИ О НАПОЛЕОНЕ Бонапарте 333
 О ОТСТАВКЕ Бонапарта 334
 РЕЗОЛЮЦИЯ ПРИНЦА-РЕГЕНТА 336
 МАРШ ДОБРОВОЛЬЦЕВ 337
 БИТВА ПРИ СТОУНГЕЙТЕ 338
 О БРИТАНСКОМ ВТОРЖЕНИИ 341
 О НАШЕСТВИИ АНГЛИЧАН НА ВАШИНГТОН 343
 О ПОЖАРАХ В ВАШИНГТОНЕ 344
 К ЭСКАДРЕ НА ОЗЕРЕ 347
 СРАЖЕНИЕ НА ОЗЕРЕ ШАМПЛЕН 349
 ДИАЛОГ У МОГИЛЫ ВАШИНГТОНА 352
 СЭР ПИТЕР ОКАМЕНЕЛ 354
 О СМЕРТИ ГЕНЕРАЛА РОССА 356
 О МОРСКОМ НАПАДЕНИИ ПОД БАЛТИМОРОМ 357
 О БЛОКАДЕ БРИТАНИЕЙ 358
 КОРОЛЕВСКИЕ КОНСУЛЬТАЦИИ 361
 О ПОТЕРЕ КАПЕРСКОГО КОРАБЛЯ «ГЕНЕРАЛ АРМСТРОНГ» 363
 О КАПЕРСКОМ КОРАБЛЕ «ПРИНЦ ДЕ НЕФШАТЕЛЬ» 366
 О ПАРАДЕ И ПРИДУРКОВАТОМ БОЕ 368
 О ВОЗМЕЗДИИ 373
 О ПУСКЕ «НЕЗАВИСИМОСТИ» 374
 О РЕКЕ ВАЛЛИ 376

 ПРИЛОЖЕНИЕ.

 A. АМЕРИКАНСКАЯ ДЕРЕВНЯ, &C.
 АМЕРИКАНСКАЯ ДЕРЕВНЯ 381
 ЗИМНИЙ ВЕЧЕР У ФЕРМЕРА 394
 НИЩЕНСКАЯ ЖИЗНЬ ПЕДАГОГА 396
 НА ОЧЕНЬ СТАРОМ ГОЛЛАНДСКОМ ДОМЕ НА ДОЛГОМ ОСТРОВЕ 399
 Б. СПИСОК ОПУЩЕННЫХ СТИХОТВОРЕНИЙ 401
 В. БИБЛИОГРАФИЯ ПОЭЗИИ ФИЛИППА ФРЕНО 407

 УКАЗАТЕЛЬ 419




ЧАСТЬ IV

ПЕРИОД РЕДАКТОРСТВА

1790-1797




В

СТИХИ ФИЛИППА ФРЕНО


В феврале 1790 года Френо оставил море и устроился на работу
из нью-йоркской "Дейли Адвертайзер". В течение следующих семи лет он был
последовательно редактором "Национальной газеты", "Хроники Джерси",
и "Статьи и литературного компаньона Тайм". Этот период заканчивается в конце 1797 года
, когда он покинул Нью-Йорк и на время уехал в Чарльстон, Южная Каролина.
Каролина.




НЕВЕРСИНК[1]


 Эти холмы, гордость всего побережья,
 На огромном расстоянии,
С дерзким видом и суровым челом,
 Что затеняют соседний берег:
 Эти высоты, созданные для уединения,
 Этот грубый, гулкий берег,
 Эти долины, непроницаемые для ветра,
 Высокие дубы, склоняющиеся перед бурей,
 Наполовину друид, я обожаю вас.

 Из далёких стран, с тысячью парусов
 Приветствуют вас туманные вершины.
 Вы видели, как пришёл разгневанный британец,
 Вы видели, как он в последний раз отступал!
 С возвышающимся гребнем вы впервые появляетесь,
 Чтобы рассказать новости с земли;
 Тому, кто приходит, дарите свежие радости,
 Тому, кто уходит, тяжёлое сердце,
 Долгие прощания влюблённых.

 «Это твой долг — видеть смелого моряка,[2]
 упорного в своих помыслах,
 видеть, как он скитается в поисках забот,
 и оставляет позади истинное блаженство;
 видеть, как он расправляет свои развевающиеся паруса,
 чтобы проделать утомительный путь,
 по зимним морям и бушующим штормам,
 видеть, как он спешит по океану,
 Беспокойное обиталище!

 Твои тысячи голубых родников
 Как приятно их пить,
 Когда они текут из груди горы,
 Чтобы увлажнить губы Флоры!
 В обширных уединённых местах пасутся олени,
 Где вокруг них возвышаются леса,
 Тёмные рощи, вершины которых теряются в эфире,
 Где до сих пор бродит призрак Хадди[3],
 И трепещущий селянин летает.

 Гордые высоты! С болью, которую я так часто видел,
 (С радостью, которую я снова вижу)
 На вашем прочном основании я стою,
 Цепко держась за берег:
 Пусть те, кто жаждет богатства или славы,
 Следуют по водному пути;
 Спокойный сон и отдых, благословенные дни и ночи,
 И здоровье, посети эти любимые высоты,
Благословенную обитель отшельника!


[1] Первое упоминание об этом стихотворении, которое я смог найти, относится к 1830 году.
«Дневник», 2 февраля 1791 года, где он озаглавлен «Строфы, написанные на холмах Неверсинка близ Сэнди-Хук в 1790 году». При повторной публикации стихотворения в «Национальной газете» 28 ноября 1791 года к названию был добавлен месяц «июль». Это было прощание поэта с океаном после его странствий. Он женился в мае 1790 года и, очевидно, теперь с нетерпением ждал начала
карьеры. Стихотворение было помещено немного в стороне
порядок, как вы увидите. Оно было переиздано только в издании 1795 года, которому и следует текст. Первые пять строк оригинальной версии были следующими:

 «В былые дни и ушедшие годы
 Я был готов к более тяжкому труду,
 Ты видел, как я скитался в поисках забот
 И оставил позади истинное блаженство;
 Ты видел, как я оснащал барк, такой изящный,» и т. д.

[2] «Я больше не покидаю ваш взгляд». — _Дневник Фримена, 1791._

[3] См. том II, стр. 193.




 ВОЗРАСТАЮЩАЯ ИМПЕРИЯ[4]


 О ДРЕВНОСТИ АМЕРИКИ[5]

 Америка, известная во всех климатических зонах,
 Распростёрла свою широкую грудь до пылающей зоны,
 К обоим полюсам простираются её обширные владения,
 Где в разные времена года царствуют разные солнца.
 Широкие блуждающие ручьи, бескрайние равнины и непроходимые леса,
Отважные берега, ограниченные разливами рек,
 Обозначают эту землю, чья плодородная, цветущая грудь
 Изобилует всем живым — и человеком, её благородным гостем.
 В былые времена, с самого дна океана,
 Неизведанные заливы и страны мёртвых,
Возбуждённые каким-то голосом, потрясшим всю природу,
 Из бездонных глубин явилось это новое творение:
 Его изменчивая природа ощущает
 Волну, которая когда-то текла, а теперь застыла в инее.
 Солнца на его груди пролили более слабый огонь.,
 Океаны перекатывались там, где теперь возвышаются горы.
 Гордый владыка земли знает переменчивый нрав,
 Из разных земель произрастает его разнообразная природа.:
 Задолго, задолго до того времени, которое планируют софисты
 В этих лесах существовала раса людей,
 Согретая к жизни неким созидающим пламенем,
 Все миры пронизывают одно и то же!
 Не с запада они привели свои смуглые племена,
 Как учила гордыня Европы и глупость Азии;
 С той же лёгкостью великая распорядительная сила
 Произвела на свет человека, рептилию или цветок:
 Взгляни на быстрого оленя, что бродит в глуши,
 Взгляни на высокого лося, что резвится в долине,
 Взгляни на свирепую, голодную стаю тигров,
 И на волков (их род так же древен, как и земля)
 Пришли ли они из далёкой Камчатки,
 Чтобы пересечь моря в поисках лучшего дома?--
 Нет?— из праха, из обычной пыли они появились
 Их разные формы, гордый человек, создали тебя.
Сначала, полузвери, не умевшие возделывать землю,
 беспечные, вы питались из рук природы;
 в глубинах пустынь вы мечтали о жизни,
 не искали новых миров и не заглядывали в будущее:
 Всемогущая сила, которая живет и дышит во всем.,
 Повелел некоторым слабым лучам упасть на эти темные народы.;
 Рано им передали разумные души.,
 Изобретательный гений и некоторый рассвет искусства.;
 Затем оставил их здесь, достаточно разумных, чтобы победить,
 Или обмануть медведя, или пантеру из его шкуры;
 Жалкие хижины, независимо от их формы,
 Совершенно благословенные, если укрыться от бури;
 Чтобы увидеть смену времен года, день сменяется ночью:
 Поклонитесь небесным светильникам, которые давали им свет,
 Озаряли весну или призывали лето сиять,
 Их урожаи созревают, и их сады разрастаются--


ВИД НА ОСТРОВ РОД[6]

 Омываемый окружающими морями и смелостью своих берегов,
Благодарная земля, которой может гордиться прекрасный остров Род.
 Восхищённый взгляд не может найти более счастливых полей,
 Здесь моря увенчаны чешуйчатой расой,
 Природа стремилась сделать свой родной край благословенным
 И не знает более прекрасного Эдема на западе:
 Здесь самые очаровательные дамы, которых часто можно увидеть в обществе,
Ловят тонкий оттенок здоровья у королевы красоты,
Они не хотят прибегать к помощи, чтобы привлечь восхищённый взгляд,
 И к ложным цветам искусства, чтобы улучшить настоящее;
 Здесь путешественник, влюблённый, не хочет уходить
 Какое-то очаровательное создание убивает его блуждающее сердце.,
 Приказывает ему забыть о скитаниях из края в край.,
 И даже тупое благоразумие - здесь - подчиняется любви.
 На травянистых фермах, их души порабощены ради наживы,
 Живут хозяева сельского царства;
 Они пасут огромные стада, которые переполняют изобильное ведро,
 Ломают жесткий дерн или грузят парус приключений;
 Нервный скакун, самый стойкий в своем роде
 Здесь он ходит по бескрайним пастбищам:
 Половина того, что дают земли или моря,
 Переправляется на другие берега,
 Возвращается в виде монет, чтобы порадовать скупого.
 В заморских _сладостях_, которые, как кажется, удовлетворяют желания,
 Или в безвкусных вещах, украшающих гордость,
 Которая таким образом расходует то, что алчность стремилась скрыть.
 Но, враждебная сама себе, эта разрозненная раса
 В отчаянных интересах преследует разные цели.
 _Один_, дерзкий в своих ошибках, поднимает свою бумажную ткань
 И закаляет свою грудь для слёз сироты.
 Тем, кого он разорил, он не дарует последней надежды!
 Но оставляет несчастных влачить жалкое существование!
 В тщетных советах проводит свои дни портной,
 Он бросает свои молитвы и наставления на ветер,--
 Напрасно он твердит о верной награде за добродетель.
 Никакие слова, кроме этих, не привлекут внимания юноши.
 Не говори о законах! Там, где невинность должна пасть,
 Одна искра чести погубит их всех;
 И тщетно наука протягивает руку помощи,
 Где плутовство использует её в низменных целях,
 Мошенничество процветает, каждая эгоистичная страсть правит,
 И обманщики добиваются того, чем пренебрегает честность.
 Уязвлённый этим зрелищем, я покидаю неблагодарный берег
 И ты, Коннектикут, исследуй:


 ТЕРРА ВУЛЬПИНА, ИЛИ ЗЕМЛЯ ЛИС[7]

 Здесь в память о ней остались её любимые имена,
 Здесь земля гордится своим Лондоном и Темзой;
 По всем её берегам раскинулись удобные порты,
 Прозрачные воды текут по неровной земле;
 Холодные пронизывающие ветры приносят с собой долгую зиму,
 Поздний восход — плоды нежеланной весны,
 Обедневшие поля позорят труды земледельцев,
 А ястребы и грифы кричат повсюду;
 Изрытая почва требует беспокойного посева,

 Где грубая земля не восхищает щедрыми урожаями. Госпожа Природа подло одарила нас своими дарами,
 Но улыбается, видя, как много требует искусство.
 Как Борей Кин, который руководит их зимним правлением,
 Все преклоняются перед наживой, все стремятся к наживе.
 В тесном соседстве расположены их аккуратные жилища,
 Каждый дом, каждый акр, каждая миля, каждый город;
 Сверкающий шпиль часто встречающейся церкви,[8]
 где тисы и мирты колышут своей мрачной зеленью,
 где проповеди в постные дни говорят голодному гостю,
 что лучший обед — это каледонский:
 там толпы дьяконов пугают нечестивого,
 и чёрный хозяин ада вступает в неравный бой.
 Вечные распри смазывают лапу адвоката,
 У всех есть свои костюмы, и все изучали право:
 С языком, который искусство и природа научили говорить,
 Некоторые бредили на латыни, некоторые спорили на греческом:
 Гордые своими ролями, они блистают в древних преданиях,
 И один месяц обучения делает из них учёных мужей[9]
 Барды огромной славы в каждой деревушке,
 Каждый (в своих идеях) размером с Вергилия:
 Даже безбородые парни демонстрируют умение рифмовать —
 «Илиаду» начали и закончили за день!
 Рифмы, что в старину на колесе Блэкмора крутились,
С грохотом обрушились на преподобного сына Сиона[10]
 Безрассудно полагая, что вихрь времени им не по зубам!
 Рожденные, чтобы прожить час, — пискнут и умрут.
 Одни, чтобы разбогатеть, бродят по индейским лесам,
 Другие считают, что лучше остаться и процветать дома:
 Несмотря на все, что могут сказать священник и сквайр,
 Этот мир - этот порочный мир - добьется своего;
 Честный через страх, религиозный через принуждение,
 Как трудно отличить хитреца от святого!--
 Любящие поговорить, с глубокими дизайнерскими взглядами
 Они выкачивают из неосторожного путешественника его новости;
 Любят эти новости, но больше любят, когда им платят,
 Каждый дом - таверна, претендующая на ремесло таверны,
 В то время как тот, кто приходит, несомненно, слышит, как они восхваляют
 Гостеприимство наших дней.
 Однако, отважные в бою, с предприимчивой душой,
 Они заманивают старого Нептуна на самый дальний полюс,
 В науках познавая сложный путь,
(Ибо гений там пролил свой золотой луч)
 В смелом военном искусстве, пройдя через множество испытаний,
 Верные себе, они встали на благородную сторону,
 И, забыв о партийных распрях, объединились, чтобы согласиться
 С тем, что только верховная власть может оставить их свободными.


 Массачусетс[11]

 Здесь огромными стаями бродят овцы-нации,
 Здесь пасутся бесчисленные стада на высокогорных лугах,
 Здесь изобильная улыбка венчает страдания труженика
 И цветущая красота венчает трудолюбивого жениха:
 Если бы это было всем твоим, каким могло бы быть более счастливое состояние!--
 Но алчность гонит туземца к морю,
 Фиктивный хочет, чтобы все мысли о легкости овладели им.
 Гордая независимость движет устремленной душой.
 "Средь чужих волн, чужой для отдыха",
 Сквозь влажный мир идет страстный искатель приключений.;
 Не индийские моря сдерживают его смелое плавание,
 Далеко на юге он ищет полярного кита:
 С тех обширных берегов, где бушуют частые бури,
 И вечные туманы стелются по волнам,
 Там (свернув свой парус) он продолжает своё дерзкое плавание,
 Вытаскивает из глубин обитателей этих глубин;
 Затем исследует путь в какие-то далёкие края,
 Смелая алчность подстёгивает его — он должен повиноваться.
 И все же из таких целей вытекает один великий эффект, который мы прослеживаем.
 Который удерживает в более счастливых узах эту беспокойную расу.;
 Подобно глубокому озеру, омывающему берега,
 Природа человека стремится к всеобщему покою:
 Не подпитываемые источниками, которые находят какой-то тайный ход
 Чтобы смешать свое течение с более мощной массой,
 Не тронутые лунами, которыми руководит какой-то странный импульс
 Чтобы поднять его воды и ускорить его течение,
Не тревожимое ветрами, которые дуют над его гладью,
 Разбивают волны и вздымают его грудь,
 Вскоре это озеро (ставшее отвратительной помехой)
 Потеряло бы все свои достоинства, и никто не стал бы его хвалить или ценить:
 Таким образом, алчность придаёт человечеству новые силы,
 Не напрасно посеянная в неустойчивом разуме;
 Вместе с ней, в союзе с честолюбием, они гордо идут вперёд,
 Правят всем нашим родом и поддерживают жизнь в мире.
 Здесь, в первую очередь, чтобы погасить пламя, которое она когда-то любила,
 С их гордыми флотилиями прибыли воины Британии;
 Здесь, уверенная в победе, она разожгла свои костры,
 Сюда она послала своих лордов, адмиралов и оруженосцев:
 Все они были слишком слабы, чтобы осуществить грандиозный замысел[12]
 ради которого мы видели, как половина Европы объединяла свои силы,
 бесчисленные флотилии курсировали от одного побережья к другому,
 угрозы, подкуп, предательство — всё было испробовано и испробовано ещё раз.
 Мандат за мандатом, указ за указом,
 Чтобы сковать оковами и поработить свободных!
 Долго, долго с бостонских холмов будут взирать чужеземцы
 На эти огромные насыпи, которые, казалось, воздвигла магия;
 Огромные груды, которые ускорили бегство Британии,
 Увеличенные холмы, порождённые ночью!--
 В этом преданном городе они надеялись остаться
 И, питаясь грабежом, мирно спать долгие годы:
 Тщетные надежды, тщетные планы — непокорённый дух восстал,
 Переживший все последующие невзгоды;
 Толпы узников, томящиеся в жестоких оковах,
 Обезоруженные, лишённые возможности сражаться за честь.
 Тысячи пленных, измученных мучительным горем,
 Теперь, почти благоговея, встретили своего вождя-защитника,[A]
 чья грохочущая пушка заставила врага отступить,
 Позоря их долю и завершая их разгром.

 [A] Вашингтон. — Примечание Френо._


 БАТАВИЙСКАЯ КАРТИНА[13]

 "Сыны земли", для семьи трудолюбивых гениев.
 Батавия, как утверждают ее уроженцы, давно родилась на земле.:
 Родилась от трудолюбия, а не от любви,
 Постепенно они перемещаются в эти прекрасные края.--
 И все же в этих краях выживает их многочисленная раса[14]
 И, рожденные для труда, они по-прежнему процветают.;
 Под дождём и солнцем, трудясь ради своих наследников,
 Они не знают на этой земле народа, подобного своему.
 Они любят себя, их не связывают благородные мотивы,
 Они говорят на своём тарабарском языке, но только добрые:
 И всё же, надо признать, в них есть некоторые добродетели,
 И правда признает, что в них есть некоторые добродетели:
 Куда бы они ни пришли, вся природа улыбается им,
 Рощи гнутся под тяжестью плодов, и изобилие одевает землю.
 Не видно чахлых деревьев, затеняющих их кроны,
 Деревья должны быть плодоносными, а их жилища — чистыми,
 Ни праздное воображение не смеет потакать своим прихотям,
 Или надеяться на внимание хозяина.
 Все стремится к чему-то, что должно быть произведено,
 Все для какой-то цели, и каждая вещь для этого используется:--
 Вечные хмурые взгляды держат полы на плаву,
 Опрятны, как внешняя сторона воскресного пальто;
 Мотыга, ткацкий станок, женский оркестр заняты,
 В этом все их удовольствие, в этом их любимая радость;--
 Девушкой с крепкими ребрами не движут праздные страсти,
 Никакие хрупкие представления о романтической любви;
 Он может найти самый лёгкий путь к её сердцу,
 Если придёт с золотом и будет ухаживать за ней,
 Она не обращает внимания на доблесть, учёность, ум или происхождение,
 Не обращает внимания на юношу, но спрашивает, чего он стоит.
 Никакие женские страхи в ее твердой груди не преобладают.,
 Она управляет штурвалом и управляет парусом.,
 На каком-нибудь маленьком баркасе, который находит путь на рынок,
 Тянет за корму простыню или разворачивает ее по ветру,
 Находясь на носу, подчиняясь ее воле,
 Ганс курит свою трубку и восхищается ее мастерством.
 Здоровья их трудам - пусть они продолжаются!--
 Проклятие моему перу! Какие картины я нарисовал!
 Это общепринятый вкус? Нет (Отвечает Истина)--
 Если любишь красоту, не боишься маскировки,
 Видишь... (где круг общения, предназначенный для изящества)
 Светлый оттенок кесарева сечения оттеняет ее прекрасное лицо,--
 Она, раньше посвящавшая себя более приятным домашним делам,
Предпочитает труд, который стал уделом её пола,
 Скрытый от глаз, направляет какое-нибудь любимое искусство,
 И оставляет более суровую часть более стойкому мужчине.


 ПЕНСИЛЬВАНИЯ

[Отрывок]

 Покрытая величественными холмами, вдали от основных дорог,
Прекрасная Пенсильвания держит в руках свои золотые поводья,
На плодородных полях растёт её пшеничный урожай,
Нагруженная своими грузами, течёт её любимая река Делавэр;
 От озера Эри ее почва изобилует плодородием
 Туда, где Шайлкилл катит свои прозрачные потоки--
 Сладкий ручей! что может рассказать карандаш твоим красотам--
 Там, где, спускаясь по лесистой долине,
 Твои разнообразные пейзажи манят к сельскому блаженству,
 К здоровью и удовольствиям прибавляется новый восторг:
 Здесь Юнона тоже манит юношу,
 И весёлый Кадор бродит по равнине;
 Свитера, сбегая с далёкого холма,
 Пробирается через пустошь, чтобы вращать трудолюбивую мельницу,
 Там, где эти потоки текут через рощи или горы,
 Что Бог Природы по-прежнему указывает путь,
 С нежной заботой проложил русло каждой реки,
 И могучие потоки, текущие через могучие леса,
 Позволили сельскому хозяйству таким образом экспортировать свою продукцию,
 Сила и слава этого благословенного штата.
 Она, прославленная наукой, искусством и образованными людьми,
 Восхищается своим Франклином, но обожает своего Пенна,
 Который, странствуя здесь, заставил бесплодные леса расцвести,
 И новая земля обрела более счастливую одежду:
 Он не строил планов, которые осуждает добродетель,
 Он не лишал индейцев их родных рощ,
 Но, как и все, наблюдал за ростом своих племён,
 Сделал всё, что мог, чтобы мир был в покое,
 И, удалившись от эгоистичной толпы,
 Позвал свободу процветать в этой чужой стране.
 На её равнинах сияют бесчисленные города,
 Здесь каждое искусство достигает своей высшей точки:
 изящный корабль, спроектированный с соблюдением пропорций,
 здесь обретает совершенство в руках строителя,
 совершает коммерческие рейсы в далёкие миры,
 или несёт над бездной грохот войны.[15]


 Мэриленд

 омываемый огромными глубинами, вздымающимися по обе стороны,
 где Чесапикский залив вторгается в него,
 Веселый Мэриленд привлекает восхищенные взоры,
 Плодородный край с умеренным климатом.
 Прошли годы, и ее прославленные герои
 Из Британии назвали один из своих любимых городов:[Б]
 Но, утратив свою торговлю, она охраняет их законы,
 Гордый Балтимор, которому завидовала торговля,
 Спустя несколько лет после того, как там, наобум,
 Несколько жалких хижин опозорили его тихий порт;
 Защищённый от всех ветров и укрытый от залива,
 Там, не заботясь ни о чём, отдыхал беспечный туземец.
 Теперь, богатый и великий, больше не раб лени,
 Он заявляет о своём величии, возвышаясь над остальными,
 Известный во всём мире, с упорядоченными улицами и куполами,
 Группа хижин превратилась в город.
 Хотя они богаты у себя на родине, они странствуют по чужим землям,
 Продают своё богатство за иностранные безделушки.
 В их городах царят самые вежливые манеры.
 И наслаждения упиваются, хотя их средства должны иссякнуть;
 В каждом веселом куполе нежная музыка очаровывает своего повелителя,
 Где женская красота поражает трепещущие струны;
 В чистом воздухе витают нежнейшие штрихи,
 В то время как с языка срывается соответствующая песенка.:
 Гордятся тем, что их видят, это их место наслаждению
 В танцах, измеряемых зимней ночью.,
 Вечерний пир, который продлевают вино и веселье,
 Лампа сияния и полуночная песня.
 Религия здесь не облачается в мрачные одежды,
 Она сменила слёзы на заплатки и плюмажи:
 Цветущая красавица (не наученная небесными женихами побеждать)
 Говорит не о серафимах, а о мире, в котором она находится:
 Привязана к земле, рождена здесь и должна увянуть,
 Она оставляет лучшим мирам более совершенную глину.
 В тех, кого выбор или судьба привели
 В сельскую местность, мы видим другой образ мыслей;
 Там одиночество, которое всё ещё тяготеет к унынию,
 Не придаёт деревенским формам живость.
 Не обращая внимания на одежду, он грустит у вечернего костра;
 И велит девице удалиться от мужчины.
 На извилистых ручьях стоит величественный особняк,
 Из которого открывается печальный вид на окрестные земли;
 Там печальный хозяин бродит по своим владениям,
 Руководит своими неграми или проверяет своих собак;
 Затем, возвращаясь домой, играет в свою картонную пьесу,
 Или мечтает о вине, что вряд ли делает его геем:
 Если какой-нибудь случайный гость прибывает в изможденном состоянии,
 Он более чем радушно приглашает его на ночь.;
 Добр до изобилия, не жалеет сил, чтобы угодить.,
 Дает ему плоды своих полей и деревьев;
 На его богатой доске много сияет из ее источника,
 — Самое скучное блюдо из всех его собственных речей.

 [B] Аннаполис. — Примечание Френо._


 СТАРАЯ ВИРГИНИЯ[16]

 Огромная по своим размерам, Вирджиния предстаёт перед нами
 С огромными реками, тёмными рощами и голубыми горами;
 Первой в провинции она была замечена,
Построила первый город и первой покорила равнину:

Это была её похвала, но что могут значить годы,
 Когда сменяющие друг друга времена видят, что её усилия тщетны!

На северных полях более энергичные искусства процветают,
 Где удовольствие не имеет всеобщей власти;
 Нет толп рабов, которые бы выводили свою закопчённую банду
 Из-под тяжёлого плуга, чтобы спасти руку щеголя.
 Там, где насущная нужда требует ежедневной подачки,
 Заставь трудиться и выполни задачу.[17]
 Раса рабов, расселившихся по всей стране,
 Из разных земель выжимает хлеб для хозяина;[18]
 Не желая трудиться, туземцы по-прежнему полагаются
 На печального негра, который добывает пропитание на весь год;[19]
 Он, терпеливый, рано покидает свою бедную хижину,
 Тянет мотыгу или тащит какой-нибудь тяжёлый груз,[20]
 Потеет, работая топором, или, задумчивый и несчастный,
 Вздыхает, ожидая вечера, чтобы просушить скудный урожай!
 Бдительным оком поддерживает свой столь любимый огонь,
 Даже летом не дает угаснуть его искрам--
 Ночью возвращается, чтобы поделиться своими вечерними трудами,
 Сетует на свои лохмотья или забывает о своих заботах во сне,
 Перевяжи недавнюю рану, со многими стонами;
 Или поблагодари его богов за то, что воскресенье принадлежит ему.
 В эти далёкие края летит коварный шотландец,
 Покидает свои унылые холмы, чтобы покорить небо Вирджинии;
 Избавившись от овсянки, кислой капусты, долгов и штрафов,
 Благоразумный, он спешит погреться под более ласковым солнцем;
 Хорошо знает местных жителей, видит их слабые стороны,
 Наживает богатство на роскоши и гордыне,
 Экспортирует плоды с тысячи равнин,
 И не боится соперников, которые могли бы разделить его прибыль.
 Глубоко в своих руслах, далёкие от истоков,
 Здесь многие реки извиваются своим блуждающим руслом:
 Гордые своим тяжёлым грузом, они текут по равнинам и лесам.
 По волнам величественно плывёт высокий корабль.
 Там, где сила Джеймса отражает солёную воду океана,
Или, подобно морю, вздымается Потумак:
 И всё же здесь моряк с удивлением смотрит
 На обедневшие поля, что лежат у их границ,
На торговые города, где царит праздность,
 И на бездеятельных крестьян на истощённой равнине.[21]


[4] В «Чарльстонской городской газете» или «Ежедневном вестнике» от 2 февраля 1790 года
появилась статья «Характерный очерк о голландцах Лонг-Айленда. Из
«Восходящей империи»: поэма». Два дня спустя нью-йоркская «Ежедневная
газета» опубликовала «Вид Род-Айленда. [Отрывок из новой
Поэма под названием «Восходящая империя», ещё не опубликованная.] То, что Френо какое-то время активно работал над этим предполагаемым сборником, очевидно из
стихотворений о штатах, которые публиковались в «Дейли Адвертайзер»
в основном в марте 1790 года. Последнее из этих стихотворений, «Описательный очерк
Вирджинии», появилось 11 июня 1790 года. 25 июня
Френо предложил выпустить новый сборник стихов, предположительно под названием «Восходящая империя», но сборник так и не был опубликован. Многие
из стихотворений, которые, несомненно, вошли бы в сборник
появились в «Дейли Адвертайзер». Из тех, что были опубликованы непосредственно под
названием (и, несомненно, являются лишь частью того, что поэт намеревался
написать), все, кроме «Вид Род-Айленда», появились в сильно изменённом
виде в более поздних сборниках поэта. В каждом случае я следовал
изданию 1809 года.

[5] В «Дейли адвертайзер» от 13 марта 1790 года это стихотворение называлось
«Философский очерк об Америке».

[6] Текст из нью-йоркской «Дейли адвертайзер» от 4 февраля 1790 года.

[7] В оригинальной версии, опубликованной в «Дейли адвертайзер» 10 мая,
В 1790 году это произведение носило название «Описание Коннектикута».

[8] В оригинальной версии за этим следует строка:

 «Священный для того, кто научил их быть проницательными».

[9] Следующие за этим четырнадцать строк отсутствуют в оригинальной версии.

[10] В издании 1795 года это звучит как «преподобный сын Гринфилда».
намекая на доктора Дуайта.

[11] В указателе к изданию 1809 года название было «Строки о старом
патриотском штате Массачусетс».

[12]

 «Всё, всё слишком слабо, чтобы осуществить грандиозный замысел,
 который взбудоражил, бедный Гейдж, твоё слабое сердце,
 Это побудило Бургойна пренебречь прелестями своей Селии,
 Брат ХОУС обновляет свое оружие
 А современные ПЕРСИ теряют свой привычный сон
 Чтобы завоевывать страны, которые они не могли удержать ".

 --Оригинальная версия в "Дейли Адвертайзер", 29 марта 1790 года.

[13] Первоначальное название этого стихотворения было "Характерный набросок
Голландцев с Лонг-Айленда".

[14] Первоначальная версия в "Ежедневном рекламодателе" начиналась с этого момента.

[15] В самой ранней версии, опубликованной в _Daily Advertiser_
17 марта 1790 года, вместо последних шести строк было следующее:

 «Твои последователи, Фокс, миролюбивы во всём,
 В этом далёком краю до сих пор чтят твоё имя;
 Им долгая практика дала предусмотрительность,
 Доказательство планов самого хитрого плута.
 Они с тревогой взирают на грядущее,
 Любя быть признанными любимцами небес,
 Они расчищают собственные пути к будущему блаженству,
 Восхваляют _другие_ миры, но держатся за _этот_.
 Поэтому я не собираюсь их осуждать или порицать.
Возможно, было бы лучше, если бы мир думал так же, как они.
 Что бы они ни думали о видениях, на которые возлагают надежды,
 я считаю, что их общие принципы справедливы.
_Добрая воля по отношению ко всем — их главная забота.
 Точны в обращении, враги крови и войны;
 Пусть короли вторгаются, или властители нападают,
 Они не оказывают помощи, пассивны в своих ошибках,
 Они всё ещё находятся в подчинении у власти,
 Чтобы склониться перед разбойниками в час испытаний.

[16] В издании 1795 года это стихотворение называлось «Вирджиния. [Отрывок]».

[17] В оригинальной версии, опубликованной в _Daily Advertiser_ 11 июня 1790 года,
добавлены следующие строки:

 «Но пусть злоба не лишает их заслуженного,
 Не вся их ценность сосредоточена в нескольких:
 В ярких списках славы они записывают своих мудрецов,
 Их душа храбрая и возвышенная,
 Герои и вожди, непоколебимый разум,
 Что правил на советах или блистал в битвах,
 Отправляли предателей исследовать новые земли
 И прогоняли их титулованных негодяев[a] с берега.

 [a] Лорд Данмор. — Примечание Френо._

[18] В оригинальной версии здесь добавлено следующее:

 «Поднявшись благодаря их заботе, _табак_ расправляет свои листья,
 К удовольствию хозяина и горю работника;
 Отсюда высокое положение, надменный вид,
 Гордое поведение и суровый взгляд».

[19] В оригинальной версии здесь добавлен куплет:

 «Пока маленький тиран размахивает острой плетью,
 Враг свободнорождённому гению полей.

[20] Здесь добавлена оригинальная версия:

 «Молча взирает (гордый объект упрёка)
 на то, как весь его годовой труд уходит на карету Маммоны!»

[21] В оригинальной версии, опубликованной в «Дейли Адвертайзер», стихотворение заканчивалось
следующим образом:

 «Торговские города, где царит скука».
 И фермеры, слишком ленивые, чтобы удобрять поля:
 Там, где два ручья разделяют бесплодные земли,
 Нелепое нагромождение, мрачный колледж стоит,
 Вперемешку с _шахматами_ софиты бдят,
  И _Уильям_ кивает _Мэри_ — полусонный;
  Мрачная муза не пробует оживить тему.
 Но трудится в _юриспруденции_, которая лучше всего окупает её труды,
 С помощью современной латыни объясняет древний хлам,
 Или занимается логикой — за неимением мозгов.
 «Привязанный» к другим временам, я обращаю свой взор
 К былым дням, когда всё было свежо и ново,
 Когда _Покахунта_, одетая в медвежью шкуру,
 Вздыхала, чтобы быть счастливой со своим английским парнем:
 Королева этих лесов, ступив на главную дорогу,
 (с _Томокомо_ в свите)
 первой из своего рода достигла британского берега,
 но, обречённая на гибель, больше не увидела своих!
 Изменилась сцена — там, где когда-то улыбались её сады,
 теперь бродит по дикой местности негритянская раса
 И с подлым бормотаньем досаждай той изувеченной тени,
 Где процветала свобода, а _Поухатан_ блуждал.




ТАВЕРНА В ЛОГ-ТАУНЕ[22]

[Автор: Иезекииль Салем][23]


 Сквозь песчаные пустоши и потоки дождя
 Я пришёл в это унылое место,
 Где смуглые нимфы в рваных платьях,
 С сосновых сучьев лови их вечерний свет:

 Там, где голые дубы теснятся в ряд,
 Скорбно напевая, утешают;
 Там, где не встретишь ни ярких тканей,
 Ни расписных досок, ни парикмахерских шестов.

 Ты, бревенчатый город! так справедливо названный,
 В тебе, кто останавливается на закате,
 Не мечты от Юпитера, а полчища блох
 Присоединимся, чтобы скрасить его покой.

 Проклятие этому унылому месту,
 Где холодно, и жарко, и влажно, и сухо,
 И стоячие пруды, где много места,
 Источают гнилостные испарения смерти.

 С тех пор, как я здесь бродил на усталом коне,
 Ах, не вините меня, если я жалуюсь,
 Что мне не достались ни бойкая девица, ни общая постель,
 Ни весёлый бокал в эту ночь.

 Хозяин с выбитыми обоими глазами,
 Здесь допивает свою бутылку до дна,
 Или берет трубку у Сьюзен, пока она
 Готовит бекон и яйца.

 Ямайка, которая вдохновляет душу,
 В этих обителях время не видело
 Распространять его щедрое влияние повсюду,
 Разжигать остроумие и убивать хандру.

 Хозяин этого унылого постоялого двора
 Никому не дарит щедрую чашу,
 На вывеске нет изображения Бахуса.
 Чтобы согреть сердце и взбодрить душу.

 За сидр, налитый из опрокинутой бочки.,
 В то время как каждому уделялось нежное внимание.
 Все опечалились, увидев пустую флягу.,
 Ее содержимое исчезло, а сила иссякла.

 Шатающаяся старуха, уныло напевая,
 Прокричала песню, чтобы развеять мою печаль;
 Два парня рассказали о своих скучных приключениях,
 Каждый из них был пастухом, но оба — ворами.

 Здесь царит правосудие, госпожа, —
 У каждого из них по жадной лапе:
 Кто бы с ними ни заключал сделку,
 Как бы он ни строил планы, всё заканчивается судом.

 Обрывками песен и непристойными словами
 Каждый жилец здесь украшает стены:
 Беспутная муза не даёт карандаша,
 Угольком она набрасывает свои подлые мысли.

 Ни весёлой мысли, ни проблеска ума
 Нацарапано этой непристойной шайкой,
С болью я читаю слова, которые они написали,
 Непристойные и безнравственные к тому же.

 Бог поэзии, друг поэта,
 Которого природа считает снисходительным, —
 Этот бог поэзии никогда не одолжит
 Свои силы таким низменным умам.

 В журчащих ручьях нет хрустальных волн,
 Чтобы взбодрить несчастную деревушку;
 Но, хмурясь, к далёкому болоту
 Розанна идёт с кувшином.

 В сумерках вечера запоздалое угощение
 Было поставлено на узловатую сосновую доску;
 Все разинули рты, чтобы увидеть, как я ем,
 Пока вокруг меня лежали спящие свиньи.

 Да будет проклята та, чья неуклюжая рука
 Передо мной лежит заплесневелый пон[A]
 Пусть она всё ещё тоскует по радостному поцелую,
обречённая страдать и спать в одиночестве.

 [A] Смесь из кукурузной муки и воды, наспех испечённая
на доске или мотыге перед огнём.--_Примечание Френо._

 Конь, что нёс меня в пути,
 Огляделся вокруг с надеждой,
 Но не увидел рядом яслей,
 И опустил голову, словно вздыхая.

 Всю ночь, не имея стойла,
 Под сосной, что мокла от дождя,
 Не накормленный овсом, но раздувшийся от ветра,
 И гречишной соломы, он стоял в одиночестве.

 Удручённый столь жалким угощением,
 Но, радуясь приближающемуся рассвету,
мы поспешно покинули это унылое место,
 не задержавшись, чтобы выпить их любимый йоппон.[B]

 [B] Лист кустарника, который очень часто используется в Каролине вместо чая. — Примечание Френо._

 Пусть путешественники боятся забредать сюда,
 Если только они не связаны епитимьей--
 О, пусть они никогда не осмеливаются приближаться.,
 Таких блох и грязи предостаточно.

 Но если вы придете - будьте кратки в своем пребывании,
 Ибо Великий пост здесь соблюдается вечно--
 Уходите, негодяи, поскорее прочь,
 И не останавливайтесь, чтобы поспать - там, где спал я.


[22] _Daily Advertiser_, 19 февраля 1790 года, под заголовком «Строки, описывающие
таверну в Лог-Тауне, небольшом местечке в сосновых лесах
Северной Каролины». Стихотворение изначально было опубликовано в _North Carolina
Gazette_.

[23] Подпись «От Иезекииля Салема» или «От Х. Салема» характерна для
издание 1809 года. Френо добавил его ко многим стихотворениям, которые в предыдущих
изданиях были без подписи.




 ПУТЕШЕСТВЕННИК[24]


 Направляясь на юг к индийским островам,
 он плыл по одиноким морям,
 певец из пернатых
 приближался, блистая золотым оперением:

 Движимая сочувствием и скорбя о своём печальном несчастье,
 Так Тирсис сказала страннику,
 Кружась в своём воздушном танце.

 «Печальный пилигрим на водной равнине,
 Какая жестокая буря заставила
 Тебя покинуть родную рощу
 И погибнуть на этом жидком поле!

 Не такая мрачная картина
 (Бойся дикого необузданного моря Нептуна)
 Но хрустальные ручьи и зелёные рощи,
 дорогая странствующая птица, созданы для тебя.

 Ах, почему ты не осталась на цветущем лугу,
 где ты так долго играла:
 Не покидай кипарисовую рощу,
 которая давала тебе защиту.

 Напрасно ты расправляешь свои усталые крылья
 Чтобы избежать ужасной пропасти внизу;
 Наша барка может быть вашей единственной надеждой--
 Но человек, которого вы справедливо считаете своим врагом.

 Теперь, находясь рядом, вы наклоняетесь, чтобы укрыться
 Там, где вздувается вон то высокое полотнище--
 Снова взлетай - откажись от нашей помощи,
 И скорее доверься буйным ветрам.

 Но природа шины! ваши труды напрасны--
 Не могли бы вы на более прочные шестерни рост
 Чем орлы-в течение нескольких дней, чтобы приехать
 Все это вы можете увидеть несколько морей и небес.

 Она опять приходит, опять зажигает,
 И бросает задумчивый взгляд вниз--
 Слабый странник, доверься предателю, Парень,
 И прими помощь, которую мы оказываем.

 Спускаюсь к нему, описывая круги.,
 Она летела, садилась и задерживалась там;
 Но, устав от скитаний, опустила крыло,
 И жизнь угасла в пустом воздухе.


[24] Напечатано в _Daily Advertiser_ 22 февраля 1790 года под заголовком
под названием «Птица в море» и переизданная только в издании 1795 года,
из которого взят текст.




О СНОСЕ ФОРТА-ДЖОРДЖ

В Нью-Йорке — 1790[25]


 Когда-то великаны в надежде возвыситься
 Возводили свои горы до небес;
 Пелион, нагромождённый на Оссу, стремился
 Чтобы достичь вечного трона Юпитера;

 Так вот, здесь руки древних людей
 Возвели крепость из земли,
 На чьих гордых высотах, чтобы угодить гордым людям,
 Они установили пушки и посадили деревья.

 Эти деревья выросли до огромных размеров —
 Всё не так! — они должны упасть,
 Больше не тратьте их привычную тень
 Там, где спал Колден или бродил Трион.

 Пусть тот, кто посадил их там, грустит,--
 Мы подготовим юную расу;
 Мы верим, что другая роща зацветёт,
Когда эта будет лежать в пыли.

 Там, где голландцы когда-то, в былые времена,
 Возвели огромные стены и валы вокруг них,
 Новые здания, по новому проекту,
 Будут сиять весёлые улицы и дворцы.

 Для иностранных королей я больше не раб
 (Позор уходящей волне Свободы)
 Мы не поднимаем флагов, мы не изображаем веселья,
 И не ценим день, который дал им рождение.

 В то время как время разрушает Пальмиру низко,
 Августа приподнимает свой высокий лоб--
 Пока Европа становится жертвой войн,
 Ее монархи здесь не должны иметь влияния.

 Здесь будет жить другой Георг.,
 Пока смелый, ничем не сдерживаемый прилив Гудзона
 Очень рад видеть этого вождя так близко.,
 Он проходит мимо с более оживленным видом.

 По его краю, свежий и опрятный,
 Скоро появятся красавицы и кавалеры,
 Сквозь тени лунного света, восхищенные, блуждающие,
 Чтобы полюбоваться островами и заливом.

 Вечерней росы больше не боятся,
 Полулежа в какой-нибудь любимой тени,
 Каждая нимфа в восторге от своих деревьев,
 Я вздохну, чтобы унять западный бриз.

 К бесплодным холмам, далеко на юг,
 Эти шумные пушки будут убраны,
 И больше не будут напрасной тратой,


 Там, где время доказало, что они бесполезны.  Приближайтесь, светлые дни! Спешите увенчать

 Такими прекрасными сценами этот славный город.  Свобода обретёт свою хартию,



 И здесь будет её торговый центр.[25] В «Дейли Адвертайзер» от 12 июня 1790 года из-под пера Френо вышла длинная статья под названием «Описание Нью-Йорка через сто лет, написанное жителем тех времён». Ниже приводится отрывок:

«В юго-западной части этого города раньше стоял мощный форт с каменными стенами высотой около тридцати футов, на которых было установлено значительное количество больших пушек. Эта крепость была построена голландцами, владевшими этим местом, для защиты города, который тогда только зарождался, от нападений пиратов с одной стороны и местных аборигенов — с другой. После того как эта территория перешла в руки англичан, форт в разное время расширялся, укреплялся и ремонтировался и стал обычным
место жительства британских губернаторов, которые в истинно европейском духе
королевской власти и деспотизма предпочитали жить отдельно от своих
сограждан и в некоторых случаях относились к ним с презрением и
неуважением, пропорциональным их уверенности в количестве своих пушек
и в прочности окружавших их стен и валов.

«История гласит, что в 1790 году, через четырнадцать лет после того, как эта
республика сбросила с себя иго иностранного господства, этот форт был
полностью разрушен указом Сената, а на его месте был построен
использовалось с большей пользой, чтобы освободить место для тех элегантных улиц и
зданий, которые теперь украшают этот квартал города».

Стихотворение было опубликовано в выпуске от 9 марта 1790 года и называлось «О
предполагаемом сносе форта Джордж в этом городе». Текст издания 1809 года
приводится без изменений.




Конгресс-холл, Нью-Йорк[26]


 С нетерпеливым шагом и нахмуренным лбом,
 Занятые сыновья забот
 (Утомлённые менее великолепными сценами)
 Восстанавливают Конгресс-холл.

 Приведя всё в порядок, они терпеливо ждут,
 Чтобы уловить каждое пролетевшее слово,
 Вздыхая или улыбаясь тому, что слышат.
 Выглядите бодро, серьёзно или мудро.

 В этих стенах преподаются такие важные доктрины,
 Что весь мир, как один,
 Стремится жить здесь и учиться.

 Робкое сердце, которое сторонится
 Всех церквей, кроме своей собственной,
 Больше не соблюдает своих привычных правил,
 Но отваживается прийти сюда в одиночку.

 Четыре часа в день, каждый из которых одинаков,
 (Те, кто может ходить или ползать)
 Оставляют детей, дела, лавки и жён,
 И направляются в Конгресс-Холл.

 От утренних забот по починке башмаков
 Сапожник спешит прочь;
 В три часа возвращается и говорит Кейт
 Дело дня.

 Должник, недовольный ранними сборами.,
 Избегает своего ненавистного дома.;
 И тут и там бродит удрученный.
 "Пока не наступят часы Конгресса.

 Цирюльник в известное время,
 Бросает своего бородача,
 И оставляет его с намыленными челюстями,
 Подстригать их, как может.

 Портной, измученный шитьём костюмов,
 Пренебрегает звонком сэра Фоплинга,
 Бросает своего гуся, соскальзывает с доски,
 И бежит в Конгресс-холл.


[26] _Daily Advertiser_, 12 марта 1790 г. Название стихотворения в оригинале
в указателе издания 1809 года, текст которого я использовал, есть
«О грандиозном собрании в Федеральном зале в 1790 году, когда система финансирования
находилась в стадии разработки.» В издании 1795 года оно называлось «Федеральный
зал». В то время резиденция национального правительства находилась в Нью-Йорке.




ПОСЛАНИЕ ПИтеру Пиндару, эсквайру[27]


 Питер, мне кажется, ты самый счастливый человек,
 Который когда-либо имел дело с чернилами или затачивал перо.
 Ты можешь писать на всех языках, на которых говорят глупцы,
 Некоторые из них вызывают жалость, некоторые убивают смехом.
 Ты можешь писать на всех языках, на которых говорят глупцы,
 И цените Джорджа не больше, чем свиней Уитбрида.

 С утра до ночи на оживлённых улицах Лондона
 В толпе можно увидеть новые сюжеты для вашего пера,
 В церкви, в тавернах, на балах или на праздниках в честь дня рождения,
 Сэра Джозефа Бэнкса или королеву Англии;
 Как счастливы вы, кому судьба уготовила
 Попасть в цель, где все прочтут.

 Мы тоже водили вашего монарха за нос,
 И вытащили самую дорогую драгоценность из его короны--
 История гласит, что половина королей Европы - дураки,
 Простые простаки и прославленные идеоты,
 Гордые, в своих безумных припадках, пролитием человеческой крови.--
 «Пора им всем спуститься с холма».

 Но, Питер, брось своих герцогов и маленьких лордов,
Юных принцев, полных крови и скудных умом, —
 наше мятежное побережье даёт повод для сравнений,
 и содержит множество тем для твоего пера,
 сохранённых как топливо для твоих комических рифм,
 (как египетские боги) для будущих времён.


[27] Текст из «Дейли Адвертайзер» от 15 марта 1790 года. «Питер Пиндар»
 был псевдонимом плодовитого и известного английского сатирика и юмориста, доктора Джона Уолкотта. Первый сборник его стихов был
опубликовано в 1789 году. С этого момента его влияние на поэзию Френо было значительным. Американское издание «Питера Пиндара» было
опубликовано в Филадельфии в 1792 году.




«Охота в воскресенье в Новой Англии»[28]

[написано под псевдонимом Иезекия Салем]


 В прекрасное воскресное утро я оседлал своего коня
 и намеревался отправиться на юг из Хартфорда;
 Мой багаж был аккуратно уложен в повозку,
Которую должен был тянуть мерин Рейнджер;
 В упряжи и с пряжками он выглядел очень внушительно,
 И его вёл юный Дарби, деревенский парень.
 На суше или на воде он был самым умелым человеком.,
 Он был жокеем на берегу и моряком в море.,
 Он знал все дороги, он был таким проницательным.
 И Библию наизусть, в возрасте пятнадцати лет.
 Пока я бежал трусцой, прикованный к седлу,
 С Рейнджером и Дарби на некотором расстоянии позади;
 Наконец мы оказались на виду у колокольни
 С петухом на шпиле (я полагаю, он был дичью;
 Голубь на кафедре может подойти вашим серьёзным прихожанам,
 Но всегда помните — петух на колокольне)
 Кричит Дарби: «Дорогой хозяин, умоляю вас остаться.
 Поверьте, ехать этим путём опасно».
 Наши дьяконы по воскресеньям имеют право арестовывать
 И вести нас в церковь — если ваша честь так считает —
 хотя, должен отдать им должное,
 они предпочли бы, чтобы вы заплатили им штраф — в полном объёме.
 Штраф (сказал я) Дарби, сколько он может быть —
 шиллинг или шесть пенсов? — ну-ка, дайте-ка мне посмотреть,
 три шиллинга — это всё, что осталось от мелких пенсов.
 А менять пол-унции было бы довольно неприлично.
 Это больше трёх шиллингов, о которых вы говорите;
 Что скажете, добрый Дарби, — подойдёт ли это дьякону.
 "Три шиллинга (воскликнул Дарби), да вы что, хозяин, шутите!--
 Давайте потягаемся, пока можем, и позаботимся о нашем выигрыше"--
 Сорок шиллингов, извините, слишком большая плата
 На это уйдет моя месячная зарплата - вот и все, что я могу сказать.
 Выбрав эту дорогу, которая ведет вправо.
 Сквайр и пономарь могут пожелать нам спокойной ночи,
Если я однажды отдам поводья старому Рейнджеру,
 И сам священник будет тщетно нас преследовать.
 — Не я, мой добрый Дарби (ответил я парню)
 Оставим церковь слева! Они подумают, что мы сошли с ума;
 Я скорее буду полагаться на шпоры своего коня,
 И пронесусь мимо них, как Иегудиил:
 Пока я могу лидировать в скачках,
 Старый Рейнджер, мерин, будет мчаться во весь опор,
 А дьякон будет лететь, как ласточка,
 И ты, несомненно, должен следовать за нами в повозке.
 Затем, приближаясь к церкви, когда мы проезжали мимо дверей,
 Привратник выглянул наружу с одним или двумя святыми,
 Дьякон вышел вперёд и помахал нам шляпой,
 Сигналя, чтобы мы бросили ему немного денег, — запомни это!
«А теперь, Дарби (я кричу), будь готов к скачкам,
Сними уздечку с трензеля — дай Рейнджеру хлыст:
 Пока ты будешь сзади, а я поведу за собой,
 Ни доктор, ни дьякон не поймают нас сегодня ".
 К этому времени дьякон уже сел на своего пони
 И помчался прочь ради наших душ и... наших денег:
 Святой, следуя за ним, закричал: "Остановите их, эйлу!"
 Так же быстро, как он следовал, так же быстро мы летели--
 "Ах, учитель! (сказал Дарби) Я очень боюсь
 Мы должны подбросить ему немного денег, чтобы остановить его карьеру,
 Он догоняет нас и машет шляпой.
 Ничто, дорогой хозяин, не остановит его, кроме этого.
 Вспомните бобра (вы хорошо знаете эту басню)
 который убегал от охотников, пока мог.
 Когда он видит, что его усилия ни к чему не приводят,
 Но смерть и щенки уже у него на хвосте,
 Вместо того чтобы впасть в уныние при таком безнадёжном положении,
 Он откусывает от их добычи и делает бесплатный подарок.
 Раз уж судьба лишила его всякой надежды на спасение,
 Лучше дать им немного, чем потерять весь приз.
 Но едва он успел договорить, как мы добрались до места,
 Где из-за грязи преследование прекратилось,
 Повозка остановилась, и старый Рейнджер застрял.
 Ага! (сказал Святой) наконец-то я тебя поймал?

 * * * * *

 C;tera desunt.


[28] Впервые опубликовано, насколько я могу судить, в _Daily Advertiser_
16 марта 1790 года. Там оно было представлено следующим образом (курсив мой):
«В некоторых частях Новой Англии принято не позволять путешественникам отправляться в путь в субботу. Если человек проявляет упрямство в
таких случаях, его либо насильно (и обычно на посмешище
всей Пастве) подводят к дверям Церкви, либо проводят через
директор иль (_sic_), и помещен надзирателями на видное место,
или должен быть задержан до следующего дня под охраной и подвергнут уплате штрафа,
или быть преданным. Следующие строки посвящены событию такого рода,
которое несколько лет назад действительно произошло с мистером П., известным исполнителем подвигов
верховой езды. Автор, однако, похоже, оставил свое стихотворение
незавершенным ". Текст из издания 1809 года.




О СНЕ РАСТЕНИЙ [29]


 Когда садятся солнца и видны звезды.,
 Не только человек дремлет .;
 Но природа дарует и это благословение,
 Вон тем растениям на тех полях.

 Летняя жара и удлиняющиеся дни
 (Для них это то же самое, что тяжелый труд и забота)
 Вечерний бриз становится трижды желанным,
 Это любезно восстанавливает их силы.

 На раннем рассвете осмотрите каждое растение,
 И посмотрите, как оно возрождается рукой природы,
 С юношеской энергией, свежее и веселое,
 Их цветы распускаются, листья раскрываются.

 То садовое растение, заросшее сорняками,
 Не лишенное мысли, ощущает свой час,
 И, бдительное к уходящему солнцу,
 На всю ночь скрывает свой цветок.

 Как и мы, она, рабыня холода и жары,
 тоже наслаждается своим недолгим сроком жизни,
 с разумом, но менее совершенным,
 чем тот, которым гордится человек.

 Так, созданная из одной и той же глины,
 разнообразная жизнь украшает равнину;
 по природе своей она подвержена увяданию.
 По замыслу природы он должен был снова расцвести!


[29] Опубликовано в _Daily Advertiser_ 20 марта 1790 года. Текст из
издания 1809 года.




 О сносе старой церквиLEGE[30]


 В канун Нового года исполнилось восемьдесят девять лет,
 Вся одетая в черное команда колледжа из бэк-вудса
 С помощью лома, кувалды и широкого топора объединились
 Чтобы стереть с лица земли их старинный зал,
 В надежде, что президент построит новый:
 Да, да, (сказали они), эта древняя груда упадет,
 И не смейтесь больше над лавкой сапожника.

 Часы пробили семь - в общественном договоре соединились,
 Они поклялись своими священными почестями продолжать работу:
 Число семьдесят пять, задуманное этим подвигом:
 И сначала они дали несколько клятв при свечах
 На элементах Евклида - Библия им не понадобилась:
 «Одно из двух должно быть правдой, — сказали они, — другое может быть...»
 Кроме того, в ту ночь не удалось найти Библию.

 Теперь тьма распростёрла свои крылья над равниной,
 Затем раздался непривычный звон колокола:
 Храбрые бросились прочь, трусы пошли спать,
 И оставили попытку тем, кто чувствовал себя достаточно смелым,
 Чтобы снести залы, в которых они годами преклоняли колени:
 Где Уилок часто бранил повес,
 Или пел им много псалмов в старые времена.

 Продвигаясь затем к шатающемуся залу,
 (Который простоял уже по меньшей мере сто лет)
 Они должным образом предупредили, что он скоро падет--
 Чтобы какой-нибудь благочестивый человек не стоял, разинув рот;
 (ибо они хорошо знали, что мир хочет всего самого лучшего,
 чтобы пугать закоренелых грешников на земле,
 и позорить старого Сатану с его чёртовой шайкой.)

 Преподобный человек, внушающий благоговение знати колледжа,
 услышав звон колокола в этот необычный час,
 возмущённый нарушением законов колледжа,
 индейской походкой вышел из своего логова,
 И произнёс речь (как человек, облечённый властью) —
 увы! её не услышал никто из десяти —
 не было времени внимать его речам или его перу.

 «Ах, негодяи, — сказал он, — ах, куда вы бежите,
 склонившись над руинами этого древнего здания —
 «Что, всю войну он храбро сражался и мечом, и пушкой?
 «Подумайте, дорогие мальчики, там есть несколько почтенных крыс,
«Которым теперь придётся пробежать не одну милю,
«Для которых в былые времена старые латинские книги были в почёте,
«И аттический греческий, и самые редкие рукописи.

 «Смилуйтесь, смилуйтесь! для осуществления таких планов
 «Люди, воспитанные на университетском пайке, слишком слабы;
 "Ради таких попыток мужчины пьют ваши вина высокой выдержки,
 "А не бездуховный "свитчелл" и мерзкие драмы "хого драм",
 "Которых едва хватает, чтобы переварить ваш греческий--
 "Ну же, пусть колледж стоит, мои дорогие черные ягнята"--
 "Кроме того, я вижу, у вас нет таранов".

 [A] Смесь патоки и воды. — Примечание Френо._

 Так он — но вздохи, слёзы и молитвы были напрасны —
 И они пошли на него с топором, лопатой и молотом —
 Один ударил в стену, другой выбил столб,
 Потянул за балку или сорвал голубятню,
 Где индейские парни обычно изучали грамматику.
 И впрямь, они приложили немало усилий и копали, как кроты,
 И трудились так, словно спасали свои души.

 Теперь до основания сотрясся купол:
 Прощайте, все его знания, слава и честь!
 Так пала столица языческого Рима,
 Готы и вандалы сравняли его с землёй,
 и так же погибнут творения Нила О’Коннора,
(которые, мы надеемся, переживут даже его самого).
 Но теперь наша история подходит к худшему.

 Пирамида рухнула! Повстанцы в ужасе стояли,
 и удивлялись тому, что натворили,
 разрушив такую пирамиду из белого дуба.
 К такой куче, такой древней и знаменитой,
К которой было обращено множество молитв и шуток,
 они трижды прокричали «ура» и выстрелили,
 а затем поплелись домой — полупьяные, но целые и невредимые.


[30] Опубликовано в «Дейли Адвертайзер» 22 марта 1790 года под заголовком
Заголовок: «О сносе Дартмутского колледжа». Эта самая ранняя версия была представлена следующим образом (курсив): «31 декабря прошлого года старый
колледж в Дартмуте, штат Нью-Гэмпшир, был полностью снесён студентами, несмотря на все попытки преподобного президента убедить их отказаться от этого неоправданного поступка. Он выдержал
удар их объединённых усилий около 20 минут, а затем упал на
землю. Факты, изложенные Френо, в основном правдивы. Во время
отсутствия второго Уилока в Европе, чтобы собрать средства для колледжа
«Профессор Вудворд», согласно «Истории Дартмутского колледжа» Чейза,
«действовал как глава администрации, а профессор Рипли жил с семьёй в президентском особняке. Студенты, похоже, воспользовались возможностью избавиться от маленькой бревенчатой хижины, «первого ростка колледжа», которая стояла рядом с особняком. К этому времени, когда дом был отдан в распоряжение слуг, он находился в плачевном состоянии,
пришёл в упадок и вызывал отвращение у всех. Однажды декабрьским вечером 1782 или 1783 года профессор Рипли
В президентском доме в тот момент находился друг из Коннектикута,
и они с большим удовлетворением рассуждали о дисциплинированном поведении
студентов и отсутствии шума и беспорядков. В разгар беседы они
услышали необычный шум снаружи и, выйдя посмотреть, обнаружили, что
группа студентов напала на бревенчатый дом с такой яростью, что от него
за очень короткое время почти ничего не осталось. Профессор
попытался остановить работу, но шум заглушил его голос». В издании 1795 года
статья называлась «О сносе бревенчатого колледжа».
и в указателе издания 1809 года, текст которого я использовал,
в качестве названия было указано «О сносе древнего колледжа в Новой Англии».
Колледж.




О СМЕРТИ ДОКТОРА БЕНДЖАМИНА ФРАНКЛИНА[31]


 Таким образом, какое-то высокое дерево, которое долго простояло
 Во славу своего родного леса,
 Уничтоженное бурей или временем,
 Требует от нас слёз.

 Куча, на возведение которой ушло много времени,
 Медленно рассыпается в прах:
 Но когда отмеренные ей годы истекут,
 Мы будем ещё больше сожалеть о потере.

 Мир, так долго привыкший к твоей помощи,
 Оплакивает твой уход.
 Я так долго дружил с твоим искусством,
 Философ, трудно расставаться!--

 Когда монархи падают на землю,
 Легко находят преемников:
 Но, несравненный Франклин! какие немногие
 Могу надеяться соперничать с такими, как ты,
 Кто отобрал у королей их гордость за скипетр,
 И отвел стрелы молний в сторону![A]

 [A] Eripuit coelo fulmen, sceptrumque tyrannis! — примечание Френо._


[31] Впервые опубликовано в _Daily Advertiser_ 28 апреля 1790 года. Текст
из издания 1809 года. Франклин умер 17 апреля.




ПОСЛАНИЕ[32]

От доктора Франклина [покойного] его поэтическим панегиристам, по поводу некоторых
их Абсурдные Комплименты


 «Добрые поэты, почему вы так страдаете,
 Вы искренни или притворяетесь?
 Я никогда не питал любви к вашему племени,
 И не написал ни одной строчки, хорошей или плохой.

 Иногда на похоронах появляется скорбь,
 Когда наследство вызывает слёзы:
 Глупо грустить ни о чём,
 От меня вы никогда не получали ни гроша».

 Я обратил свой взор на более прибыльные занятия,
 И никогда не вмешивался в дела муз;
 Я сделал много хорошего для растущих государств,
 И отвел беду от некоторых лиц.

 Это великое открытие, вы его обожаете,
 Но от этого вам не станет лучше:
 Вы всё ещё подвержены этим пожарам,
 Потому что у домов поэтов нет шпилей.

 Философы славятся своей гордостью;
 Но, пожалуйста, будьте скромнее — когда я умер,
 Ни «вздохи не потревожили ложе старого океана»,
 Ни «природа не оплакивала» смерть Франклина!

 В тот день, когда я покинул берег,
 Также погиб нищий:
 Если «Природа плакала», вы должны согласиться,
 что она плакала по нему — а также по мне.

 Даже в том, чтобы лгать, есть смысл —
 в таком изобилии её «вздохов».
 Она слишком скупилась на слёзы —
 в Каролине всё было ясно:

 и если шёл снег со слякотью,
 почему это должен быть мой саван?
 Снега часто покрывали апрельскую равнину,
 Таяли и снова растают.

 Поэты, я умоляю вас, не говорите больше,
 Или говорите то, что Природа говорила раньше;
 Пусть разум направляет ваши перья,
 Иначе вы не проявите ко мне уважения.

 Пусть разум будет вашим постоянным правилом,
 И Природа, поверьте мне, не глупа,
 Когда она повергает великих людей в прах,
 Заставь её сделать что-нибудь необычное».


[32] Опубликовано в «Дейли Адвертайзер» 24 мая 1790 года под названием
«Стихи из потустороннего мира, написанные доктором Фр--к--н». Текст из издания 1809 года.




КОНСТАНЦИЯ[33]

[О проекте переезда в Вифлеем]


 Тошнит от мира в расцвете сил
 Констанция впала в серьезный припадок--
 Решила избегать всех балов и представлений
 И читать только то, что предписали святые--
 В Монастырском зале она отремонтирует
 И будь там задумчивой сестрой.

 "Что они все собой представляют - это сияние вещей,
 Эти насекомые, которые сияют вокруг меня;
 Эти кавалеры и красавицы на шелковых крыльях--
 «Воистину, их удовольствия не для меня —
 Моё счастье откладывается —
 Я пойду и найду его в тени».

 Моряк, отставший от своей команды,
 По воле случая проходил мимо —
 Она рассказала ему о своих планах,
 И он ответил: "Прекрасная дева, ты ошибаешься",
 "Позволь увядшим нимфам уйти в монастыри",
 "Где замерзают поцелуи, а любовь превращается в снег".

 "Дуб друидов и сосна отшельников".
 "Позвольте себе мрачное, печальное наслаждение";
 "Но откуда этот румянец отказа от здоровья",
 "Смешанный оттенок красного и белого?
 «В увлажняющих камерах увядают цветы,
 "Которыми на равнине восхищаются все глаза.

 "С таким задумчивым, благочестивым караваном
 "Кто, кроме отшельника, мог бы согласиться...
 "Ах, лучше останься, чтобы украшать равнину,
 "Или странствуй со мной по волнам:
 "Тебя будет ждать расписной баркас,
 "И я бы умер за такой груз».

 «Ни странствующий чужеземец (она ответила),

«Ни баржа, что несет его по волнам,
«Ни много лучше выглядящий мужчина:
«Иди, странник, борозди свое мрачное море,
«Констанция должна быть моей сестрой.


«Чтобы заполучить такой прекрасный цветок, как ты,(Тар вернулся), кто бы не взмолился?
 "И ты, нимфа, не пойдёшь в монастырь,
 "Пока любовь может писать то, что ты должна читать:
 "Пойдём на тот луг, погуляем,
 "Я хочу сказать тебе кое-что приятное."

 "Любовь добивается своего, когда разум терпит крах,
 "Напрасно он вздыхал, напрасно старался:
 "Оставь (сказала она) эти раздувающиеся паруса
 «Если бы ты хотела, чтобы я — подумай о любви:
 «Твоё искусство мореплавания очень ценно,
 но разлука разбила бы мне сердце».

 Что ещё было сказано, мы сохраним в тайне;
 Тар, полюбивший берег,
  пренебрегает своими перспективами на море,
  и она больше не говорит о монастырях:
 он тайно покидает прибрежный промысел.
 Она жалеет её — ту, что ищет тень.


[33] Напечатано в _Daily Advertiser_ 1 мая 1790 года. Перепечатано
как в _Freeman's Journal_, так и в _National Gazette_. Текст из
издания 1809 года.




СТАНСЫ

Посвящены лорду Белламонту, леди Хэй и другим скелетам,
выкапывают в Форт-Джордже (штат Нью-Йорк), 1790 г.[34]


 Чтобы спокойно спать, когда жизнь угаснет,
 Где будут покоиться наши тлеющие кости —
 Что может уберечь — (я спрашиваю со слезами)
 От лопат грядущих лет!

 Некоторые утверждают, что, когда жизнь угасает,
 Этот каркас больше не принадлежит нам:
 Поэтому врачи приходят к нам в могилы,
 И схватить там дремлющие жертвы смерти.

 Увы! какие горести приходится терпеть Человеку!
 Даже в крепостях он не отдыхает в безопасности.:--
 Время тускнеет от великолепия короны,
 И разрушает самый высокий вал.

 Дыхание, когда-то ушедшее, не вспоминается ни одному искусству!
 Мы спешим прочь к сводчатым стенам:

Какая-то будущая прихоть перевернёт равнину,
 И звёзды снова увидят наши кости.

 Эти зубы, дорогие девушки, — так много заботы о них —
 (с которыми не сравнится ни одна слоновая кость)
 Такие, как эти (которые когда-то принадлежали леди Хэй),
 могут служить красавицам грядущих дней.

 Тогда прислушайтесь к совету вон той черепушки.
 И, когда пламя жизни потускнеет,,
 Не останется ни одного зуба ни в одной челюсти,
 Поскольку дантисты воруют - и не боятся закона.

 Тот, кто хочет обрести здоровый покой.,
 На бесплодные холмы и пустыни отправляется:
 Где занятые руки не допускают солнца,
 Где он может подремать, пока все не будет сделано.

 И всё же там, даже там, хоть и хитроумно спрятанное,
Глупо бросать вызов лопате:
 Потомки вторгнутся на холм,
 И посадят наши реликвии там, где захотят.

 Но о! сдержите нарастающий вздох!
 Все заботы минуют тех, кто умирает:
 Юпитер дал им, когда они покорились судьбе,
 Сильнейший опиум:

 Смерть — это сон без сновидений,
 в котором всё время кажется мгновением,
 и скелеты не чувствуют боли,
 пока природа не заставит их проснуться.


[34] Опубликовано в _Daily Advertiser_ 17 июня 1790 года. Тела были
вывезены во время сноса форта Джордж. Текст
из издания 1809 года.




 ЛЕСНОЙ ОРАТОР[35]


 Каждый путешественник с удивлением спрашивает,
 почему Тирсис тратит попусту быстротечный год,
 когда вокруг него возвышаются мрачные леса,
 и только селяне приходят послушать его.
 У него странный вкус (как будто говорят они).
 Такие таланты в таком убогом месте!

 Для тех, кому нравятся дворцы и титулы,
 Как печальна его участь;
 За холмами, под деревьями,
 Жить — и быть забытым —
 В унылых местах, где природа связывает
 Свою массу глины с пошлыми умами.

 Пока вы сетуете на его бесплодную профессию,
 Скажите мне — в той долине,
 Почему под тенью растёт этот цветок?
 Такая слабая и такая бледная!--
 Почему она не была выставлена на солнце?
 Чтобы краснеть и радовать своих мужчин со вкусом?

 В безлюдных дебрях эти цветы так прекрасны.
 Ни один любопытный шаг не привлекает;
 И случай, а не выбор, поместил их туда,
 (Все еще очаровательные, хотя и непонятные)
 Где, не обращая внимания на такие сладости, так близко,
 Ленивая лань слоняется без дела.


[35] Опубликовано в «Дейли Адвертайзер» 29 июня 1790 года с
пояснением: «Написано после того, как я услышал очень изящную проповедь,
прочитанную в убогом здании священником из малоизвестного прихода».
Текст из издания 1809 года.




НЭННИ[A]

Экономка из Филадельфии — Набби, её подруге из Нью-Йорка[36]

 [A] В связи с предполагаемым переездом Верховного
 законодательного собрания Соединённых Штатов из Нью-Йорка в
 Филадельфию — мера, вызвавшая много споров в то время,
 когда было написано это письмо, — 1790 год. — Примечание Френо._


 Шесть недель моя дорогая хозяйка была в раздражении,
 и ничто, кроме Конгресса, не могло её успокоить:
 Она говорит, что они должны прийти, иначе она лишится рассудка,
 С утра до ночи она читает новости,
 И любит милых парней, которые голосуют за наш город
 (Поскольку никто не может наслаждаться Нью-Йорком, кроме клоуна,
где ваша говядина такая постная, как будто откормлена мякиной,
 и люди слишком высокомерны, чтобы поклоняться — телёнку)
 Она говорит нам, что читала в своих книгах,
 что Бог даёт им мясо, но дьявол посылает поваров;
 и Грамблтон сказал нам (который часто стреляет влёт)
 что рыбы у вас вдоволь, но вы портите её, жаря;
 Что ваши улицы такие кривые, какими только могут быть кривые,
 Прямо перед ним три насеста, которых он никогда не видел,
 Но его взгляд был прерван домом или магазином,
 Это встало у него на пути - и вынудило его остановиться.
 Те ораторы, которые хотят Нью-Йорк, чтобы решить,--
 Жаль, что таланты так неправильно!
 Моя любовница заявляет, что она является vext к сердцу
 Что гений должен принять такую жалкую роль;
 Что касается вопроса, то она действительно ежедневно испытывает беспокойство.,
 И Джерри, я думаю, она всегда будет ненавидеть.,
 Который сделал все, что мог, своим языком и пером.
 Чтобы держать дорогой Конгресс взаперти в своей Берлоге.
 Она настаивает на том, что расходы на переезд невелики,
 И что двух-трёх тысяч будет достаточно,
 Если это слишком дорого, а мы так бедны,
 то поездка по воде будет дешевле, это точно.
 Если люди возражают против расходов на упряжку,
 то вот Фитч на своей шлюпке доставит их на пароме;
 и, Набби, если он возьмёт их на борт,
 то честь будет достаточной наградой.
 Но что касается меня, я клянусь и заявляю,
 что хотел бы, чтобы они остались там, где есть;
 я ясно предвижу, что если они уедут,
 то весь долгий день мы будем ехать и нас будут везти,
 Красная тряпка моей госпожи будет звенеть, как колокольчик,
 И прихожая, и гостиная никогда не будут выглядеть хорошо;
 Такая уборка, какой ещё не видывали,
 Мы всегда будем убираться, но никогда не будем чистыми.
 И угрозы в изобилии подействуют на мои страхи,
 Удары по спине и тумаки по ушам--
 Две мелочи в настоящее время отбивают у нее охоту к лапе,
 Страх перед Господом и страх перед законом--
 Но если приедет Конгресс, у нее будет такое влияние,
 Что и Евангелие, и закон будут уничтожены;--
 Ради места, которое я должен занять, я должен терпеть весь этот шум,
И если я когда-нибудь разозлюсь, то буду только ухмыляться;
 Так что Конгресс, я надеюсь, останется в вашем городе,
 И Нэнни будет благодарить их снова и снова.


[36] Опубликовано в _Daily Advertiser_ 1 июля 1790 года. Текст из издания
1809 года.




 НЭННИ

Экономка из Нью-Йорка — няне, своей подруге из Филадельфии[37]


 Что ж, няня, мне жаль, что с тех пор, как ты нам написала,
Конгресс наконец-то решил нас покинуть;
 Теперь ты можешь взяться за тряпки и веники,
 Чтобы вытирать дверные ручки и мыть комнаты;
 Что касается нас, моя дорогая няня, мы очень расстроены,
 И сотни домов будут сданы в аренду;
 Наши улицы, которые раньше выглядели так умно,
 Теперь будут заброшенными и грязными, как и всегда;
 И снова нам придётся жаловаться на голландские водостоки
 И булыжные мостовые, которые изнашивают наши ноги.--
 Мой хозяин выглядит унылым, и его настроение падает,
 С утра до ночи он курит и размышляет,
 Оплакивает расходы на разрушение форта,
 И говорит, что все ваши великие люди одинаковы, —
 Он надеется и молится, чтобы они умерли в стойле,
 Если они оставят нас в долгах перед Федеральным залом, —
 И Стрэп заявил, что он так считает,
 Что он поедет, если они поедут, ради их бород.
 Мисс Летти, бедняжка, так обижена.,
 Она больше не ценит наши танцы и рауты.,
 И сидит в углу, удрученная и бледная.,
 Тупой, как кошка, и тощий, как жердь!--
 Бедняжка, я уверена, что она в отчаянии,
 И всё из-за того, что Конгресс решил не оставаться!
 Этот расстроенный Конгресс — это, конечно, печально,
 Семь лет, моя дорогая няня, они были на грани;
 Мой хозяин предпочёл бы пилить дрова или копать,
 Чем видеть, как они переезжают в Конегочиг,
 Где ещё не построены дома и кухни,
 Деревья, которые нужно срубить, и улицы, которые нужно назвать;
 Из этих двух вариантов мы предпочли бы, чтобы ваш город получил их —
 так что, моя дорогая няня, я должен в спешке оставить их,
 я не силён в правописании — и, как грешник,
 Говядина наполовину сырая, а колокол звенит к обеду!


[37] Опубликовано в _Daily Advertiser_ 15 июля 1790 года. Текст из
издания 1809 года.




БЕРГЕНСКИЙ ПЛАНТАТОР[38]


 Привязанный к землям, которые никогда не обманывали его надежд,
 этот деревенский житель видит, как сменяются времена года,
 Его осенние труды возвращаются в виде летних урожаев,
 В то время как прозрачные ручьи охлаждают его травы,
 И если какие-то заботы и вторгаются в его разум,
 То это такие заботы, какие уготованы человеку на небесах.

 Он не приходит с шапкой в руке к помпезному куполу,
 Где новоиспечённые оруженосцы изображают учтивую улыбку:
 Ни где Помпозо, среди своей иностранной банды
 Превозносит власть королей в высокопарном стиле,
 Языком, который болтал, когда его следовало бы утихомирить,
 Голова, которая никогда не думала, лицо, которое никогда не краснело.

 Он ни на какую партию не возлагает своих надежд или страхов,
 И не ищет голосов, которые должна обеспечить низость;
 Никакая Мамона, откормленная в стойле, за свое золото не почитается,
 Никакие роскошные предложения из его сундуков не прельщают.
 Пока льют дожди и солнце посылает свои лучи,
 Ему всё равно, уедет Конгресс или останется.

 Он не ждёт ничьего взгляда,
 (раб отвратительных, далёких форм и образов)
 Не обращает внимания на стадо на полуночных танцах Буфо,
 Скупые рифмы Занудмана или оды Шейлока в день рождения:
 Глупости, подобные этим, он считает недостойными своей заботы,
 И титулы оставляют для простаков.

 Там, где текут блуждающие ручьи из горных источников.,
 Он ищет в полдень воды тени.,
 Пьет до дна и не боится яда в чаше.
 Что создала природа для своих счастливейших детей:
 И из чьей чистой и плавно текущей волны
 Все пьют одинаково — и хозяин, и раб.

 Коварный государственный муж избегает своей родной двери,
Который питается страданиями своей страны,
 Ни разу не оторвал глаз от того низкопробного хранилища для воровства
 Чтобы рассмотреть меч, подвешенный на нитке--
 Ни тот "почерк", выгравированный на стене,
 Это говорит ему - но тщетно - "меч должен пасть".

 Он никогда не был машиной для отдыха.,
 Разъезжают тут и там оруженосцы в ливреях,
 Не страшатся и проницательных сынов законодательства,
 Жестокосердные законы и самые печальные наказания--
 В скромной надежде были засеяны его маленькие поля.
 На ваш взгляд, мелочь, но все его собственное.


[38] Опубликовано в "Дейли Адвертайзер", 12 июля 1790 г. Перепечатано в
«Национальная газета» под названием «Пенсильванский плантатор». Текст
из издания 1795 года.




ТАБАК

[Предполагается, что это написано начинающим поэтом[39]]


 Этот индейский сорняк, который когда-то рос
 На плодородной равнине прекрасной Вирджинии,
 Откуда он пришёл, может снова появиться,
 Чтобы порадовать какого-нибудь счастливого юношу:
 Из всех растений, что даёт нам природа,
 Это, наименее любимое, будет избегать моих полей.

 В недобрый час я впервые попробовал
 Жевать этот мерзкий запретный лист,
 Когда, наполовину стыдясь, наполовину боясь,
 Я прикоснулся к нему и попробовал на вкус — к своему горю:
 Ах, я! Чем больше мне запрещали,
 Тем больше я хотел попробовать.

 Но когда я затянулся, погрузившись в глубокие раздумья,
 И поднял спиралевидный круг высоко,
 У меня защемило сердце, голова закружилась.
 И что всё это значит, (сказал я),
 табак, несомненно, был создан
 Для того, чтобы отравлять и губить человечество.

 Несчастны те, кого выбор или судьба
 Заставляют ценить эту горькую травку;
 Вечный источник женской ненависти.
 На что не польстится ни зверь, ни человек;
 Это терзает моё сердце и кружит мне голову,
 И заставляет меня, пошатываясь, идти домой спать!


[39] Опубликовано в _Daily Advertiser_ 31 июля 1790 года. Текст из
издания 1809 года.




 ИЗГНАННИК[40]


 Поскольку человек может претендовать на каждый регион,
 И Природа, в большинстве своем, одинакова,
 И мы часть ее широкого плана,
 Скажи мне, что делает Изгнанного Человеком.

 Любимое место, давшее нам жизнь,
 Мы с любовью называем нашу мать-землю;
 И отсюда растут наши тщеславные различия,
 И человек человеку становится врагом.

 Эта дружба всем народам благодаря,
 И наученный разумом преследовать,
 Та любовь, которая должна объединять весь мир,
 Почему мы ограничиваемся своей страной?

 Греческий мудрец[A] (как говорят предания)
 Когда его спросили, где находится его страна,
 Вдохновлённый небесами, не ответил.
 Но воздел палец к небу.

 [А] Анаксагор.--_Примечание Френо._

 Ни один регион на земле не был известен
 Но некоторые, по собственному выбору, сделали свой собственный:--
 Твои слёзы не из источника Разума,
 Если выбор предполагает путь силы.

 «Увы! (ты плачешь) это еще не все:
 "Я вспоминаю свою бывшую дружбу",
 "Мой дом, мою ферму, мои дни, мои ночи",
 "Теперь исчезли сцены и прошлые наслаждения".--

 Ты путаешь расстояние с отсутствием.--
 Здесь дни и ночи совершают свой круговорот.:
 Здесь Природа совершает свой прекрасный обход.,
 И дружбу можно - возможно - найти.

 Если наступают темные времена или богатство уходит на покой,
 Позволь Разуму обуздать твои гордые желания:
 Добродетель, которую может носить самое скромное одеяние,
 А потеря богатства - это потеря заботы.

 Таким образом, наполовину не желая, наполовину смирившись,
 Впадая в уныние, почему, великодушный ум?--
 Думай правильно, и не задерживайся ни на часу
 Который летит на солнце в поисках тени.

 Хотя ты ранен, изгнан или одинок,
 Благородно считай мир своим,
 Убеждённый, что с начала времён
 Только время делает изгнанника человеком.


[40] Опубликовано в _Daily Advertiser_ 1 сентября 1790 года с
предисловие: «Незадолго до того, как лорд Болингброк был изгнан во
Францию, он написал эссе об изгнании. — Некоторые из его мыслей по этому
поводу изложены в следующих строфах». Текст из издания 1809
года.




ОТЪЕЗД[41]

В связи с переездом Конгресса из Нью-Йорка в
Филадельфию. — [1790.]


 С берегов Гудзона, в гордом строю,
 (слишком гордые, чтобы просить о более длительном пребывании)
 Их новые идеи для улучшения,
 Взгляните на щедрый Конгресс!

 Мы очень боялись такого неблагодарного поведения,
 Когда карета Тимона была готова,
 И Он — первый на полу,
 Стоял, указывая на берег Делавэра.

 Так долго довольствовался малым,
 Они вздыхают о том, чтобы оказаться там, где поёт Бавий,
 Где Спор возводит своё великолепное здание,
 И где Буфо улыбается своим безвкусным сезонам.

 Теперь новые капелланы раскроют свои рты,
 Новые зарплаты смажут недостойные лапы:
 Какой-нибудь преподобный, что вырезает черепаху,
 Нажрётся, пока солдат голодает.

 Йоркец спрашивает — но спрашивает напрасно —
 "Какой демон заставляет их снова двигаться?
 "Тот, кто движется, должен понести убытки,
 "А катящиеся камни не обрастают мхом.

 "Разве мы не платили за молитвы капелланов,
 "Чтобы небеса могли улыбнуться государственным делам?--
 "Что-то возвели, что-то снесли",
 "И возвели наши улицы через половину города?"

 "Разве мы не стремились изо всех сил?"
 "Чтобы Конгресс не мог отсюда убрать--
 "Во время скучных дебатов тишина не нарушалась",
 "И ходили на цыпочках, пока они говорили?

 "Разве мы не трудились в холод и жару,
 "Чтобы завершить строительство федеральной базы"--
 "Разрушили наш Форт, чтобы дать им воздух",
 "И отправили наши пушки черт знает куда?

 "Времена меняются! но память все еще помнит
 "День, когда негодяи взобрались на их стены"--
 "Властители, осажденные разъяренными людьми,
 "Простые пленники в городе Пенн?

 «Могут ли они забыть, как, в страхе,
«Робкий Совет[A] не оказал им помощи,
 «Но оставил их на милость разбойников,
«На милость толпы?

 [A] См. историю тех времён. — Примечание Френо._

 «О! если они могут, то их участь предрешена;
 «Скоро будет пройдено сто миль —
В этот день купол Капитолия опустеет,
Баржа Павла будет направлена к мысу,
Где карета Тимона уже стоит наготове!»

 [1790.]


[41] В издании 1795 года это стихотворение называлось «Об отъезде
Великого Синедриона». Текст из издания 1809 года.




АМЕРИКАНСКИЙ СОЛДАТ[42]

[Картина из жизни]

 «Служить с любовью,
 И проливать свою кровь,
 Быть одобренным свыше,
 И здесь, внизу,
 (Примеры показывают)
 «Быть хорошим опасно._»
 — ЛОРД ОКСФОРД.


 Глубоко в долине, чуждый теперь оружию,
 Слишком бедный, чтобы блистать при дворах, слишком гордый, чтобы просить,
 Он, который когда-то сражался на равнинах Саратоги,
 Сидит, размышляя о своих шрамах и деревянной ноге.

 Всё ещё помня о былых трудах,
 Он видит, как другие получают его заработок.
 Они делят между собой заслуженное вознаграждение, а он питается похвалами.
 Затерянный в бездне нужды, тень несчастья.

 Далеко, далеко от куполов, где сияют великолепные свечи,
 Это он от дорого купленного мира, которого нельзя завоевать богатством,
 Так же далек от придворных раболепствующих оруженосцев,
 Дамба великого человека и ухмылка гордеца.

 Продано то оружие, которым когда-то сверкали британцы.,
 Когда, опьянённые победой, они бросились в атаку;
 Эта сила была отброшена, и фабрика Свободы возродилась,
 Она оставляет своего солдата — голод и имя! [1790]


[42] Первое упоминание, которое я могу найти об этом стихотворении, относится к изданию 1795 года.
 Текст из издания 1809 года.




 ПО ПОВОДУ[43]

Законопроект о налогообложении газет


 «Пора обложить налогом новости, (кричит Санградо)
 «Подданные никогда не были хорошими, если были слишком мудрыми:
 «В каждой деревушке, в каждом маленьком городке
 "какой-нибудь хитрый, коварный парень садится за стол,
 "печатает на большом листе свою еженедельную чушь
 "и распространяет яд своей прессы.
 «Отсюда в мир текут потоки скандалов,
Раскрывая тайны, которые не должны быть известны,
Отсюда придворные расхаживают с клеветой на спине,
И не должны новости быть унижены налогом!


Когда-то (и это правда) такие газеты приносили пользу,
 "Когда британские вожди прибыли в гневном настроении":
 "Они воспламенили каждое сердце, согрели его",
 "Они взволновали всех, всех научили вооружаться",
 "Когда некоторые, удаляясь в климат Британии,
 Сидел, размышляя над огромными событиями времени;
 "Сомневался, чью сторону принять или что сказать",
 "Или кто победит, или кто проиграет день.

 «Те времена прошли; (и прошлый опыт показывает, что)
 «Только благородные люди должны читать новости,
 «Ни простолюдины не должны совать нос в дела,
 «Чтобы следить за движениями государственной машины:
 «Только одна газета, наполненная придворными сплетнями,
 «Одной бумаги для одной страны достаточно,

Где ладан, возносимый в храме Помпозо,

Докажет, что он — домашний пёс, а сам он — бог».


[43] Опубликовано в «Дейли Адвертайзер» в начале 1791 года. Текст из издания 1809 года.




СТРОКИ[44]

В связи с законом, принятым Корпусом Нью-Йорка в начале 1790 года, о вырубке деревьев на улицах этого города до 10 июня, в соответствии с


Монолог горожанина

 Человек, которому принадлежали несколько деревьев в городе,
 (и который очень не хотел их вырубать)
 обнаружил, что закон был чётким и ясным:
 на улицах не должно быть деревьев,
 Однажды вечером, сидя у своей двери,
 он так серьёзно рассуждал о деле:

 «Роковой день, дорогие деревья, близок,
 когда вы, как и ваши собратья, умрёте,
 должны будете умереть! — и каждый лист увянет,
 который много лет давал вам тень,
 отгоняя летнюю жару,
 и превращая моё крыльцо в любимое место.

 "Трижды счастливая эпоха, когда все было новым,
 И росли деревья нетронутые, непросеянные,
 Когда еще не обращали внимания на топор,
 Они не боялись закона и не платили налогов!
 Тогда пастух был спокоен.,
 Или гулял под их прохладной тенью;
 Из тонких веточек сплелась гирлянда,
 Или нашел своего бога в роще;
 Увы! те времена теперь забыты,
 Наш удел - железный век.:
 Люди теперь не те, кем были когда-то.,
 Копить золото - вся их забота:
 Деловитое племя, к которому призывает старый Плутус
 Мощеные улицы и раскрашенные стены;
 Деревья, которые сейчас растут, считаются преступлением,
 И они должны погибнуть в расцвете сил!

 «Деревья, которые когда-то вырастили наши отцы,
 И даже грабитель-британец пощадил их,
 Когда он часто стоял здесь, дрожа от холода,
 Или спал на земле из-за нехватки дров, —
 эти деревья, чьи гибкие ветви
 Были свидетелями клятв многих влюблённых,
 Когда, наполовину напуганный, наполовину в шутку,
С природой, бушующей в его груди,
 Со многими вздохами, которых он не скрывал,
 Под этими ветвями он рассказывал о своей боли,
Или, уговорив сюда свою нимфу ночью,
Покидал гостиную и свет,
Говоря о любви, о величайшем блаженстве,
 Сжимая её руку или украдкой целуя, —
 Эти деревья, которые так щедро дарили свою тень,
 И создали множество счастливых пар.
 Эти старые друзья, которых я так любил,
 которые никогда не болтали о том, что слышали,
 неужели они должны погибнуть так скоро —
 быть убитыми к десятому июня!

 «Но если мои безобидные деревья должны упасть,
 Судьба, которая ждёт нас всех,
 (Все, все должны подчиниться удару Природы,
 И вот человек, а вот дуб)
 Те, что растут вокруг церквей,
 Тоже подпадают под этот указ?
 Должны ли они, как обычные деревья, истекать кровью?
 Разве укрывать мёртвых — преступление?
 Пересмотрите закон, я молю вас, по крайней мере,
 И проявите милосердие к священнику
 Который каждое воскресенье обливается черным потом
 Чтобы заставить нас следовать по пути, ведущему ввысь:
 Церковь потеряла достаточно, Бог свидетель,
 Ее ограбили как друзья, так и враги--
 Я ненавижу такие подлые попытки, как эти--
 Ну же, пусть пастор сохранит свои деревья!

 «Но, возможно, всё не так уж плохо —
 возможно, можно передохнуть:
 гнуснейшие негодяи, которые перерезают нам глотки,
 или мошенники, которые подделывают наши банкноты,
 когда судья выносит им приговор,
 и виселица наконец-то становится их судьбой,
 мошенники и вредители всех мастей
 на недели и месяцы обретают передышку;
 и будут ли такие вредители, как они,
 Кто делает всех честных людей своей добычей —
 будут ли они месяцами избегать своей участи,
 а вы, мои деревья, во всём своём цвету,
 которые никогда не причиняли вреда ни малым, ни великим,
 будете убиты в столь короткий срок!

 «Вы, люди закона, воспользуйтесь случаем,
 И назначьте адвоката для деревьев —
 отложите решение, господа, я прошу вас;
 отложите его до какого-нибудь другого дня:
 эти деревья, которые так нам мешают,
 в следующем Новом году мы сможем их пожалеть,
  чтобы согреть наши ноги или вскипятить воду —
 к тому времени закон будет забыт.


[44] Это было опубликовано в «Нэшнл Газетт» 8 марта 1792 года с таким предисловием:
«Законодательные органы и городские корпорации всегда были враждебно настроены по отношению к деревьям в городах. — Около девяти лет назад в Филадельфии была предпринята попытка вырубить все деревья. Однако общественность воспротивилась этому».
благодаря указу, который вместе с «Колонным оратором» мистера Хопкинсона
спас жизни этих полезных и забавных созданий.

"В соседнем городе примерно год назад аналогичная попытка была предпринята
местной корпорацией. К 10 июня 1791 года было приказано уничтожить все деревья, независимо от их возраста и качества. Общественность вмешалась в этот процесс, как и в предыдущий, и деревья были спасены, за исключением нескольких, которые были посажены более ста лет назад и почти вросли в дома жителей.
приговор закона .... * _ Копия стихов по этому случаю была такой
нижеследующей_: МОНОЛОГ ДОМОВЛАДЕЛЬЦА и т.д."




ДЛЯ ПУБЛИКИ[45]


 Наш век настолько богат на грандиозные события,
 Что люди жалуются, без сомнения, по какой-то причине,
 Помимо потерянного времени и затрат,
 Чтение газет их изрядно утомляет;
 Прошлое больше не заботит их,
 Настоящее отнимает всё свободное время.

 Так ворчит читатель, но всё равно продолжает читать,
 Не желая расставаться со своими пенсами и бумагой.
 Он видит, как мир проходит мимо, люди приходят и уходят,
 Кто-то едет в карете, а кто-то в повозке:
 Чтобы взглянуть на фарс, он подпишется,
 Революции должны происходить, а печатники должны жить:

 Мы стремимся к вашей благосклонности вместе с остальными:
 Чтобы оживить сцену, мы приложим все усилия,
 То, что мы хотим рассказать, будет одним из лучших,
 И наш текст «Multum in Parvo», если хотите;
 Поскольку мы никогда не признавали в нашем вероучении пункт о том,
 Что величайшее занятие в жизни — это чтение.

 Король Франции и королева Севера
 В начале пьесы, в этом сезоне, мы видим:
 Из искры, которую мы зажгли, вспыхнуло пламя
 Чтобы удивить мир и просветить человечество:
 Вселенная звенит сводом новых доктрин,
 И Пейн обращается со странными проповедями к королям.

 Таким образом, запустить бы, как мы, по океану весть,
 В надежде, что ваша радость нашу боль погасит,
 Все честные усилия автора будет использовать
 Представить праздник для серьезных и гей:
 По крайней мере, он попытается пойти по этому пути.
 Мир одобрит его, и его новости будут правдивы.


[45] Впервые опубликовано в первом номере «Национальной газеты» за октябрь
31 декабря 1791 года под названием «Поэтическое обращение к жителям Соединённых
Штатов». Это было приветствие Френо в начале его новой карьеры
в Филадельфии. Текст из издания 1795 года. Стихотворение было опущено
в издании 1809 года.




СТРОКИ[46]

Х. Салем, по возвращении из Калькутты


 Ваши люди на суше, от короля до Джека Кетча,
 Все согласны с тем, что моряк - негодяй,
 Что его жизнь - это круговорот досады и горя,
 Когда всегда слишком много или слишком мало дел:
 Глубокой ночью, когда другие люди спят,
 Он, по правому и левому борту, должен нести вахту;
 Заключенный Нептуном, он живет как собака,
 И, чтобы знать, где он находится, должен полагаться на бревно,
 Должен беспокоиться в штиль и грустить в бурю;
 Зимой много хлопот, чтобы согреться:
 В летнюю жару занимается своим ремеслом,
 Не деревья, а мачты, дающие ему тень:
 Затем добавьте к списку пороков моряка,
 Вода испорчена, хлеб кишит долгоносиками,
 Солёные отбросы, которые можно есть, хуже или лучше,
 И часто говядина с лошади ирландца:
 Кто бы ни был свободен, он всё равно должен быть рабом,
 (Деспотизм всегда правит на море;)
 Не по душе вам, лорды морей,
 Республиканские доктрины Пейна,
 И каждый, как деспот Пруссии, может сказать,
 Что у его команды нет иного права, кроме как повиноваться.
 Так говорят бездельники и вздыхают, когда говорят это,
 Но дела не так плохи, как им кажется:
 Не было такой задачи, которая не приносила бы облегчения,
 Не было такого призвания в жизни, которое не приносило бы радости.
 Если у моря есть свои бури, то есть и свои штили,
 Время петь песни и время петь псалмы.--
 Да, дайте мне судно, хорошо обшитое и крепкое,
 Днище у него из хороших досок, и такелаж хорошо подобран.,
 Если его рангоуты будут крепкими, а дубовый бор туго набухнет,
 От бурь и штормов я получу немного удовольствия.--
 В море я предпочел бы, чтобы моим тюремщиком был Нептун,
 Чем деревенщина на берегу, которая презирает моряка.
 Меня спрашивают, какое удовольствие я нахожу в море?--
 Ведь отсутствие на суше доставляет мне удовольствие:
 Корзинка с портером и много грога,
 Друг, который, когда мне слишком хочется спать, разбудит меня,
 Курятник, в котором всегда найдется какая-нибудь птица,
 Несколько бутылок джина и никакого священника на борту,
 Команда, которая бодра, когда дует ветер,
 Один компас на палубе, другой внизу,
 Девушка, более разумная, чем та, что стоит у руля,
 Чтобы почитать мне роман или застелить мне постель, —
 у того, у кого есть это, есть сокровище,
 которым не обладают миллионы тех, кто живёт на берегу:
 но если случится так, что торговля станет скучной,
 или Нептун, разгневавшись, ударит по нашему корпусу,
 повредит мой груз или выбросит меня на берег,
 Или заплатите мне фартингами вместо фунтов:
 если я всегда буду отставать в гонке,
 и так будет всегда-всегда,
 то почему бы мне не сказать чистую правду?
 Я бы свернул свои марсели и попрощался с ним.


[46] Опубликовано в «Национальной газете» 14 ноября 1791 года под
заголовком «Исправленная ошибка». Включено в издание 1795 года под
заголовком «Послание отчаявшемуся моряку». Текст из издания 1809 года.
Очень сомнительно, что Френо когда-либо плавал в Калькутту.




СОВРЕМЕННОЕ БОГОСЛУЖЕНИЕ [47]

[Х. Салем]


 Я пошел в церковь с добрыми намерениями,
 Послушать проповедь Санградо и помолиться;
 Но предметы там, черные, коричневые и светлые,
 По-другому преобразили глаза и сердце.

 Поклонник мисс Пэтти, мужчина мисс Молли,
С напудренными волосами и ямочками на щеках;
 Глаза мисс Бриджит, которые когда-то были предметом восхищения
 У Фоплинга были такие гладкие волосы:

 Расшитые платья и мелодии из театральных постановок
 Слишком сильно отдалили все сердца от рая:
 Я чувствовал себя очень странно в этом доме Божьем.
 В нем должно быть все трепетно, помпезно и гордо.

 А теперь, прошу вас, будьте мудры, никакие молитвы не вознесутся.
 К небесам, где сердца неискренни.
 Ни одна церковь не была создана для торговли Купидона;
 Тогда зачем здесь эти похотливые взгляды?

 Близится время, когда мы с тобой
 В церкви должны будем положиться на попечение дьячка!--
 Оставь гордость дома, когда придешь
 Отдать свои дары небесам!


[47] Опубликовано в _National Gazette_ 5 декабря 1791 года. Текст из
издания 1809 года.




 СЕЛЬСКИЙ ПЕЧАТНИК[48]


Я.

ОПИСАНИЕ ЕГО ДЕРЕВНИ

 У ручья, который никогда не пересыхал,
 Стоит город, не слишком известный;
 Хотя в нём мало зданий, радующих глаз,
 Он всё же может по праву носить это гордое звание;
 Там есть таверна (первое необходимое заведение),
 Мельница, кузница, молитвенный дом.

 Более того, там есть небольшой рынок.
 И железные крюки, на которых никогда не висела говядина,
 ни свинина, ни бекон, ни жирная или постная птица,
 Свиная голова, или кусок колбасы, или бычий язык:
 Посмотри, когда захочешь, и увидишь пустую скамейку
 Там не сидит ни мясник, ни деревенская девка.

 Великие цели были у того, кто первым создал этот город.;
 У него был бы рынок, но теперь он унижен.,
 Вздыхая, мы видим, как его ткань истлевает.
 По ночам он служит только для загона для коров.:
 И, следовательно, в шутку можно сказать,
 Что говядина там есть, хотя и не мёртвая.

 Рядом с гостиницей — дерево перед дверью,
 Типография поднимает свою скромную голову,
 Где трудолюбивый наборщик исследует старые журналы.
 Для новостей, которые читает вся деревня;
 Кто год за годом (такова его судьба)
 Является автором, печатником, дьяволом — и кем только не?

 Говорят, он странный и любопытный человек,
 До безумия любящий свою родину;
 Не очень глупый и не очень умный,
 Но на его лице видны следы юмора,
 Тот, кто может написать анекдот, законченный,
 Или досаждай священнику с промокшей простынёй.

 Трижды в неделю на проворных меринах
 Приезжает дилижанс, но едва ли останавливается,
 Если только кучер, сильно подвыпивший,
 Не зайдёт в кузницу.
 Затем наступает время сбора новостей для этого печатника,
 Его одинаково приветствуют христиане, турки или евреи.

 Каждого пассажира он окидывает любопытным взглядом,
 И, если отметить его физиономию, вежливого вида,
 К прямому разговору он продвигается,
 Надеясь оттуда найти какой-нибудь абзац,
 Какое-нибудь странное приключение, что-нибудь новое и редкое,
 Чтобы заставить город разинуть рты и заставить его глазеть.


II.

 Не все правда (как сказано), что рассказывают путешественники--
 Тем лучше для этого человека новостей;
 Ибо отсюда страна вокруг, которая хорошо его знает,
 Если он напечатает какую-нибудь ложь, его ложь оправдают.
 Землетрясения и битвы, кораблекрушения, мириады убитых--
 Ложь или правда - все равно для него выгода.

 Но если это разношерстное племя не скажет ничего нового.,
 Тогда многие бросают ленивые, тоскующие взгляды
 Смотреть, как усталый разносчик почты проезжает мимо,
 На крупе лошади, его бюджет быстро иссякал;
 Письма, надежно спрятанные в кожаной тюремной камере,
 И, мокрые от печати, полные множества отправленных пакетов.

 Не Аргус с его пятьюдесятью парами глаз
 Смотрел на свою добычу острее, чем честный Тип
 Исследовал каждую посылку соблазнительного размера,
 Готовый схватить их проворной рукой,
 Если бы посыльный не следил за своими товарами и не ругался
 Этот деревенский тип получит только свою долю.

 Спрошу вас, что заполняет его разнообразную страницу?
 Это просто фарраго из смешанных вещей;
 Что делается на сцене мадам Терры
 Он доводит до сведения своих горожан информацию:
 Однажды он рассказывает о сбежавших монархах;
 А теперь о ведьмах, утонувших в бухте Баззардс.

 Некоторые чудеса, которые он делает, и какой он ворует;
 Строительство половине природы гигантов в глазах:
 Многое, очень многое, в изумлении, он имеет дело,--
 Нью-Гэмпшир яблок, выращенных в размер тыквы ,
 Тыквы величиной почти с сельские гостиницы,
 И дамы, каждая из которых вынашивает по три прелестных близнеца.

 Он, рождения и смерти с холодным безразличием просматривает;
 Абзац от него - это все, на что они претендуют:
 И вот сельский сквайр среди новостей
 Видит справедливый отчет о славе какого-то лорда;
 Все, что было хорошего, тщательно выявлялось,
 Все, что было плохого, - скрывалось от вульгарного взгляда!


III.

ОФИС

 Источник мудрости всей страны!
 И снова я обращаюсь к тому бедному одинокому сараю,
 Где многие авторы обрели свою славу,
 И где при свете свечи читаются жалкие гранки,
 Перевёрнутые буквы, оставленные на странице,
 Неправильно расставленные двоеточия и запятые.

 Под этой крышей Музы выбрали свой дом;--
 Печален был их выбор, говорят менее начитанные дамы.
 С тех пор, как в благословенный час они соизволили прийти,
 Ни одна паутина не была смахнута:--
 Судьба рано предрекла гибель этому зданию.,
 Никогда не стоит досаждать мусором, щеткой или веником.

 Здесь, на виду у всех, забрызганная чернилами пресса
 С стоном рождает своих детей,
 Некоторые из них проживут месяц, день, а то и меньше;
 Некоторые вообще неясно зачем живут,
 Все, кто рождается, должны умереть — Типу это хорошо известно,
 Альманах — его самый долгоживущий отпрыск.

 Вот лежат шрифты, в странном порядке разложенные,
 Готовые одинаково напечатать вашу прозу или стихи;
 Готовые говорить (их порядок лишь изменился)
 на индейском наречии, на голландском или на шотландском;
 Эти шрифты напечатали «Евангельское наставление» Эрскина,
 Песни Тома Дарфи и произведения Буньяна, полностью.

 Но их очарование померкло — их красота исчезла!
 Больше не восхищаются их работой твои прекрасные глаза;
 Следовательно, из этой прессы не читают ничего изысканного;
 Но альманахи и баллады для сквайра,
 Скучные абзацы, написанные простым языком,
 Объявления разносчиков и проповеди по заказу.

 Здесь пресса обрекает судьбу на попытки.,
 Из года в год его профессия преследует бедных типажей.--
 С тревожной осторожностью и осмотрительным взглядом
 Он оформляет свой маленький листок новостей.;
 То смеющаяся над миром, то выглядящая серьезной,
 Одновременно повитуха Музы - и ее рабыня.

 В прошлые годы, озадаченный обширными проектами,
 На городской ярмарке он стремился занять место;
 Но, забредая в сосновый лес,
В уединении он находил своё лучшее убежище,
 Когда ему надоедало в городах и на душе было грустно,
 Он приносил в эти пустыни своё любимое искусство.


IV.

 Ты, кто пользуется большей благосклонностью, найди место,
 Где возвышаются шпили, и корабли со всех концов света
 Выгружают свои грузы - не презирай жребий
 Скромный тип, который здесь пережил свой расцвет.;
 В "Кейс энд пресс" трудился много дней.,
 Но сейчас, по прошествии лет, находится на грани упадка.

 Он, в своё время, патриот своего города,
 С помощью прессы и пера нападал на королевскую сторону,
 Делал всё, что мог, чтобы свергнуть их Льва,
 Подстригал его бороду и дёргал за священную шкуру,
 Подражал его рычанию, наступал ему на лапы,
 Швырял в него щенков и дёргал старого за нос.

 Подстрекаемые своим пажом, в церкви или в зале суда,
 из глубин лесов выбегали добровольцы-крестьяне,
 то под предводительством священника, то под предводительством какого-нибудь дьякона,
 с дубинками и кольями, чтобы защищать права человека;
 парни, отложившие лопату, кирку или плуг,
 уходившие далеко, чтобы сражаться с Бургойном или Хоу.

 Где они сейчас? — с горечью спрашивает деревня.
 В чём заключались их труды, их завоевания или их успехи?--
 Возможно, они просят милостыню у какого-нибудь государственного учреждения,
 Возможно, они спят на равнинах Саратоги;
 Обречённые не жить, они упрекают свою страну
 За то, что их жалованье за семь лет перевели в карету Маммона.

 О вы, хранители своей страны и её законов!
 Поскольку мы так многим обязаны перу и печати,
 По-прежнему призывайте их поддерживать святое дело свободы,
 Из этого чистого источника пусть текут незапятнанные потоки;
 Таким образом, новый порядок, основанный на разуме,
 Превращает свирепого варвара в человека.

 Дитя земли, созданное из грубых материалов,
 Человек, всегда бывший тираном или рабом,
 Любит, когда его почитают, ценят, он богат или любим.
 Бродит по земле и покоряет волны.:
 Деспоты и короли, которых может разделить эта беспокойная раса.,--
 Но знание только делает их достойными вашей заботы!


[48] издана в четырех частях в _National Gazette_, начало
19 декабря 1791. Издал в виде брошюры, вместе с "села
Купец," в 1794 году. Переиздано только в издании 1795 года, тексту
которого я следовал.




ТЫСЯЧА СЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ОДИН[49]


 Многое произошло за последний год;
 Франция, отправившись в странствие, провожала своего короля, —
 Замолк рев русского медведя,
 В Сан-Доминго вспыхнуло восстание.
 Мы сожалеем, что Помпеи, Цезари, Катоны
 В основном встречаются с неграми и мулатами.

 Мы думаем, что разногласия всегда должны быть уделом
 этого бедного мира - и эти разногласия не напрасны,
 Поскольку, если бы не было этих междоусобиц и подзатыльников,
 Многие честные люди умерли бы с голоду - это очевидно;
 Войны - их выгода, какую бы причину ни нашли--
 Империи - или Кошачьи шкуры, привезенные из Нутка-саунда.

 Турки, бедняги! были прискорбно потрепаны--
 И многие христианские деспоты стоят, размышляя,
 Кто следующий будет истекать кровью, какая страна следующей будет опустошена, —
 вот чем они зарабатывают на жизнь:
 таков общий план прусского Фридриха
 За императрицу Кейт - это ущемляет Права человека,

 Папа (в Риме) весь в поту, говорят нам.;
 Свирель свободы - он не выносит музыки.,
 И хуже всего, когда французы раздувают мехи,
 Этого почти достаточно (думает он), чтобы вызвать тошноту у еврея:
 И у его Священства тоже, черного, желтого, белого и серого,
 Все считают, что лучше всего сохранить старый добрый способ.

 Британия (шепчет слава) распустила свой флот--
 Теперь скажите нам, что мир предпримет для "грома"?--
 Сражения, огонь, убийства, увечья и поражения
 Подходят к концу, когда англичане сдаются.:
 Сера теперь будет расходоваться в безвредных капельницах.,
 Молния ударит — целых двадцать пять процентов.


[49] Я нашёл это только в издании 1795 года.




СТРОКИ[50]

Написаны на ямайском напитке


 В этих деревянных стенах, замкнутых,
 Таится гибель рода человеческого;
 Здесь, объединённые, живут ещё большие злодеяния,
 И ещё больше болезней населяет эту темницу
 Чем когда-либо страдали египетские стада,
Чем когда-либо был проклят ящик Пандоры.
 В этих тюремных стенах покоятся
 Семена многих окровавленных носов;
 Болтливый язык, ужасная клятва;
 Кулак для борьбы, ничего не боящийся;
 Страсть, которую не обуздать словами,
 Который вспыхивает, как сера в пламени.;
 Нос с пылающими красным бриллиантами.,
 Заплывший глаз, разбитая голова!
 Навеки заперта эта дверь.--
 Заперта внутри еще тысяча
 Разрушительных демонов отвратительного облика.,
 Даже сейчас они замышляют побег,
 Здесь, сдерживаемые только пробкой,
 В тонких деревянных стенах содержатся,
 Во всей их грязи смерти обитают
 Месть, которая никогда не была удовлетворена;
 Дерево, приносящее смертоносные плоды
 Убийства, увечья и споры;
 Нападение, которое нападает на невиновных,
 Образы мрачных тюрем,
 Легкомысленная мысль, склонная к злодеяниям,
 Полуночный час, проведённый в безрассудстве,
 Всё это заключено в этой бочке,
 И Джек-потрошитель в глубине!
 Трижды счастлив тот, кто, наученный
 Природой, никогда не искал этого яда;
 Кто, заботясь о собственном покое,
 Топчет ногами этого злейшего врага,--
 Он, довольный журчащим потоком,
 Пьёт напиток, задуманный Природой.
 На весах Разума взвешены его действия,
 Его дух не нуждается в иностранной помощи--
 Не раздувается слишком высоко и не опускается слишком низко,
 Его минуты безмятежности текут;
 Долгой ему жизни, в силе прошедшей,
 Существование, добро пожаловать в последнее,
 Источник, который никогда не иссякал, —
 в этом и заключается достоинство эля Адама!


[50] Опубликовано в «Национальной газете» 23 января 1792 года,
с предисловием в виде краткого очерка о сельских тавернах.  Ниже приводится отрывок:

 «Каждому сообществу было бы хорошо, если бы из него можно было изгнать пьяниц... Я завершу эти наблюдения несколькими строками, написанными прошлой зимой в деревенской таверне, где после того, как был выпит первый _кувшин рома_, веселье и добродушие сменились безумием и жестокостью, а количество гостей, которые пришли,
возможно, только для того, чтобы скоротать час, ушли, хромая, бормоча что-то и
наконец-то озлобившись друг на друга». Поэма была опубликована в
издании 1795 года под названием «Кувшин рома». Текст из издания
1809 года.




ПРОЩАЛЬНЫЙ СТАКАН[51]

[Написано в гостинице. Автор — Иезекия Салем.]


 Человек, который вступает на жизненный путь
 И надеется найти здесь утешение;
 Подняться над этой земной массой,
 Единственный способ — выпить свой бокал.

 Но всё же на этой зыбкой сцене,
 Где душа охвачена надеждами и страхами;
 И пока среди весёлой толпы
 Неприметно течёт отмеренный песок,
 Не забывай, что, когда пройдут мгновения,
 Время поднесёт прощальный бокал!

 Несмотря на всё веселье, что я слышал,
 Это тот бокал, которого я всегда боялся;
 Бокал, который уничтожит всё остальное,
 Прощальный кубок, конец радости!

 С Тобой, кого Разум научил думать,
 Я мог бы вечно сидеть и пить:
 Но с глупцом, пьяницей, ослом,
 Я спешу поднять прощальный бокал.

 Несчастный, который всё ещё откладывает
 Свои радости на будущие дни,
 Откладывает слишком долго, ибо тогда, увы!
 Старость наступает и — разбивает бокал!

 Нимфа, которая не хвастается чужими прелестями,
 Чьё остроумие согревает мою душу;
 Что, если она служит в этой деревенской гостинице,
 Смешивает вино и разливает джин?
 С такой доброй, услужливой девушкой
 Я вздыхаю, поднимая прощальный бокал.

 С ним, кто всегда говорит о выгоде,
 (Тупой Момус, из медлительного поезда) —
 С негодяем, который процветает за счёт чужих бед,
 И несёт горе, куда бы ни пошёл:
 С людьми из этого подлого сословия
 Первый — всё ещё мой прощальный бокал.

 С теми, кто пьёт перед обедом,
 С тем, кто подражает хрюкающей свинье,
 Кто заполняет свою страницу грязными ругательствами,
 И старается изображать кудахтающего гуся
 Суждено судьбой питаться травой —
Мальчик, подай мне скорее прощальный бокал.

 Человеку, чья дружба искренна,
 Кто не знает вины и не чувствует страха, —
 Потребовалось бы каменное сердце,
 Чтобы выпить с ним прощальный бокал!

 С ним, кто пьёт свой эль,
 Кто ко всем относится беспристрастно,
 Кто ненавидит плута в любом обличье,
 И не боится его, каков бы он ни был,
 С ним мне было приятно проводить дни,
 Да не допустит небо, чтобы я увидел его в последний раз!


[51] Опубликовано в _National Gazette_ 10 мая 1790 года. Текст из издания 1809 года.




 ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ АМЕРИКЕ[52]


 Вдали от европейских распрей, в ненавистной стране
 (Слава небесам, что между нами простираются океанские просторы)
 Где короли-тираны объединяются в кровавых замыслах,
 И каждый в слезах предсказывает: «Человек больше не мой!»
 Мы рады вспомнить тот день, когда впервые
 Отвергли их власть и избегали их проклятых войн;
 Больше не сражались и не погибали ради славы Англии
 И не превратили их историю в лоскутное одеяло.

 Что-то всё ещё не так в каждой системе,
Что-то несовершенное преследует все человеческие творения.
 Войны должны быть развязаны, чтобы одурачить людей,
 Или мы бы жили в мире и согласии.
 Наш храм Януса заперт на двойные засовы,
 И ужас не царит в хижинах лесных жителей,
 Грохочущие барабаны не терзают слух крестьянина,
 И индейские крики не тревожат нашу печальную границу,
 И отважные вожди, объединившись против индейских полчищ,
 Сбежали из ловушки, бросив свои хвосты позади.

 Мир всем враждующим сторонам! — и да наступит счастливый день.
 Когда солнце Разума осветит нас на нашем пути;
 Когда заблудший человек вернет себе все свои Права,
 Никакие деспоты не будут править им, и никакие священники не будут обманывать,
 До тех пор, Колумбия! - следи за каждым проявлением власти,
 И не спите слишком крепко в полуночный час,
 Побежденный лестью и убаюканный успокаивающими звуками,
 Силен вздремнул - и проснулся в цепях--
 В мягком сне плавного заблуждения, ведомого
 Бездумная Галлия склонила поникшую голову
 Под ярмо тиранов - и встретил там такие ушибы,
 Чтобы залечить то, что сейчас, должно пройти три века.
 Тогда расчищай пути к дорого купленной свободе.,
 Ни рабские системы не допускают сюда.

 [1792]


[52] Написана 4 июля 1792 года и опубликована в «Национальной газете»
под названием «Независимость». Текст из издания 1809 года.




 ЧАЙНАЯ ПОСУДА[53]


 Пусть кто-то наслаждается пивом,
 Проведи ночь за бутылкой портера,
 Или потягивай розовое вино:
 Чашка чая мне больше по душе,
 Приносит больше радости, меньше шума,
 И не порождает низменных мыслей.

 Этот напиток, привезённый из китайских рощ,
 Оживляет все мыслительные способности,
 Готовит к отплытию множество кораблей:
 Он согревает старых дев, очаровывает молодых вдов;
 И ни один из десяти мужчин-дам
Не ухаживает за ними ради чая.

 Когда пульсирующая боль пронзает мою голову,
 И в мозгу поселяется тупость,
 (Муза больше не благоволит)
 Один глоток развеивает сонливость:
 Чтобы прогнать уныние, приходят свежие силы.
 Прилив мыслей.

 Когда я измотан трудом или терзаем заботами,
 Пусть Сьюзен приготовит этот напиток,
 И я забуду о своей боли.
 Этот волшебный кубок оживляет душу;
 Слегка покачиваясь, он прогоняет заботы;
 И не затуманивает разум.

 Если бы учёные мужи говорили правду,
 Они ценили бы её выше своего греческого,
 Уделяя больше внимания;
 Ни один еврейский корень не подходит так хорошо;
 быстрее выучивается, дешевле стоит,
 но изучается дважды в день.

 Этот лист, выросший в далёких краях,
 оживляет женский язык,
 и помогает делу любви.
 Чай обладает такой силой, что подчиняет себе и рабов, и свободных;
 Им восхищаются священники, он радует сквайров,
 И сыновья Галена одобряют его.


[53] Опубликовано в _National Gazette_ 7 июля 1792 года. Текст из издания 1809 года.




ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ[54]

День, который навсегда останется в памяти возрождённой Франции


 Светлый день,[55] который вернул Франции
 то, что отняли у неё священники и короли,
 который заставил её великодушных сыновей презреть
 оковы, которые носили их отцы,
 титулованного раба, власть тирана,
 который никогда больше не будет проклинать её землю!

 Светлый день! в твоей радости
 Колумбия приветствует восходящее солнце,
 Она чувствует, что её труды, её кровь отплачены,
 Когда, яростно стремясь к разрушению,
 (гордясь лаврами, которые он завоевал)
 Британец обнажил здесь свой меч.

 Предатели, доведённые до края пропасти,
 Прекрасная Свобода страшится объединённых негодяев,
 Мир должен пасть, если она должна истекать кровью;
 И всё же, клянусь небом! Я горжусь тем, что думаю
 Мир никогда не был покорен рабами,
 и наёмникам это не удастся.

 Мальчик, наполни доверху щедрый кубок;
 за успех Франции, вот наш тост:
 падение королей предначертано судьбой,
 корона увядает, её великолепие умирает;
 и те, кто был гордостью нации,
 Тонешь и умираешь в бесконечном мраке.

 Ты, незнакомец, с далекого берега, [A]
 Где скованные люди признают свои права,
 Почему в этот радостный день так грустно?
 Людовик больше не оскорбляет цепями,--
 Тогда зачем так хмурить чело,
 Когда каждое мужественное сердце радуется?

 [A] Обращено к аристократам с Эспаньолы. — Примечание Френо._

 Проходят дни и годы,
 И гнев королей становится явным,
 Их войны поддерживают потускневшую корону;
 Но стоны сирот и слёзы вдов,
 И правосудие поднимает свой сверкающий меч,
 Чтобы низвергнуть шаткую безделушку.

 [1792]


[54] Это было опубликовано в «Национальной газете» 14 июля 1792 года.
В предисловии говорилось следующее:

 «ОДЫ НА РАЗЛИЧНЫЕ ТЕМЫ.

 «Тот, кто не читает книгу «Оды», подобен человеку, стоящему лицом к стене: он не может ни двинуться вперёд, ни отступить ни на дюйм назад». — Хау Киу Чоан».

Это была первая ода из цикла. Она была переиздана только в издании 1795 года, текст которого я и использовал.

[55] 14 июля 1789 года французский народ впервые выступил
против монархических институтов, напав на Бастилию и разрушив её.




КРИСПИНУ О’КОННЕРУ

Леснику[56]

[предположительно, написано Иезекиилем Салемом]


 Мудрым был твой план, когда двадцать лет назад
Ты впервые решил покинуть остров Патрика,
Где лорды и рыцари растут, как камыш,
А простолюдины мешают друг другу;

 Там, где мать-земля играет роль мачехи,
 Отрезая с помощью пеньки каждого мелкого грешника,
 И дважды или трижды за каждые двадцать лет
 Затевает печальные войны, чтобы её потомство было ещё меньше.

 Как мало кто стремится покинуть неблагодарную землю,
 Которая морит голодом растение, которое она могла бы прокормить:
 Сколько их осталось, чтобы горевать, и тревожиться, и трудиться,
 И смотреть на изобилие, которым они не могут поделиться.

 Ты видел это и направил свой нос на запад,
 Как смелый нос корабля, рассекающего атлантическую пену,
 И оставил менее отважных, как изголодавшихся ворон, —
 Чтобы они питались вигнами, плодами и грушами у себя дома.

 Высадившись здесь, мы недолго задержались на берегу
 Твои осторожные шаги... но, блуждая, ты нашёл
 Далеко на западе жалкий клочок земли,
 Которому никто не завидовал и которым никто не владел.

 Лесистый холм у унылого болота —
 таков был твой выбор, и ты не сильно виноват:
 И вот, откликаясь на кваканье лягушки,,
 Вы копались, кололи и не боялись претензий домовладельца.

 Топор, тесло, молоток и пила;
 Это были инструменты, которыми был построен ваш скромный сарайчик:
 Петух, курица, мастиф и корова:
 Это были ваши подданные, которых привели в эту пустыню.

 Теперь времена изменились, и трудолюбивая рука
Приносит урожай там, где раньше росли колючки и кусты;
 Мрачное болото, осушённое длинными шлюзами,
 Больше не поддерживает команду хриплого капитана Лягушки-Быка.

 Да здравствует ваш труд! Но, друг, если бы вы остались
 В землях, где блистают дворяне в звёздах и подвязках,
 Когда тебе, таким образом, исполнилось шестьдесят лет,
Какая иная судьба, сквайр Криспин, ждала тебя!

 Девять пенсов в день, грубая еда, жёсткая постель,
 Полуночный ткацкий станок, высокая арендная плата и пиво с акцизом;
 Рабство у скучных сквайров, королевских отпрысков и высокомерных лордов,
 (Слава небесам), ещё не вошедшее здесь в моду!


[56] Опубликовано в «Национальной газете» 18 июля 1792 года как Ода II в сборнике «Оды на разные темы». Текст из издания 1809 года.




ОТВЕТ КРИСПИНА


 Я очень рад, что вы одобряете
 Благословенную цель свободы, которая привела меня сюда:
 Я любил Ирландию, но там они стремились
 Чтобы заставить меня склониться перед королём и пэрами.

 Я не мог склониться перед благородными негодяями,
 Которые отрицают равные права для людей:
 Презрительно я покинул страну рабов,
 И пришёл сюда, чтобы работать топором:

 Топор сполна отплатил за мой труд—
 Ни короля, ни священника я пока не вижу,
 Чтобы привязывать моих свиней, облагать налогом мою землю,
 И высасывать моё виски досуха.

 В чужих краях какие только ловушки не расставляют!
 Там королевские права все попирают;
 Они облагали налогом моё солнце, они облагали налогом мою тень,
 Они облагали налогом потроха, которые я ем.

 Они облагали налогом мою шляпу, они облагали налогом мои башмаки,
 Новые налоги росли на старых налогах; Они облагали налогом даже мой нос,
 Если бы я не сбежал, дорогие друзья, к вам.




 К Шейлоку Ап-Шенкину[57]


 С того дня, как я попытался напечатать газету,
 Этот Шейлок Ап-Шенкин только и делает, что суетится:
 То проповедует и визжит, то грызёт и царапает,
 Замечает и лает, скулит и тоскует, и всё ещё в любимчиках,
 С утра и до ночи, в моей скромной газете.

 Вместо того, чтобы оскорблять нас целыми колонками,
 Ваши читатели предпочли бы получать новости:
 Пока назревают войны и рушатся королевства,
 Пока монархи падают, а принцессы визжат,
 В то время как Франция реформируется, а ирландцы штурмуют...
 В сиянии такого великолепия, что за глупость беспокоиться
 Из-за такой ничтожной вещи, как поэтическая газета!

 Я не просил милостей у ваших друзей на Востоке:
 Я оставил их пировать на вашем жалком супе;
 Вы напечатали столько гнусной лжи,
 Что едва ли кто-то взглянет на нашу газету:
 И теперь ты начинаешь (с ворчанием и ухмылкой,
С ослиным рёваньем и медным лицом,
 С пером в руке и ложью на устах)
 Играть в ту же игру с мужчинами Юга!

 Одного печатника для Конгресса (как считают некоторые) достаточно,
 Чтобы льстить и лгать, болтать и хвастаться,
 Чтобы проповедовать в пользу монархов и титулов,
 И подвязок, и лент, чтобы наживаться на наших жизнях:

 Кто знает, может, Помпозо заплатит за это,
 Или сделает мистера Шенкина великим изобретателем!!!
 Тогда беритесь за свои скребки, республиканские газеты,
 Ни один мошенник не должен получать подачки, а налог на газеты
 должен быть поднят до небес, как самая мудрая мера.
 Так, спаниель, когда хозяин сердится и пинает его,
 Подкрадывается к его ботинку и покорно лижет его.


[57] Текст из издания 1795 года. Впервые опубликовано в _Национальной
Газете_ 28 июля 1792 года как третья ода. В этой самой ранней версии первая строка звучала так: «С того дня, как мы попытались
издать «Национальную газету»». Перед заголовком было следующее: «Обратите
внимание — следующее нужно спеть или сказать в зависимости от обстоятельств».
Не переиздавалось в 1809 году.




 МОЕЙ КНИГЕ[58]


 Прошло семь лет, дорогой сборник,
 Поскольку я враг всем коварным тварям,
 Я послал тебя, чтобы досаждать и злить их,
 Или загнать их в преисподнюю:
 С духом, всё ещё полным демократических убеждений,
 И все еще презираю изъеденное язвами копыто Шейлока:
 Трудно сказать, какой рок уготован судьбой,
 Дожить ли до какого-то далекого дня,
 Или быть отвратительным в расцвете сил,
 В этом травящем бардов климате,
 Возьми питомца, сделай крылья, помолись и улетай.

 "Добродетель, порядок и религия",
 "Поспеши и поищи какой-нибудь другой регион".;
 «Твой план состоит в том, чтобы выследить их,
«Уничтожить митру, разорвать рясу,
«И эту мерзкую ведьму, Философию, восстановить» —
 Разве когда-нибудь раньше так много планировали?

 В течение семи лет множество занятых врагов
 Суетились вокруг твоего носа,
 Белые, чёрные и серые, днём и ночью;
 Бормочущие, лгущие, поющие, вздыхающие:
 Эти восточные ветры приносят стаю насекомых,
 Которые порхают, хлюпают, скулят — на крыльях —
 И, всё ещё паря, как демоны раздора,
 Сбиваются в стаю вокруг пламени, которое ещё сожжёт их шкуры.

 Что ж, пусть судьбы решают, что им заблагорассудится:
 Независимо от того, обречены ли вы испить чашу забвения,
 или PДа здравствует Бородач, он тебя съест,
 Это я могу сказать, ты расправил свои крылья,
 Враждебный подвязке, ленте, короне и звезде;
 Всё ещё на стороне народа, всё ещё на стороне Свободы,
 С твёрдым намерением противостоять любым притязаниям
 Высокородных созданий, стремящихся оседлать и оседланных.


[58] Впервые опубликовано в «Национальной газете» 4 августа 1792 года как Ода
IV из серии «Оды на разные темы». Она называлась «Национальной газете». Первая строфа звучала так:

 «Прошло уже девять месяцев, дорогая легкомысленная газета,
 с тех пор, как ты впервые появилась на мировой сцене».
 С духом, всё ещё сохраняющим демократические устои,
 И всё ещё презирая _Whaacum's_ изъязвлённое копыто, —
 Трудно сказать, что уготовила судьба,
 Доживёшь ли ты до какого-нибудь далёкого дня,
 Или умрёшь в расцвете сил
 В этом изнурительном климате,
 Возьми питомца, сделай крылья, помолись и улетай.

 ВОЗДУХ.

 _Добродетель_, _Порядок_ и _Религия_,*
 Спешите и ищите другую страну" и т. д.

 Поэма была переработана для издания 1795 года, чтобы соответствовать
изданию 1788 года, вышедшему за семь лет до издания 1795 года. В 1809 году она не была опубликована.

 «*» «Национальная газета» — это орудие партийной злобы и
противодействия великим принципам порядка, добродетели и
религии. «Газ. Соединённых Штатов».




СТАНЗАС[59]

 Памяти двух молодых людей (братьев-близнецов), РОБЕРТА СЕВЬЕРА и
УИЛЬЯМ СЕВЬЕР, убитый дикарями на реке Камберленд в Северной Каролине, когда пытался помочь новому поселенцу, который в тот момент переправлялся через реку со своей многочисленной семьёй.

 В один и тот же час родились два прекрасных юноши,
 Природа с заботой вылепила их из глины:
 В один и тот же час, вырвавшись из границ этого мира,
 Убийственный индейский клык отнял у них жизнь.

 Отчаяние, призывающее к помощи, побуждало каждую благородную грудь;
 С дрожащей рукой они бросались в бурный поток,
 Ради дружбы они встретили объятия смерти,
 Они жили безгрешно, они умерли на пути чести.

 Но ах! Какое искусство может осушить слёзы отца!
 Кто облегчит или развеет его боль!
 Облака заслоняют его солнце, а горе с годами усиливается.
 Природа даровала радости, чтобы снова отнять их.

 Ты, кто придёшь к этим уединённым ручьям,
 Когда настанет время, расскажешь их историю;
 Пусть любящее сердце, которое ценит родную страну,
 Поклоняется их добродетелям и оплакивает их судьбу.


[59] Опубликовано в «Национальной газете» 28 июля 1792 года с примечанием,
объясняющим, что братья были убиты «15 января прошлого года».




ФИЛОСОФУ, ПОДВЕРГШЕМУСЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЯМ[60]


 Когда-то Аристотель, усталый,
Шёл по мощёным улицам Афин,
Не думая ни о чём, кроме себя;
 На него набросилась стая щенков
 С обгоревшими на солнце шкурами,
(Чёрных, рыжих и коричневых),
 которые хватали его за пятки и кусали за одежду,

 пока он не отогнал их посохом.
 Кто-то громко взвизгивал, кто-то выл в отчаянии,
 Кто-то хотел, чтобы мудрец снова залаял:
 Даже маленький Шейлок, казалось, говорил:
«Ответьте нам, сэр, как можно лучше.
Мы, конечно, свора псов,
Но своими челюстями заслужили аплодисменты,
И, сэр, можем напугать таких, как вы».

 Мудрец спокойно взирал на их злобу,
 И лишь остановился, чтобы дать краткий ответ:
 «Послушайте, мои собаки, я не научился скулить,
«И тратить своё дыхание на каждого паршивого щенка;
 «Тем более писать или пачкать мою чистую страницу
«Ответами на щенячью ярость:
 «Итак, к твоей соломе! — я презираю такие состязания:
 «Послушай, (это не лишнее):
 «Для людей у меня есть перо,
 А для собак — трость!»


[60] Впервые опубликовано в «Национальной газете» 29 августа 1792 года под
названием «Старая языческая история». «Адаптировано к современным временам». Переиздано только
в издании 1795 года.




 ГНЕВНОМУ ЗИЛОТУ[61]

[В ответ на различные злобные обвинения]


 Если я превратил религию в развлечение,
 то почему бы не вызвать меня в суд епископа?
 Пусть каждая страница будет честной по отношению к миру,
 И докажите свою правоту всем, что я сказал и написал:
 Что, если это сердце не сковывают узкие понятия?,
 Его чистая добрая воля распространяется на все человечество.:
 Предположим, я не попрошу ничего с вашего пиршества,
 И не езжу в рай за своим приходским священником,
 Потому что у меня не воскресное лицо Шейлока
 Должен ли я из-за этого быть покрыт позором?
 Настало время — боюсь, что оно уже наступило, —
Когда святая ярость поднимет свой взор,
Вокруг какого-нибудь бедняги, встретившегося с нарисованными дьяволами,
 И хуже, чем на Смитфилде, вспыхнет на каждой улице;
 Но здравые законы предотвращают такие ужасные сцены,
Больше не нужно бояться дьяконов и деканов,
 В этом новом мире мы поём наш радостный псалом
 О том, что даже епископ — безобидная тварь!


[61] Текст из издания 1795 года. Впервые опубликовано в _National
Gazette_ 26 сентября 1792 года со следующим предисловием: «В книге мистера Рассела утверждается, что (Бостон) «Колумбийский вестник» от 12 сентября (и перепечатано в «Газете Соединённых Штатов» мистера Фенно в прошлую субботу)
утверждает, что «духовенство этой страны постоянно очерняют, а _религию_ высмеивают в «Национальной газете». Автора этого утверждения просят привести один или несколько отрывков из
«Национальная газета» в поддержку его обвинения, в противном случае мы заключим, что это
всего лишь _грязная попытка помешать распространению «Национальной газеты»
в восточных штатах_: — Но далее, — здесь следует стихотворение. Не
напечатано в издании 1809 года.




 ПИРАМИДА ПЯТНАДЦАТИ АМЕРИКАНСКИХ ШТАТОВ[62]

 *
 * *
 * * *
 * * * *
 * * * * *

 Барбара, Пирамиды, чудеса Мемфиса[a]
 О, как плохо, что мраморная статуя сделана руками рабов!
 Теперь, когда Атланты освободились от оков,
 Статуя Фарона стала ещё прекраснее:
 Ведь Колумбовы статуи, возведённые в честь Колумба,
 Обыкновенные люди не осмеливаются брать в руки материю;
 Великодушные же сотрясают небеса и скалы;
 То, что побеждает, они берут из высокой хижины Юпитера;
 Отважная же когорта звёзд _Из многих — одно_
 Тяжёлые пирамиды возносят к звёздам.
 Итак, время — это пища, хотя и самая твёрдая.
 Камни грызи, там у тебя нет прав:
 Пока на полюсе горят привычные костры,
 Сияющие звёзды сверкают в своих пирамидах!

 [a] Латинские стихи были написаны мистером Джоном Кэри, ранее жившим в Филадельфии. — Примечание Френо._

[ПО МОТИВАМ ПРЕДЫДУЩИХ СТРОК]


 Пусть варварский Мемфис больше не хвастается
 Огромные сооружения, возведённые рабскими руками, —
 народ на атлантическом побережье,
 больше не скованный чужеземными узами,
 возводит более величественные пирамиды,
 чем могла бы возвести египетская тирания.

 Сыны Колумбии, чтобы прославить
 свои подвиги на долгие годы,
 не претендуют на мрамор из каменоломни,
 но, взмывая к звёздным сферам,
 ищут материалы в голубом небе Юпитера
 Выстоять, когда медь и мрамор умрут!

 Прибыв в сияющее воинство,
 Бесстрашные, гордые захватчики крадут
 Бесчисленные драгоценные камни, затерянные в эфире,
 Эти звёзды, чтобы увенчать свой тяжкий труд:
 Они возводят Пирамиду к небесам
 И указывают на вершину звездой.

 О, старое расточительное Время! Хотя ты всё ещё обретаешь
 Власть над медной башней,
 Твои зубы будут тщетно грызть её,
 Обнаружив, что она сильнее их:
 Пока родственные звёзды сияют в эфире,
 Эта Пирамида будет сиять внизу!

 [1792]


[62] Опубликовано в «Национальной газете» 15 декабря 1792 года. Латинские стихи были присланы за несколько недель до этого с просьбой, чтобы кто-нибудь из читателей газеты предоставил перевод. Текст из издания 1809 года.




 О РАЗРУШЕНИИ ФРАНЦУЗСКОЙ МОНАРХИИ[63]


 С головы Бурбонов снята корона,
 Лежит в пыли;
 И, разлученная со всем, что она любила,
 Красота Марии[A] меркнет:

 [A] Мария-Антуанетта, покойная королева Франции. — Примечание Френо._

 Что облегчит ее печальное горе,
 Какая сила вернет ей прежнее состояние
 Когда она пила из моря блаженства,
 Она улыбалась и выглядела такой милой!--
 С болью в сердце и измученным взглядом
 Она смотрит на дворец,[B] возвышающийся высоко,
 Где когда-то прошли её самые светлые дни,
 И народы стояли в диком изумлении,
 Людовик! чтобы увидеть, как ты ешь.

 [B] Тюильри, в пределах видимости которого в то время находилась королевская семья Франции. — 1792. — _Там же._

 Это безвкусное видение, чтобы восстановить
 Пусть судьба отменит свои законы,
 И жестокие деспоты восстанут вновь,
 Чтобы построить новую Бастилию!
 Пусть десять тысяч клинков[C]
 В сверкающей мести начнут
 Косить рабов и рубить головы,
 Принимая сторону монарха? —
 О нет! — небеса отвергают эту надежду;
 Деспоты! они не шлют вам таких вестей —
 Ни Конде, свирепый, ни Фридрих, могучий,
 Ни Екатерина не совершают этого,
 Ни воинственное искусство Бранденбурга:

 [C] Намекает на разглагольствования мистера Эдмунда Бёрка на эту тему. — _Там же._
 Поэт здесь ссылается на хорошо известный отрывок из Бёрка
 "Размышления о революции во Франции_", опубликованный в октябре
 1790 года, в котором после описания королевы Франции такой, какой он ее видел
 в 1774 году, и "преклонения ниц", с которым ее народ
 заплатив ей в то время, он останавливается на контрасте с
 1789 годом: "О, какая революция! и какое сердце должно быть у меня,
 чтобы без эмоций созерцать этот взлет и это падение!
 Я и не мечтал, когда она добавила к титулам, выражающим восторженную, отстранённую, почтительную любовь, титулы, выражающие почтение, что ей когда-нибудь придётся носить в своей груди острое противоядие от позора; я и не мечтал, что доживу до того дня, когда на неё обрушатся такие несчастья в стране доблестных мужчин, в стране благородных людей и кавалеров. Я думал, что десять тысяч мечей должны были выпрыгнуть из ножен, чтобы отомстить даже за взгляд, который мог её оскорбить.
 ее с оскорблением. Но эпоха рыцарства прошла. Эпоха
 софистов, экономистов и калькуляторов преуспела; и
 слава Европы угасла навсегда ".

 Ни он,[Д], что однажды, с огнем и мечом,
 Это западный мир тревога, что:
 На протяжении всей нашей стране, чьи загремели громы бы,
 Легионы чей вокруг нас Роем бы--
 И снова его деспотичная рука вторгается
 В расу[E], которая осмелилась быть свободной:
 Его мирмидоны с убийственными клинками
 Согласны в одном:--
 Злая судьба сопутствует каждому плану,
 Который стремится затмить свет разума:
 И, возвышаясь с гигантской мощью
 Я вижу, как во имя добродетели объединяются
 Миры под Деревом Свободы!

 [D] Георг III. -- примечание Френо._

 [E] Французские республиканцы.--_Ib._

 Доблесть, наконец, ведомая Судьбой,
 Права Человека восстанавливаются;
 И Галлия, теперь освобожденная от рабства,
 Ее восходящее солнце обожает:
 На равном праве, её ткань, сотканная,
 Бушует в праздном гневе,
 Больше не дышит в галльской земле
 Ни монарх, ни раб!
 На расстоянии, вдали,
 От всего, чем он владел, и от всего, что он любил,
 Смотри! — он повернулся спиной к пламени Свободы,
 В чужих краях эмигрант скитается,
 Или находит себе раннюю могилу!

 Запишитесь на них - и закройте immur'd,
 Найден доблестный вождь [F],
 Которого когда-то восхищенные толпы обожали,
 Благодаря любой всемирно известной,
 Здесь, смелый с оружием в руках и твердый сердцем,
 Он помог'д добиться нашего дела,
 Но не смог со стороны тирана,
 Но, повернись, чтобы принять его законы!--
 Ах! если бы ты остался в прекрасной Оверни[G]
 и познал истину от Пейна;
 там, счастливый, почитаемый и удалившийся от дел,
 оба полушария всё ещё восхищались бы тобой,
 всё ещё осыпали бы тебя аплодисментами.

 [F] Лафайет; в то время находился в прусской тюрьме Шпандау.-- Записка Френо._

 [G] Провинция во Франции, где находилось родовое поместье маркиза.--_Там же._

 Смотрите! обречённые скакать на изнурённых конях,
 Грубые венгры бегут;
 Брауншвейг, с угасающей отвагой, ведёт
 Скудную семью Смерти:
 В мрачных группах, над толпами мёртвых,
 Они оплакивают своё безумие,
Ничьей дружеской руки, что дала бы им хлеба,
 Ни своего Тионвиля!
 Галлия, разъярённая их отступлением,
 Швыряет в их головы пламя огня.
 Сколько же вояк из вонючего отряда Фредерика

 Умирая, попрощались с миром,
 Их плоть была брошена собакам!
 Спасшиеся от смерти, изувеченные
 Разрозненные отряды отступают:
 Там, на равнинах Силезии,
 Деспот[H] занимает своё место;
 Я вижу, как они идут
 С тяжёлыми новостями,
 Там, где лениво текут воды Одера,
 Или скользит стремительная Мозель;
 Там, где Рейн совершает своё путешествие
 Через болотистые земли и разрушенные рощи,
 Или там, где обширное наводнение в Дунае
 (Так часто окрашенное австрийской кровью)
 Пенится осенней зыбью.

 [H] Монарх Пруссии. - примечание Френо._

 Но не принесут ли они какую-нибудь весть
 О священном пламени Свободы,
 И не услышат ли стонущие миллионы
 Длинное заброшенное имя?--
 На протяжении прошедших веков их дух был сломлен,
 Я вижу, как они отвергают старые законы,
 Возмущенные, сбрасывают австрийское ярмо,
 И обрезают Орлиные [I] когти:
 От берега к берегу, от моря к морю
 Они объединяются, чтобы освободить несчастных,
 И, изгоняя из рабского двора
 Каждого титулованного раба - они помогают поддерживать
 Дело демократии!

 [I] Германский имперский штандарт.--_Там же._

 О Франция! Мир в долгу перед тобой,
 И этот долг они никогда не смогут выплатить:
 Ты даёшь им знать о правах человека,
 И зажигаешь День разума!
 Колумбия, в твоей дружбе благословенной,
 Ваши доблестные деяния будут воспеты —
 На той же земле, где покоятся наши судьбы,
Они должны процветать или потерпеть крах:
 Но если все рабы Европы объединятся
 Против такого благородного дела, как ваше,
 И Азия поможет такому низкому союзу —
 Поражение посрамит все их цели,
 И свобода восторжествует!

 Филадельфия, 19 декабря 1792 года.


[63] Впервые опубликовано в «Национальной газете» 19 декабря 1792 года под
заголовком «Нынешний взгляд на Францию и её объединённых врагов» и
воспроизведено в изданиях 1795 и 1809 годов. Текст из предыдущего
издания.




О ФРАНЦУЗСКИХ РЕСПУБЛИКАНЦАХ[64]


 Эти доблестные люди, которых некоторые так сильно презирают,
 не появились, как грибы, за одну ночь:
 благодаря им Франция снова восстанет,
 и каждый француз узнает своё исконное право.
 Американец! когда дело касается твоей страны
 Ты шёл вперёд и не дрогнул перед пастью английского льва,
Разгромил гессенских рабов и заставил их хозяев отступить.
Скажи, разве ты не был республиканцем до конца?

 Теперь, когда ты навсегда изгнан, будь принцем и королём,
 Отдавая дань уважения народам и законам:
 И пусть язык не пробуждает в моей памяти
 Слово, которое могло бы напомнить об адской шайке,
 Монарх! — отныне я вычёркиваю это слово из своей книги,
 Монархи и рабы слишком долго позорили эту эпоху;
 Но ты, республиканец, от которого некоторые отрекаются,
 Спасёшь мир и проклянешь славу тирана.

 Друзья республик, переплывите Атлантический океан,
 Увидьте королевское великолепие, поверженное в прах:
 Безнадёжно и навеки спит династия Бурбонов.
 Многоопытные мастера в деле убийства!
 С патриотической заботой, выражающей волю нации,
 республиканцы докажут, что вся Европа благословляет их,
 свергнут каждого напыщенного аристократа с его высоты
 и прогонят всех современных Тарквиниев с трона.


[64] Я нашёл это только в версии 1795 года.




НА ПОРТРЕТАХ

Людовика и Антуанетты в зале Сената[65]


 Франция больше не поддерживает королевскую чету,
 которая требует от нации любви и заботы:
 их славная династия больше не владеет дворцом,--
 Пока Луи тревожится, Антонетта ругает его;
 Печальные жертвы глупости, горькая забава судьбы,
 Они занимают своё место среди «простых людей»,
 Обречённые скитаться по миру, в печальном обратном порядке,
 Возможно, без крова и дома!

 Чтобы выразить наше сочувствие их недолгому правлению,
 Что нам делать или как выразить нашу боль?
 Поскольку для их личностей не нашлось никакого утешения,
 Но жестокая толпа повергла их на землю,
 Чтобы показать, как сильно мы сожалеем об их падении,
 Мы повесили их портреты в нашем Сенатском зале!


[65] Опубликовано 22 декабря 1792 года в «Национальной газете» и переиздано
только в издании 1795 года. «Эти большие и элегантно оформленные _картины_
[Король и королева Франции] прибыли в Филадельфию на корабле
«Королева Франции» в качестве подарков от короля. Они были размещены в
большом зале заседаний сената на юго-восточном углу Шестой улицы
и Честнат-стрит — оттуда они отправились в Вашингтон и были сожжены,
как я полагаю, британцами под командованием генерала Росса. — «Анналы Уотсона» о
Филадельфии._




РЕСПУБЛИКАНЦУ

С «Правами человека» мистера Пейна[66]


 Таким образом, вкратце обрисовав священные «Права человека»,
как они противоречат королевскому плану!
 Что жаждет для себя исключительной чести,
Где одни рождаются господами, а миллионы — рабами.
 С каким презрением должен смотреть каждый
 На эту жалкую, детскую безделушку, называемую короной,
 На позолоченную приманку, которая заманивает толпу, чтобы она пришла,
 Склонила голову и встретила рабскую судьбу;
 Источник половины страданий, которые терпят мужчины,
 Шарлатан, который убивает их, хотя, кажется, излечивает.
 Пробужденный разумом своего мужественного пажа,
 Пейн снова привлечет слушающий мир.:
 Из источника Разума он проводит смелую реформу,
 Возвышая человечество, он низвергает королей,
 Которые, источник раздора, покровители всего неправильного,
 Слишком долго питались кровью и убийствами:
 Скрытые от мира и обученные быть низкими,
 Проклятые, обречённые, погубившие наш род,
 Их задачей было, этих скучных интриганов,
 Сковывать существ, которых они едва знали,
 Кто превратил этот мир в обитель рабов,
 И воздвиг свои троны на системах, созданных подлецами, —
 Приближаются светлые годы, чтобы свершить их окончательное падение,
 И приблизить тот период, который сокрушит их всех.
 Кто читал и просматривал исторические страницы,
 Но пылал от гнева при каждой строчке,
 Видя, как они попирают права людей,
 Свобода ограничена, и закон природы отменен.
 Люди, приравненные к животным, изгнаны монархами.,
 И заставили молодых дураков или безумцев повиноваться.:
 Теперь загнанный в войны, а теперь угнетенный дома,
 Вынужденный толпами бродить по далеким морям,
 Из краев Индии награбленный приз, который нужно привезти
 Чтобы порадовать шлюшку или насытить короля.
 Колумбия, здравствуй! бессмертным будет твое правление:
 Без короля мы возделываем улыбающуюся равнину;
 Без короля мы бороздим бескрайние моря,
 И совершаем перевозки по всему земному шару, через каждый градус;
 Каждый чужой климат, который почитает наш флаг honour'd,
 Который не просит монарха поддерживать Звезды:
 Без короля законы сохраняют свою силу,
 В то время как честь велит каждому благородному сердцу повиноваться.
 Пусть нашей задачей будет сдерживать амбиции,
 И пусть этот великий урок научит нас тому, что короли тщеславны.
 Что враждующие царства спешат к неминуемой гибели,
 Что короли существуют за счёт войн, а войны — это пустое:
 Так и наша нация, созданная по плану Добродетели,
 Останется хранительницей прав человека,
 Огромной республикой, известной во всех уголках мира,
 Без короля, до конца времён.


[66] Текст из издания 1795 года.




ОДА СВОБОДЕ[67]


 Ты, Свобода! небесный свет
 Так долго скрываемый от галльских земель,
 Богиня, в древние дни обожаемая
 Отрядами завоевателей Галлии:
 Ты, Свобода! которого дикие короли
 Поместили среди запретных вещей,
 Хотя все еще не хотят, чтобы человек был свободен,
 Тайно, они склоняются перед Свободой —
О, внемли моим словам,
 Благословенный предмет страха каждого тирана,
 Пока я вспоминаю о современности,
 О лирической музе древней Галлии.

 Прежде чем мой послушный голос подчинится
 Переживаниям сердца,
 Богиня предстаёт передо мной
 В храме, возведённом в древние времена,
 Достойном предмета искусства музы.
 Теперь я озираю мир,
 С болью взирая на его руины:
 Этот храм, когда-то воздвигнутый во славу Свободы,
 Фермопилы! на твоём знаменитом перешейке —
 я вижу, как он превратился в прах,
 И рабские цепи — его судьба!

 В тех прекрасных краях, где царила Свобода,
 Две тысячи лет унижают греческое имя,
 Я вижу, что они всё ещё в рабстве, в цепях,
 Но Франция из Рима и Афин подхватила пламя,
 И теперь они возводят храм на небесах,
 Где народы, связанные узами мира,
 С оливковыми ветвями будут восхвалять
 Доблестного Галла, положившего конец всем раздорам.

 Перед этим прекрасным и высоким Пантеоном,
 Падают груды мрачных веков,
 И свободные люди здесь больше не чтят
 Памятники человеческого позора:
 Перед его крыльцом, у дерева Свободы
 Возвышается шапка Свободы,
 Шапка[A], которую когда-то знала Гельвеция
 (Ужас тиранической команды)
 И на алтаре нашей страны запечатлены
 Черты каждого почетного лица--
 Людей, которые боролись за равные законы,
 Или погибли мучениками за свое дело.

 [A] Который обязан своим происхождением Вильгельму Теллю, знаменитому освободителю
 Швейцарии.-- Примечание Френо._

 Вы, доблестные вожди, выше всяких похвал,
 Вы, брутусы древности!
 Хотя судьба долго стремилась погубить тебя,
 Твои добродетели наконец-то вознаграждены.
 Отложи на время свои небесные пиры
 И соизволь обратить внимание на мою песню;
 Моя лира берёт более высокие ноты
 И соперничает с игрой старого Тиртея;
 Окружающий воздух возвращает звук,
 И разжигает восторг вокруг.

 С тобой начинается возвышенная тема,
 Вечная Природа — высшая сила,
 Которая посеяла свободу в разуме,
 Первое великое право всего человечества:
 Слишком долго самонадеянная глупость осмеливалась
 Скрывать нашу расу от твоего взора;
 Тираны строили свои планы на невежестве,
 И совершали преступления, преступления человека,
 Пусть победа поможет нашему делу
 И разум соизволит диктовать законы;
 И однажды человечество вернёт себе свои права
 И воздаст почести твоему великому имени.

 Но о! какие крики омрачают наши радости,
 Какой диссонанс заглушает пиршество сладкой музыки!
 Какой демон, обречённый на погибель, ведёт
 Ночь, огонь и гром над нашими головами!
 В северных землях, готовых к битве,
 Тысячи диких кланов объединяются.--
 Чтобы отомстить за судьбу неверной Елены,
 Все европейские рабы, полные решимости, идут
 Разрушить прекрасную ткань свободы
 И окутать пламенем нашу современную Трою!

 Вот они — кровожадные банды,
Чья кровь издревле обагряла наши земли,
Которых наши предки гнали и убивали,
 Памятники смерти остаются:
 Венгры, обагрённые человеческой кровью,
 Свирепые саксонцы, которых так часто покоряли
 Древние галлы на галльских равнинах,
 Страшитесь, страшитесь расы, которая ещё осталась:
 Возвращайтесь и ищите свои тёмные обители,
 Свои логова и пещеры в северных лесах,
 И не оставайтесь, чтобы рассказать каждому родственному духу,
 Что тысячи ваших соплеменников погибли.

 Друг[B] из ада, из кровожадного выводка,
 Запятнанный кровью несчастного мужа,
 Объединяется с Дунаем[C] и Шпрее[C],
 Кто вооружается, чтобы сделать французов своей добычей:
 Чтобы усмирить их хозяев и посеять страх,
 Французы, продвигайтесь к своим границам.
 Там выройте Вечную гробницу королей,
 Или судьба Польши постигнет каждого из этих чудовищ,
 Уничтожит миллионы, ваше дело потерпит поражение.
 И ужасная сцена с Исмаэлем[D] повторяется.

 [B] Екатерина II, нынешняя императрица России, свергла своего мужа, Петра III, и лишила его жизни в июле 1762 года, когда он находился в тюрьме. — Примечание Френо._

 [C] Две великие реки Германии; здесь в переносном смысле обозначаются австрийская и прусская державы. — Там же.

 [D] Турецкая крепость Измаил в 1786 году, взятая штурмом русской армией. После взятия крепости в плен было убито более 30 000 человек, мужчин, женщин и детей
 русскими варварами менее чем за три часа. — _Там же._

 Вы, храбрые народы, которых так долго почитали,
 которых Рим во всей своей славе боялся,
 чьи упрямые души ни один тиран не сломил,
 чтобы они склонили шею под ярмо Цезаря, —
 скифы! которых римляне никогда не заковывали в цепи,
 германцы! что осталось непокорённым,
 Ах! взгляните на своих сыновей, презренную расу,
 Объединившуюся с деспотами, к их позору,
 Помогающую презренному делу, которое вы ненавидите,
 И обрушившую на Францию бурю войны.

 Наши смелые попытки потрясли современный Рим,
 Она призывает своих родственных деспотов,
 Из Италии она черпает силы.
 Чтобы растратить их кровь в угоду Тарквинию:
 Сотни вражеских полчищ наступают,
Опустошая границы Франции;
 Среди них, чтобы разжечь пламя войны,
 Я вижу лишь горстку Порсены[E],
 В то время как из земли тысячами восстают
 Сцеволы[F], чтобы уничтожить каждого короля.

 [E] Древний царь Этрурии, принявший сторону Тарквиния в борьбе с
римлянами.--_Примечание Френо._

 [F] Сцевола, который покушался на жизнь Порсены в его собственном лагере,
но потерпел неудачу.--_Там же._

 О Рим! Какую славу ты даруешь
 Тем, кто стремится к твоей древней славе!
 Французы, как римляне, теперь будут блистать.,
 И, подражая им, они претендуют на свои древние почести.
 О Франция, мой родной край, моя дорогая страна,
 А молодежь остается, я вот вам бесплатно,
 Каждый тиран раздавить бы, никому не угрожая деспот рядом
 Угрожать свободе!
 Вам раскрыться бы все человечество,
 Никаких рабов на Земле будет известно
 И да будет благословен человек, объединившийся в дружбе,
 От Тибра до Амазонки!


[67] Филадельфийская газета «Дженерал Эдвертайзер» от 21 мая 1793 года подробно
рассказывает о «республиканском ужине», устроенном Дженет 18 мая, на котором присутствовало около
Присутствовали сотни граждан, в основном «французы, франко-американцы,
офицеры фрегата «Эмбюскад» и т. д.». Из этого отчёта следует:

"После третьего тоста [за Соединённые Штаты] гражданин Дюпонсо прочитал изящную оду, подходящую к случаю и сочинённую гражданином Пишоном, молодым французом с многообещающими способностями, и все зааплодировали. Общество постановило, что гражданину Френо следует
перевести его на английский язык, а оригинал и перевод
должны быть опубликованы. Общество также единогласно проголосовало
что гражданин Пишон должен быть представлен на рассмотрение министра.

Французская версия оды была опубликована в «Рекламодателе» 27 мая;
перевод был напечатан 31 мая. И ода, и перевод были
опубликованы в издании 1795 года, текст которого я воспроизвёл. В 1809 году
оду не переиздавали. Ниже приводится французский текст в том виде, в
котором он был опубликован в «Рекламодателе»:

ОДА СВОБОДЕ.

 Автор — гражданин Пишон, прочитана на званом ужине, устроенном в честь гражданина Жене жителями этого города.

 О ты, чей августовский свет
 Так долго ускользал от наших глаз!
 Ты, некогда первая идолопоклонница
 Из моих непобедимых глаз,
 СВОБОДА, что дикий тиран,
 В тот самый миг, когда он тебя оскорбляет,
 Удостоен тайных клятв;
 К моим порывам приложи ухо,
 Сегодня моя муза пробуждает
 Древнюю борьбу старых французов.

 Прежде чем мой голос подчинится
 В порыве, охватившем мои чувства,
Покажи мне, богиня, благоприятный
 Храм, достойный моих песнопений!
 Мой взор обшарил землю,
 И я едва нахожу основание
 Купола, посвящённого твоему имени,
 Тиран осаждает Фермопилы,
 И под самыми грязными цепями
 Капитолий загромождён.

 Vingt siecles de honte et de chaines
 Мы ступали по этим божественным местам;
 Это мы, римляне и афиняне,
 Воскресим судьбы.
 Французы, станьте нашим примером,
 Чтобы по моему голосу воздвигли храм,
 Где все народы,
 Избавившись от диких страстей,
 Придут с пальмовыми ветвями и дарами.
 Couronner les heros Fran;ais.

 Devant ce Pantheon sublime
 Brisez ces palais infamans
 De nos opprobres et du crime
 Honteux et cruels monumens.
 Au pied de ses nobles portiques
 Plantez ces bonnets Helvetiques
 Devenus la terreur des rois;
 Et sur l'autel de la patrie
 Gravez l'honorable effigie
 Священные мученики за наши права.

 Вы слышите меня, августейшие тени
 Фрасибула и Брута!
 Судьбы, слишком долго несправедливые,
 Наконец-то увенчали ваши добродетели.
 Явитесь, обожаемые тени,
 Придите со своих священных празднеств,
 Чтобы наполнить возвышенными звуками
 Мою лиру, перенесённую
 Соперничающая с песнями Тиртея,
 Своими звуками она потрясает небеса.

 С тебя начинается гимн,
 Владыка верховный, вечный!
 Ты, кто даровал независимость,
 Первую потребность смертного.
 Долгое время невежество и дерзость
 Покрывали твоё величественное лицо,
 Du masque impur de leurs forfaits
 Одна-единственная битва, одна-единственная победа
 Отомстит за наши права и вернёт тебе славу,
 Более яркую, чем когда-либо.

 Но что за крики доносятся с наших празднеств,
 Нарушая величественные песнопения?
 Какой демон несёт на наших головах
 Ночь, гром и огни?
 Увидим ли мы дикие орды,
 Снова наводняющие наши берега,
 Из земель Северного края;
 И чтобы отомстить за другую Елену,
 Вся европейская сила
 Вложила средства в другой Илион.

 Это были те самые банды убийц,
 Чья кровь, пролитая столько раз,
 Моих бесстрашных предков
 До сих пор свидетельствует о подвигах--
 Гордых саксов, кровожадных венгров
 Когда-то рабы моих отцов,
 Бойтесь их храбрых потомков,
 Возвращайтесь в свои тёмные пещеры,
 Или бойтесь предупредить их тени
 О восстании ваших детей:

 Разъярённая Тисифона
 Всё ещё обагрена кровью мужа,
 Вместе с Дунаем и Спреей
 Объединилась и вооружилась против нас
 К этим кровожадным деспотам:
 Французы, летите на свои границы,
 Чтобы вырыть себе вечную могилу;
 Или бойтесь за свою родину,
 И за позор Варшавы,
 И за ужасы Измаила!

 И вы, чьи завоевания
 Рим боялся за свои стены,
 Народы, чьи августейшие головы
 Возмущаясь игом цезарей,
 Скифы с неприступными крепостями,
 Гордые германцы, непобедимые тевтонцы,
 Смотрите, как ваши слёзы текут
 Из подлой и кровавой руки
 На благодетелей земли,
 Разбивая молнии тиранов.

 Так, совершая героические поступки,
 Рим тревожит всех своих соседей
 Видит, как все итальянские народы
 Продают свои руки его Тарквиниям.
 На его границах, окружённых
 Сотней вражеских орд,
 Франция видит двадцать Порсенн,
 Против стольких убийц свободы.
 Наши фаланги тираноубийц
 Сотрут в порошок тысячу Сцевол.

 О Рим! ты умножаешь свою славу
 Народам, созданным для подражания!
 Это мы, французы, одержим победу,
 И она будет нашей.
 О Франция, о моя дорогая родина!
 Если бы я мог весной своей жизни
 Увидеть, как деспоты склоняются перед тобой,
 И как благодаря тебе мир становится свободным
 От Амазонки до Тибра
 N'offre que des peuples amis!




ODE[68]


 Боже, храни права человека!
 Дай нам сердце, чтобы внемлить
 Благословениям, столь дорогим:
 Пусть они распространяются повсюду,
 Где бы ни был человек,
 И приветственным звуком
 Ласкают его слух.

 Давайте согласимся с Францией
 И пожелаем миру быть свободным,
 Пока падут тираны!
 Пусть грубый дикарь примет
 Из их огромного числа хвастаются--
 Всемогущее доверие Свободы
 Смеется над ними всеми!

 Хотя полчища рабов сговариваются
 Погасить огонь прекрасной Галлии,
 Они все равно потерпят неудачу:
 Хотя вокруг нее восстают предатели,
 Объединилась со своими врагами,
 На войну летит каждый патриот,
 И победит.

 Больше нет пламени доблести,
 Преданного имени,
 Наученного обожать.
 Солдаты Свободы
 Не желают преклонять колени,
 Но учат Равенству
 На каждом берегу.

 Мир наконец-то объединится,
 Чтобы помочь твоему великому замыслу,
 Дорогая Свобода!
 На замерзших землях России
 Разгорается благородное пламя:
 На раскаленных песках Африки
 Да будет человек свободен!

 В этом нашем западном мире
 Пусть флаг Свободы развевается
 На всех его берегах!
 Пусть ни один разрушительный порыв
 Не омрачит наш райский уголок,
 Пусть ткань Свободы будет прочной
 До тех пор, пока существует время.

 Если того потребует её дело!--
 Если тираны когда-нибудь возжелают
 Нацелить свой удар,
 Пусть ни один гордый деспот не дрогнет--
 Должен ли он насадить свой стандарт,
 Свобода никогда не захочет
 Ее дубовые сердца!


[68] Эта ода была спета на Гражданском празднике, устроенном Жене в Филадельфии
французами и горожанами 1 июня 1793 года. Дело описано в
подробности в "Авроре" Баха от 4 июня. После трех тостов
артиллерия произвела салют двумя двенадцатифунтовыми пушками по пятнадцать выстрелов в каждой.
Ода Френо была спета после седьмого тоста "с большим эффектом". Что касается
даты написания оды, я не могу найти надежных свидетельств.
Конвей в своей книге о Пейне упоминает, что это стихотворение было исполнено в 1791 году на
ноябрьском фестивале Лондонского революционного общества. Оно было опубликовано в
издании 1795 года, но не было воспроизведено в 1809 году.




ПО СМЕРТИ[69]

 республиканского печатника

[Его партнёром и преемником]


 Как листья Сивиллы, он разлетелся по миру
 Его листовки, приводившие в трепет честолюбивую команду:
 биржевые маклеры падали в обморок, пока читали;
 каждая скрытая схема была выставлена на всеобщее обозрение —
 кто мог распространять такие доктрины
 так долго и не быть пойманным за руку!

 довольствуясь медленными и неопределёнными успехами,
 с сердцем и руками, готовыми
 отправить свои труды на далёкие равнины,
 и холмы за разливом Огайо.
 И, поскольку ему было нечего терять,
 он читал свои новости, как проповеди.

 Теперь смерть, с холодной безжалостной рукой,
 (по чьему велению даже Капетинги пали),
 вытряхнула его песок из жизни,
  и он, теряя сознание, прислонился к стене.
 Потому что он подарил тебе несколько печальных салфеток,
 О Маммона! не хватайся за его типы.

 Что делать в таком случае?--
 Должен ли я, потому что мой партнер терпит неудачу,
 Позовите его бульдогов с охоты
 Чтобы они высунули языки и опустили хвосты--
 Нет, фейт, команда охотников за титулами
 Мы больше не летаем, чем преследуем.


[69] Опубликовано в «Национальной газете» 6 июля 1793 года под заголовком
«Размышления о смерти провинциального печатника». Перепечатано в издании 1795 года, которому и следует текст, и не включено в издание 1809 года.




К ЮБИЛЕЮ[70]

О штурме Бастилии в Париже, 14 июля 1789 г.


 Вожди, преклоняющиеся перед правлением Капета,
 Теперь, в трауре, их сорняки демонстрируют;
 Но мы, презирающие цепи монарха,
 Объединяемся, чтобы отпраздновать День
 Рождения Свободы, которая поставила печать,
 И обратила в прах гордую Бастилию.

 Для богатых и великолепных Галлия венец,
 Этот могущественный день дал такой удар
 Как записываете силы, время будет
 Нет былого возраст имел власть, чтобы сделать:
 Ни один драгоценный камень украл некоторые Брут,
 Но мгновенное крушение постигло все.

 Теперь восстают тираны, чтобы снова заковать
 В королевские цепи освобожденную нацию--
 Тщетная надежда! ибо они, обреченные на смерть,
 Скоро, как и клятвопреступный Людовик, истекут кровью:
 Над каждым королем, над каждой королевой
 Судьба висит мечом и гильотиной.

 "Погрузившись в пучину глубокого отчаяния,
 Франция поворачивается к нам спиной (так говорят предатели)
 Короли, священники и знать теснятся вокруг нее.,
 Они решили захватить предназначенную им добычу.:
 Так Европа клянется (объединив оружие).
 На погибель Польше обречена Франция ".

 И все же те, о ком сейчас думают так низко
 От завоеваний, которые были добыты подло,
 Восстанут от ужасного удара
 И освободить Два Мира, которые все еще скованы цепями.,
 Ограничьте британцев их островом,
 И посадите свободу на каждой земле.

 Вы, сыны этого выродившегося края,
 Спешите, снаряжайте барк, расправляйте паруса;
 Помогите приблизить то золотое время,
 Когда свобода будет править, а монархи падут;
 Всё оставлено Франции — новые силы могут объединиться,
 И помочь сокрушить божественное дело.

 Ах! пока я пишу, дорогая Франция, союзница,
 Я едва сдерживаю своё горячее желание
 Отбросить эти листья Сивиллы
 И полететь к тебе на мачту:
 Развернуть верхний парус для погони
 И помочь сокрушить тиранию!


[70] Напечатано в «Национальной газете» 17 июля 1793 года и переиздано
в издании 1795 года. Опущено в издании 1809 года.




 МЫСЛИ О ЕВРОПЕЙСКОЙ ВОЕННОЙ СИСТЕМЕ[71]

 Х. Салем


 Европейцев можно только похвалить за то,
 что они предпочитают проводить свои дни в сражениях;
 Если бы их войны прекратились, можно было бы предположить,
 что наши печатники взвыли бы от скуки.

 Пусть наши вести о войнах всегда будут оттуда,
 И пусть эта страница не оплачивается за счёт Колумбии!
 Здесь не будет королей, назначенных по воле двора,
 Амбиции или гордыня, ставящие под угрозу жизни людей.

 В таком проявлении вкуса времени —
 Убийство миллионов, их ссоры и преступления,
 Ужасная система разрушения, которую мы наблюдаем,
 История, по-настоящему описывающая человека:

 Существо, которое природа создала для того, чтобы оно было благословенно,
 Окружённое изобилием, но редко находящееся в покое,
 Существо, которое живёт лишь мгновение в череде лет,
 И всё же он тратит свою жизнь на споры и войны;
 Существо, посланное сюда, чтобы творить добро,
 наполняет мир угнетением и горем!

 Но подумайте, мудрецы, (и молитесь, чтобы смириться)
 Какие беды постигли бы человечество, если бы
 войны прекратились и ни одна нация не обеднела,
 Мой сосед, оружейник, остался бы без обеда;
 Сами печатники остались бы без работы,
 А солдаты тысячами голодали бы в тюрьмах.


[71] Опубликовано в изданиях 1795 и 1809 годов, последнее из которых я
использовал.




БРАЧНЫЙ ДИАЛОГ[72]

Смиренно посвящаю моему господину Змею


 Однажды в субботнее утро Сэмпсон сказал Сью:
 "Я думал и думал, что титул подойдёт;
 Поверь мне, дорогая, это слаще сиропа
 Попробовать титул, придуманный в Европе;
 "Ваша светлость" здесь и "ваша светлость" там,
 "Сэр рыцарь", и "ваша светлость", и "его милость мэр"!
 Но здесь мы повсюду вульгарны,
 И жена сапожника едва ли считает тебя выше себя:
 Что это за страна, где мадам и мисс
 Это самое вежливое обращение от каждого простолюдина,
 И я — даже я — всего лишь мистер и сэр!

 Я никогда не мог терпеть ваших дворян,
 Утверждающих, что все рождаются равными, — Я отрицаю это:
 И Барлоу, и Пейн будут проповедовать это напрасно;
 Посмотрите даже на животных, и вы увидите, что это не так.
 Что некоторые предназначены для управления остальными;
 Вон тот пёс из яслей, как гордо он вышагивает!
 Вы можете поклясться, что он благородного происхождения, судя по размеру его внутренностей;
 Ни один щенок благородного происхождения никогда не огрызался на своих врагов,
 Всё, чего он хочет, — это чтобы ему на нос надели стекло:
 И тогда, моя дорогая Сью, между нами,
 Он будет похож на ювелира, чьё имя я забыл.
 Который живет в замке и никогда не платит долгов.

 "Моя дорогая (ответила Сьюзен)"Это сказано в укор.,
 Что ты взбираешься, как медведь, когда садишься в карету.:
 Итак, ваша знать, происходящая от знати древности,
 Ваши графы, и ваши рыцари, и ваши бароны, такие смелые,
 От природы унаследовали такой красивый вид
 Они прирожденные дворяне, на первый взгляд мы можем поклясться:
 Но вы, которые создали, и я, которые пряли,
 Неправильно, что наши головы разбираются в титулах.:
 Более того, вы знаете, что для того, чтобы устроить прекрасное шоу,
 Ваши известные люди с оружием в руках получают пальто;
 Ботинок или туфля подошли бы,
И это, несомненно, доказало бы наше благородство.

 «Неважно (сказал Сэмпсон), что будет куплен экипаж:
 хоть простолюдины и будут болтать, мне всё равно;
 вокруг него будет сиять группа устройств,
 И девизы, и эмблемы - чтобы доказать, что это мое.;
 Фуражка Фэйр Либерти, и Звезда, и Ремешок.;
 Кинжал, который чем-то напоминает Шило.
 Богиня с тыквенным лицом, поддерживающая Прилавок.:
 Все это должно быть там - как люди будут пялиться!
 И сама завидовать тому, что наш титул взлетит на воздух.
 Может улыбнуться девизу "Первый да будет последним".[A]

 [A] Qui primus fuit nunc ultimus. — Девиз на одном из экипажей. — Примечание Френо._


[72] Впервые опубликовано в «Национальной газете» 11 августа 1792 года под названием «Любопытный диалог». В этой самой ранней версии отмечается
что произведение было "вызвано символическими устройствами на определенном
путешествующем автобусе". Текст из издания 1809 года.




На ПАМЯТНОМ[73]

Морское сражение между республиканским фрегатом "Амбускейд"_
Капитан Бомпард и британским королевским фрегатом "Бостон", капитан
Кортни, у берегов Нью-Джерси.--1792 г.


 Решившись на погоню,
 Все французы оказались лицом к лицу
 С «Бостоном» из Галифакса,
 С развевающимися парусами,
 Гордостью флота,
 Не видевшим ни одного судна, но подававшим сигналы;
 С Кортни, командиром, который никогда не боялся
 И не возвращался из боя с «блохой в ухе».

 Пока они тянулись к Крюку,,
 Каждый поклялся своей книгой:
 "Никакие молитвы не замедлят их мести";
 "Они будут грабить и жечь,
 "Они никогда не вернутся
 - Без присмотра капитана Бомпара!
 "Ни один галл не сможет противостоять нам, когда мы пробудимся".
 "Мы утопим господ в потоках наших носов".

 Теперь появился парус.,
 Когда они направились к ней,
 Каждый был увенчан своей фуражкой Свободы;
 Под знаменами Франции они смело продвигались вперед,
 И маленький капер заманил их в ловушку--
 Возможно, было время, когда их нация была храброй,
 Но сейчас их лучшая игра - это жульничать и обманывать.

 Прибыв на место,
 где они намеревались вступить в бой,
 Кортни в гневе послал сообщение:

 «Поскольку война — наш промысел,
 их дерзкая засада

 должна быть потоплена или вынуждена отступить.
 Скажите капитану Бомпарду, если он готов к войне,
 чтобы он продвигался с левого борта и вступил в бой с дерзким тартаном».
 Когда он услышал этот вызов,
 хотя его паруса были спущены,
 его грот-мачты сломаны,
 а половина команды в городе,
 он всё же отправил ответное почтение —
 вызов принят, команда предупреждена.
 Согнув паруса, они поклялись отомстить, и фрегат снялся с якоря.

 "Бостон" в море.,
 Находясь с их подветренной стороны.,
 Из-за наветренной маневрировал напрасно.;
 Пока не наступила ночь,
 Оба пролежали до рассвета,
 Затем встретились на водной равнине,
 Северо-восточный ветер и прекрасный день,
 И сердца французов готовы к битве.

 Итак, они отправились к нему,
 С решительным намерением
 Судьбу дня решать
 Достоинствами пороха;
 (Ни один аргумент громче
 К предмету не применялся)
 Галл сражается с бриттом в битве.,
 Дайте им встать к оружию, и мы посмотрим, чем это закончится.

 Когда француз проплывал мимо,
 «Бостон» дал по нему залп,
 Стеклянные бутылки, складные ножи и старые гвозди,
 Десяток круглых пуль,
 И чёрт знает что ещё,
 Чтобы повредить его мачты и паруса.
 «Бостон» решил, что так будет лучше,
 Чтобы помешать ему преследовать их, если они убегут.

 Француз был очень спокоен,
 (не горячился)
 В мгновение ока он дал бортовой залп;
 Взрыв был таким сильным,
 Что он вывел из строя одну мачту,
 И дал им кое-что из такелажа,
 Кое-что из парусов, чтобы залатать пробоины,
 Кое-что из такелажа, чтобы заменить, и кое-что из парусов, чтобы натянуть.

 Три снасти и больше,
 Их пушки действительно грохотали,
 Пули летели ужасными отрядами;
 Среди потоков дыма,
 Республиканец заговорил,
 И напугал англиканских богов!
 Их фрегат так изувечен, что они больше не защищают его,
 И, когда "Кортни" был подбит - они кричали, чтобы сдаваться!

 "O la! какая грубая ошибка
 "Спровоцировать этот французский гром!
 "Мы думаем, что он имеет дело с дьяволом"--
 Но поскольку нам не нравится
 "Сдаваться и наносить удары",
 "Давайте попробуем добиться успеха пятками:
 "Мы можем спасти королевский фрегат, сбежав",
 "Француз получит нас - всю команду - если мы останемся!"

 Итак, выравниваем реи.,
 На всех кораблях капитана Бомпара
 Пролился град проклятий.
 Получив приказ,
 Они уплыли прочь,
 А француз преследовал их, пока они бежали.
 Но тщетна была его спешка — пока он чинил паруса,
 Он завершил схватку погоней.
 Галль одержал верх в бою, как было объявлено;
 Британец — лучший в гонке!


[73] Опубликовано в _National Gazette_ 17 августа 1793 года. Фрегат
_L'Ambuscade_, на котором гражданин Жене прибыл из Франции в Чарльстон,
куда он прибыл 8 апреля 1792 года, и который вскоре после этого был пришвартован в
Филадельфия доставила немало хлопот федеральному правительству, сделав
американские порты своей базой для операций против английских судов. Она
захватила несколько британских кораблей, в том числе «Грейндж» и «Литтл
Сара». Текст из издания 1809 года.




 ШИЛЛОКУ АП-ШЕНКИНУ[74]

[В ответ на грозные взгляды и угрозы]


 Потому что некоторые тыквенные семечки и клешни омаров,
 Брошенный на стены его сада герцогом Крэбтри,
 Попал в твои жадные пасти,
 (От такой дозы любого честного человека стошнило бы:)

 Потому что ты сожрал несколько обедов из казны,
 Как крысы, которые охотятся в общественном магазине:
 Должны ли вы из-за этого изрыгать свои грубые продукты за границу,
 И блевотина лежит на всем, что проходит мимо вашей двери!

 Племени плута мой стих still fatal найден,
 Как "кингз", так и "коблерс" отдают должное.:
 Какими бы молодцами вы ни были, ваши каблуки могут стучать по земле.,
 И это редкое времяпрепровождение для спортивной команды.

 Зачем все эти намёки на угрозу, мрачные и печальные,
 В чём моё преступление, что Ап-Шенкин так бредит?
 У меня не было денег на секретную службу,
 Чтобы вести двухлетнюю войну с глупцами и плутами.

 Меня оскорбляли при дворе, я был нежеланным гостем у Великого...
 Эту мою страницу не носит ни один представитель благородного происхождения.:
 Клянусь честными йоменами, я полагаюсь на ее судьбу.,
 Доллар Клодхоппера ничем не хуже их.

 Зачем же ты тогда своей негодяйской рукой уничтожаешь
 Упыря, который тратит свои чернила во имя Свободы:
 Который до последнего будет использовать свои стрелы
 Обнародовать права Свободы и охранять ее законы!

 О ты! с таким твёрдым, как кремень, сердцем,
 Так часто, слишком часто, поэт, чтобы упрекать,
 От тех, кто рифмует, ты никогда не получишь одобрения;
 Из-за Крэбтри ты не станешь герцогом.


[74] Вызвано письмами Гамильтона в «Газетт» Фенно, в которых он обвинял
Френо был всего лишь наёмным работником Джефферсона. Опубликовано в издании 1795 года, но исключено из сборника 1809 года.




ЧУМА[75]


 Жаркие, сухие ветры вечно дуют,
 Мёртвые люди идут на кладбища:
 Постоянные катафалки,
 Похоронные стихи;
 О! какие эпидемии — невозможно понять!

 Священники сходят со своих кафедр!--
 Некоторые в припадках жара, а некоторые в приступах простуды
 В дурном расположении духа,
 Они убегают прочь,
 Оставляя нас, несчастных преступников!

 Врачи бредят и спорят,
 Армия бледной Смерти все еще набирает рекрутов--
 Что за ерунда
 Друг с другом!
 Кто-то пишет, кто-то стреляет.

 Яды природы здесь собраны,
Вода, земля и воздух заражены —
О, как жаль,
 Что такой город
 Был построен в таком месте!


[75] Опубликовано в издании 1795 года. В указателе издания 1809 года, текст которого я использовал, оно носит название «Чума: написано во время эпидемии жёлтой лихорадки». Это относится к хорошо известной эпидемии в Филадельфии в конце лета и начале осени 1793 года. 1793.




О БЕГСТВЕ ДОКТОРА САНГРАДО[76]

Из Филадельфии, во времена жёлтой лихорадки, 1793 год


 На гарцующем коне, с мундштуком в зубах,
 Из города, где Санградо летит;
 Камфора и дёготь, куда бы он ни направлялся,
 Презрев заражённые стрелы смерти, —
 В безопасности в атмосфере ароматов,
 Он оставляет нас на нашу же защиту.

 И правильно сделал, что улетел!  Ведь, я думаю,
 В Стигийских мирах все писцы согласны,
 Не было видно ни краснеющего цветка,
 Ни бегущего ручья, ни распускающегося дерева:
 Ни великолепного мяса, ни текучих чаш,
 Улыбнись скудному пиршеству душ:

 Никаких задорных песен, чтобы развеять печаль,
 Никаких балов, которые готовят элизианские красавцы,
 И тот, кто обожрался говяжьих рулетов,
 В луковой шелухе, умрет там с голоду--
 Монархи там малоизвестны,
 А Цезарь носит поношенное пальто.

 Хлои на земле, в воздухе и форме.,
 Чьи глаза уничтожают бедных, лишенных любви существ.,
 Там опускают марселя до макушки,
 Закрепляют стрелы и запускают воздушных змеев:--
 Там, где никогда не был согнут лук Купидона,
 Какой любовник спросит согласия служанки?

 Все это и многое другое Санградо знал,
 (В "Люциане" рассказана эта история)
 Сел на коня, ударил шпорами и улетел,,
 Оставив своих больных волноваться и ругаться;
 Некоторые солдаты, таким образом, чтобы почтить память погибших,
 В день сражения оставили свой пост.


[76] Впервые опубликовано в «Национальной газете» 4 сентября 1793 года под
названием «Полет Орландо». Текст из издания 1809 года.




ЭЛЕГИЯ[77]

На смерть кузнеца


 С нервами Самсона, этот сын кувалды,
 Зарабатывал на жизнь наковальней;
 С мастерством старого Вулкана он мог закалить лезвие;
 И ударял, пока его железо было горячим.

 Он жил кузнечным делом, но никогда не был судим
 Или осуждён по законам страны;
 Но всё же это верно, и нельзя отрицать,
 Что он часто обжигался.

 Он не был родственником сыновьям святого Криспина,
 С последним ему нечего было делать;
 Он не брался за шило, но всё же в своё время
 Сшил много отличных башмаков.

 Он не раздувал угли мятежа, но всё же
 Его меха всегда были наготове;
 И мы признаём (кто бы ни отрицал),
 что у него был один порок, и только один.

 Он не был актёром и не интересовался сценой,
 Не было и зрителей, которые бы его пугали.
 И всё же в его магазине (как в разъярённой толпе)
 Раздавался шипящий голос.

 Хотя ковка[78] была, безусловно, частью его забот,
 В воровстве его никогда не обвиняли;
 И, хотя он постоянно стучал по решёткам,
 Ни одно судно, на котором он плавал, не садилось на мель.

 Увы и ах! Что ещё я могу сказать
 О несчастном сыне Вулкана?--
 Священник и дьякон унесли его,
 И стук его молота затих.


[77] Опубликовано в _National Gazette_ 18 сентября 1793 года. Текст из
издания 1809 года.




 Сильвию[79]

 при его сборах в дорогу


 Может ли любовь к славе вдохновить нежную музу,
 Где тот, кто больше всего копит, получает все похвалы;
 Где алчность и её племя, каждый в своём углу,
 Все накапливают огромные запасы на чёрный день;
 Доказывая таким бесконечным круговоротом труда
 Этот человек был рожден, чтобы пресмыкаться на земле?

 Не ожидайте, что в эти времена грубой славы
 У этого стиха, как и у вашего, будет шанс понравиться:
 Никто не склонен к жалобной элегии,
 Как и к лирической оде - никому нет дела до таких вещей, как эти--
 Золото, только золото, радует этот скупой век,
 Который не чтит никого, кроме жадных существ.

 Не падай духом под гнётом подлых оскорблений
 Жалких умников, тупых подхалимов в песнях,
 Которые, чтобы получить должность, место или хотя бы жалкую улыбку,
 Осаждают двери Мамбрино и толпятся вокруг него,
 Как насекомые, ползущие к утреннему солнцу
 Наслаждаться его пылом - сами им не обладая.

 Все должны аплодировать вашему выбору покинуть сцену
 Где в каждой сцене изобилуют лжецы и дураки;
 Где скромные, достойные, которых не может привлечь ни один покровитель.--
 Но буйная глупость шумно разгуливает по кругу;
 Какой-то узколобый полубог обожает,
 И путь Фортуны раболепным шагом исследует.


[78] «То, что закалка топоров была частью его забот», — _1795 г. изд._

[79] Текст из издания 1809 г. Это было прощальное письмо Френо, написанное
перед отъездом из Филадельфии после закрытия «Национальной газеты».




 БЛАГОСЛОВЕНИЯ МАКА[80]

 — _Opifer per Orbem dicor._
 «В этом Бог, благосклонный к человеку,
 Успокаивает каждое горе и притупляет каждую боль».


 Когда первые люди пришли в этот мир,
 Смирившись с суровыми зимними ветрами,
 Не умея возводить стены или разжигать огонь,
 Они жили в тесных хижинах, страдая от боли, которую не умели лечить.


 Напрасно они вздыхали и, вздыхая, молили о помощи,
 Ни один аптекарь, обученный искусству или науке,
 Не пришёл с целебными травами, чтобы успокоить их горе.

 Жестокие муки, чтобы смягчить, какой-нибудь почтенный мудрец
 Проповедовал терпение мукам, которые не могли слышать;
 Ибо неугомонная тоска все еще обрекает свою жертву
 Стонать всю жизнь и вздыхать из года в год,

 Наконец, с Юпитера и эфирного купола небес
 Ходящий по небу Гермес пришел посмотреть на эти равнины:
 Он посмотрел - и увидел, что сотворили судьба или боги,
 И дал Мак, чтобы облегчить все боли.

 Затем он обратился к сынам скорби со словами:
«Сквозь этот увядший цветок сочится такая живительная роса,
Когда боль отвлекает — выпей это — и утопи во сне
Все беды, посланные природой, чтобы мучить тебя.


Из других миров, по которым ступали другие существа,
Я принёс в эти мрачные края это похищенное растение.
 «Прими дар, достойный бога,
С тех пор как боль, погрузившись в сон, перестала быть болью».


[80] Текст из издания 1809 года.




 Квинтилиан — Лицидасу[81]


 «Пока другие юноши бросают свои книги,
 Или вздыхают, предвкушая часы игр:
 У тебя, Ликидас, нет досуга,,
 Но ты все еще блуждаешь по ученым томам.:--
 Когда лет так мало, ах, почему ты такой серьезный.;
 Почему каждый час раб книг?

 Следовательно, Ликидас, я молю, уйди на покой.:
 Иди со своими товарищами и продолжай играть.--
 Я ценю не его и не восхищаюсь им.
 Тот, кто, любопытствуя, цепляется за все, что я говорю.:
 Парень, который поумнел раньше времени.,
 В расцвете сил он будет щеголем.

 Не задерживайтесь слишком долго в книжном магазине;
 До тех пор, пока не созреет ваш разум,
 Мяч, шарик и волчок

 — это книги, которые должны разделить ваши заботы.  Мальчики, которые наслаждаются весёлым утром жизни,


 Я рад видеть, что они ведут себя как мальчишки. Я ненавижу дерзких, я ненавижу смелых,
Которые, гордясь тем, что им не больше двадцати,
 Ни с кем, кроме мужчин, не общаются,
 И исследуют то, что им не по зубам:
 Как знаменитый критянин, взмывающий ввысь,
 Чтобы расплавить свои восковые крылья и умереть.


[81] Впервые опубликовано, насколько я могу судить, в издании 1795 года. Текст
из издания 1809 года.




ОСТРОВ БЭЙ[82]


 В мелководных ручьях, в лиге от города,
 (Его маленький маяк упал)
 простирается страна, открытая всем взорам,
 видимая всем, но известная немногим.

 Окружённая солёными пустошами,
 природа не создала здесь убежища;
 но те, кто хочет пройти по нему,
 Должен был высадиться на пустынном берегу.

 Там, когда я плыл, чтобы осмотреть местность,
 Я не нашёл цветущих богинь,
 но лишь жёлтых ведьм, призванных доказать,
 что смерть — противоядие любви.

 Десять величественных деревьев украшают остров,
 дом — безумное, шатающееся строение,
 где когда-то доктор занимался своим ремеслом
 На липкой смоле и сгнивших граблях.

 Шесть свиней пасутся на пастбищах
 (Милые свинки из Джорджии)
 Пока хозяйка разливает вино,
 Они могут ловить устриц и открывать моллюсков.

 На его гладкой и чистой поверхности
 Можно увидеть мир в миниатюре;
 Хотя это едва ли путешествие для улитки,
 Мы встречаем горы, холмы и долины.

 Тем, кто охраняет это бурное место,
 Два города смотрят в лицо:
 Там возвышается Йорк,
 А здесь виднеется Каммунипа.

 Нынешний владелец, которому не по себе,
 Не получает топлива от своих деревьев:
 И лодки из Джерси, хоть и умоляли о высадке,
 Все оставляли его по левому борту.

 Какой-нибудь состоятельный человек, уставший от забот,
 Вернулся бы в это заброшенное место:
 То, что задумала природа, пусть завершит искусство,
 И пусть у него будет прекраснейшая загородная резиденция.


[82] Впервые опубликовано, насколько мне удалось выяснить, в издании 1795 года.
 Текст из издания 1809 года.




Джеффри, или Прогресс солдата[83]


 Привлечённый обходительным обращением какого-то капрала,
 Его алым мундиром и плутоватым лицом,
 Половиной Джо на барабане,
 Угощением в таверне и расчётом,
 Смотрите, вон тот простой парень отправлен
 К рабству самого низкого рода.

 Имея только умение управлять плугом
 Теперь он должен обращаться с мушкетом;
 Должен крутить его туда и сюда,
 То на земле, то в воздухе:
 Каждое его движение подчинено какому-то правилу
 практики, которой учат в школе Фредерика, [A]
 Должно быть направлено - совершенно верно--
 Или он будет избит до синяков.

 [A] Прусское ручное упражнение. — Примечание Френо._

 Сержант, поднявшийся с чистки обуви,
 Теперь может издеваться над этим деревенским парнем:
 На скудном пайке, отощавший и исхудавший,
 Он обращается с ним как с простой машиной,
 Направляет его взгляд, направляет его шаг,
 И приводит его в приличную форму.,
 Из-за привычек аукварда освобождает клоуна,
 Поднимает его голову - или сбивает с ног.

 В прошлую пятницу неделя была зеленой от батареек.
 Сержант пришел с этой машиной--
 Одно движение ружья промахнулось--
 Учитель ударил его кулаком:
 Я видел, как он поднял свою трость из орехового дерева,
 Я слышал, как бедняга Джеффри жаловался на боль в голове!--
 И всё же он вынужден терпеть это и даже больше;
 И так продолжается из года в год,
 'пока, отчаявшись от такого груза,
 Он не пьёт — и не умирает!


[83] Впервые опубликовано в издании 1795 года. Текст из издания 1809 года.




К ШИЛОКУ АПП-ШЕНКИНУ[84]


 В неглубоких пещерах, где вокруг развешаны раковины с пронзительными голосами,
 И тыквенные скорлупки, отвечающие на всё, что они слышат,
 Бард по имени Шилок улавливает каждый звук,
 Управляет их тоном, навострив своё длинное ухо:
 Окунает свинцовое перо в гнилые чернила
 И записывает то, что сказал учёный Помпозо.

 Бард, слагающий длинные оды! Чья бесчестная лапа
 Никогда не касалась руля, покрытого отвратительной смолой!
 Ты знал, что лучше заниматься юриспруденцией,
 Скулить в церкви или визжать в суде:
 У тебя не было души, чтобы противостоять зимнему ветру,
 Сражайся с бурей или взбирайся на шатающуюся мачту.

 Тогда почему ты так разгневан, бард с узким кругозором,
 Если колеблющаяся Фортуна велела мне искать солёную воду:
 Я не пил нектар из твоей свинцовой чаши,
 И не украл ни строчки из твоих стихов:
 Когда я это сделаю, тогда опубликуй из своих пещер,
 Что тот, кто грабит нищего, — худший из негодяев!


[84] Насколько я могу судить, это стихотворение уникально в издании 1795 года.




ПИСАТЕЛЮ ПАНЕГИРИКОВ[85]

В связи с некоторыми хвалебными стихами по случаю избрания
главного констебля


 Послушай совета друга, который редко даёт советы,
 Будь осторожен с похвалами, пока не заслужишь их по праву:
 Один мудрый древний человек завещал эту истину:
«Заслуги определяются только смертью».

 Панегирик, мне жаль, что я вижу, как ты занимаешься...
 Старый Нерон поначалу был Титом или Траяном:
 Индейцы Сиама поклоняются бревну,
А в Египте, говорят, поклонялись собаке.[A]

 [А] Анубис. — Одно из божеств-покровителей древнего
 Египта. — Примечание Френо._

 Если вы будете бросать свои драгоценности свиньям,
 Неудивительно, что они разорвут вас на части, когда будут обедать.
 Пожалуйста, оставьте щенкам возможность оплакивать их потерю.
 И глупцам, чтобы почтить день их рождения.

 Тот, кто найдёт путь к повышению,
 Должен смотреть на человечество глазами голландца;
 Из самых низменных побуждений трусам следует кричать, что они храбры,
 И смеяться в рукав, когда он льстит подлецу.


[85] Я не могу найти более ранних упоминаний об этом стихотворении, чем в издании 1795 года.
 Текст из издания 1809 года.




ЛЕСНАЯ КРАСОТА[86]

[Картина из реальности]


 Когда Джек Стро впервые ощущает огонь любви,
 он расчёсывает волосы и прикалывает шляпу булавками,
 смотрит на своё отражение в ручье с нежной улыбкой,
 Он сбривает щетину с верхней губы,
 Моет мылом и песком своё простое лицо,
 (Потрескавшееся от совместного воздействия солнца и дождя).
 Бриджи из овчины украшают его бёдра,
 Затем он надевает на спину домотканое пальто,
 На широкую грудь накидывает синюю куртку,
 И пришивает к каждой туфле просторный задник.
 Итак, всё готово, и любящий юноша
 Вырубает в своих сосновых рощах могучие тростинки;
 В мыслях о красавце, диком на вид,
 Вздыхает, и из его могучей груди вырывается вздох;
 Табак — подарок для его возлюбленной,
 Этим он восхищается, и это больше всего радует ее.--
 Сделка заключена, - мало кого волнует, что волнует его душу.
 Как сохранить или как передать свою любовь.;
 Рядом с ним растет сосновый лес.,
 Оттуда он вырубает для своей хижины тонкий каркас.
 С искусством (не скопированным с правил Палладио)
 Молоток и топор, его единственные инструменты.,
 Наученный природой, он строит хижину на скорую руку.
 В безопасности в лесу, укрывшись от бурь;
 там лето проходит, а зима наступает,
 и король Британии не завидует своему более высокому дому.


[86] Из издания 1809 года.  Впервые опубликовано, насколько я могу судить, в 1795 году.




ПОСЛАНИЕ[87]

 Студенту, изучающему мертвые языки


 Я жалею того, кто, потратив немало средств,
 Изучал звуки, а не смысл:

 Он, гордящийся тем, что постиг какую-то древнюю тарабарщину,
 Еврейскую, греческую или латинскую,
 Поглощает шелуху, а зерно оставляет.

 Гомер писал и читал на своем родном языке,
 А не тратил жизнь на изучение мертвых:
 Зачем же тогда не изучать свой родной язык,
 в котором весь древний смысл (который стоит перечитать)
 сияет в переводе, свежий и новый?

 Тот лучше планирует, кто обращает внимание на дела, а не на слова,
 и посвящает свои учебные часы активным целям.
 Кто исследует искусство в каждом тайном лабиринте,
 Изобретает, придумывает, и скрытые запасы природы
 Из зеркал, отражающих их истинный объект,
 Представляют человеку, чей взор затуманен,
 Что смутно встречает свет и едва ли парит:

 Его сильный, обширный разум
 Не скован оковами
 Латинских знаний и языческого греческого.
 Наука идёт своим путём,
 Преследует разгорающийся луч,
 Пока не взойдёт над ним утро разума!


[87] Насколько я могу судить, это единственное стихотворение в издании 1795 года.




 К шумному политику[88]


 С тех пор, как «Книга Шейлока» обошла здесь все круги,
 Сколько благословений ниспослано нашей стране!
 Киты на наших берегах сели на мель,
 В наших реках водятся осетры;
 Нет, корабли плывут по Делавэру,
 Это что-то новенькое!
 Пшеницу посеяли, урожай собрали,
 И Шейлок вёл странные диалоги со Сью.

 Теперь на каретах красуются геральдические гербы
 Тех, у кого раньше едва ли был герб:
 Теперь вместо домотканых одежд носят шёлковые,
 И, сэр, это правда (между нами)
 Что некоторые стали невероятно толстыми,
 А были невероятно худыми!


[88] Насколько я могу судить, это единственное упоминание в издании 1795 года.




 ПРОПОВЕДЬ ПОСТНИКА[89]

На похоронах деиста


 Несколько коротких лет, самое большее, ограничат нашу жизнь;
 («Жалкие и малочисленные», — сказал древнееврейский патриарх)
 Живите, пока можете, веселитесь, пока можете;
 Слишком скоро мы должны будем расплатиться с Природой.

 Когда Природа отказывает, человека больше не существует,
 И смерть — не более чем пустое название,
 Отвратительное порождение спеси в какой-нибудь мрачный час;--
 Тиран труса и мечта негодяя.

 Вы спрашиваете меня, куда делись те многочисленные полчища,
 что когда-то существовали на этом изменчивом шаре?
 Если что-то и остаётся, когда смертный человек умирает,[A]
 то там, где они были до своего рождения, они и находятся.

 [A] Queris quo loco jaceant omnes mortui?
 ------------ Ubi non nata jacent.
 _Сенека, «Трагедии», примечание Френо._

 Не ищи рая! Он не для тебя,
 Где высоко в небесах благоухают его нежнейшие цветы,
 И даже там, где, скользя по персидскому морю,
 Твои волны, Евфрат, текут по саду,

 Что это за смерть, о бездумные плакальщики, скажите?
 Смерть — это не что иное, как непрекращающиеся перемены:
 Возникают новые формы, в то время как другие формы разрушаются,
 И всё же жизнь есть во всём творении.

 Возвышающиеся Альпы, надменные Апеннины,
 Анды, окутанные вечными снегами,
 Аппалачи и Арарат
 Рано или поздно должны прийти в упадок.

 Холмы превращаются в равнины, а человек возвращается в прах;
 Этот прах поддерживает рептилию или цветок;
 Каждый изменчивый атом, взращённый кем-то другим,
 Принимает новую форму, чтобы погибнуть через час.

 Когда природа велит тебе удалиться из мира,
 С радостью покидаю я твой кров, сытый гость,
В благословенном сне (о чём так мечтает наш Дуллман)
 Существуя всегда — всегда быть благословенным.

 Как насекомые, занятые в летний день,
 Мы трудимся и ссоримся, чтобы усилить нашу боль:
 Наконец-то наступает ночь, и, устав от битвы,
 Все снова погружаются в пыль и тишину!

 Под моей рукой бесчисленные толпы отступают,
 Веками угнетаемые холодным дерном!
 Миллионы пали — и миллионы должны погибнуть,
 Обречённые беспристрастной Силой на вечный покой.

 Напрасно Он украсил звёздами эти сверкающие небеса,
 И вознёс разум в светлые небесные выси,
 И доставил так далеко к твоим восхищённым глазамМимолётное видение славы, которая больше не засияет!

 Что здесь такого, что человек должен желать нести
 бремя лет? — такую ярость, доводящую до безумия;
 изнуряющую, истощающую, горестную и вечно мучительную заботу,
 мучительную боль и безысходную нищету?

 Что здесь есть, кроме могил и памятников —
 тиранов, которые сеяли страдания на каждом берегу?
 Беспощадные войны, бич невинности;
 Лихорадки и чумы со всеми их пагубными последствиями?

 До того, как мы назвали этот враждующий мир своим домом,
 Мы сладко спали в безмятежных обителях:
 Но когда госпожа Природа превратила этот мир в нашу погибель,
 Тогда-то и пришли наши беды — и тогда мы заплакали!

 Хоть мы и смирились, пали духом или были расстроены,
но, вернувшись на мирную землю,
 мы упокоимся вместе с героями, королями и завоевателями;
 будем спать так же сладко и, без сомнения, крепко.

 Мы больше не надеемся увидеть рассвет
 Или выгляни из распахнутого окна, чтобы услышать
 (Предвестницу алого утра)
 Раннюю трель бодрствующего соловья!

 Там забвение расправляет свои вороньи крылья:
 Скоро мы отправимся туда, где все мёртвые,
 Пройдём по унылой тропе, исследуем мрачную дорогу
 В ту тёмную страну, где я не вижу рассвета.

 Тогда зачем эти рыдания, эти бесполезные потоки горя,
 Что тщетно льются по ушедшим мёртвым?
 Если они обречены скитаться по берегам внизу,
 Что для них эти потоки горя, которые ты проливаешь?

 Поскольку небеса в восторге проводят их часы,
 Если бы пустые вздохи или стоны могли достичь их там,
 Эти похоронные вопли омрачат их райское блаженство,
Сделают их несчастными и вновь заставят их тревожиться.

 Радости вина, бессмертные, как моя тема,
 Зовут стремящуюся душу в дни веселья.
 Жизнь, лишённая этого, кажется мне наказанием.
 Гренландская зима, лишённая тепла и света.

 Ах! Не завидуйте, мудрые, слишком точные,
 Капле с весёлого дерева жизни, которая убивает наши печали.
 Сам Ной, осторожный и мудрый,
 Посадил виноградник, и лозы выросли.

 (Он был человеком общительным) — он давил виноград,
 И пил сок, не заботясь о своих заботах:
 Печаль он изгнал из своего места упокоения,
 И вздохи, и могильщики не имели там права находиться.

 Такое блаженство да будет нам во всех переменах:
 Весёлое лицо говорит о пылающем сердце;
 Если рай — это радость, то вино сродни раю.
 С тех пор, как вино на земле может даровать небесные радости.

 Мы все — лишь светлячки, сияющие мгновение!--
 Я, как и все остальные, бегу по кругу,
 И горе скажет, когда я испускаю этот вздох,
 Что его бокал пуст, а проповедь окончена!


[89] Френо, по-видимому, намеренно создал это стихотворение для своего издания 1795 года из фрагментов своих отвергнутых поэм «Дом ночи» и «Похороны на Ямайке». Оно составлено следующим образом: «Похороны на Ямайке» строфы 44-46; «Дом ночи» 73, 132-134, 139; «Ямайка»
Похороны_ 47; _Дом Ночи_ 76, 77; оригинальная строфа; _Дом Ночи
Ночь_ 48, 34, 116, 30, 43; _Похороны на Ямайке_ 34, 35, 40, 48-51. Многие из этих строф сильно изменены. Текст из издания 1809 года.




О ЗАКОНОДАТЕЛЬНОМ АКТЕ[90]

Запрет на употребление спиртных напитков заключёнными в некоторых тюрьмах
Соединённых Штатов


 Дайте несчастным крепкий напиток,
 (Сказал сын Давида), но мы, более мудрые,
 С сидром из бочонка, грубым,
 Пивом из патоки и прочей дрянью,
 Продлеваем страдания заключённых.

 "Изо дня в день заперты в тюрьме"
 (Мне кажется, я слышу, как Должник говорит)
 «Жертвы общественного гнева и личной злобы,
 "Всё, что нам было нужно, чтобы поднять настроение,
 "— это искрящееся вино, наполнявшее чашу,
 "Оно прогоняло заботы и сдерживало вздохи,
 "Изгоняло печаль из каждого сердца, дарило радость каждому глазу.

 "И разве вы не оставите нам это единственное утешение,
 "Вы, люди, создающие законы для общества?
 "В разлуке с детьми, друзьями и жёнами,
 "Как тяжко тянутся минуты:
 "Что утешает нас в нашей жизни,
  "Если вы отказываетесь от этого напитка для души?
 "'Это то, что убивает скучный час,
 "Лишает несчастья власти над судьбой.
 "'Это то, что придаёт крылья стрелке часов,
 «Дарует нищему всю королевскую гордость,
Проливает свет радости в нашу мрачную темницу
И велит нам презирать ярость маленького тирана.

 «Те, кто не скован, пьют, что хотят, —
Кто дал право ограничивать людей в тюрьме?»
 «Из-за того, что нас сюда привело несчастье,
Должны ли мы за это быть облиты «столовым пивом»?
 Или, вместо него, элем Адама?
 Пощадите — пощадите! придумайте какой-нибудь другой план;
 «Вино — самый дорогой, самый лучший друг человека.
Те, кто вышел из тюрьмы, могут проводить время так, как им нравится.
Мы, те, кто в тюрьме, должны проводить время так, как можем».


[90] Уникально для издания 1795 года.




ПОСВЯЩАЕТСЯ[91]

Политическому рачку, или Мухе на колесе


 Человек, преследующий слона,
 За поимку которого назначена высокая цена,
 Во время погони не обращает внимания на лающую свору,
 Или на мелкую дичь вроде крыс и мышей.

 На океанских просторах, где преследуют королевский флаг
 Не останавливайтесь, чтобы захватить капер;
 Тот, кто хочет схватить коня, пренебрегает клячей;
 Охотник на белок не убивает оленя.

 Змея! Твой яд всегда брызжет впустую--
 Ни одна капля не пристанет к чести--
 К суду! Вернись к тирании Британии,
 Оправдай её короля и осуди её пэров.

 Некоторые коварные плуты, что щеголяют в придворных нарядах,
 Могут через вас распространять гнусные оскорбления,
 Но те, кто не опирается на казну, презирают
 Ваше продажное перо — ваше язвительное сердце.


[91] Единственный след, который я могу найти от этого стихотворения, — в издании 1795 года.  Из
последней строфы очевидно, что оно было направлено против Гамильтона.




ДОЛИНА ОТШЕЛЬНИКА[92]


 С восточными[93] ветрами и развевающимися парусами
 Мы прибыли в эти уединённые места,
 Где зелёные деревья и кристальные ручьи
 Украшают пологие извилистые долины;
 Где, в тенистой роще, мы находим
 Наш рай на земле — поэтические грёзы.

 В этих простых сценах больше удовольствия,
 Чем может показать весь оживленный город.--
 Филантус получил здесь больше удовольствия,
 И больше ценил этот уединенный берег,
 Свою ручку, карандаш и свою книгу,
 Чем все рощи на Мадейре:

 Здесь все еще видна келья отшельника,
 Который, любя летать по убежищам людей,
 Наслаждался своим раем под этой тенью:
 В полуразрушенных пещерах, где так славно жить,
 Он не искал среди увядающих цветов
 Зелени, которая никогда бы не увяла.

 К многолюдным дворам и будущим королям,
 Где льстецов больше всего ласкают,
 Кто бы, хоть и часто приглашаемый, пошёл--
 Когда здесь так много очаровательных вещей
 Природой в совершенстве одетых,
 В угоду фантазии мужчины, расти?

 Уроженца этого счастливого места
 Никакие заботы тщеславного честолюбия не преследуют:
 Довольный партнером по гнезду,
 Жизнь течет - и когда мечта уходит,,
 Земля, которая когда-то удовлетворяла каждое желание,,
 Принимает его - в обмороке - к своей груди.


[92] Самый ранний след, который я могу найти об этом, находится в издании 1795 года. Текст
из издания 1809 года. В оглавлении последнего издания
дано заглавие "Долина отшельника, сельский пейзаж на Шайлкилле".

[93] "Вестерн". - Ред. 1795._




К МОЕЙ КНИГЕ[94]


 Несчастный том! — обречённый судьбой
 На встречу с неумолимой ненавистью
 От тех, кто может плеваться ядом,
 Но снисходит до того, чтобы украсть ваш ум:
 В то время как Шейлок со злобным духом
 Не признаёт за вами ни капли достоинств,
 В то время как он напускает на себя праздную важность,
 Пусть он вернёт свои одолженные перья,
 И вы увидите, как это насекомое ползёт,
 Ни одно перо не стоит того, чтобы его хранить.


[94] Изначально это стихотворение было частью «Новогодних стихов» за
1783 год. См. том II, стр. 199, выше. Текст из издания 1795 года, которое
и является упомянутым «несчастным томом».




РЕСПУБЛИКАНСКИЙ ГЕНИЙ ЕВРОПЫ[95]


 Императоры и короли! напрасно вы стараетесь
 Скрыть свои муки--
 Пришел век, который сотрясает ваши троны,
 Попирает в пыль деспотические короны,
 И повелевает скипетру пасть.

 В западных мирах загорелось пламя.:
 Оттуда оно долетело до Франции.--
 Теперь он прокладывает себе путь по Европе,
 Озаряет невыносимый день,
 И повергает всех тиранов ниц.

 Гений Франции! Продолжай погоню,
 Пока законы разума не восстановят
 Человека в его правах в любой стране;
 Это существо, деятельное, великое, возвышенное,
 Больше не будет унижено в пыли.

 С ужасной помпой он шествует
 Сквозь разрушенные короны, сокрушённые троны.
 Бледные тираны дрожат перед его пламенем.
 Вокруг него сверкают ужасающие молнии.
 Огненными глазами он смотрит сквозь них,
 сокрушает мерзкую деспотическую шайку,
  и гордыня лежит в руинах.


[95] Опубликовано в «Джерсийской хронике» 23 мая 1795 года, откуда и взят
текст. Он лег в основу поэмы «О королевской коалиции
против республиканской свободы» в издании 1815 года, но более поздняя форма настолько
уступает, что я без колебаний воспроизвёл более раннюю версию.




СОПЕРНИЧАЮЩИЕ ЖЕНИХИ ЗА АМЕРИКУ [96]


 Как какая-нибудь прекрасная девушка в расцвете красоты,
 Чтобы ухаживать за ней, посмотрите, какие приходят женихи!
 Она наследница большого состояния,
 Какие соперники за ее благосклонность ждут!

 Все спешат заключить ее в свои объятия,
 Каждый видит в ней тысячу прелестей--
 Драгоценные камни, которые сияют на ее груди
 Притяжение там, где любовь была холодна, — до сих пор.

 Освободившись от жестокой родительской опеки,
 Эта девушка, такая богатая и прекрасная,
 Из тех, кто претендует на обладание,
 Едва ли может сказать, кого из них выбрать.

 Гордый своим обширным королевством,
 (Своей воображаемой империей на море)
 Британец подошел надменной походкой,
 Предпочел свой костюм - но получил отказ.

 Она считала его стиль, по большому счету, слишком грубым,
 Хулиганы не стали бы за ней ухаживать;
 Из Мужчин она хотела бы выбрать себе пару,
 Но не в таком диком состоянии.

 Датчанин, голландец и швед
 Все надеялись насладиться очаровательной девушкой:
 Русский, воспитанный в морозе и снегу,
 Занимался любовью с ней, которая говорила - нет, нет.

 Могила испанца в плаще и со шпагой,
 Какая-нибудь услуга от нимфы, умоляющей--
 Напрасны были его слезы и искусство уговоров.--
 Она не могла вынести ревнивого сердца.

 Сам турок, чтобы завоевать ее любовь.,
 С берегов Азии он начал свой путь;
 Пока его татарская корона была в упадке,
 Он вздыхал, мечтая сделать эту девушку своей.

 Напрасно они взывали к ней с любовью--
 Ни папа, ни султан не могли ее благословить--
 Ни один монарх, хоть и искусно,
 Не мог добиться ее богатства или тронуть ее сердце.

 Француз приходит-- приветствует красавицу--
 Ей нравится его галантный маршальский вид!--
 С жадным взглядом, обнимающий ее за талию
 Он обхватил себя руками, и она обняла его.:

 Поражает своим высоким, щедрым видом,
 Она восхищается Галлом, как только его видит,
 Предоставляет ему свою торговлю - отдается своим чарам,
 И заключает героя в объятия!


[96] Опубликовано в «Джерсийской хронике» 30 мая 1795 года с приведённым выше текстом. Поэма была значительно расширена и изменена для издания 1815 года, где она носила название «Политические соперники».




 ДОГОВОР МИСТЕРА ДЖЕЯ[97]

 Раскрыт Стивенсом Томсоном Мейсоном


 Когда собравшийся Сенат закрыл свои двери,
 И не оставил нам ни единого намёка на свои планы,
 Люди были встревожены и шептали о своих опасениях,
 Но их голоса были слишком слабы для благородного слуха.
 Вы пали, пали, пали, оставайтесь там.

 Наконец Синедрион был готов подняться,
 И толпа навострила уши и глаза;
 Но черни нечего было ни слышать, ни видеть,
 Говорит двадцатка, тайна слишком священна для вас,
 Вы пали, пали, пали, оставайтесь внизу.

 Но Стивенс Т. Мейсон, человек, которого мы почитали,
 С его именем появился этот позорный договор.
Это был поступок свободного человека, который присоединился к Десяти,
Чтобы спасти нас от тирании, уравнять нас с людьми,
 Хотя мы были внизу, внизу и, казалось, должны были оставаться внизу.

 Он оказал нам помощь, просветил наши глаза,
 И со всех сторон начинает сгущаться туман,
_Vox Dei, Vox Populi_, воистину, один голос.
 Скажем тёмным зачинщикам: наша воля будет исполнена.
 Пока ты не упадёшь, не упадёшь, двадцать раз не упадёшь.


[97] Опубликовано в «Джерсийской хронике» 12 сентября 1795 года, откуда
и взят текст. Насколько я могу судить, поэт никогда не переиздавал его.

Договор Джея с Англией был представлен Сенату в июне 1795 года и
после двухнедельных ожесточённых дебатов был ратифицирован очень небольшим
большинством голосов. Сенат, опасаясь народной критики, запретил
публикацию договора, что вызвало такое всеобщее возмущение, что
Мейсон на свой страх и риск передал точную копию текста
Филадельфийская «Аврора» для публикации. Этот поступок был так же высоко оценён одной стороной, как и осуждён другой.




ПАРОДИЯ[98]

На попытку навязать народу Соединённых Штатов британский договор


 Американцы! узрите плоды,
 Конец всех ваших тщетных усилий,
 Целых лет, проведённых в крови и войнах,
 Чтобы спасти этот раненый континент.--
 Как это должно уязвлять вашу гордость,
 Чтобы вы снова встали на сторону британцев;
 Как ваши глаза будут сдерживать слёзы,
 Когда всё это предстанет в печальном свете!

 Этот договор на одной странице излагает
 Печальный результат коварных замыслов;
 Жалкая покупка, которую вы видите здесь,
 Куплена предателями, продавшими свою страну.
 Здесь, в их истинном обличье и виде,
 Видны мошенничество, лжесвидетельство и вина.
 И лишь немногие, избранные, должны знать
 Тайны, которые скрываются внизу.

 Идите домой, вы, купцы, бедные и худые,
 И поцелуйте... _руку_ королевы Британии.
 Я вижу, как вы лишаетесь своих грузов,
 Ваши суда угоняют, ваших моряков избивают,
 Я вижу, как их сгоняют с палуб,
 Чтобы они бродили по водному полю, —
 на британских кораблях, силой задержанных,
 Я вижу, как отважные моряки
 Противостоят силе, которая оказала нам помощь
 Когда сюда вошла Британия--
 Я вижу, как они смешались с сыновьями Георга,
 Я вижу, как они были разорваны галльскими пушками,
 Изуродованные, выброшенные в океан
 Чтобы найти, наконец, место упокоения.

 Философия! ты друг человека,
 Научи меня анализировать эти странные события;
 Помоги мне узнать тайную причину
 Это кажется чуждым законам Природы,
 Почему на этом этапе развития человечества
 Человек склоняет голову перед царями-тиранами?
 Неужели Бог, даруя жизнь,
 Создал свой образ для раба?
 Необходимость, закон тирана,
 Ведёт всё человечество по этому пути,
 Движимое одним и тем же желанием
 Энергичный юноша и престарелый отец —
 заметьте, трус и смельчак
 согласны продать свою свободу;
 врач, юрист и священник
 все приносят жертвы в этом храме.

 И всё же из этого мрачного положения вещей
 со временем возникнет новое творение;
 из презренных материалов восстанет
 и наполнит землю, воздух и небеса;
 В различных формах появляются снова
Папы, президенты и джентльмены:
 Так Юпитер провозгласил среди богов,
 Дрожащий Олимп, когда он кивает!


[98] Поэт никогда не перепечатывал это стихотворение из «Джерси Кроникл».
где это впервые появилось, 23 апреля 1796 года. Большое недовольство
Договором Джея с Англией очевидно почти в каждом номере "
_Chronicle_". Сам Френо был автором серии статей
, озаглавленных "Особенности договора мистера Джея".




О ВТОРЖЕНИИ В РИМ[99]

В 1796 году


 Lo! к воротам давно забытого Рима
 Приближаются галльские легионы,
 Бледные от страха, к своим деспотичным пустошам
 На укороченных крыльях спешит австрийская армия.

 Где, посвящённая языческому богу,
 Безмолвная весталка украшала его мрачную обитель,
 Там, где когда-то в ужасном величии правили Цезари,
 Или вандалы разрушили то, что осталось от Рима,
 Или где, как пережиток более поздней эпохи,
 Пономарх в митре ступал по сцене религии,
 Там маршируют героические отряды, которые несут поражение,
 Или несут реформу на место суеверия.

 И пусть их марш будет направлен на благородную цель.
 Пусть каждое новое завоевание превзойдёт всё, что было прежде,
 Пусть эти войска продолжают свой первый великий план,
 И пусть честь, свобода и добродетель будут у них на виду.
 Так они научатся, и пусть небеса будут им благосклонны,
 Пусть всё, что было прежде, обратится в прах.
 И святой Пётр больше не будет заступаться за них,
 Потеряны его ключи, и все ворота открыты,

 Никакие священные реликвии с могилы какого-нибудь святого,
 Никакая святая Себастьяна не спасёт от гибели:
 Всё, всё должно уступить, подчиниться стрелам
 Крепких галльских легионов под предводительством Бонапарта,
Который, посланный небесами к гибельной стене Рима,
 Громче и громче зовёт свою последнюю жертву;
 В то время как мрачный закоренелый спутник суеверия
 Бледнеет и тошнит от их проклятого владычества,
 И ожившие толпы толпятся вокруг знамени,
 Ликуют и удивляются, как они так долго спали.


[99] Из издания 1815 года.




ПО СМЕРТИ ЕКАТЕРИНЫ II[100]

Императрицы всея Руси


 Смятение в том железном царстве,
 Где зверь, а не человек, повинуется,
 И обрекает его на сибирскую землю,
 Цепи, кнуты, рабство и труд.

 Эта волчица, которую вскормили волки,
 Так долго была проклятием полярных миров,
 Эта Екатерина, искусная в королевских делах,
 В конце концов, покидает этот тёмный мир.

 По стилю, второму её имени,
 Она взошла на престол путём измены;
 Петру, сонному королевскому трутню,
 Она отдала трон в обмен на тюрьму.

 Она бы послала свои татарские отряды
 Разорять и грабить галльские земли,
 Она бы послала свои легионы,
 Колумбия! чтобы вторгнуться на твой берег!--

 Но даже в завоевании она предвидела
 Конец деспотичному закону;
 Она боялась, что, возвращаясь домой толпами,
 Они принесут с собой свободу.

 Она боялась, что дикари из логова
 Увидят и узнают о правах людей;
 И, следовательно, со временем, разрушение принесёт
 адским наместникам — королеве и королю.

 Нет, не благодаря ей! она боялась своих зверей,
 Порабощённых королями, порабощённых священниками,
 Даже если бы они обрели свободу,
 То познали бы достоинство человека;

 И удерживала их дома, и держала их там,
 Железная власть угнетения;
 И никогда не встретишься с лучом света,
 Погрузившись в худшую, чем Зембла, ночь.

 Теперь она мертва, и Павел восстанет,
  Такой же жестокий, как она, но не такой мудрый;
  Он может послать свои варварские миллионы,
  Он может задумать падение Франции;

  Но те, кто видит острее,
  Увидят, как они слабеют, увидят, как они улетят;
 Враждебным шагом они приблизятся,
 Чтобы повернуться спиной или встретить свою судьбу.


[100] Из издания 1815 года. Екатерина II умерла 6 ноября 1796 года.




 ПРЕДИСЛОВИЕ[101]

 К периодическому изданию


 Где бы ни был прочитан этот том[102]
 Для праздника хорошего настроения я накрыл стол;
 Вот блюда десятками; у того, кто будет есть,
 Не будет веских причин жаловаться на угощение.

 Если лучшего на рынке не найти,
 Я не помогу вам ни в чём, что было бы по-настоящему плохо;[103]
 Я не отказываю ни в чём ни чувству, ни откровенности,
 Выбирайте здесь и там, где вам нравится.[104]

 Если я развеселю вас, я надеюсь, что не будет ссор;
 Свой стиль я приспосабливаю к вкусам дня,
 Мы черпаем веселье из всех уголков мира,
 Лучшее, что мы можем дать в трудные времена.[105]

 Гость, которого может уязвить сатира
 Это неправильно, очень неправильно, если он выказывает нам свою злобу;[106]
 Если приступ негодования взбудоражит его разум,
 Сядь, я бы сказал ему, успокойся и смирись.[107]

 На службе у свободы, всегда готовой,
 Мы приложили[108] все усилия, чтобы защитить богиню;
 Этого идола, которого разум должен только обожать,
 И изгнанный из Европы[109], чтобы жить на нашем берегу.

 В такой стране, как эта, прославленной славой,
 Важность профессии автора[110] может претендовать
 На то, что монархи никогда бы не позволили им найти,
 Чьи взгляды должны сковывать и омрачать разум.

 О сыны Колумбии! Поддержите наши усилия;
 Перед вами склонятся все тираны Европы,
 Пока разум наконец не озарит мир[111]
 И не вернёт человека из состояния унижения.

 Древние республики, погребённые в пыли,
 Когда-то, как и наша, могли гордиться своей свободой;
 И добродетель, и мудрость явились в Афины,
И каждый глаз видел их очарование, и все сердца трепетали.

 Но когда добродетель и нравственность пришли в упадок,
 На их место пришли гордыня, великолепие и безумие.
 Там, где больше не было известно о домашних добродетелях,
Простота исчезла, а бережливость улетела.

 Там, где добродетели, которые всегда украшали республику,
Были презираемы или высмеивались,
 Там тираны и рабы были неизбежным следствием
 Бесчестья или пренебрежения добродетелью: [112]

 Тогда тираны и рабы, худшие язвы этой земли,
Из-за упадка хороших манер [113] появились на свет.
 И вскоре этот принцип стал всеобщим,
 И было решено, что многие созданы для немногих.

 Из судьбы республик, Афин или Рима,
 Пора нам извлечь печальный урок у себя дома,
 Из их ошибок и заблуждений, чтобы получить предупреждение.
 И уплывите прочь от отмелей, где они оба нашли себе могилу.

 Колумбийцы! Пусть свобода останется навсегда,
 И добродетель навсегда сохранит эту свободу;
 Все привлекательные, все взгляды должны подчиниться
 Всем трудам учёных, всем остроумным высказываниям.

 Настало время принять новую систему вещей,
 Чтобы она восторжествовала на планете, которую так часто унижали;[114]
 Как здесь, с нашей свободой, началась эта система,
 Здесь, по крайней мере, сохраните его в чистоте — ради чести человека.


[101] Из издания 1815 года. Это было приветствие Френо в
первом номере «Тайм-Пис» от 13 марта 1797 года. Здесь оно было озаглавлено
«Поэтическое обращение» во многом отличалось от окончательной версии.
В следующих примечаниях я указал только самые существенные
изменения.

[102] «Наши страницы». — _Time-Piece._

[103] «Мы исправим то, что посредственно, и улучшим плохое». — _Там же._

[104] «И передайте суть и суть новостей». — _Там же._

[105]

 «Отправившись в этот океан и не желая сражаться,
Мы будем бороться за шанс с печатными изданиями дня;
 Мы будем привозить новости со всех континентов,
 И тщательно копировать _отпечатки_ ВРЕМЕНИ». — _Time-Piece._

[106] «В политическом фарсе или поэтическом остроумии». -- _Там же._

[107] «Он в равной степени волен _ответить тем же_». — _Там же._

[108] «Мы присоединимся». — _Там же._

[109] «Британия». — _Там же._

[110] «_Из_ прессы». — _Там же._

[111] «Именно это прольёт новый свет на мяч». — _Там же._

[112] Этой строфы нет в версии _Time-Piece.

[113] «Смена старых нравов». — _Там же._

[114] «Окружить мир, который давно деградировал». — _Там же._




О ВОЙНЕ[115]

Проецируется на Французскую Республику


 Дело, основанное на разуме,
 Должно стать могущественным во всём мире,
 Человечество должно подчиниться этому решению,
 Которое смиряет гордыню и тиранию.

 Какая тьма сгущается над этим огромным миром,
 Какие страдания, убийства, войны и распри!--
 Заслуживает ли человек солнечного света,
 Пока он совершает ночные злодеяния?

 Когда мы видим, как к воротам современного Рима
 Подходят галльские легионы,
 Их триумфы должны быть честными,
 Чтобы сделать их людьми и освободить.

 В этих новых войнах мы видим новые взгляды,
 Не оковы для рода человеческого,
 И, Франция, куда бы ты ни направила свои лучи!
 Правление старого суеверия приходит в упадок.

 Но посмотри еще раз! - к чему присоединяются мириады людей!
 Чтобы подорвать масштабную реформу!
 Какая рабочая сила, взятки и глубоко продуманные схемы
 Погасить солнце и лучи разума!

 Удастся ли это? и будет ли это солнце
 Продолжать свою гонку за бегом
 Над сценами, при виде которых он должен краснеть
 Беспорядок, цепи и тирания?

 Должны ли системы, по-прежнему чудовищного происхождения,
 Порабощать человечество, деформировать эту землю?
 Нет! - на этот вопрос отвечает судьба,
 Эти усилия предпринимаются слишком поздно.

 В такой системе, объединяющей,
 Колумбия, пусть желание будет твоим!
 Может ли такая мысль терзать твоё сердце,
 Принимая эту низменную, неблагодарную роль.

 От британского ига, от которого она недавно освободилась,
 Вела бы она своих хозяев, свои легионы
 Чтобы сокрушить ту силу, которая объединилась
 И однажды поддержала её тонущее дело?

 Из всех искренних сердец будет изгнана
 Мысль о такой осквернительной войне.
 Проклятие падёт на её оружие,
 И все её заслуженные почести закончатся.

 Фортуна больше не будет венчать ваши труды,
 Ваш флаг падёт перед её гневом.
 Ни один из доблестных воинов не осмелился бы выступить против них,
 Ни один из Гринов, ни один из Вашингтонов не появился бы;

 Ни один из вождей, сдерживавших гордыню королей
 На равнинах Монмута, у источников Юто,
 Но лишь бесчисленные орды, не храбрые и не отважные,
 С разбитым сердцем и безвольными руками,

 Поплыл бы, чтобы напасть на своего галльского врага,
 Тщетно боролся бы за дело разрушения
 Которое, утонет оно или нет, будет жить в славе,
 Пока в Европе может претендовать хоть один патриот.


[115] Из издания 1815 года. Впервые оно появилось в _Time-Piece_,
29 марта 1797 года под названием "Американцам".




К МИРТАЛИС[116]

 О её молниеотводах, или проводниках[A]

 [A] См. письма Брайдона с Сицилии Бексфорду, олдермену из Лондона. В одном из них он, кажется, довольно серьёзно утверждает, что любой человек, вооружённый проводником, во время грозы
 шквал, вероятно, может быть защищён от опасности удара молнии. Говорят, что этот план был воплощён в жизнь в Шотландии. — Примечание Френо._


 Как смел этот проект — бросить вызов
 Артиллерии летнего неба:
 Вокруг тебя, недвижного, играют молнии,
 В то время как другие гибнут в огне.

 Живой огонь оглушительными раскатами
 По теплому проводнику крадётся;
 И оттуда, направляясь к земле,
 Отскакивает, не причиняя вреда!

 Так, защищённый, пока небеса склоняются,
 Ты бесстрашно наблюдаешь за проплывающими облаками;
 И красные молнии Юпитера падают, не причиняя вреда,
 Рядом с тобой, кто пренебрегает или презирает их всех.

 Бобёр на твоей священной голове,
 (надёжный, как шерсть саламандры)
 помогает уберечь твою увенчанную короной голову
 от молнии, которая поражает нас, несчастных, и убивает.

 Но пока небесная сера,
 обезвреженная, улетает от этой прекрасной дамы;
 или пока тёплый электрический огонь
 В бликах, мелькающих вдоль её шпиля,

 Она, не столь милосердная и добрая,
 (Или мы, не защищённые от её мыслей)
 Стрелами Купидона обрекает нас на падение,
 Стрелами Купидона убивает нас всех.


[116] Опубликовано в _Time-Piece_ 7 апреля 1797 года. Текст из издания 1809 года.




МИСТЕРУ БЛАНШАРУ[117]

Знаменитый аэронавт во время своего восхождения на воздушном шаре с тюремного двора в Филадельфии, 1793 год


 Наученный наукой, на шёлковых крыльях
 Ты поднимаешься над нашей раболепной расой,
 И, взмывая над земными вещами,
 Ищешь путь к небесам.
 О, если бы я мог так воспарить
 И подняться с тобой над тюрьмой!

 Ах! когда ты взмыл ввысь, гонимый страхом,
 каждая грудь испустила тысячу вздохов;
 каждая женщина пролила слезу,
 и прижала платок к глазам:
 все сердца следовали за тобой, когда ты летел,
 все глаза восхищались столь новым зрелищем.

 Кто бы ни осмелился так взлететь,
 В то время как они с презрением смотрят вниз,
 они будут вспоминать это путешествие по небу,
 самое дорогое из всех, что они когда-либо совершали;
 и в следующий раз без упрёка выберут
 более скромное место в карете Инскипа.

 Птицы, рассекающие воздушное пространство,
 восхищённо смотрят на ваш раздувшийся шар,
 И, щебеча вокруг раскрашенного автомобиля,
 Жалуются, что ваш полёт превосходит их собственный:
 За пределами их пути ты гордо плывёшь,
Не страшась ни жизни, ни смерти.

 Как необъятна высота, как величественна сцена,
 На которую взирает твой восхищённый взор,
 Когда ты возвышаешься в своей прекрасной машине,
 Ты покидаешь изумлённый мир, чтобы взглянуть,
 И, блуждая в эфирной синеве,
 Наши глаза тщетно следят за твоим полётом.

 Как ослепительно сияет Дневной шар!
 Луна мерцает в более бледном свете,
 И Земля, откуда ты взлетел,
 Представляется тебе воздушным шаром:
 Его шумная команда больше не слышна,
 Исчезают города, поселки, леса.

 И все же, путешествуя по лазурной дороге,,
 Не парьте слишком высоко для человеческого понимания;
 Задумайтесь, наше скромное безопасное жилище
 - Это все, что Природа предназначила для людей:
 Поднимите паруса, пока не замерзли,
 И снова погрузитесь среди деревьев.


[117] Опубликовано в «Тайм-Пис и Литературном Компаньоне» 15 мая 1797 года
под названием «Строфы, написанные несколько лет назад по случаю сорок пятого восхождения мистера
Бланшара с тюремного двора в Филадельфии 9 января 1793 года».
Текст из издания 1795 года.




НА СЛУХ[118]

Политическая речь, поверхностно составленная на важную тему


 Звук без смысла и слова, лишённые силы,
 В которых никакое искусство не могло найти зацепку,
 И скучным и тягостным был весь этот разговор,
 Из-за которого я, Туллий, так долго не приходил к тебе.

 Главы речей, разделённые на менее общие главы,
 Похоже на маленькие щепки, отколовшиеся от какого-то тяжёлого бревна;
 Я услышал вывод, что ни один предмет не был поражён —
 всё превратилось в лёд, пар, дым или туман.

 И что толку в этом несостоятельном аргументе,
 который ничего не доказывает и не убеждает ожидающий разум,
 а может быть, и звучит
 для глухого уха, переполненного чувствами.

 Долго мы ждали подходящего момента.
 Чтобы понять, к чему можно применить здравый смысл или рассудок, —
 это пришло — в сопровождении ложного величия,
 и избитых истин, которые не мог отрицать ни один смертный.

 Повторяющиеся мысли и периоды в милю длиной,
 замечания, лишённые достоинства или силы,
 Взрывоопасные идеи, облачённые в блестящую форму,
 Истощили терпение и поглотили час.

 Так, когда в старину какой-то город осаждали,
 Перед стенами сидел захватчик,
 А те, кто их защищал, в ярости бросали в своих врагов
 Многочисленные груды древнего хлама.

 И изнуряли их, обрушивая на их головы
 Кирпичи, черепица и брусчатка, огромные брёвна,
Вода из насоса, холодная или кипящая, лопаты, мотыги, —
 и гораздо больше, чем мы с вами помним.

 Ах, оратор! с такой артиллерией, как у вас,
 федералам будет трудно проснуться.
 Поверь мне, хоть ты и ругаешься, и злишься, и хмуришься,
 Ты можешь осаждать, но не возьмёшь
 Их город, окружённый тремя стенами.


[118] Из издания 1815 года. В издании 1809 года оно называлось:
"Американский Демосфен. Поводом для этого послужила очень слабая и пресная
речь, произнесённая 4 июля, косвенно осуждающая демократическую
представительную систему. Эта версия состояла из первой, второй и
последней строф, приведённых выше, а также из следующей строфы после
второй:

 «Ворчание, протяжные стоны и периоды в милю
 обрушились на сонных слушателей; —
 Так из фортов, построенных в античном стиле,
 С высоких стен Трои
  (откуда не летели ядра)
 люди, которые сражались,
  разумно рассуждая,
  имели право
  с этой безопасной высоты
 (чтобы уменьшить число осаждающих)
 обрушиваться на их головы
 Камни, балки или крыши сараев,
Коровьи рога, кирпичи, мусор, ночные горшки или доски.




МЕГАРА И АЛЬТАВОЛА[119]

 Женщине-сатирику (английской актрисе) в ответ на её № 1.
сатирическую и язвительную статью[A]

 "_В газете, в газете — фу!_--
 «О, метко пущенная стрела!»
 _Шекспир, «Король Лир».

 [A] Всего было напечатано шесть экземпляров этого небольшого стихотворения и
отправлено сатирику — на этом переписка закончилась,
1797 г. — примечание Френо. _


 Сегодня пришла сатира,
 И её нужно отразить этой ночью:
 Силы небесные! помоги нам, что сказать,
 Ибо от самих себя мы ничего не пишем.

 Мы могли бы посмеяться над всем, что ты сказал.,
 Но когда ты написал - это поразило нас до смерти!--
 Мегара! - воздержись писать,
 Или бушевать с менее злобной злобностью.

 Предоставьте мужчинам огрызаться--
 Будь ты милой, очаровательной девушкой —
 прекрасной в своих улыбках, слабой в своих руках —
 жаждущей мести, но не способной причинить вред.

 Я возьму из набора для рисования
 воронье перо, чёрное, как смоль,
 и с помощью пера, жаждущего мести,
 устрою беспорядок в твоём логове.

 Это, движимое неведомым порывом,
 смягчит твоё каменное сердце,
 Преврати бури града в ливни,
 И снова подари нам свои счастливые улыбки.

 Но всё же, не желая обижаться,
 Подумай о том, что значит глупость для сатиры,
 Прочти басню, которая может ранить,
 И пусть твой номер один станет последним.

 В древние времена, неважно когда,
 Дама из какого-то древнего царствования
 (Возможно, в Греции, возможно, в Риме,
 Возможно, в странах, более близких к нашей родине.)

 Эта дама, довольно любящая повеселиться,
 Надела доспехи.:
 С луком и стрелами и своим веером
 Она покорила многих честных мужчин.

 Однажды она встретила в пустынной местности
 Существо, неподобающее ее вкусу;
 «Его лоб, — подумала она, — слишком нахмурен».
 «Я прикончу этого парня», — решила она.

 И тут же натянула свой звенящий лук,
 И стрелы полетели ему в грудь!
 Они пробили его жилетку,
 Но отскочили от его крепкой груди.

 Она прицелилась ещё раз и промахнулась,
 Затем она взобралась на него и укусила за кулак —
 её зубы оставили едва заметный след —
 это были не зубы акулы.

 Она убежала и, улетая,
 выпустила ещё одну слабую стрелу,
 которая, хотя и была нацелена в одно место,


 отклонилась в сторону и не задела его.  В ярости он сбросил мантию

 и сказал: «Она ещё поплатится!» Затем, быстрая, как судьба, она прибавила шагу.,
 Она перешла на рысь и присоединилась к ней.--

 Мегара была в таком восторге!--
 Когда негодяй окликнул ее: "Хоа!--
 Что, мадам, у вас упало настроение?--
 Поднимайтесь! - Теперь вы моя пленница!--

 Мегара увидела, что всё кончено!--
 Она увидела, что теперь ей придётся обнажить зубы:
 Она увидела, что её оружие стало его добычей,
 Она увидела это и со слезами на глазах,
 Издав слабый писк или два,
 Она слабо закричала: «Кто ты?


_Альтавола_

 "Откуда я пришел или кто я такой",
 "Возможно, я могу сообщить вам, мэм":
 "Я родом из земель Чистого Наслаждения,
 "Где женщины-воины не кусаются.

 "Ты смотришь на меня с презрением!--
 "Когда я был стар, ты еще не родился":
 "Когда я стремился на орлиных крыльях"
 "Ты был среди немыслимых вещей.

 - И ты надеялся спастись от моего гнева,
 «Ты — магазин игрушек на передвижной сцене!
 Ты — насекомое из жалкой расы,
 Ты — багаж, сотканный из марли и кружев!
 Самая гордая сила, которую ты можешь вообразить,
 Не сдвинет и перышка с моего плюмажа.

 Мой жребий брошен в эфир,
 Я плыву на северном ветру;
 "Меня чаще всего можно увидеть, когда поднимаются вихри",
 "И я люблю бурю, которая разрывает небеса".

 "Когда гремит гром и сверкают молнии",
 "Тогда пришло мое время сделать рывок:
 "Облака ада пугают меня меньше"
 "Чем ты, какое-то унылое старомодное платье".

 "И, если ответить на какой-то великий конец",
 "Я в этот спорящий мир нисхожу,
 "С неизвестной силой и мощными шестернями",
 "Я путешествую быстро и не задерживаюсь надолго.

 "Мое копье подобно ткацкому станку",
 "И хорошо нацелено на все стороны";
 "Оно летит с огромной силой,
 "И соперничает с молнией в ее течении.

 «Из всего, что можно увидеть или познать,
Я ненавижу покой — и говорю: прочь
Застой от этого катящегося шара,
Или сон в этом Ужасном Всем!

 Я поднимаюсь на снежные сугробы,
В полярных морозах мой дух сияет,
В знойной зоне я сохраняю умеренность,
И просыпаюсь! — когда ты, Мегара, спишь».

 "Я происхожу от призраков, этого унылого выводка,
 «От одного вида которого у тебя кровь застынет в жилах!
 «Народ на адском побережье,
«Который хорошо меня знает и любит больше всех.

 «Я ухаживал там и нашёл себе подобную,
«Призрачную, подходящую мне по духу;
 «Её свадебное платье было испачкано сажей,
«А рядом с её носом висели нюхательный табак и копоть:

 "Она указала на ворота своего отца",
 "(Кладбище было всем его имуществом)
 "Решетки были слабыми, доски тонкими",
 "Она спела псалом - и впустила меня.

 "Из призрачного материала были мои родители",
 "Состоящие из тумана, или обрамленные воздухом":
 "Он продал свою серу небесам",
 "В то время как селитра загорелась в Ее глазах.

 «Они пировали в голубых облаках,
Их бокалы с вином были вечерней росой;
 «На вершине Этны они устроили ложе,
И там был я, их порождение, дьявол.

 «Мою доблесть почти боготворят,
Я затупляю остриё меча Ориона;
 «Я хватаю Водолея за горло,
Не заботясь о Весах или Козле».

 «Моё слово таково: когда я встречу своих врагов,
«За попутный ветер, что дует!
 «И вмиг всё наполняется вздохами и стонами,
«И разбитыми головами, и сломанными костями.

 «Теперь я вознагражу вас за вашу злобу —
«Я обнажаю своё оружие — смотрите, как оно блестит!
 «Я увенчаю свой последний подвиг на войне,
 «И вот так — и вот так — я бросаю тебя наземь!

 «Ах, негодяй! почему этот предсмертный крик?
 «Я лишь хотел — вырвать тебе зубы!
«О нет! — я презираю тебя и не стану отнимать твою жизнь.
«Уходи, мадам, — будь благоразумной женой.
 «Но, леди, я хочу, чтобы вы знали:
«Вы теряете свои стрелы и свой лук:

 "Они действительно изящного изготовления",
 "И в ваших руках грабли могут убить":
 "Итак, чтобы предотвратить такой смертельный вред,
 "Я оставляю вас без оружия--
 "Теперь я должен идти!" - сказал он, смеясь,,
 И исчез в стигийской тени.

 Это состязание с Мегарой окончено,
 Ты, дорогая, побежденная Амазонка!--
 Так счастлив, как только может быть счастлив человек,
 Я вешаю своё перо вон на то дерево:

 Оно просит лишь одного дня отдыха,
 Оно подчиняется каждому порыву ветра,
 Да, пусть оно повиснет там,
 И порази мои цвета, если осмелишься!


[119] Я не нашёл никаких упоминаний об этом, кроме издания 1809 года.




 РЕСПУБЛИКАНСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ[120]

В честь полковника Манро по возвращении в Америку, 1797


 На званом ужине, который она устроила для Манро,
 Чтобы выразить своё внимание,
 Юная свобода наполнила бокалы,
 Чтобы почтить того, кто этого заслуживает.

 Вернувшись из страны, которая растоптала короны,
 Где он пользовался большим уважением,
 Тёмная злоба напала на него с насмешками и хмурыми взглядами,
 Но он встретил аплодисменты добрых людей.

 Рыцарь Скипетра не желал его видеть,
 Но свобода признала его заслуги.
 Он посмотрел на их злобу и увидел, что это слава,
 И из жалости простил им остальное.

 Веселье, радость и дружба объединились,
 И почему удовольствие возросло?;
 И герой, захвативший британский Бургойн,
 Председательствовал на пиршестве и почтил его память.

 На метле из ада, с пером в руке.,
 Баал-Зефоу прилетел верхом на воздухе;
 Он оглянулся и увидел, что среди всей группы
 Там не было ни одного отступника.

 Разочарованный, он вздохнул, но все еще слонялся поблизости.
 Пока не начались тосты с удвоенной силой--
 Он встретил первых четверых; когда следующим они выдали [A]
 В свою пещеру, он снова убежал обратно.

 [A] Общественное осуждение, вооружённое копьём Итуриала: пусть оно
обнаружит демонов тирании, где бы они ни прятались, и
преследует их до их родной безвестности. — Примечание Френо._

 В храме свободы раздражённый пёс
 Не видел никого, кроме тех, кого ненавидел;
 С проклятиями в адрес её дела, усмешкой и шпорой
 Он бежал от осуждения Гейтса.


[120] Из издания 1815 года. Монро был послом Соединённых Штатов во
Франции с мая 1794 года по август 1796 года, когда его отозвали из-за отсутствия
симпатии к администрации. Он прибыл в Америку только в следующем году. Республиканские войска громко приветствовали его, и в Филадельфии для него был устроен обед, на котором председательствовал генерал Гейтс и на котором присутствовали Джефферсон, вице-президент, Дейтон, спикер, Маккин, председатель Верховного суда, и многие другие видные представители правительства.




ODE[121]

К Четвертому июля 1799 года


 Еще раз, наш ежегодный долг должен быть выплачен.,
 Мы встречаемся в этот знаменательный день.
 Это будет происходить в каждом грядущем веке.,
 Сыновья-патриоты Колумбии участвуют.

 С этого прекрасного дня мы датируем рождение,
 Царство свободы, восстановленное на земле,
 И миллионы людей, слишком долго развратных, узнают,,
 Как быть управляемыми, а не порабощенными.[122]

 Ты источник всякого истинного наслаждения
 Справедливый мир, распространи свою власть,
 В то время как в твой храм мы приглашаем
 Все народы в этот день.[123]

 О ужасные последствия власти тирана!
 Как вы омрачались с каждым часом,
 И сделал эти часы озлобляющими поток
 Это природа предназначила для радостей внизу.

 Со скипетром гордости и выражением благоговения на челе
 Угнетение дало миру свой закон,
 И человек, который должен презирать этот закон,
 Смирился с ее злобным правлением.

 Здесь, на нашем тихом родном побережье.
 Мы больше не боимся воинствующего воинства
 Которое однажды встревожило, когда восстала Британия,
 И сделало сыновей Колумбии своими врагами.

 Прародитель каждого жестокого искусства
 Что пятнает душу, закаляет сердце,
 Жестокая война со всей твоей кровожадной ратью,
 Больше не тревожь эту восходящую землю.

 Пусть твой громкий шум сменится миром,
 Все человеческие горести и войны прекратятся,
 И народы снова вложат меч в ножны
 Обрести долгое, мирное правление.[124]

 Вскоре пусть все тираны исчезнут
 И отношения человека к человеку станут менее суровыми;
 Узы любви свяжут крепче,
 Не оковы, которые сковывают человечество.

 Но добродетель должна сохранять свою силу,
 Или короткое, слишком короткое царствование свободы,
 И, если мы презираем ее заповеди,,
 Тираны и короли снова восстанут.[125]

 Нет больше злой, грабящей расы,
 Пусть люди в любом климате обнимут друг друга,
 И мы, на этом отдаленном берегу,
 Больше не ликуем в кровавых войнах.

 В этот возвращающийся ежегодный день
 Можем ли мы воздать небесам наше почтение,
 Счастливы, что здесь началось время
 Это сделало человечество другом человека!--


[121] Из издания 1815 года. Название явно неверное. Стихотворение
впервые было напечатано в небольшой брошюре со следующим заголовком:

"Средства | для | сохранения | общественной | свободы. | Речь |
произнесённая в Новой голландской церкви | 4 июля 1797 года. |
В двадцать первую | годовщину нашей независимости. | Дж. Дж.
Уорнер. | [_Десять строк из Френо_] | Нью-Йорк: | напечатано в типографии «Аргус»
для | Томаса Гринлифа и Нафтали Джуды. | 1797.

В конце брошюры есть стихотворение под названием: «Ода | (написанная по этому случаю П. Френо.) | Музыка, исполненная |
Уранианским музыкальным обществом».

[122] В 1797 году эта строфа звучала так:

 «Красная война скоро сменится миром,
 Все человеческие страдания — человеческим счастьем,
 И народы снова объединятся».
 Наслаждайтесь долгим мирным правлением.

[123] Эта строфа была припевом, который повторялся после каждых восьми строк.

[124] Этой строфы нет в оригинальной версии.




ОБРАЩЕНИЕ[126]

К республиканцам Америки


 Скажите, не пора ли нам сделать паузу и завершить нашу страницу,
 Или донести это до грядущего века?--
 Как Ты и сказал, чьи усилия поколебали его трон,
 И сорвали самую яркую жемчужину с короны Георга--
 Кто, вооруженный во имя Свободы стальными сердцами,
 В эти бурные времена трудились на общее благо;
 Не отступайте от этого стандарта, который покинули тысячи людей,
 Ради иностранного искусства, или золота, или титулов, обращенных заново.

 Если Ты, благосклонный к прессе и перу,
 Придал сил делу, которое пробудило людей,
 Когда сыны рабства приблизились с британским флотом,
 Мы всё равно требуем твоей помощи, потому что Британия всё ещё ненавидит тебя:
 Не с мечом и ружьём она теперь сражается,
 Но ведёт тихую войну и склоняет к коррупции,
 Враждебна системе, которая просвещает человека,
 Здесь она воздвигнет троны и разрушит планы Свободы.

 Здесь, на этой девственной земле, незапятнанной почве,
 Где ещё ни один тиран не достиг своей цели,
 Поддерживайте ярким пламя, которое разгорелось в каждой груди,
 Когда гессенские наёмники покинули эти земли.
 Когда, изнурённая и обессиленная, вся эта кровожадная шайка
 И британские эскадры улетели с Гудзона;
 Когда, объединившись с Францией, вы метнули стрелы возмездия
 И бросили вызов деспотичному миру.

 Вы, наследники и владельцы грядущей эпохи,
 Которые скоро прогонят старых актёров со сцены,
 Вам они доверят заботу о свободе,
 Когда Вашингтон и Гейтс будут преданы земле,
 Когда Джефферсон и Грин упокоятся в вечном сне,
 Не ведая о ваших радостях или горестях,
 Словно говоря: «Будьте мудры, будьте свободны, мои сыновья,
 И пусть ни один тиран не попирает наши кости».


[125] Припев в этом месте был изменён в оригинальном издании на:

 «О Добродетель! источник чистого наслаждения,
 Протяни своё счастливое крыло и т. д.».

[126] Впервые опубликовано в журнале _Time-Piece_ 13 сентября 1797 года. Френо
использовал это стихотворение в конце первого тома своего издания 1809 года. Я следил за
последней версией.




ПИТЕРУ ДИКОБРАЗУ.[127]


 Какие хозяева покинули знаменитый город Пенсильвании,
 Улицы и дома почти безлюдны,
 Но все же там остались
 Две гадюки, это ясно,
 Которые, как считается, вскоре вывесят желтый флаг;
 Старый Дикобраз проповедует,
 А Фенни умоляет
 Какую-нибудь повозку с навозом увезти его прочь.

 Филадельфийцы, нам жаль, что вы страдаете от лихорадки
 Или терпите таких обманщиков, как Питт;
 Уилл. Питт — шумный щенок
 С рыжей лисьей шкурой,
 Которую лондонские псарни в испуге выплюнули,
 Он прокрался сюда,
 Чтобы сопеть и ухмыляться,
 Как щенок, который лает, или бульдог, который кусается.

 Если его снять с виселицы или выгнать с поста,
 Такие парни, как он, — гордость Англии,
 Но позор Колумбии!
 Прочь с этого места,
 которое когда-то было достойно Франклина и Пенна,
 но заражено вами
 и вашей проклятой шайкой,
 которая вскоре будет покинута всеми честными людьми.


[127] Опубликовано в _Time-Piece_ 13 сентября 1797 года и больше никогда не переиздавалось
перепечатано Френо. К стихотворению прилагалось следующее предисловие:

"Среди отвратительной мешанины оскорблений в одной из «Газетт» Дикобраза,
вышедших на прошлой неделе, он упоминает, что «несколько месяцев страдал от «Тайм-Пикс».
Это также стало проклятием для некоторых других его собратьев и будет оставаться таковым, пока их не отправят в родные собачьи конуры.— В начале выпуска Time-Piece, чтобы
попросить об обмене газетами, редактор разослал по одному экземпляру
каждому издателю газет в Филадельфии. Это было любезно с его стороны
сразу вернулись все, кроме дикобраза. Редактор
Время-штука не хотите его грязный автомобиль мат, за
цели компиляции. Бумага, однако, продолжала отправляться в течение
нескольких недель, пока не обнаружилось, что этот парень ведет себя глупо, не давая согласия
на обмен, передача была прекращена ".




О ПОПЫТКЕ ЗАПУСКА[128]

О фрегате, построенном для войны с Республикой-Сестрой. — 1798


 Если только не для защиты,
 Кораблестроители не смогут спустить тебя на воду,
 В лучшем случае, товарищ старого Ника,
 некоторые люди будут улыбаться, глядя на тебя.

 Но теперь предположим, что дело сделано.,
 И она - стихия.;
 По какой причине мы ведем безумные войны?
 Или присоединяемся к ссорам века?

 Вдали от европейской гонки пререканий,
 Которые не показывают нам мирного лица
 Давайте пойдем по пути переговоров
 Прежде чем рискнем атаковать.

 Но к морям, если мы должны идти,
 Ясно видно, кто враг,
 Кто спешит, в недалеком будущем,
 Чтобы вернуть свое утраченное имущество.

 Я вижу, как они поднимают бурю войны,
 Чтобы затмить веселую звезду Колумбии,
 Я вижу их, кровавых, храбрых и подлых
 Они делают нас объектом своей погони.

 Их корабли такой превосходной мощи
 Всё, что у нас есть, обратит их в бегство,
Или унесёт их прочь со всем, что есть на борту,
 Чтобы приготовить обед для Георга Третьего.

 Одного фрегата будет недостаточно,
Он должен отступить, пока они преследуют,
 Чтобы заставить его испить чашу страданий,
И, да сохранит нас Господь, съесть его.

 Флот огромной силы
Очевидно, должен стать нашей судьбой.
 Бороздить моря, охранять берег,
 И сокрушить их самые надменные семьдесят четыре.

 Те жалкие кораблики, которые сейчас мы строим,
 (Так Англия играет в свою игру)
 Станут ли их бульдоги добычей
 В тот час, когда мы их взвесим.--


[128] Текст из издания 1815 года.




 О спуске на воду фрегата «Конституция»[129]


 Строители подготовили корабль,
 И рядом с ним стояла тройная охрана,
 Опасаясь тайных врагов.
 Некоторые стояли на цыпочках, чтобы увидеть его спуск,
 И от всего сердца сказали бы:
 «В восторге, вот он идёт!»

 Упрямый корабль, что бы они ни делали,
Убеждал их, что он сделан из дерева,
 Хотя и спроектирован с величайшим искусством;
 Все искусство, вся сила корабля были напрасны,
 Ни ясный день, ни прилив
 Не могли заставить его плыть по течению.

 Некоторые, с аристократическими манерами,
 И некоторые с дипломатическими почестями
 Прибыли, чтобы посмотреть представление:
 Напрасно строитель звал её,
 Напрасно корабельщики тянули и тащили,
 Она не могла — не хотела идти.

 Каждый антифедералист с улыбкой
 Наблюдал за ещё не отплывшей кучей,
 Как будто хотел сказать:
 Строитель, без сомнения, ты знаешь своё дело,
 Конституцию вы создали,
 Но лучше бы вы проложили к ней пути.

 Что ж, теперь, чтобы поднять корабль на плаву,
 Чтобы уйти с этого злополучного места,
 Примите наш совет и поскорее внесите то,
 Что давно должно было быть сделано,
 Поправки — сами знаете какие.


[129] Текст из издания 1815 года.




О свободном использовании ланцета[130]

При желтухе[A]

 [A] Практика, очень распространённая в то время, когда было написано вышеизложенное. — Примечание Френо._


 В былые времена ваши крахмальные прорицатели
 Из заметок в двадцать тысяч строк
 Было много долгих споров;
 Один доказывал одно, другой — другое,
 А почтенные парики, как судьи, сидели,
 Опровергая всех софистов.

 Они рассуждали о том, чего не понимали,
 И дразнили и сбивали с толку простых людей,
 Чтобы держать их в неведении;
 Но их долгое время прошло,
 Церковный колокол протрубил,
 Всё меняется.

 Теперь врачи, чтобы унять боль,
 Втыкают ланцет в вену пациента,
 Которая горит лихорадочным жаром:
 Следующие утверждают, что они совершенно неправы,
 Что жизнь вскоре угаснет,
 Если они будут лечить таким образом.

 Тем временем появляется практика,
 Возможно, чтобы заставить некоторых врачей надуться:
 Старушка Шела со своими травами и чаями,
 И едва ли шиллинг за её услуги,
 По крайней мере, во многих случаях,
 Когда участились смерти и похороны,
 Она сделала больше, чтобы победить лихорадку,
 Она сделала больше для умирающих,
 Чем все лекари Гиппократа
 Мог бы похвастаться добродетелью ланцета;
 на что, я думаю, многие призраки
 будут вечно злиться.


[130] Из издания 1815 года. Эпидемия жёлтой лихорадки 1797 года
 вызвала больше потрясений, чем обычно. Предполагалось, что она была более
смертоносной, чем в 1793 году. Медицинская общественность разделилась во мнениях относительно
лечения болезни. «Возникли две враждующие школы. Во главе одной стоял Уильям Карри. Другую возглавлял Бенджамин Раш. Сторонники Карри утверждали, что лихорадка была завезена и заразна. Сторонники Раша утверждали, что это не так. Они считали, что причиной были грязные улицы и отвратительные
переулки были тесно связаны с болезнями, и они призывали к использованию
ртутных клизм и обильному кровопусканию. — Макмастер._




Книга од[131]


Ода I

 «Тот, кто не читает Книгу Оды, подобен человеку, стоящему лицом к стене; он не может ни сделать шаг вперёд, ни увидеть какой-либо предмет». — Хау Киу Чоан._

 Блажен тот, кто избегает места,
 Где Демос любит встречаться,
 Кто презирает их хлеб и сыр,
 И ненавидит их маленькое пиво:

 Но в сиянии великолепных залов
 Он находит весь свой восторг,
 И там днём он ест котлеты из мясного фарша,
 А ночью — жареных поросят.

 Он, как какая-нибудь бережливая тыквенная лоза,
 Что растёт в Хартфорде,
 Будет ползти, разрастаться, извиваться и виться,
 И затенять сорняки внизу.

 Все глупцы, что есть в округе,
 Будут превозносить его,
 А демократы будут выглядеть растерянными.
 Когда он проезжает мимо, громыхая.

 Не то что человек низкого происхождения,
 И демократ по убеждениям;
 Нужда, труд и все беды на земле
 Будут непременно его.

 Беден, как змея, и всегда груб
 Будет его положение,
 Кто для людей королевского рода
 Не желает преклонить колено.

 Он, вместе с толпой ничтожеств,
 Может голодать на хлебе и сыре,
 И вскоре останется без пальто
 Или будет отправлен в тюрьму.


 Ода II[132]

 Конституции фрегата

 "Корабельного плотника однажды спросили, какие корабли самые
 _безопасны_, он ответил, _ те, которые вытаскиваются на сушу_".

 Мадам! - Оставайтесь там, где вы есть,
 Это, конечно, намного лучше
 Чем рисковать в условиях опасности,
 Где бурное море и штормовые порывы
 Может разрушить ваш корпус и порвать ваши паруса,
 Или черные стражи Европы будут обращаться с вами как с чужаком,

 Когда вы впервые ступили на свой путь
 (куда пришла посмотреть половина Новой Англии)
 мы, антифедералы, сочли это странным,
 что там, где было выставлено всё искусство,
 и даже строитель, считавшийся богом,
 вы не смогли проложить свой путь лучше.

 Предзнаменования, конечно, теперь сбылись,
 но вам предначертано что-то мрачное:
 скажите, неужели военно-морская система должна прийти в упадок,
 И дела продвигаются с такой скоростью,
 Что каждый мудро управляемый штат
 Будет считать автора этой схемы шарлатаном.

 О фрегат «Конституция»! Оставайся на берегу:
 Зачем тебе встречать рев старого Океана?
 Был ли человек создан
 Для того, чтобы быть заключённым
 В этих плюющихся огнём адовых котлах, названных флотом,
 Где сама Порок, смущённая, пристыженная,
 Отворачивается от ужасной сцены крови и костей,
 И изуродованных человеческих тел, и хрюканья, и стонов.

 Оставаясь на скамье подсудимых в мрачной гордости,
 Ты будешь безопасно плыть без якоря.
 Там нет волн,
 Чтобы заставить людей ругаться,
 Волны, которые ты презираешь,
 Хоть и свирепые, они поднимаются
 К небесам, когда бушуют штормы и бури:
 Ты будешь непоколебим, как судьба, и останешься невозмутимым
 Когда другие корабли разрывают вспенивающиеся волны.--
 Не бойся, что к тебе придут.

 И не нужно быть бесполезным, если мы сочтем это правильным.,
 Для безобидных целей ты кажешься подходящим.--
 Презрение к тому, что тебя превратили в кровавое логово убийц.;
 Позвольте здравомыслящим людям
 С меньшими затратами
 Превратить вас в магазины - чтобы получать арендную плату;
 Складируйте там тыквы - или что угодно, только не мужчин.


ОДА III[133]

 ДУНКАНУ ДУЛИТТЛУ

 «Полуголодному» демократу

 «Живи там, где должен, пей пиво там, где можешь,
Но не ешь жареную свинину, если ты не федеральный чиновник».

 Дункан, можно с уверенностью сказать,
 Твой рот создан для ржаного или ячменного хлеба;
 Какое право ты имеешь на государственные залы,
 Чьё дело — стоять и ждать,
 Повинуясь приказам?
 Какое право ты имеешь на белый хлеб, изысканный,
 Кому по природе суждено быть «свиньёй»
, как сказал добрый Эдмунд Бёрк,
 Выполняя грязную работу Британии,
 Чьи могучие памфлеты воодушевляли королевскую гвардию!

 Когда вы проходите мимо великолепного купола,
 Построенного на спекуляциях (и построенного таким огромным,
 Что там могла бы разместиться целая армия)
 Скажите, Дункан, разве вы не были поражены,
 Глядя вверх (как лиса, которая высматривает виноград)
 Ты видел так много вещей в причудливых формах.,
 Деревья звенели вдоль стола.,
 И сахарные колонны, возвышающиеся над толпой,
 С розами, цветущими в октябре.,
 И фигура мудрости - унылая и трезвая.
 Ах! как вы причмокиваете губами и принимаете желаемое за действительное
 Когда свиньи и домашняя птица - множество прекрасных блюд - наполнены до краев,
 До вашего носа доносится пикантный аромат
 Для королевских носов, а не для Дункана.

 Для таких вещей ты, каиффи, не был рожден--
 Оловянная ложка предназначалась для твоих отбивных;
 Несколько говяжьих голяшек и гирлянды из шипов--
 От таких вещей, как эти, зависел праздник Свободы.
 Хотя в дни сражений ты носил мушкет,
 Или бродил взад-вперёд, таская пушку,
 Лучше бы ты остался в Иерихоне
 И, голодая, стал бы верным повстанцем.
 Среди наших давно умерших вождей
 (Как пиво, стоящее в кружке без крышки,
 И, конечно, я налью тебе полный бокал)
 Я выпью за твоё здоровье — да, до краёв.
 И перед всем этим изумлённым миром провозглашу:
 Ты — павший герой:
 Один из тех, кто не боялся ни смерти, ни ран,
 И за два шиллинга шесть пенсов в фунте.

 Вы редкий образец общественной добродетели.
 Идите, займитесь своей мотыгой, топором или лопатой;
 Хижина площадью в шесть квадратных футов будет вашим «храмом»,
 И вся ваша честь — расхаживать с важным видом.
 Но молю вас, остерегайтесь общественного блага;
 Оно не всегда обеспечит вас едой,
 И если твой сын что-нибудь унаследует,
Не завещай ему свой общественный дух,
А шесть пенсов, чтобы он научился пилить дрова.


Ода IV[134]

Песту-Эли-Гали

 Демократическому печатнику на западном берегу Гудзона

 Нелёгкая задача, которую берёт на себя пресса
 Которая занимает лидирующую позицию в полосе свободы ,
 И рассеивается в ночную мглу ветвей над
 Пламя Разума через нашу землю:
 Каждый пустые мехи бы, без сомнения,,
 Подъем и стремится его потушить.

 Хоть ты и обвинен, продолжай свой путь.;
 Ночь всегда предшествует солнцу.;
 Что бы ни говорили люди разгневанного короля,
 Вы играете в игру, в которой нужно победить:
 блаженство человека — вот главный приз,
 который всё ещё на кону у тиранов.

 Когда впервые подлые, коварные людишки
распространили свои ядовитые отбросы через герольдов,
 противоядие, созданное такими, как вы,
 было положено в основу зла.
 С помощью простой травы с равнин Разума
 Ты сохранял всё в порядке в венах Свободы.

 Теперь враждебные взгляды и низкие замыслы
 Стремятся досаждать твоей странице,
 Контролировать её силу, сдерживать её огонь,
 И вести войну с чувством и разумом:
 Они надеются, что туман погасит солнце,
 Они надеются, что твой полезный род прекратится.

 Но хотя некоторые ограниченные сердца и
 Чтобы вытолкнуть вас из вашего навесного автомобиля;
 Мы с удовольствием смотрим, как вы водите машину,
 И почти не обращаем внимания на их маленькую войну:
 Как насекомые, ползающие по грязи,
 Они просто развлекают вас.

 Кто смотрит на королей, двор, королеву
С детской пышностью и заимствованной славой,
 Но удивляется, откуда взялся
 Этот хаос беспорядка, —
 И всё же они зависят от мелочей,
 И каждая тварь — их друг.


 Ода V[135]

 Питеру Поркупайну

 «Что можно писать — и писать — и быть злодеем,
По крайней мере, я уверен, что в Дании это возможно». — _Гамлет._

 «В то время как одни падают в обморок от потери крови и духа,
Другие, как видно, торжествуют,
Над тысячами убитых, отправленных к Плутону,
Где Стикс ревет в тупом потоке».
 «Какие полчища, какие мириады пали
От ланцета и каломмеля,
Все ушли во время эпидемии в Филадельфии,
И послали подобие человечества».

 Так сказал этот божественный человек,
 Отважный Питер Дикобраз,
 Который распространил свою обширную подписку по этим краям,
 И поднял четыре тысячи призраков, и поразил ужасом
 Всех демократических мошенников,
Рабов, дезорганизующих общество.
 Он обладал смелым умом,
 , духом и слюной,
 От Новой Шотландии до лесов штата Мэн,
 Поддерживался истинный федерализм;
 И через эти могущественные процветающие штаты,
 Распространял свои изящные, подлые статейки.

 Ах, Питер! Ты, бедный паршивый болван,
 Что нагружаешь маленьких лошадок,
 И заставляешь их скакать и потеть
 По песчаной дороге
 Под грузом
 Мусора, называемого «Газетт Питера Дикобраза».
 Что ты сделал, чтобы завоевать любовь Колумбии
 Что она, как какая-то подстилка,
 должна волочиться за негодяем с чужеземных берегов
 и делать его орудием какого-то вероломного Юпитера,

 Ах! теперь я вижу лошадей бедной Каролины,
 С торбами,
 высоко запряжёнными,
 бегущими по своим подлым, чёрным дорогам,
 Сквозь уединённые рощи и сосновые леса
 Перевозишь товары, как и ты,
 -------- Проклятая штука!
 Которой в Колумбии, конечно, было достаточно--
 Там Пикенс, Самптер, Грин сражались за свободу,
 И Свобода творила свои чудеса.

 Что я слышу? И мы дали тебе крылья,
 Чтобы ты разносил свой яд по источникам Ютаво?
 Те, кто чище вод Касталии, нашли
 многих героев, погибших, которые могли бы претендовать
 на жизнь, но не на жестокого Джорджа,
 который, ограбив и разграбив половину Востока,
 пришёл сюда, чтобы завершить пир своего Стервятника.

 А теперь, Питер! Послушай совета доктора Раша;
 И — переходи на ту систему, которую ты бы сокрушил;
 Молю, пусть он выпустит твою чёртову кровь;
 (И каломель тоже может принести пользу.)
 Четыре тысячи капель, выпущенных из твоих вен,
 Спасут тебя от будущих ударов тростью:
 И скажи ему, чтобы он поторопился со своим ланцетом,
 Ибо это правда, и многие осмеливаются утверждать,
Что, как бы хорошо ни питался человек при жизни,
 ни один врач не станет пускать кровь мертвецу.


Ода VI[136]

Обращение к учёной свинье

 Особой важности, которая в одном большом городе была
 О ты, отмеченный судьбой среди вульгарных свиней,
 Среди учёных нашего века,
 На кого смотрят оруженосцы, дамы, священники,
 Дерзкая, любящая науку свинья,
 Которая без мантии и парика
 Может пробиться сквозь тернистый лабиринт знаний,
 — Сколько высокообразованных людей в былые времена
 (которых Слава причислила к великим)
 Изголодались по их уму - были изгнаны, повешены или проданы;
 --В то время как вы, павшие в лучшие века, о счастливые свиньи!
 Можете благодаря своему уму питаться пирогами и сладостями--

 Когда дом и земли опустели и пришли в упадок,
 Тогда учёба становится наиболее ценной —
 (так гласит пословица, известная во всём мире) —
 Вы, кто был вынужден пресмыкаться в грязи,
 Оставили своё болото ради науки:
 Без соперников в своей расе,
 Вы занимаете самое почётное место —
 Всё, чего может пожелать сердце, приходит к вам,
 Кто стремится к настоящему счастью,
 И хорошо накормлены, на чём бы ни паслись свиньи.

 Теперь, если бы у кого-то была возможность выбирать своё состояние
 На этой мировой сцене, не подчиняясь судьбе,
 Кто бы не захотел, чтобы его маленькие мозги
 Засевший в голове учёной свиньи,
 Вместо того, чтобы быть человеком, трудиться, потеть и копать,
  Со всем разумом, который есть в человеческом черепе.

 С Нами мы все мудры, мы всё знаем,
 Но каждая свинья — ниже тебя,
 остальные — глупцы и простофили, и поэтому
 какая же наука будет следующей?
 Наука!  — для Тебя, которая открывает все свои тайны?--
 Уже сейчас в вашем мудром мозгу
 Больше, чем у большинства олдерменов, и больше смелости,
 Чем у некоторых, кто резвится в зале заседаний Конгресса.

 Можем ли мы надеяться в эту эпоху прогресса
 Человеческих дел, что увидим на сцене Терры
 Свиньи берут верх над людьми, и из их хлева
 К почестям, богатству, власти восходят!
 Знатоки латыни, коммерции, физики, права?
 Из того, что мы видим, мы делаем такой вывод.


 Ода VII[137]

 О ФЕДЕРАЛЬНОМ ГОРОДЕ

 «Так Каин древний, убивший бедного Авеля,
«Удалившись со своей родной равнины,
«В земле Нод, под хмурыми небесами,
«Построил башни до небес и города-государства».

 Довольно о учёном свинстве,
 Свинячающем ради грандиозных замыслов,
 И позорящем наших людей в высоких париках.
 Хватит о Питере Дикобразе,
Чьи иглы, как игрушечные пистолеты, стреляющие по крепости,
 Несомненно, вы причинили Демосу сильную боль,
 Теперь вас вдохновляет по-настоящему важная тема,
 Которая вскоре разожжёт огонь в каждой музе,
 Не меньше, чем федеральный город,
 Бессмертный в своей славе,
 Который в своём округе площадью в десять квадратных миль
 Занимает центральное место, как паук в своей паутине,
 Ловящий всех глупых мух, которые осмеливаются приблизиться,
 И откармливающийся на глупости племени.

 Когда судьба предначертала,
 Или природа сказала:
«Это место предназначено для будущего города».
 Они оба так решили этот вопрос
 (хотя, возможно, последний не совсем неправ)
 Что это должен быть город с тихими улочками
 И, как Пальмира, прославленная на востоке,
Возвышаются её огромные колонны и высокие стены.
 Но напрасно путешественники ищут там людей,
 И едва ли раз в неделю встретишь горожанина!

 Сыны Вирджинии, проходя через этот город,
 Каждый восклицает: «Увы,
Здесь не слышно скрипки,
 Всё уныло и мрачно,
 Нет весёлых колокольчиков, которые звенят в ушах,
 Ни блистательных женщин, ни балов, ни бильярда, дорогая,
 ни петушиных боёв, ни скачек на благородных конях:
 ну разве это не печально?
 Ни благородного корабля с высоко поднятыми парусами,
 участвующего в войне или торговле, не проплывает мимо;
 Но кукурузные лодки с холмов Аллегейни,
 Или гружёные гречихой баржи с деревенских мельниц!

 Среди этих огромных отелей и царственных куполов
 Часто прогуливается какой-нибудь горожанин, словно среди могил,
 И восклицает: «Основатели этого города допустили ошибку,
 Возводя такие здания в восемнадцатом веке:
 Неужели Конгресс должен ждать этого?
 Ах! Проклинаю медлительность закона!
 Лучше бы они остались там,
 (хотя, несомненно, это может её опечалить)
 Пусть Филадельфия двенадцать месяцев в году
 страдает от жёлтой лихорадки!


ОДА VIII[138]

О НАСТУПЛЕНИИ ГОРОДА НА РЕКУ ХАДСОН

 Там, где Хадсон, некогда гордый,
 Волнами обрушивался на берег,
 Они возводят среди его бурных вод
 Молы, бросающие вызов его самому громкому рёву;
 И возвышаются особняки там, где
 Половина Европы могла бы выгружать свой груз.

 Из северных озёр и снежных пустошей
 Река берёт начало вдалеке,
 То марширует быстро, то марширует медленно,
 А теперь еще несколько быстрых мух
 Пока не присоединятся к ирокезам, в их пути
 Они движутся объединенной силой.

 Но не останавливаются, не преследуя слишком смелых целей
 Вторгнуться в этот гигантский поток;
 Природой не защищены права, не претендуй,
 Ни на его древнее русло не вторгайся:--
 Река может в ярости пробудиться
 И время вернет ему все, что ты возьмешь.

 Восточный поток, его сестра, бредит
 Видеть, как такие родинки нарушают ее покой.
 Лондон, построенный на ее волнах.,
 Тяжесть гор на ее груди.:
 С ускоренным потоком она ищет главного.
 Поскольку на ее кровати появляются новые ткани.

 Смелые потоки! и пусть наш стих требует:
 Разве нет побережья на много миль вокруг,
 И почв, сформированных рукой природы
 Которые граничат со всем островом Манхэттен:
 Тогда почему алчность воздвигает эти холмы
 И постройте пристанища бледной болезни.

 И все же в вашей цели подрезать им крыло
 (Это не требует волшебства, чтобы разгадать)
 То время, которое принесет скорбный день
 Когда страсть Хадсона, набирающая силу,
 Пусть пеной отплатит за свои обиды
 И сметет прочь и дом, и пристань.


ОДА IX[139]

О ФРЕГАТЕ "КОНСТИТУЦИЯ"

 «И в те дни люди селились на водах и жили там не потому, что им не хватало земли, а потому, что они хотели быть рабами тех, кто был велик и могущественен на земле». — «Современная история»._

 Итак, мы наконец подошли к главному
 И только готовили бы по морям шастать,
 В своем емком груди вскоре
 Многие зеваки найти дом
 Что продает свою свободу за бесценок,
 Уходит полями и деревьями
 Для бурным морям,
 Не ступать больше на родную землю,
 И видеть...но не овладеют берегом.

 Что ж! отпусти их - могут ли быть потери
 У тех, кто пренебрегает щедростью природы,
 Из сельских долин и теней свободы
 В эту унылую клетку пускаются в бегство те, кто,
 Топор, мотыга,
 Откажись от плуга,
 Простое угощение пышногрудой молочницы,
 Забудь о блаженстве деревенской жизни,
 Здесь царит суматоха
 И тяжкий труд,
 Ружьё — их подушка, когда они спят,
 А когда они просыпаются, то плачут.

 Дик Бразерс сказал: «Настанет время,
 "Когда война больше не будет рыскать по морям,
 "И люди не будут бродить в поисках славы или наживы,
 «И моё тысячелетие вернёт их домой,
«Как бы они ни рассеялись по всем градусам».
 Если Ричард окажется пророком,
 Почему бы нам тоже не успокоиться,
 И не превратить наших бульдогов в ягнят,
 Спилить рога боевым баранам,
 А также сыновьям Европы?
 Вы, квакеры! Смотрите с чистым восторгом,
 Приближаются времена, когда сильные люди,
 И эскадроны, кружащие вокруг шара,
 Не будут сражаться друг с другом,
 Или будут сражаться деревянными ружьями.

 И всё же то Существо, к которому вы обращаетесь,
 Придавшее старому Хаосу форму,
 Может говорить — и словом подавить
 Бурю и натиск.


ОДА X[140]

 САНТОНУ САМУЭЛЮ

 Пророку-миллениалисту о его системе всеобщего умиротворения

 С диким видом, в напыщенном тоне
 Ты приближаешь блистательный период,
 Когда монархия завершит своё правление,
 А войны и воины исчезнут;
 Лев и ягнёнок будут бродить
 И, объединившись, идти лесной тропой.

 Я боюсь, что с поверхностной точки зрения
 Вы размышляете о плане госпожи природы:--
 Она нарисовала различные формы бытия,
 И создала общего испытателя - человека:
 Она сформировала их все с мудрым замыслом,
 Различила каждую и провела черту.

 Взгляни на львиный лик,
 На его железный зуб, на смертоносную лапу,
 На его облик, сотканный из гнева;
 В его лапе — сила стали:
 Может ли он бродить с ягнятами
 Или кормиться на лесной тропе?

 С тех пор, как он появился на земле,
 Война была его ремеслом и будет им:
 И когда он откажется от этого древнего замысла
 С более мягкими натурами, готовыми к согласию,
 Он изменится во что-то новое
 И будет выполнять другую роль.

 Одна система видит сквозь всю эту структуру,
 Очевидный разлад всё ещё преобладает;
 Лес уступает место активному пламени,
 Океан вздувается от штормовых ветров.;
 Ни одно время года не было предопределено Богом.
 Когда мы объединяемся в дружбу, так и должно быть.

 И вы думаете, что человеческий род
 Может избежать всепроникающего закона--
 Раба страсти, которого мы когда-либо находили--
 Кто извлекает разлад из своей природы:--
 Прежде чем разлад сможет покинуть человека
 Он должен принять другое сердце.

 Но в медленном развитии событий
 может наступить время, когда наша раса
 с помощью разума расправит крылья
 и увидит свет другими глазами;
 и когда рассеется древний туман,
 они обнаружат, что их природа наконец-то изменилась.

 Само Солнце, как предначертано свыше,
 Не движется по идеальному кругу;
 Оно избегает экваториальной плоскости,
 Предпочитая странный извилистый путь,
 И ежегодно уменьшает, как доказывают софисты,
 Свой угол в пустотах над головой.

 Двигаясь по своей древней траектории,
 Не приближаясь к наклонной эклиптике,
 Под каким-то новым влиянием оно может сиять,
 Но нас с вами здесь уже не будет.
 Чтобы увидеть, как лев роняет зубы,
 Или как короли забывают о смерти.


ОДА XI[141]

ДОКТОРАМ ФИЛАДЕЛЬФИИ

 «И Ангел Михаил спорил с Дьяволом о теле Моисея». — _Древняя история._

 «Кровоточить или не кровоточить — вот в чём вопрос!
 Лучше ли в наших постелях страдать
 От насмешек и соплей возмутительных докторов,
 Или от ланцета — бросьте их».

 В былые дни богословы в мрачном настроении
 Спорными вопросами поддерживали интерес к прессе;
 Спорили о каких-то удивительных вещах,
 О разнице между тенью и полутенью,
 И нацарапал много «способов, как мужчина может ублажать девицу».
 В конце концов, когда корона увядает,
 Они кладут свои дубинки;
 И вы, мудрые врачи, разбирайтесь в споре,
 Каждый проклинает всех, кто не выпьет его чашу.

 Ах, филадельфийцы! Вы по-прежнему становитесь добычей мошенников,
 Продолжайте в том же духе;
 Когда вы пили из родной реки,
 Здоровье расцветало на каждом лице, и все было весело.
 Уныние было далеко, и природа смеялась.
 Теперь поставлен вопрос огромной важности,
 Будь, кровь человека является лучшей, или нет,
 При дефицитных три капли (или не одну каплю) по-прежнему
 В бедняге вены!--

 Ну! вы решаете, кто в Гален читал--
 Возьмите, пожалуйста, систему Бурхаве - любую другую--
 (Почему мужчины такие, что врачи могут их лечить?)
 Независимо от того, правильны ваши методы или нет,
 И сокращают ли они или продлевают человеческую жизнь,
 Мы, нездоровые люди, должны быть... уложены в постель.

 Секрет раскрыт — будьте осторожны, врачи,
 (Всё будет раскрыто в комнате с запертыми дверями)
 Старушки с их простыми травами и чаями
 (И не требуя за свои услуги и двух пенсов)
 Обезопасьте эту ужасную эпидемию лихорадки;
 Сделайте её такой же безобидной,
 (Будь она местной или завезённой из Вест-Индии)
 Как солдат Континентальной армии, перешедший на сторону ткачей.


 Ода XII[142]

СТАЯ И ПАдаль

 Медицинская история

 Если Эфраим, лёжа на кровати, жалуется
 На лихорадочный пульс и горящие вены,
 На пульсацию в голове,

 То вокруг него собирается жуткая компания
 Из старых и новых докторов,
 И докторов, которых знает только Господь.

 Надеясь, что эти люди знают своё дело,
Бедный Эфраим просит их о помощи.
 И обещает, что им заплатят.

 Каждый цитирует какую-нибудь книгу, притворяясь,
Или читает какой-нибудь текст Сиденхэма,
Который кто-то одобряет, а кто-то осуждает.

 И тут же он слышит варварский шум,
 Как от стада мальчишек-мясников,
 Эта вечная надежда на жизнь разрушается.

 Он обещает оплатить все счета.,
 Но они переходят в яростную драку.--
 Бедный Эфраим волнуется - и хорошо, что он может.

 Каждый смотрит на другого мстительными глазами,
 Как будто борясь за приз
 Он хочет получить свою долю - когда Эфраим умрет.

 Один говорит об исцелении Каломелью;
 Но его мудрый брат Сидрофель,
 Клянется, что это самый легкий путь в ад.

 В то время как один the lancet рекомендует,
 Другого за волдырь отправляют,
 И каждый защищает каждое свое лекарство.

 Устал от всего, что они могут сказать,
 Наконец пациент теряет сознание.:
 Бедный Эфраим падает в обморок - и это вполне возможно.

 В мечтах Фэнси ему кажется, что он бродит
 В мирах, где доктор Сатана пенится,
 С Сидрофелами и Карри-Комбами.

 Очнувшись, он молит о пощаде
 И скулит: «Прекратите ваши ссоры,
 Доктора, дайте мне спокойно умереть.

 О! Если бы я послал за доктором Нэн
 Или за кем-нибудь другим, но не за жестоким мужчиной,
 Чтобы снова поставить меня на ноги:

 «Она со своим освежающим чаем из тамаринда,
 По крайней мере, не убила бы меня —
 Ну же! если ты любишь меня, согласись.

 «Она бы поддержала мою кружащуюся голову —
 Она бы что-нибудь мне почитала —
 Или сказала бы что-нибудь ободряющее.

 «Боже правый! вы не можете быть все правы —
 О, не царапайтесь! — О, не кусайтесь! —
 Добрые доктора, не надо, не надо драться!» —

 Тут они начали драку погромче —
 О! Эфраим умер! — для них это игра —
 Бедный Эфраим умирает! — и это хорошо.


ОДА XIII[143]

Солдат должен быть сделан из более прочного материала

О Деборе Ганнет

Американская героиня, которая во вторник подала в Конгресс прошение о пенсии в знак признательности за заслуги,
оказанные ею во время недавней войны в качестве рядовой в регулярной армии Америки

 Вы, члены конгресса и влиятельные люди,
 Которые занимают общественные кресла,
 И многие оказали услугу
 Некоторым, неизвестным на Марсе;
 И вы, кто занимает пост славы,
 Рулевые наших великих дел,
 Позвольте себе спокойно и внимательно выслушать вас
 Ту, кто владел мечом и копьем,
 Героиню на смелом поприще,
 Помогите измученной войной даме.

 С той же пылкой душой,
 Что и у Жанны д’Арк в былые времена,
 С рвением, направленным против британцев,
 С горячим и смелым духом,
 Она отправилась навстречу врагам своей страны,
 Переодевшись в мужскую одежду:
 Где бы они ни бродили по полю или городу
 Неуклонно она следовала за ними;
 Решив вступить в бой,
 Она встретила их на холме, на равнине,
 И, враждебно настроенная по отношению к английскому правлению,
 Она метнула пылающий снаряд.

 Теперь за столь благородные труды,
 За день, проведённый в бою,
 На закате жизни наконец-то награда
 Этой верной амазонке:
 Она не просит у вас тысячи.
 Хоть и отмечена множеством шрамов,
 Она не просит доли индейских земель,
 Хотя земли у вас есть в избытке:

 Но что-то на закате дней,
 Чтобы ей было уютно и тепло,
 Домик и весёлый огонёк,
 Чтобы защитить её от бури.
 И кое-что для кармана тоже,
 Ваша щедрость могла бы позволить
 Тому, кого преследовали наши враги
 С штыком, ружьём и мечом.

 Подумайте, скольким нежным узам
 Женщина должна пожертвовать,
 Прежде чем отправиться в военный лагерь
 Навстречу вторгшемуся врагу:
 Скольким преградам помешала природа,
 И ещё больше — обычай,
 Чтобы пренебрегаемая женщина была обласкана
 С трофеями, добытыми на войне.
 Все это она благородно преодолела,
 И презрела осуждающий век,
 Вступила в ряды, ее путь к славе,
 Презрела гнев британца;
 И люди, которые с ограниченным умом,
 Все высокомерные, осуждают
 И опозорь женщин,
 В которых есть честь.


[131] Эти оды впервые появились в журнале _Time-Piece_, где они публиковались
один за другим в период с 16 октября по 13 ноября 1797 года.
 Три из них — четвёртая, шестая и одиннадцатая — были переизданы,
сильно переработанными, в издании 1809 года. Восьмая, десятая и
тринадцатая были использованы в переработанном виде в издании 1815 года. Остальные книги
здесь переиздаются впервые.

Первая ода, которая явно является адаптацией книги доктора Уоттса
хорошо известный гимн, по-видимому, вызвал возражения в некоторых кругах,
22 декабря в «Тайм-Пис» появилась следующая заметка:

"В «Коннектикут Курант» появились серьёзные замечания по поводу
первого номера «Книги од», опубликованной в «Тайм-Пис»
14-го числа. Это непристойная пародия, как намекает автор, на первый
Псалом Давида, в котором _аристократ_ соответствует _святому_ в
псалме, а _демократ_ — _неисправимому грешнику_. Этим
джентльменам-писателям следует учитывать, что рассматриваемая пародия (как они
её называют) не предназначена для того, чтобы её распевали через нос
дьякона.
звук органа, но не семиструнной лиры: он был предназначен лишь для того, чтобы _играть_ на нём _на улице_ на благо всех добрых демократов и к полному изумлению и смятению _противоположного характера_. Во имя здравого смысла, как печатники «Коннектикут Курант» _осмелились_ поступить так _неуважительно_ и поставить пародию перед псалмом? Неужели они попирают все святое? Или что они
имеют в виду? Пусть остерегаются — грядут серьёзные времена, джентльмены:

 «Ваша жизнь — всего лишь дым,
 Простое беспокойство старухи —
 И лирическая арфа доброго царя Давида,
 «Может, закончим на этом — псалмом».

[132] _Time-Piece_, 18 октября 1797 г.

[133] The _Time-Piece_, 20 октября 1797 г.

[134] Из издания 1809 года, текст которого я воспроизвёл во всех
частях, кроме названия, которое звучит как «Демократическому редактору».
Это стихотворение впервые появилось в «Тайм-Пис» 23 октября 1797 года со
следующим предисловием: «Тот, кто первым поставил настоящую печать на лбу
ЗВЕРЯ, был изобретателем книгопечатания». Этот след глубоко врезался в память и
становится всё глубже с каждым днём. — _Эразм._

[135] The _Time-Piece_, 25 октября 1797 г. Уильям Коббетт, английский
авантюрист, поселившийся в Филадельфии в 1792 году. Под псевдонимом «Питер
Дикобраз» он написал множество политических памфлетов и редактировал газету под названием
«Gazette» Дикобраза. Он покинул Америку в 1800 году после того, как был
осуждён за клевету. Его работы в двенадцати томах, в том числе
множество отрывков из «Gazette», были опубликованы в 1801 году в Лондоне. Он был заклятым врагом американских демократов; он выступал против интересов Франции и резко критиковал доктора Пристли, Бенджамина Франклина и доктора
Раша.

[136] Текст из издания 1809 года. Первоначально опубликовано в _Time-Piece_,
27 октября 1797 года, со следующим вступлением:

 «Пусть только появится танцующий медведь,
 Свинья, которая считает вас четвертым или пятым,
 И Катон со своим моральным напряжением
 Будет пытаться исправить город — напрасно».

[137] Из «Тайм-Пис», 31 октября 1797 года.

[138] Из издания 1815 года. В версии «Тайм-Пис» от 1 ноября 1797 года
она была озаглавлена «Тому С. Свогуму, строителю причалов», со следующим
введением:

"'И Александр построил прочный мол от берега до острова Тир, через глубокие воды пролива между ними, и люди говорили, что
Он был бы вечным, но по сей день он разрушен, и от него мало что осталось. — «Современные путешествия»._"

[139] Из «Тайм-Пис», 31 октября 1797 года. В том же выпуске приводится следующее описание
запуска:

"БОСТОН, _23 октября_, запуск! В прошлую субботу в 15:15 пополудни
фрегат «Конституция» был спущен на воду, и теперь он представляет собой
элегантный и великолепный образец американской военно-морской архитектуры,
сочетающий в себе мудрость, силу и красоту. По сигналу, поданному с
борта, береговая артиллерия объявила о
в соседней стране, что КОНСТИТУЦИЯ была в безопасности».

[140] Из издания 1815 года, за исключением названия, которое звучит так: «Тысячелетие — полевому оратору-демагогу».

[141] Из «Тайм-Пис», 13 ноября 1797 года.

[142] Текст из издания 1809 года. Заголовок газетной версии
был «Филадельфийским врачам» со следующим девизом: «И он сказал ему: «Врач, исцели себя сам».

[143] Опубликовано в «Тайм-Пис» 4 декабря 1797 года и перепечатано в
издании 1815 года, текст которого я использовал, хотя и
Сохранилось название газетной версии. В издании 1815 года
название звучит так: «Героиня революции. _К власть имущим_», с
примечанием: «23 декабря 1797 года Дебора Ганнет подала в Конгресс прошение о
назначении пенсии в знак признания заслуг, оказанных ею во время всей
Американской войны за независимость в качестве рядового солдата регулярной
армии Соединённых Штатов». Приведённые выше строки были написаны
по этому случаю по просьбе героини. Излишне говорить,
что она обладала способностями, дарованными ей при жизни.
Дочь так описала обстоятельства, при которых поэту стало известно об этом романе:

 «Когда он был редактором «Тайм-Пис», его кабинет был полон посетителей,
в основном просивших о том или ином одолжении. Однажды он пришёл на ужин и сказал миссис Френо, что утром в его кабинете был довольно эксцентричный персонаж, который рассказал ему, что во время Войны за независимость он служил в мужском обмундировании и получил несколько ранений, показав шрамы. Всё, что он мог для неё сделать, — это отправить её в
Вашингтон с петицией, что он и сделал. Её звали Дебора Ганнет.
Она отправилась в Конгресс, подала прошение и получила пенсию.
Хотя он не поставил под ней свою подпись, это сразу стало известно, так как многие из
членов Конгресса были его корреспондентами, в том числе Томас Джефферсон,
президент.




О ФЕДЕРАЛЬНОМ ГОРОДЕ[144]

1797


 Все, что создано человеком, должно иметь начало,
 И Рим развивался от малого к великому,
 Пока грядущие века не увидели его расцвет.
 Владычица мира, известная тогда.

 Итак, на берегу Потоумакского разлива.,
 Там, где совсем недавно стояли древние дубы.
 Быстро растет новорожденный город.
 Предназначенный для правящей расы.

 Здесь капитолии ужасной высоты--
 Уже предстали взору
 И здания, предназначенные для будущих королей,
 Выставили свои фасады и расправили крылья.

 Этот город не сулит ничего общего с другими.
 Все остальные города, как пишут в книгах,
 Сначала были застроены хижинами,
 Скромными лачугами или убогими сараями.

 Но здесь всё наоборот:
 Сначала строятся дворцы,
 А потом уже простые хижины.
 В таких обителях можно найти приют.

 Тем временем, это будет справедливо
 (И мы надеемся, что наш конгресс не будет беспокоиться)
 Если, пока бедняки прячутся на расстоянии,--
 Они сами будут делать свою грязную работу.

 Первыми жителями Рима были воры,
 Так гласит история, и люди верят в это.
 Пусть всё будет наоборот,
 Пусть те, кто здесь живёт,
 Научат современных историков писать,
 Что они были честными людьми.


[144] Из издания 1815 года. Молодой англичанин Томас Твининг, посетивший Вашингтон в 1796 году, описывает его следующим образом: «Пересекая обширный участок равнинной местности, чем-то напоминающий английскую пустошь, я вошёл в большой лес, через который была проложена очень неровная дорога, в основном за счёт вырубки деревьев или их верхних частей.
обычным образом. Через некоторое время эта размытая дорога стала больше похожа на
обычную аллею, деревья были вырублены по прямой линии, хотя никаких
жилых домов видно не было. Я не сомневался, что еду по одной из улиц
столицы. Я проехал по этой широкой аллее с полмили, а затем выехал на
большое расчищенное от леса пространство, в центре которого я увидел
два недостроенных здания и людей, работавших над одним из них. Подойдя и
поговорив с этими рабочими, я узнал, что нахожусь в центре
город и что это здание было Капитолием. Глядя с того места, где я стоял, я видел со всех сторон густой лес, пронизанный более или менее прямыми дорогами.




КОРОЛЕВСКИЕ КОКНИ В АМЕРИКЕ[145]

1797


 Зачем вам уезжать так далеко от вашего островного дома,
 Вы, лондонские кокни, и все в пене,
 Говорить и говорить с этим заносчивым хлыщом,
 И рассказывать, какая это помеха — демократия:
 Это был урок, который мы усвоили,
 Когда вы были озабочены
 Желанием успеха обширным приготовлениям
 К завоеванию и разграблению королевских плантаций.

 Мы, американцы, далеко от вашего королевского острова
 Смиренно умоляю вас, все ненавистники демократов,
 Из страха, что вы оскверняете свои тела или души,
 Честно уйду со своей ложью и сатирой:
 Монарх, которому вы поклоняетесь, просит вашей помощи,
 И как ты можешь помочь ему на таком большом расстоянии?
 Это кредо англичанина,
 И они все согласились с тем, что
 Они клянутся, что вне старой Англии нет ничего,
 Что может сравниться со старой Англией — дорогой Англией —
 Так что убирайтесь в старую Англию, или мы отправим вас туда.

 Из восточных ульев прилетела стая,
 Полная решимости подорвать основы республики;
 А кто их предводитель, их писец и их священник?
 Да, Дикобраз Питер,
 Пожиратель демократов,
 Перевезённый Питтом по поручению нации,
 Чтобы проповедовать демосу новое откровение.

 Его покровители в Англии и некоторые из тех, кто здесь,
 Согласились присоединиться к его гнусным проискам,
 И дали ему, несомненно, четыре тысячи в год
 Напечатать чёртову клевету, чтобы угодить нашей знати:
 Где я — герой всего, что здесь сказано
 Я — капрал Коббетт[A] — человек с мечом!
 Если бы его соотечественники думали,
 Что мы сражались напрасно
 И они намерены вернуть с помощью его прессы
 страну, которую они потеряли, к своему стыду и позору,
 пусть они честно участвуют
 в какой-нибудь либеральной странице:
 мы можем дать им ответ, который не понравится некоторым,
 кто увидит, как их друг Питер, хныча, возвращается домой.

 [A] Намек на эгоистичный стиль его
 сочинений. — примечание Френо._


[145] Из издания 1815 года.




 ПИСАТЕЛЮ ПИСАТЕЛЕЙ[146]


 Клянусь богами поэтов, Аполлоном и Юпитером,
 Клянусь музой, которая направляет меня, духами, которые движут,
 Я снова советую тебе, Питер, удалиться
 Или сатира пронзит тебя своими огненными стрелами.

 Будь осторожен, остановись в своём шумном стремлении,
 Или возвращайся домой, ибо опасность близка:
 Облака собираются, чтобы обрушиться на твою голову,
 Выпустить свою серу или пролить свои потоки.

 Я предвижу, что ты будешь плакать вместе со слезами,
 В пещере забвения я усыплю тебя;--
 Этот распутник, этот желчный пузырь,
 Этот отпрыск Парнаса должен быть наказан.

 Из прославленной звезды в царстве ночи
 Он превратился в маленький огонёк:
 Так погаси его, и погаси, пока он ещё горит
 И Питер оставит вам табакерку за ваши старания.


[146] Из издания 1815 года.




АМЕРИКАНЦАМ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ[147]

Впервые опубликовано в ноябре 1797 года


 Люди уходящей эпохи! Чьи благородные деяния
 Будут чтимы выше, чем пена Времени:
 Прежде чем истечёт этот насыщенный событиями век,
 И снова мы приветствуем вас нашими скромными стихами:
 Мы будем рады, если вы улыбнётесь нам, но если нет,
 всё же мы довольны вашим приговором.

 Мы черпаем вдохновение в изменчивой жизни
 людей; мы рисуем смешанные образы,
 украшенные странными фантазиями и фигурами,
 Такого, какого не видел ни один придворный поэт;
 Кто писал, сидя под потолком какого-нибудь великого человека;
 Не путешествовал по землям и не бродил по водным просторам.

 Чтобы уловить некоторые черты неверного прошлого;
 Пусть это будет нашей заботой — до конца века:
 Краски яркие! — ибо, если мы правильно рассудим,
 Грядущий век будет веком прозы:
 Когда низменные заботы разрушат сон муз,
 И Здравый смысл займет главенствующее место.

 А теперь иди, дорогая книга; еще раз расправь свои крылья:
 По-прежнему во имя Человека, сурово верный:
 Не наученный льстить самолюбию или лебезить перед королями;--
 Троянец или тирянин[A] — воздайте им обоим по заслугам.—
 Когда они правы, мы защищаем обоих,
 И оба будут нам приятны, если оба будут читать.

 [A] Tros, Tyriusque mihi nullo discrimine
 agetur. — Вергилий. — Примечание Френо._


[147] Это стихотворение было использовано в качестве вступительного к второму тому издания 1809 года.





К НОЧНОЙ МУШКЕ[148]

Подлетающей к свече


 Привлеченная светом свечи,
 Как беспечно ты подлетаешь, чтобы взглянуть
 На то, что поглощает тебя в своем сиянии!

 О мушка! Я прошу тебя быть осторожной:
 Ты не замечаешь близкой опасности;
 Этот свет для тебя — пылающая звезда.

 Ты уже опалил свои крылья:
 К чему приводит смелость или безрассудство
 Ты паришь рядом с такими сверкающими предметами?

 Ах, я! ты касаешься этого маленького солнца--
 Еще один оборот, и все будет сделано!--
 Теперь ты отправишься в топку!--

 Таким образом, безумие, соединенное с амбициями,
 Привлекает насекомых человечества,
 И покоряет поверхностный разум:

 Таким образом, власть обладает очарованием, которым все восхищаются,
 Но опасен этот внутренний огонь —
 Если вы мудры, вовремя отступите.


[148] Впервые опубликовано в _Time-Piece_ 8 декабря 1797 года. Текст из
издания 1815 года.




 ИНДИЙСКИЙ КОНВЕРТ[149]


 Индеец, живший в Маскингеме, в глуши,
 Был подстрекаем пастором присоединиться к его милой пастве,
 Сбросить одеяло и надеть пальто,
 И положить начало благочестию и религии.

 Индеец долго пренебрегал столь заманчивым предложением,
 Предпочитая проповеди рыбной ловле и охоте на птиц;
 Проповедь для него была сердцем, полным забот,


 А пение мало чем отличалось от воя. В конце концов, благодаря уговорам и постоянным приставаниям
 наш индеец согласился быть хорошим;
 он увидел, что злоба сатаны нарастает,
 а средств противостоять ему он ещё не знал.

 Однажды, когда священник говорил о рае,
 И описывал его прекрасные черты,
 Обращённый, который искал чего-то существенного,
 Встал и признался, что сомневается.

 Он сказал: «Господин священник, это место, о котором вы говорите,
 Что в нём есть для желудка? — Если так, я скоро уйду».
 И я оказался в райском месте.

 Дурак (сказал проповедник), там нет спиртного!
 Место, которое я описываю, больше всего похоже на нашу встречу,
 Добрые люди, все поют, проповедуют и молятся;
 Они живут на них, не питаясь и не утоляя жажду.

 Но все двери заперты для нечестивых людей;
 И я боюсь, что вы никогда туда не попадёте:
 Жизнь, полная раскаяния, должна купить вам билет,
 И я боюсь, что немногие из вас, индейцев, могут его купить.

 Прощайте (сказал индеец), я не из вашего племени;
 От такой лёгкой пищи я бы почувствовал себя плохо.
 Я не могу согласиться на то, чтобы меня поселили в месте,
 где нечего есть и почти нечего украсть.


[149] Впервые опубликовано в _Time-Piece_ 11 декабря 1797 года под заголовком
название: «Томас Свагем, индеец из племени онейда и миссионер-священник». Текст
из издания 1809 года.




«Петифоггер»[150]

или «Простые гонорары», эсквайр


 В городе, о котором я мог бы упомянуть, жил адвокат,
 Хитрый, как Сатана, и любящий споры;
 Он всегда доверял спорам и ссорам,
 Чтобы сохранить на своей скамье длинную вереницу костюмов.

 Неважно, да, ничтожно и мелко,
 Спорный вопрос, свинья или курица;
 Но к одному он всегда стремился, и его всегда видели
 За тем, чтобы получить за свои доводы всего один фунт десять шиллингов.

 Он с удовольствием наблюдал, как ссоры разрастались,
 Каждый день у него были дела с упрямыми людьми,
 Но для сквайра это был праздничный пир,
 Пока он получал свой драгоценный гонорар в один фунт десять шиллингов.

 Пергамент, Кавето, висел у него в холле,
 На котором было предупреждение для читателя,
 Что за один фунт десять шиллингов он будет спорить и ссориться,
 Изворачиваться, лгать и делать всё, чтобы защитить свою правоту.

 Иногда, когда границы участков оспаривались,
 он всё улаживал одним поворотом соломинки;
 от десятой доли дюйма он пополнял свой карман,
 пока не заставлял обе стороны проклинать юриста и закон.

 Так шли дела, и юрист богател
 Нажрался до отвала и пил вино, пока не началась водянка,
 раздувшая его внутренности до таких чудовищных размеров,
 что вы вряд ли узнали бы в нём прежнего человека.
 Наконец он умер, и когда он скончался,
 его преподобие прибыл в логово Вельзевула.
 Сколько стоит вход (спросил проводник)?
 Старый дьявол ответил: «Один фунт десять шиллингов».


[150] Впервые опубликовано в _Time-Piece_ 13 декабря 1797 года. Текст из
издания 1809 года.




О ЗНАМЕНИТОМ ИСПОЛНИТЕЛЕ НА СКРИПКЕ[151]

Который, как говорили, в 1797 году вышел на сцену, чтобы вызвать недовольство
и восстания на западе страны, в частности, в Огайо,
Кентукки и Теннесси


 Музыкант запада! чей обширный замысел
 Замышляет объединить наши новые штаты с Англией;
 Как тщетна надежда, со скрипкой и смычком,
 Такими слабыми руками творить внутреннее горе!
 Как слаба попытка разделить наш союз
 Без меча или пистолета на боку!
 Даже барабана, который использует ваш инженер, нет:--
 Он прав — барабанный бой разрушил бы заговор своим шумом:
 Всё должно быть сделано в полуночной тишине, всё
 Ваши планы должны созреть, иначе ваши проекты рухнут.
 Неизвестные, невидимые, до назначенного часа
 Спускается удар трансатлантической силы!

 Музыкальная нота, чтобы покорить дикую природу Запада,
 действительно нова; мы услышали её и улыбнулись.
 В холодное декабрьское правление бессердечных
 украсили бы вы равнину цветущими растениями;
 украсили бы вы звуками Тринадцать звёзд
 или вплели бы гирлянду в лик Марса?
 К звуку, а не к чувству, когда-то, говорят, продвинулись скоты,
 Когда Орфей свистел, фавны и сатиры танцевали--
 Ты не Орфей - и это может быть правдой
 Он сыграл несколько мелодий, которые вам неизвестны.
 Такие надежды, как ваши, возлагаются на кэт-гут, которая могла бы;
 На теноре, высоких частотах, контрапункте или басу:

 Кто, вооружившись конским волосом, надеется завоевать мир
 Кто получает власть от скрипки?
 Если бы такое было во времена, бог знает когда,
 Он, должно быть, был по крайней мере первым из людей--
 Но сейчас - миру было бы нечем гордиться
 В такой войне, где не погибает ни один солдат:
 Так бы и сказал, наученный горьким опытом:
«О! Пусть мы никогда не будем сражаться так, как сражались они!
 Они пошли в атаку с тевфянским оружием,
И когда они должны были сражаться, солдаты танцевали;
 У них не было барабанов, они не чувствовали боевого пыла,
 «Но, холодный, как Рождество, я вступил в бой!»

 В моих снах ты играешь на своей скрипке,
 Играешь на правильных позициях, Боже, храни короля!
 Я вижу, как ты идёшь, торговец со своей сумкой,
 И эта бедная скрипка болтается у тебя за спиной,
 (Как Рейнард, спешащий домой с насеста,
 С добычей для грядущего пира)
 Блуждая по дебрям, стремясь к смелым приключениям,
 Леса одновременно и твоё ложе, и шатёр,
 К яростным восстаниям в наших лесах взывать —
 Попытка, какая мощная! и средства, какие малые.

 Амфион, как говорят классические истории,
 Когда он начал играть на своём органе,
 Его мелодии были такими нежными, такими сладкими, такими пленительными,
 Что даже дикие скалы пустились в пляс,
 Деревья сами, охваченные неистовой страстью,
 Подпрыгивали на корнях и восхищались каждой нотой:
 Покинув место, где они росли много лет,
 Под музыку быстро вскочила зачарованная команда,
 Сформировал над своей головой силу, отражающую солнечный свет,
 И склонил их тёмные головы перед силой музыки.
 Если то, что в этот момент кто-то рассказывает, правда,
 То для вас припасены ещё большие чудеса.

 Ваша музыка намного превосходит всё искусство Амфиона,
 Не деревья и скалы, а провинции, к которым он ведёт.
 Вся Аллегейни вторит звуку,
 И движется на юг, навстречу иберийскому берегу;
 Кентукки слышит оживляющие душу ноты
 И восхищается артистом и его музыкой;
 Отдалённый Сандаски расправляет свои нетерпеливые крылья,
 И дикий Майами звенит концертными колокольчиками;
 Каждый холм и дерево стоят на цыпочках, готовые к полёту.
 От берегов Гурона до дикого Теннесси;
 Артур Сент-Клэр вскоре мог бы ощутить его влияние;
 Но Артур не знает музыки — только сталь:
 Артур Сент-Клэр внимает, прислушиваясь,
 И когда цель вашего похода ясна,
 Такая музыка лишь разожжёт его ярость,
 Он придёт и прогонит тебя со сцены,
 Перережет все струны, мост и деку,
 Повешает тебя на деревьях,
 И даст тебе понять, что слишком поздно,
 Что играть мятежную музыку на западе — не шутка.


[151] Из издания 1815 года.




НОВОГОДНИЕ СТИХИ[152]

«Носитель времени» представляет следующее обращение к своим
покровителям с поздравлениями по случаю сезона


Сограждане:

 Время вышло — смотрите, девяносто семь убежало,
 а девяносто восемь приближается с той же скоростью;
 В безопасности, под сенью раскидистых ветвей,
 Сыны Колумбии блистают своими добродетельными поступками:
 Их щедрые пожертвования кормят бедных,
 И они с улыбкой провожают их от дверей своего покровителя.

 Сладкий мир и изобилие венчают праздничный стол,
 Где человек не почитает властного господина;
 Но вдали от опустошительных войн,
 Где сталкиваются королевства и могущественные империи,
 Он живёт в безопасности, не опасаясь тревог.
 О падших захватчиках и грохоте оружия:
 такие сцены, которые теперь в прошлом, когда-то оскверняли наши берега,
 и заливали кровью Колумбию, пролитой её детьми.
 Пусть человек ликует, бушующая буря миновала.

 Вам, мои клиенты, я приношу новости
 О внутренних распрях и внешних бедах;
 О том, как Свобода расширяет свои владения,
 И о том, как Истина торжествует в своём славном правлении.

 Подумайте, господа, сквозь бурю и снег
 Я вынужден идти с постоянной заботой;
 Дрожа от холода, я хочу выпить чашечку горячего чая.
 Чтобы развеселить мое сердце и поддержать мой дух:
 Радость может вдохновлять в суровом зимнем мраке;
 Теперь светские круги украшают Hickory fire;
 А на вашей доске для друзей и соседей распространяется,
 Индейка курит, трудолюбивый крестьянин сыт:
 Но не мне дарованы эти блага,
 Ко мне не благосклонна капризная Фортуна;
 Я обречён на долгий и тяжкий труд,
 Неизвестны мои невзгоды, скудна моя награда.

 Такова жизнь скромного немца,
 Который теперь ждёт вашей одобрительной улыбки;
 Моё благодарное сердце по-прежнему разделяет вашу щедрость,
 И мир и свобода царят из года в год.

 _Нью-Йорк, 1 января 1798 года._


[152] Это было опубликовано в виде листовки и распространялось вместе с газетой.
Насколько мне известно, Френо никогда не переиздавал её.




ЧАСТЬ V

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ПЕРИОД ПУТЕШЕСТВИЙ

1798-1809




ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ПЕРИОД СТРАНСТВИЙ

1798-1809[153]




ПО ПРИБЫТИИ В ЮЖНУЮ КАРОЛИНУ, 1798 ГОД[154]


 Счастливый шторм снова дарит,
 Веселый и вечно зеленый берег,
 Которое каждое удовольствие вернет
 Тем, кто придет снова:
 Тебе, Каролина, с морей
 Выйдя на берег, требуй всю власть, чтобы угодить,
Выйди с изяществом и лёгкостью
 Из солёных вод Нептуна.

 Чтобы найти в тебе более счастливый дом,
 Уединение на грядущие дни,
 С северных берегов ты видел, как я бродил,
 Движимый лестной фантазией:
 Я пришёл и в твоих благоухающих лесах,
 На твоих волшебных островах и в весёлых жилищах,
 В сельских убежищах и проходящих наводнениях
 Пересматривал сцены, которые мне нравились,

 Часто плавая под парусом из года в год
 И оставляя все, что мне было дорого,
 Я нашел здесь счастливую страну
 Где много мужественных сердец;
 Где добрая рука дружбы протянута,
 Все социальные, ведет щедрую группу;
 Где герои, которые искупили землю
 Все еще живут, чтобы прославиться:

 Кто дожил до того, чтобы прославиться,
 Или, умирая, оставил славное имя,
 На которое Афины с гордостью могли бы претендовать,
 На страницах своего историка, —
 эти люди сражались с тысячами захватчиков,
 эти люди демонстрировали врагу своё мастерство,
 И изгнали из своих старых владений
 Тиранов того времени.

 Долго, долго пусть все хорошее будет твоим.,
 Милая страна, названная в честь Каролины,
 Когда-то блиставшая при британском дворе
 Прекраснейшая из прекрасных:
 И все же пусть странник найдет дом
 Где цветут твои разнообразные леса,
 И вместе с ним приходят покой и радость
 Чтобы занять здесь свое место.

 Здесь Эшли со своим братом-ручьём,
 Скользя по Чарльстону, может претендовать на то,
 Что когда-либо украшало мечты поэта
 Или успокаивало заботы государственного деятеля;
 Она, сидящая у своих голубых лесов,
Которые никогда не знали суровости зимы,
 С видом на половину океана
 Возвышаются её сияющие башни.

 Здесь величественные дубы, покрытые листвой,
 Растут вдоль протяжённого побережья,
 Под безмятежным небом,
 Не увядая в течение года.
 В рощах растёт высокий пальметто,
 В тени, приглашающей к отдыху,

 Раскрываются прекраснейшие, самые очаровательные пейзажи.

 Вся природа очаровывает нас здесь. Тёмные дебри твои, жёлтое поле,
 И реки, не скованные морозом,
 И, Церера, всё, что ты можешь дать,
 Чтобы украсить праздничный стол;
 Снежно-белое руно, растущее из стручков,
 И каждое семя, которое сеет Флора, —
 Апельсиновое и фиговое деревья показывают,
 Что рай восстановлен.

 Там сельская любовь благословляет пастухов,
 И в ясных глазах красавицы царит
 Небеса на равнинах
 От чар какой-нибудь милой Эммы;
 Какой-нибудь прекрасной Лауры, что бродит по лугу,
 Какой-нибудь Елены, которую ведут за собой
 Её чары, превосходящие чары той,
 Что подняла мир на войну.

 И вдали от угрюмого рёва
 Океана, бушующего на берегу,
 Возвышается область, более ценная,
 Чем все эти берега:
 Там возвышаются холмы,
 Расположенные в вечно радостном климате.
 Вдали от войн и торговли,
 Прелестная дикая природа.

 Там расцветает все, чему научило искусство,
 Ручьи, что пенятся с гор,
 И твой, Ютау, далекий путь,
 Дарят высшее наслаждение:
 Перспектива на западную поляну,
 Древний лес, не подвергшийся разрушению--
 Все эти самые дикие сцены были созданы для того, чтобы
 Когда-либо вызывать благоговейный трепет.

 Там Конгари изливает свои воды,
 Салуда ревет в лесу,
 И черная Катоба омывает свои берега
 Водами издалека,
 Пока не смешается с гордой Санти,
 И их сила, объединившись, не достигнет моря.
 Сквозь множество равнин, мимо множества деревьев,
 Затем перепрыгиваю через бар.

 Но там, где все фантазии природы сливаются воедино,
 Будь у меня хоть один акр,
 Благословенный кипарисами и соснами,
 Я бы не стал просить большего;
 И, оставив всё, что когда-то радовало,

 Северные рощи и бурные моря, — я бы не променял такие пейзажи



 На всё, что люди обожают.[153] Этот период охватывает время между тем, как поэт оставил «Время» в Нью-Йорке в 1798 году, и его последним прощанием с морем, которое на самом деле произошло в 1807 году. В это время Френо жил в
Он удалился на покой в Маунт-Плезант, время от времени совершая путешествия вдоль
южного побережья и на острова Мадейра. В стихах того периода он в основном
рассуждает об опасностях монархии. С возрастом он становился всё более
философичным. В свободное время он с удовольствием переводил
старых латинских авторов и сочинял нравоучительные стихи, которые
были несколько утомительны. Я опустил все переводы того периода и
большую часть нравоучений.

[154] Френо отплыл в качестве пассажира в Чарльстон 3 января 1798 года и
прибыл туда 3 февраля после тяжёлого путешествия. Он отплыл обратно из
Чарльстон, на корабле «Мария», 7 марта, прибытие в Нью-Йорк через неделю. Текст из издания 1815 года.




Ода американцам[155]

Прогресс свободы и разума в мире происходит медленно и постепенно, но, учитывая нынешнее положение дел и повсеместное распространение света науки, он не может долго сдерживаться или препятствовать своему окончательному утверждению. — 1798


 Те, кто обозревает человеческую сцену,
 С точки зрения разума, в прошлом,
 Обнаружат, что всё, что задумала природа,
 Сначала вышло из-под её несовершенной руки,
 Или то, что мы сами называем несовершенным.
 В глазах природы всё идеально,

 но она дала человеку возможность улучшать и украшать.
 Но пусть он остановится — и всё вернётся
 к своему дикому первозданному виду,
 к зарослям заброшенной пустоши.

 Величественные деревья, такие свежие и прекрасные,
 которые теперь несут такую золотую листву,
 когда-то были скромными кустарниками, которые росли вдали от глаз,
 в пустынных лесах, не заботясь о себе.

 Человек увидел в этих грубых детях леса
 Зёрна чего-то хорошего;
 Он взял нож и с осторожностью обрезал их,
 Пока искусство не сделало их такими, какие они есть.

 С любопытством изучайте страницы истории,
 И человек будет наблюдать за каждым веком.
 Сначала он был простым варваром,
Не приносившим ничего хорошего (как то дикое дерево).

 Но со временем, с помощью мысли и разума,
 Размышления, пронзающие тёмную ночь,
 Улучшения, достигнутые медленным развитием,
 Направление, а не случайность.

 Сначала он покинул дикое логово
 И сородичей, менее свирепых, чем люди,
 И стал строить новые планы для войны или власти.
 И осушил ров, и возвёл башню.

 С годами человеческий разум,
 Медленно развиваясь, стал более утончённым,
 Менее жестоким на вид,
 Но коварство таилось внутри.

 Деспоты и короли начали играть свою роль,
 И миллионы пали, следуя правилам искусства;
 Или злоба, тлевшая всё это время,
 Скрывалась под коварной улыбкой.

 Религия оказала могущественную помощь
 Королям, чтобы унизить их подданных.
 Религия! — чтобы осквернить твоё имя,
 Явилась ведьма суеверия,

 И заняла твоё место, чтобы заманить мир в ловушку,
 Горькую жатву, обречённую на гибель!
 И священники, или история сильно заблуждается,
 Превратили адъютантов в воров со скипетрами.

 Наконец, этот херувим с небес,
 (предназначенный для очеловечивания нашей природы)
 и правящий без короля или короны,
 Философия, спустилась с небес.

 Одарённая всеми своими природными чарами,
 Она обняла своих отпрысков,
 В надежде прогнать ночные туманы
 И удержать их в своих нежных объятиях.

 Она, только она, согретая добродетелью,
 Разорвала чары и разрушила колдовство,
 Которое заставляло людей марать свои руки
 Кровью, чтобы угодить немногим интриганам.

 Вооружённая стрелой огня и любви
 Она покинула трибуны и арены наверху,
 И её небесная сила проявилась
 Не для того, чтобы принуждать, а чтобы убеждать.

 В тот момент, когда она взмахнула пращой,
 Каждый трепещущий боевой ястреб опустил крыло:
 Они увидели, что игра разума выиграна.
 Они увидели, что дело тиранов сделано:

 И всё успокоилось — она увидела, что довольна,
 Разрушения прекратились, шум стих,
 Она увидела, что её трон теперь почитают,
 Она увидела, что мир восстановлен,

 И сказала: «Я покидаю вас — молитесь, будьте мудрыми!»
 "Я в гостях у небес",
 "Пусть на моих алтарях горят благовония",
 "И ты будешь благословен, пока я не вернусь".

 Но печально наоборот!-- когда скроешься из виду
 Демоны тьмы наблюдали за ее полетом.--
 То, что она построила, они вскоре сместили.,
 Ее виски сгорели, следы стерты.

 Они объединили свои силы, чтобы погасить её пламя.
 Тысячи ужасных легионов пришли
 Чтобы сорвать цветок в бутоне
 И вернуться к цепям и крови.

 Люди, которых можно купить и продать,
 Всё ещё были призом, который они хотели получить;
 Все крестьяне, солдаты, моряки, рабы,
 Общая помойка для мошенников и плутов.

 Но природа должна идти своим чередом —
 Могут ли они остановить восходящее солнце?
 Препятствовать его тёплому животворящему лучу,
Или затмить влияние дня?

 Если Европа вернётся под ярмо,
Колумбия отвергнет эту идею.
 Пусть Британия проявит варварскую ярость,
 Мы встретим её здесь на каждом этапе.

 Напрасно её флот расправляет паруса,
 Сила разума наконец-то восторжествовала;
 И разум! твоя невероятная мощь
 Привела его к последнему часу.

 С этого момента призыв к оружию должен прекратиться,
 И человек мог бы научиться жить в мире;
 Не должно быть королей с железными сердцами,
 Захватывающих свободные владения старого океана.

 Американцы! не сговоритесь ли вы
 Чтобы потушить этот разгорающийся пожар?
 Неужели ты, так поздно освободившийся от оков,
Присоединишься к столь низкому деянию?

 Неужели ты пожертвуешь своей драгоценной свободой,
 Прикажешь флоту выйти в море,
 Будешь связан военными законами,
 И всё это ради дела тирана?

 О нет! Но если ты отбросишь всякий стыд,
 И благодарность, которую вызывает ее уход,
 Могли бы вы, как говорят тысячи людей,
 Отказаться от общего дела человечества?

 Проклятие обрушилось бы на ваши усилия позже
 Старое британское влияние восстановится;
 Никакие наемные войска не смогли бы навязать корону
 Или подавить смелую республику:

 Восходящая раса, объединившись еще раз,
 Восстановила бы честь нашего дела,
 И в своей гибели и гибели печать
 Такие беды, как нечестивые цари чувствую.

 О, свобода! серафическое имя,
 с которым с небес сошла прекрасная добродетель,
 ради которой в годы страданий
 были потеряны сто тысяч жизней;

 И всё же все благодарные сердца склонят перед тобой
 Голову и преклонят колени;
 Ради тебя откажутся от этой мечты о жизни
 И покинут мир, когда ты уйдёшь.


[155] Из издания 1815 года.




 О ВОЕННЫХ ПОКЛОННИКАХ, 1798[156]


 Уставшие от мира и жаждущие войны,
 Кто первым сядет в железный экипаж?
 Кто первым появится, чтобы защитить звёзды,
 Кто первым выйдет на поле Марса?
 Ради смерти и крови, с дерзким замыслом,
 Кто прикажет сотне легионов объединиться?

 Чтобы увидеть вторжение в воздухе
 Из Франции, с Луны или бог знает откуда;
 Чтобы заткнуть рот свободе,
 И помочь себе увядшей ведьме;
 Это цель немногих;
 Но, как мы видим, этого вряд ли хватит.
 Кто несет основную тяжесть или оплачивает счет?
 Только друзья войны могут это сказать.:
 Обратите внимание, шесть тысяч героев выстояли.
 Под командованием не трех рядовых.;
 Не имеет значения долг нации.
 Если кто-то может носить эполеты.

 Если разум не находит отклика,
Какая магия объединит все умы?
 Если война гарантирует покровительство,
 То пятьдесят тысяч человек,
 Способны ли они усмирить Францию?
 Выступят ли они против её армий?
 Чтобы сражаться с её легионами у Рейна,
 Или силы Англии в Голландии объединятся?

 В мечтах, что вторгаются в разум,
 Когда природа пребывает в сонном настроении,
 И когда она резвится в разуме,
 Не сдерживаемая суверенным разумом,
 Когда её главная пружина полностью распрямлена,
 И воображение действует в порыве дикой прихоти, —
 Я видел вождя в треуголке,
 Вооружённого для битвы, — кто, как не он?--
 Я видел, как он обнажил свой ржавый меч,
 Подарок лондонского лорда:
 Острие было тупым, лезвие слишком тупым
 Я решил, что оно раскроит череп голландцу;
 И с этим мечом он двинулся вперед,
 И этим мечом он нанес удар по Франции--
 Этот меч вернулся без ножен,
 Слишком слабый, чтобы убить хоть одного человека;
 И там он понял, что его работа завершена,
 А затем он благополучно отступил,
 Туда, где глупость находит покой,
 А терпение учится делать всё возможное.

 Что дальше, придумает ли политика
 Как приблизить дни войны:
 Неужели нет способа затеять ссору
 И увенчать воинственный лоб лавром?
 Неужели нет способа разжечь драку
 И порадовать сильных мира сего?

 Для тех, кто стоит у руля государства,
 Государственные дела — не смертный приговор,
 Они подписывают документы, интересуются новостями,
 Выглядите мудро, - позаботьтесь о том, чтобы получить свои взносы;
 На дамбах запишите, кто присутствует--
 И на этом могущественный бизнес заканчивается:
 Для тех, кто занимается государственными делами
 Мир дается легко со своими заботами;
 Для тех, кто желает короны и короля,
 Ссора - очаровательная вещь:
 Они, сидящие у истока фонтана,
 Пьют нектар из чаш, и их угощают
 Всеми дантистами страны
 Что деньги или рынок могут повелевать:
 Но другие обречены на низкое положение,
 Их лучшие напитки — лишь так себе, так себе.
 Их ждут тяжелые удары, кровь и раны,
 Десять тысяч ударов за двадцать фунтов:
 Свою молодость они продают за жалкую плату,
 За шесть пенсов и шесть пинков в день,
 За фунт свинины и чёрствый хлеб,
 За лацкан пиджака с красным значком,
 За шумную жизнь из года в год,
 И так завершается безумная карьера.

 Вы, восходящие звёзды, хорошенько подумайте,
 Что было прочитано или что мы рассказали.
 Из войн проистекают все королевские беды,
 И короли превращают войны в редкое зрелище,
 В дело, порученное им,
 Чтобы мучить, проклинать, порабощать человечество.
 Для этого в старину священники помазывали их,
 И наша задача — разочаровать их.

 Но когда враг вторгается на твою землю,
 Солдат — первая профессия.
 Тогда каждый шаг, который делает солдат,
 пробуждает в его душе мысль,
 что долг зовёт его на поле боя,
 пока все захватчики не будут изгнаны;
 что честь ведёт его в бой,
 что он поступает правильно,
 защищая землю и всё, что ей дорого,
 от тех, кто стал бы здесь тираном.


[156] Текст из издания 1815 года. В начале 1798 года
Америка была полна слухов о французском вторжении. Талейран
бросал неясные намёки на то, что готовится армия вторжения; что
Франция хорошо знала, что Америка разделена; что только федералисты
поддержал бы администрацию. Федералисты, поддерживаемые
Президентом Адамсом и Вашингтоном, немедленно предприняли активные меры. В июле
они официально аннулировали договор между двумя странами и
уполномочили президента выдавать судовладельцам письма empприказывая им
захватить французские суда. Армия была приведена в боевую готовность, и было принято финансовое
законодательство для обеспечения средств для ведения войны. Все
считали, что война с Францией неизбежна.




РЕДАКТОРАМ "ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ СТРАНЫ"[157]

По обвинению во взяточничестве


 Вы, журналисты, подкуплены - это ясно,
 И ежегодно выплачивали Франции миллионы;
 Мы видим это по вашим костюмам.

 Такое убийственное, такое убедительное доказательство
 Такого обвинения достаточно веско —
 ваши костюмы сшиты из дорогой ткани.

 Дорогие мальчики! вы живёте в роскошных особняках —
 со временем вы будете владеть шестью футами земли,
 Где сейчас командует могильщик.

 Ваше жилье в мансарде хай;
 Но где находится ваше лучшее имущество,
 Вам лучше знать - и Ему наверху.

 А получали ли вы взятку от иностранцев?--
 Тогда почему вы такие худые? - должны ли мы описать
 Худобу вашего честного племени?

 Почему вы не присоединились к тори?
 Чтобы признать британского короля божественным--
 И все его предписания очень хороши?

 Тогда ваши лица сияли от жира,
 Тогда вы носили шляпы с золотыми шнурами,
 И ваши уроки были очень заучены.

 Теперь ваша жизнь — это постоянное испытание,
 Существование, постоянное самоотречение,
 Чтобы усмирить тех, кто был бы королём.

 Ради общественного блага вы изводите типы,
 Ради общественного блага вы получаете сухие салфетки,
 Ради общественного блага вы можете получить — нашивки.

 Половину вашего времени в федеральном суде,
 По обвинению в клевете — вас превращают в посмешище,
 Вы платите свои гонорары — и не смеете возражать.

 Вы поклялись избегать любых удовольствий.
 Ты всегда затворница, как монахиня,
 И рада прятаться от Рэтмена.

 Всю ночь ты сидишь при свете лампы,
 Как блуждающий огонёк в туманном болоте,
 И пишешь о войнах и лагере.

 Ты пишешь, собираешь, собираешь и пишешь,
 
 Пока почти не ослепла. Затем отправляюсь в тюрьму; итак, спокойной ночи.

 Оказался бедным, как крыса из Крайст-Черч,
 Снова то ремесло, которым ты хотел бы заниматься
 Которое еще никогда не делало худого человека толстым.

 Ты рассылаешь свои дневники повсюду.,
 И хотя это отменено, и хотя это опровергнуто;
 Вы решили встать на сторону патриотов.

 Ваши работы находятся в Кентукки.;
 И там ваша политика разворачивается--
 И там вы доверяете им много фунтов.

 Дома, людям, живущим поблизости,
 вы предоставляете кредит на полгода;
 и в то же время скучаете по пирожным и пиву.

 Время, когда друзья должны были заплатить,
 вы откладываете день ото дня;
 И так вы должны — и так вы можете.

 Один покупатель начинает нервничать,
 И говорит разносчику в сердцах:
 "Чёрт бы побрал печатника и его долг:

 "Неблагодарный человек — иди повесься — иди сгори —
 "Я читал его газету ночь и день,
 "А теперь испытайте это на себе!

 "Сэр! Разве я не был одним из первых,
«Кто доверил своё имя бумаге,
Чтобы помочь этому проклятому журналисту?

» «Так меня используют за то, что я подписался:
» «Но у меня есть дух, он найдёт —
«Ах, я! низость человечества!»

 Так что ты борешься с постоянной болью,
 Добрейшие говорят тебе: «Зови снова!»
 И ты остаёшься их смиренной жертвой.

 Кто стремится к процветанию - должен быть продан--
 Если предлагают взятки, берите золото,
 Или живите, чтобы вас вечно дурачили.

 САЛЕМ.


[157] Найдено только в издании 1809 года. Антифедеральная пресса выступила против
администрации Адамса и всего дела об угрозе
Французской войны.




СЕРЬЕЗНАЯ УГРОЗА[158]

Или Ботанический залив и пролив Нутка: в ответ на сообщения
преследовавшего роялистов


 На прошлой неделе мы слышали, как королевский человек сказал:
 «Скажите мне, где находится Ботанический залив?»
 «Есть, — сказал он, — несколько назойливых людей,
 которые отправятся туда, и мы знаем, кто они.

 Этот Ботанический залив находится на острове
 Вдали от нас, за двенадцать тысяч миль,
 Там изгоняют негодяев, чтобы искупить
 Их злодеяния в Англии.

 Вы, стервятники, живущие здесь на подачки,
 Проклинающие руку, что даёт вам хлеб,
Вспомните свои угрозы, иначе
 Вы увидите, что мы сыграем серьёзную пьесу.

 Надменный принц, которым владеет Англия,
 Чтобы освободить место для королевских сыновей,
 Я бы заподозрил, что он намекает на это...
 И ты один из его Избранных?

 Вы, суетливое племя с лицами гарпий,
 В поисках власти, в поисках места,
 Вы, злобные сердца, которые строят всё
 На королевских ошибках и падении свободы,

 Это мы видели, и мы знаем,
 Каждый сын свободы-это ваш враг,
 И этих Вы бы, неслыханное, передать
 В местах хуже, чем Ботани-Бей.

 Будьте осторожны, как вы разговариваете так громко--
 Над вашими головами висит облако,
 Которое, разрываясь от взрыва, огромно,
 Может рассеять возмездие в своем взрыве;
 И отправить вас всех на дьявольскую подводу,
 Дорога длиннее, чем Ботанический залив.

 Еще одна угроза, которая сильно встревожила нас, —
 (в самом деле, мы ежечасно сталкиваемся с такими) —
 сказал кокни, но тихо,
 опасаясь, что его услышит улица:
 «А разве нет закона о подстрекательстве к мятежу?
 ("'Почти пришло время усомниться в том,)
 "что эта бормочущая команда связана
 "с ближайшим путём к проливу Нутка?"
 Можете ли вы не улыбнуться!— кто бы мог подумать,
  что те, кто писал, кто маршировал, кто сражался
  много лет и мало что получил
  кроме свободы, купленной дорогой ценой,
  теперь должны уйти
  с половиной своего жалованья,
 И ищут на краю океана
 Свой шанс умереть с голоду в проливе Нутка!

 Этот пролив Нутка, такой далёкий,
 Заставил бы нас петь по-серьёзному,
 Если бы правда то, что рассказывают путешественники,
 Что там живёт раса аборигенов,
 Которые, когда они хотели бы помочь своим собратьям,
 И угостите их мясом,
 Снимите цепи с пленников в логове,
 И соскребите кости бородатых мужчин.

 Боже, спаси нас от такой жестокой участи!
 Быть насаженными на вертел рано или поздно;
 Немногие восхищаются этим.
 Так что давайте на время удалимся;
 И доживём до того, чтобы увидеть, как предатели утонут
 В самой глубокой части залива Нутка.


[158] Текст из издания 1815 года.




 РАЗМЫШЛЕНИЯ[159]

 О непостоянстве вещей — 1798


 Время приближается, кто бы ни отрицал это,
 Дни не за горами,
 Когда великолепие, блиставшее много дней,
 Поплывёт по течению забвения.

 Наступают времена, когда все изменится,
 И те, кто сейчас в тени,
 И их забрасывают злобой или к ним относятся с презрением,
 Заплатят той монетой, которая была выплачена:

 Настанет время, когда люди пробудятся,
 Для лучшего устройства приготовьтесь,
 И будьте тверды в том деле, которого они придерживались издавна,
 О своей неизменной привязанности заявляют:

 Когда тираны исчезнут с лица земли,
Или, если они осмелятся остаться,
 Под мелодию peccavi заиграет соло,
 И снизит напряжение королевской власти:

 Когда правительство благоволит лести.
 Будут останавливаться по пути издалека,
 И люди будут смеяться над комичным нарядом
 Рыцарей подвязки и звезды:

 Когда новомодный монарх с юристом и писцом,
 In junto перестанет собираться,
 Или возьмет у старой Англии жалкую взятку,
 Чтобы побаловать его "светлейшее высочество";

 Когда у добродетели и заслуг будет справедливый шанс
 Разделите хлеб и рыбу,
 И Джефферсон, вы займете своё место,
 Человек, достойный президентского кресла:

 Когда честность, честь, опыт будут одобрены,
 Вы больше не будете уходить в отставку с позором.
 Когда выскочек с ответственных постов убирают,
 И лидеры фракций уходят в отставку.


[159] Текст из издания 1815 года.




ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОГОНЩИК[160]


 Странно, что вещи на земле
 Обычно самые устойчивые,
 В то время как те, кто занимает высокие посты,
 Крутятся и вертятся, или крутятся вокруг,
 То здесь, то там, то там, то внутри, то снаружи,
 Просто разыгрываешь все в тумане.

 Видишь вон того влиятельного человека,
 Так поздно ставшего суровым республиканцем
 Пока интерес подстегивал его,;
 Видишь, как он отрекается, отрекается от дела,
 Смотрите, как он поддерживает законы тирании,
 Чаша рабства до дна!

 Итак, на той высокой колокольне, возвышающейся над землей,
 Где летают рассеянные тучи и штормы,
 Установлен флюгер;
 Который только во время шторма дует
 с точностью до одной точки компаса верен,
 Затем меняется с каждым взрывом.

 Но здесь все устроено так.
 Что на высоте появляются флюгеры.,
 На экране отображается pinnacle.
 В то время как Здравый смысл, ценность и рассуждения преобладают,
 И те, кто борется за права человека,
 смиренно сидят в тени.


[160] Из издания 1809 года.




 РАЗМЫШЛЕНИЯ[161]

 О постепенном переходе народов от демократических государств к деспотическим
 империям

 Мантуя, несчастная, близкая к Кремоне! — Вергилий.


 О роковой день! когда на атлантическом берегу
 европейские деспоты распространили учение,
 что огромная человеческая раса была рождена, чтобы лизать пыль;
 питаться ветрами или влачить жалкое существование;
 быть бедной и презираемой, чтобы правители могли быть великими
 и возвыситься до монархов, поглощающих государство.

 Откуда взялись эти беды, или из-за чего возник
 Этот огромный вихрь, который щадит лишь немногих,
 Деспотичное правление, где все напасти вместе взятые
 Отвлекают, унижают и поглощают человечество;
 Забирают свет у интеллектуального солнца,
 И окутывает мир вселенской тьмой?

 Не обвиняйте природу в унылой картине,
 Что омрачает её сцену или скрывает её безмятежные небеса,
 Она, всё та же во всех своих проявлениях,
 Дарует миру равное благословение.
 Солнца, что сейчас сияют в северных широтах,
 Скоро уйдут, чтобы растопить антарктические снега,
 Моря, которые она осушила, чтобы создать облака и дождь,
 Вернись в реки, к тому истоку, откуда ты пришёл;
 Но человек, заблудший человек, сломленный, обманутый и раздражённый,
 Проходит по жизни, сбитый с толку и озадаченный;
 На него не светит ни одно солнце, кроме солнца страданий.
 То он идёт на войну, то ползает в шахте.
 Скованный, опутанный цепями, распростёртый, посланный с земли в рабство,
 Чтобы искать награды в мирах за гробом.

 Если в её общей системе, справедливой для всех,
 Мы зовём природу беспристрастным родителем,
 Почему она не даровала всему человеческому роду
 Те прекрасные ощущения, которые известны только ангелам?
 Кто, ведомый разумом, с возвышенным умом,
 В естественном состоянии находит все природные блага,
 Которые пронизывают всё, наполняют всё их племя,
 В потоках, не созданных деспотом?

 Пусть это останется тайной в груди великой природы,
 Признайся, что все её творения стремятся к лучшему,
 Или признайся, что пренебрежительное отношение человека к культуре
  порождает все те беды, которые мы чувствуем или которых боимся.
 Во всём, кроме умения управлять своим народом,
 человек, мудрый и умелый, отводит каждой части своё место:
 каждую прекрасную машину он планирует, исходя из здравого смысла,
 приспосабливая всё к намеченной цели,
  но обучаясь при этом искусству самому управлять
 Его разум — это безумие, а он сам — глупец.

 Там, где есть социальная сила, там, очевидно,
 есть и власть, способная управлять и сдерживать:
 эта сила заключена не только в социальном плане
 Контролирующий все, общее благо человека,
 Эта сила, сосредоточенная в общем голосе,
 В честных людях, честном народном выборе,
 С частой сменой, чтобы сохранить патриотическую чистоту,
 И сердце защищено от тщеславных взглядов на власть.:
 Здесь кроется тайна, сокрытая от Рима или Греции.,
 Это внушает государству страх, но в то же время сохраняет мир.

 Взгляни на мир, ушедший в прошлое,
Где человек враждует с человеком, как того требует политика:
 По мановению руки какого-нибудь гордого тирана миллионы восстают,
 Чтобы расширить своё влияние и сделать мир своим врагом.
 Взгляни на опустошённую Азию, на Европу, залитую кровью,
 В распрях, причину которых не понимал ни один народ.
 Причина, которой мы боимся, посеявшая столько страданий,
Известна у руля государства, и только там.

 Предоставленный самому себе, где бы ни был человек,
 В мире он стремится пройти свой маленький жизненный путь;
 В мире плыть по волнам, в мире возделывать землю,
 Не принуждая брата к ложному величию.
 Все, кроме подлых, коварных, хитрых,
 Кто грабит народы,
 С коронами и скипетрами,
 И священники, что держат небесную артиллерию;
 Эти, эти, с армиями, флотами, могущественные,
 Обедняют человека и заставляют народы стонать.
 С помощью мнимого равновесия сил
 Держат мир в разладе, порождают вечную ненависть,
 Делают человека бедным рабом низменных замыслов,
 Унижают его природу до последнего предела,
 Оставляют худшие пятна ада на его благородной расе,
 И делают их бедными и подлыми, чтобы сделать их низменными.

 Неужели подобные взгляды будут преследовать нашу счастливую страну?
 Там, где монархи-зародыши жаждут власти,
 Должна ли сила и слава целого народа
 Быть принесены в жертву, чтобы укрепить шаткий трон,
 На котором веками лежало великое проклятие мира,
 Процветала на грабежах и питалась кровью.—
 Американцы! Сможете ли вы контролировать такие взгляды?
 Говорите, потому что вы должны говорить, у вас нет ни минуты на раздумья.


[161] Из издания 1815 года.




ТОРГОВЛЯ[162]

Только внутренняя торговля способствует нравственному развитию страны, расположенной
так же, как Америка, и препятствует росту роскоши и вытекающих из неё пороков.

 В любую страну, по любому морю
 Смелый искатель приключений плывёт;
 На быстроходном барке, через все широты
 Он везёт товары своей страны.--
 Как же лучше оставаться дома,
 Чем скитаться по пустыням Нептуна,
 Там, где тает пыл или застывает мороз.--
 Ах вы, измученные трудами и лишениями,
Обречённые смотреть на солёную пену;
 Ах! Откажитесь от таких роковых замыслов,
 Отделяющих волны от суши.

 Плод возделанной равнины,
 Перенесённый на чужие берега,
 Чтобы тешить гордыню и ублажать тщеславие,
 Восстанавливает правление королей:
 Отсюда каждый порок, который привносит парус,
 Блеск корон, пышность дворов,
 И война со всем своим багровым шлейфом!
 Так человек, созданный для возделывания земли,
 Становится чужаком для самого себя,
 Отправляется в тяжкий труд на ту волну,
 Становится забавой унылого океана,
 С тех пор как торговля впервые дала начало алчности.
 Чтобы обогнуть океан.

 Насколько мудрее степенные китайцы,
 Которые никогда не отклоняются от пути,
 Но заставляют мир преодолевать моря
 И платить с трудом заработанную дань.
 Таким образом, сокровища стекаются в их страну,
 Избавленные от опасностей и бед
 Далёких морей и унылых берегов.
 Там торговля не порождает войн за рубежом;
 Дома они находят всё необходимое.
 И спросите, почему нации заходят так далеко
 В поисках лишних запасов?

 Американцы! почему наполовину пренебрегают
 Культурой своей земли?
 Зачем ожидать от дальнего транспорта
 Урожая своего труда?
 Дома вырастает более надежный урожай
 От взаимного обмена товарами,
 выполнения домашних обязанностей.
 В вашем королевстве много обширных озёр,
 где торговля теперь расширяет свои паруса,
 где нет враждебных флотов,
 которые подчинили бы вас своей воле.


[162] Из издания 1815 года.




 О ложных системах[163]

 правления и общем упадке человечества


 Существует ли или появится ли когда-нибудь
 Эпоха, обладающая мудростью, чтобы принять
 Права, дарованные небом;
 Права, на которые человек был рождён,
 От Бога-природы, который пришёл
 Чтобы помочь и благословить человечество.

 Ни один монарх не живёт, и я не считаю
 Будет существовать одна верховная власть,
 Которая будет править миром в мире;
 Чья первая великая цель будет заключаться в том, чтобы поставить
 Человеческую расу на подобающее ей место,
 И усмирить ярость раздора.

 Республики! Ваша задача —
 Сформулировать кодекс, который обеспечит жизнь,
 И справедливость от человека к человеку.
 Вы, в эпоху упадка,
 Нашли лишь тех, кто достоин ступать на сцену,
 Где зародилась тирания?

 Как мы можем назвать справедливыми те системы,
 Которые позволяют немногим, гордым, первым
 Обладать всем земным добром,
 В то время как миллионы, лишённые всего дорогого,
 В молчании проливают нескончаемые слёзы,
 И пиявки сосут их кровь.

 Великий шар, что сияет на нашей планете,
Чья сила сочетает в себе свет и тепло,
 Ты должен быть примером;
 Для человека — образцом того, как править
 С равной властью и как сохранять
 Истинное человеческое достоинство.

 Беспристрастно ко всем внизу
 Льются солнечные лучи,
На всё изливается свет,
Который радует, согревает, одевает землю
 В зелёных одеждах, или дышит вокруг
 Жизнь; — чтобы наслаждаться днём.

 Но короны не такие; — с эгоистичными взглядами
 Они частично рассеивают своё блаженство
 Их приспешники чувствуют себя добрыми; —
 И, по-прежнему выступая против прав человека,
 Их планы, их взгляды в этом едины,
 Чтобы ввергнуть в пучину и проклясть человечество.

 Вы, тираны, неверные Тому, кто дал
 Жизнь и доблесть храбрым,
 Всё, чем мы владеем или что знаем, —
 Кто сделал вас великими, повелителями людей,
 Чтобы тратить силы на войны, кровью пятнать
 Творения Создателя внизу?

 У вас нет железной расы, которой вы могли бы управлять, —
 хорошо освещайте их светом разума;
 информируйте нашу активную расу;
 прививайте истинную честь разуму,
 укрощайте сердце заповедями добродетели,
 не побуждайте его быть подлым;

 Пусть законы, созданные небесами, оживут,
 Приручить тигра в разуме
 И изгнать из человеческих сердец
 Эту любовь к богатству, эту любовь к власти
 Которая слишком сильно сбивает мир с пути истинного,
 Которая направляет отравленные стрелы:

 И люди поднимутся из того, что они есть.;
 Ниже и выше, намного.,
 Чем предполагал Солон или видел Платон.;
 Все будет справедливо, все будет хорошо.--
 Эта гармония, "непонятая"
 Воцарится всеобщий закон.

 Ибо в нашем роде, обезумевшем, лишённом,
 Расстающийся бог оставил нам
 Что-то от былой ценности;
 Что-то полное, что-то прекрасное, что-то совершенное сияло,
 Когда любовь и мир, посеянные в согласии,
 Управлял и вдохновлял каждую грудь.

 Следовательно, то небольшое Благо, которое мы все же находим,
 - Это тени того господствующего разума,
 Который правит мирами вокруг.:--
 Позволь им уйти, однажды исчезни.,
 И земля будет носить все ужасы.
 В адских владениях найден.

 Точно так же, как вон то дерево, которое, сгибаясь, растет
 Случаю, а не судьбе, своим состоянием обязан;
 Так что человек, испытав грубое потрясение,
 столкнувшись с пренебрежением, с враждебной рукой,
 не достигнув состояния, задуманного природой,
 раскололся на части из-за страсти.

 Но это дерево, когда его срубят,
 (как и человеческие беды, когда-то случавшиеся)
 Находка нового творения:
 Молодой побег со временем набухнет,
 (Возвышенный и великий по сравнению с тем, что упало)
 Ко всему, что задумали небеса.

 Что такое эта земля, это солнце, эти небеса;
 Если все, что мы видим, должно подняться над человеком,
 Покинутый и угнетенный--
 Почему вокруг пылает вечный луч,
 Почему, Разум, ты назван высшим,
 Где народы не находят покоя.--

 В чем великолепие этого бала--
 Когда жизнь заканчивается, каковы они все?
 Когда прах к праху возвращается
 Приходит ли власть или богатство к мертвым;
 Ведомы ли пленники конкурса--
 Отдается ли дань уважения урнам?

 Каковы цели законов природы;
 Что побуждает к безрассудству, что влечёт
 Человечество в цепях, слишком сильных: —
 Природа кажется нам запутанной,
 Она тратит свои силы на мелочи,
 Великое иногда кажется неправильным.


[163] Насколько я могу судить, это единственное место в издании 1809 года.




 О ПРЕДЛОЖЕННОЙ СИСТЕМЕ[164]

О государственном объединении и т. д., около 1799 г.


В бездумный час некоторые заблудшие люди,
И те, кто держал в руках продажное перо,
Из чудовищных верований извлекли чудовищную систему,
Которую каждый штат бросил в один котёл,
И варил их, пока не получилась густая масса
 Могло бы сойти за королевство или что-то в этом роде.
 В веселом кругу Сент-Джеймса.,
 Оттуда, без сомнения, и возник этот скромный план.,
 Подходит к великолепию, которое окружает короля.,
 Слишком многие вздыхали и желали быть такими.
 Так появилась книга (откуда она взялась, как не оттуда?)
 Составленная из всего, кроме крупицы смысла.
 Адвокаты и советники вторили этой заметке,
 А лживые журналы восхваляли написанный ими вздор.

 Хотя британские армии не могли долго одерживать верх,
 Британская политика могла изменить ситуацию:
 За десять коротких лет, устав от свободы,
 Государство, республика, чахнет ради трона;
 Сенаты и подхалимы служат примером,
 Простым прикрытием для парламента и короля.
 Армия на пенсии! Откуда такой подлый план?
 Безопасность деспота, позор свободы.
 Что спасло эти государства от расточительной руки Британии,
 Как не щедрые крестьяне этой земли,
 Свободнорождённая раса, привыкшая к любому труду,
 Кто расчищает леса и возделывает землю?
 Они изгнали тиранов с этого истерзанного берега,
 И предатели, рождённые здесь, могут быть изгнаны снова.

 Вы, кто поддерживал благородное дело,
 Кто чтил свободу и поддерживал её законы!
 Когда тринадцать государств объединятся в одно.,
 Ваши права исчезнут, а ваша слава исчезнет.;
 Останется только форма свободы.--
 У Рима был свой сенат, когда он сжимал свою цепь.
 Отправлено для пересмотра нашей системы, а не для изменения,
 Что за безумие выводить из строя всю эту систему,
 Планировались только поправки,
 Вы презираете поправки и разрушаете ее тоже.
 Сколько обманули! бы герои известных
 Схему для себя, и потяните ткань вниз,
 Ставки на свои места встанет колонка Колумбии
 Исписаны этими грустными словами, - Здесь свободу лжи!


[164] Из издания 1815 года.




О ПРЕДЛОЖЕННЫХ ПЕРЕГОВОРАХ[165]

 С Французской Республикой и политической реформе — 1799


 Итак, на пороге битвы
 Размышления приводят к счастливой мысли,
 Соглашаюсь на полпути, чтобы встретиться с Галлом,
 Готовый сразиться с ним или заключить договор.

 Уставший от долгого гнёта,
 Пришло время разорвать оковы угнетения;
 Один драгоценный камень мы похитили с одного гребня,
 И время, возможно, заберёт остальное.

 Революции этой эпохи
 (Чтобы заполнить страницы позднего историка)
 — это лишь старые перспективы, приближающиеся
 к началу новой карьеры.

 То, что видел Платон, исчезло в веках,
 То, что Солон сказал афинянам,
 То, что воспламенило страницы британского Сиднея,
 Солона современной эпохи,

 Теперь предстаёт перед нашим взором;
 Либеральная, великая и новая система,
 Которая проистекает из долгого опыта
 И предвещает лучший ход событий.

 И будут ли эти Штаты, чей луч восходит,
 От чьего решения так много зависит;
 Будут ли эти Штаты, чей Вашингтон или Грин,
 Придали движение огромной машине;

 Будут ли они вялыми, беспечными,
 Чтобы помочь могучему колесу вращаться;
 Те, кто начал бессмертную борьбу,
 И предпочёл свободу жизни.

 Если мы не поможем делу Франции
 И все же никогда не должно быть сказано ни слова
 Что мы, склонные к королевским покровителям,,
 Не сделали дело человечества своим собственным.

 Могла бы Британия здесь возобновить свое влияние,
 И мы с подобострастной почтительностью платим,
 Грядущий век, слишком гордый, чтобы уступить,
 Прогонит с поля боя ее мириады.

 Время созреет для могучего плана.,
 Мы строим не на платонической мечте.;
 Свет истины воссияет снова.,
 И спасите демократическое правление.


[165] Из издания 1815 года. Посольство во главе с председателем Верховного суда
Эллсвортом было назначено Адамсом в начале 1799 года с целью
вели переговоры о заключении договора с Францией, но из-за дипломатических сложностей он был подписан только в конце года.




СТАНСЫ К ИНОСТРАНЦУ[166]

Который после череды преследований эмигрировал в юго-западную
страну. — 1799


 Вдали, под знойной звездой,
 Там, где далеко течёт Миссисипи,
 Я вижу, как ты бродишь, бог знает где.

 Иногда, под кипарисовой ветвью,
Когда я встречаюсь с тобой во сне,
 Я хочу рассказать тебе то, что знаю.

 Как обстоят дела в наши дни,
 Когда монархия вновь обретает власть,
 И королевская семья начинает играть.

 Я думал, что ты не должна была заходить так далеко
 Пока ты не увидел нашу западную звезду,
 Ярко сияющую над туманами.

 Я думал, что ты прав, и ускорил ход своих парусов,
 Если тебе нравятся отвратительные тюрьмы
 И правосудие с неравными весами.

 И вот ты пришёл и заговорил слишком свободно,
 И вскоре они заставили тебя преклонить колено
 И заперли тебя под замок.

 Наконец тебя освободили, и ты заключил мир
 Со всем, что у тебя было, ты покинул это место
 С пустым кошельком и измождённым лицом.

 Ты поспешил в другие края
 И оставил меня здесь, чтобы я развлекал себя рифмами
 Худший из людей в худшие времена.

 Там, где ты ушёл, земля свободна
 И свобода поёт с каждого дерева:
«Оставь толпу и живи со мной!»

 Там, где я должен остаться, нет радостей;
 Налоговые инспекторы бродят по ненавистной земле,
 И для всех вокруг куют цепи.

 Коварные люди с наглыми ртами
Подняли бы на ноги кровожадное племя,
 Чтобы повесить тебя за написанные тобой строки.

 Если ты в безопасности за пределами их ярости
 Слава небесам, а не нашему правящему мудрецу,
 Который сажает нас в тюрьму и за решётку.

 Да поглотит погибель эту ненавистную расу,
 Которая, стремясь к высокому положению,
 Уничтожила бы жизнь и свободу.

 Железным прутом правил бы бал
 И в их святилище унижайте нас всех,
 Приказывайте дьяволам восстать, а ангелам пасть.

 О, желайте им зла и желайте им долгих лет,
 Чтобы они, как обычно, были неправы,
 Замышляя слишком крепкую цепь.

 Так наступит счастливое время,
 Когда, вернувшись домой, если вы будете живы,
 Вы увидите, как они будут гонять дьявола.


[166] Из издания 1815 года.




СТАНСЫ[167]

Написаны в замке Чёрной Бороды, пирата, недалеко от города Сент-
Томас, в Вест-Индии. — 1799


 Древний негодяй, воздвигший эти стены,
 Теперь наполовину погрузился в забвение.
 Его крепость напоминает
  нерв, который стимулирует человечество.
 Когда дикая сила проявляет свою роль
 И разбойничья кровь повелевает сердцу.

 Этот пират, известный с прежних времен,
 Бич этих несчастливых краев,
 В этой прочной ткани думали воздвигнуть
 Памятник будущим временам:
 Охранять себя и свое золото,
 Или укрывать неконтролируемых грабителей.

 Знамя на этих стенах он водрузил.,
 И здесь он поклялся в нечестивой клятве,
 Что, клянясь своим богом и бородой,
 Он будет править единолично и независимо,
 И сделает всё возможное, чтобы сокрушить власть
 Закона и справедливости.

 В этих стенах и в этих хранилищах,
 О княжеской власти и богатстве, которыми он обладал,
 Доминион занимал все его мысли.,
 И здесь он надеялся на эпоху покоя.;
 Богатство принцев течет рекой.
 Что у испанцев он действительно выиграл.

 Он многих вождей и капитанов приводил в благоговейный трепет,
 Или заковывал в кандалы по ногам и рукам;
 Снял с контроля, свои флоты отправил за границу,
 Дал поручение, принял командование;
 И если его матросы прятались или бежали,
 Он укорачивал их на голову.

 Он приказал половине европейских флагов спустить
 Из тяжёлых пушек он метал ядра,
 Он наполнял свой бокал жидким огнём
 И выпил за них проклятие.:
 Много лет он правил страной.
 И тысячи людей оказались в его власти.

 Уверенный в силе своего замка.
 Укомплектованный свирепой, героической командой,
 Он сплоховал бы, пока они на расстоянии,
 Модель город Дрю,
 Где он царствовать, и будет повиноваться бы,
 И стать тираном всей торговли.

 Тщетная надежда! его крепость стоит заброшенная
 И, разрушаясь, спешит прийти в упадок;
 там, где когда-то он тренировал свои дерзкие отряды,
 чужеземец едва ли найдёт дорогу:
 в замке растут кусты,
 где когда-то он угрожал друзьям и врагам.

 В этой таинственной картине мира
 Должны быть законы, иначе как бы мы жили?
 Должны быть законы, помогающие крыльям
 Тех, кто в океане стремится
 Зарабатывать торговлей, смелой и свободной,
 Честные плоды труда.


[167] Текст из издания 1815 года.




 СТРОКИ, НАПИСАННЫЕ В МОРЕ[168]


 Ни одно удовольствие на земле не может позволить себе такого наслаждения,
 Как божественный вид этих тропических ночей:
 Сияние звезд и морской бриз,
 Это рай - если рай в океане вообще может быть.--

 Звезда старого Рака прямо над головой,
 И солнце в воде отправилось спать;
 Он ушёл, как говорят некоторые, чтобы понежиться в своё удовольствие,
 А не из-за того, что его, как нас, донимают блохи.

 Как жаль, что здесь нет острова,
 Где не было бы ссор, убийств и злобы:
 Где чужеземец мог бы высадиться, чтобы пополнить свою изнурённую команду,
 Наполнить бочки и обновить воду.

 В этой империи волн, на этом просторе океана,
 На пути, по которому мы плывём, не видно ни одного острова:
 Свет звёзд и дуновение ветра
 Исчезли, потому что они не приносят запаха земли!

 Огромные морские свиньи плавают там, где должен быть остров,
 Там, где мог бы расцвести Эдем или улыбнуться Кипр, —
 из Пальмы [A] до сих пор, с утомительной задержкой,
 мы видим только солёную воду и эфир!

 [A] Самый северо-западный из Канарских островов.  — примечание Френо. 

 Как художник, который занят плавлением свинца,
 он падает наугад и небрежно растекается,
 Итак, Природа, хотя и мудро спланировала земной шар,
 оставила поверхность на волю случая — быть ли ей морем или сушей.


[168] Уникально в издании 1809 года.




СТАНСЫ[169]

 Памяти генерала Вашингтона, который умер 14 декабря 1799 года

 _Земля укрывает, народ учит, небо хранит!_


 Уходя с закатом века,
 Верный добродетели, достоинству и свободе,
 Вождь, патриот и мудрец,
 Вернон прощается с ним в последний раз:
 Чтобы в какой-нибудь возвышенной сфере
 Пожинать плоды добродетели здесь.

 Ты, Вашингтон, избранный небом
 Принимать участие в человеческих делах
 Это известно немногим среди человечества,
 И выходит далеко за рамки задачи королей;
 Мы приветствуем тебя сейчас, когда небеса приняли,
 Твоя великая задача на земле выполнена.

 В то время как скульптура и ее родственные искусства,
 Для тебя готовят свои отборные венки,
 Искренняя благодарность, которую она разделяет с нами.
 И умоляет похоронить твои кости там.;
 Где, недалеко от северной границы Вирджинии,
 Растет огромная куча на федеральной земле.

 Звонить из своих безвестных жилищ.
 Греческий вождь, римский мудрец,
 Короли, герои и боги
 Которые процветали в более ранние времена,
 Их нельзя было бы ставить в один ряд с вами,--
 Превосходные во всех отношениях.

 Те древние свирепые создания,
 Кровь была их наслаждением, а война — ремеслом,
 Они оскверняли клятвы, продавали свои страны,
 И порабощённые народы лежали ниц.
 Могли бы они, как и вы, заявить о своих правах
 На честь и бессмертную славу?

 Те монархи, гордые награбленным добром,
 С порабощёнными народами в своём обозе,
 Возвращающиеся с отчаянной борьбы
 С трофеями и тысячами убитых;
 Во всём, что они делали, нет ничего похожего
 На то, что прославило Вашингтона.

 Кто теперь защитит наши берега от бедствий,
 Задача, которую он так долго выполнял?
 Кто теперь поднимет нашу молодёжь на борьбу,
 Если война придёт, чтобы проклясть человечество?
 Увы! ты больше не даёшь нам слова,
 Но в своих наставлениях ты жив.

 Ах, ты ушёл! И никто не займёт твоё место,
 И не скоро появится тебе равный;
 Но это великое имя может умереть,
 Когда память о нём перестанет жить здесь,
 Когда человек и все его системы должны
 Распасться, как и ты, и превратиться в пыль.


[169] Из издания 1815 года.




СТАНЗАС[170]

По той же теме, что и предыдущая.


 Вождь, освободивший эти многострадальные земли
 От дерзких отрядов Британцев, осаждавших их.,
 Герой, прошедший через все известные страны.,--
 Его собственный гений-хранитель.,

 Ушел в этот небесный мир.
 Откуда не может вернуться ни один путешественник,
 Куда отправились Сципион и Траян;
 И небеса возвращают душу, которую они одолжили.

 В каждом сердце застывает тайная скорбь.;
 По бледным щекам стекает влажная печаль.,
 И все более благородные страсти объединяются.
 Чтобы скорбеть, помнить и смириться.

 О вы, кто вырезал мраморный бюст
 Чтобы прославить бедный человеческий прах,
 И из безмолвных теней смерти
 Вернуть форму, но не дыхание,

 Тщетны попытки силой искусства
 Чтобы запечатлеть его образ в сердце:
 Он живёт, он сияет в каждой груди,
 И слёзы миллионов лучше всего его описывают.

 Мы в долгу перед его заботой,
 И он велик как в мирное время, так и на войне.
 Утрата, которую они оплакивают в этих Штатах, —
 их друг, их отец — больше не с ними.

 Что они будут делать, чтобы выразить своё горе?
 Ни вздохи, ни слёзы не принесут облегчения:
 тёмные траурные одежды лишь плохо выражают
 мучительную боль, которую все признают;
 и даже надгробный камень
 не осушит ни одной слезы, не облегчит ни одного стона.

 О Вашингтон! Мы предаём твою благородную пыль
 Матери-природе,
 Убеждённые в том, что твой возвышенный разум
 Всё ещё жив, но парит над человечеством,
 Всё ещё служит святому делу добродетели,
 И не ждёт от людей тщетных аплодисментов.

 В восторге от столь великой темы,
 Пока они рассказывают о твоих славных деяниях,
 Каждый будущий век узнает от тебя
 Всё, что хорошо и велико на земле;
 Будет сиять от гордости, передавая тебя
 В новейшее время, в долгую славу,
 Самое яркое имя на странице свободы,
 И первую честь нашего века.


[170] Из издания 1815 года.




СТАНЗАС[171]

В связи с некоторыми абсурдными, экстравагантными и даже богохульными
панегириками и восхвалениями покойного генерала
Вашингтона, которые появились в нескольких брошюрах, журналах и
других периодических изданиях в январе 1800 года


 Ни один язык не может рассказать, ни одно перо описать
 Безумие многочисленного племени,
 Которое, ведомое расстроенной фантазией,
 Оскорбляет память о мёртвых.

 В былые времена, в любую эпоху,
 Историк наполнял страницы богами,
 И возвышал над миром людей
 Тех, кто, как мы знаем, был здесь смертен.

 Так было, и мы прекрасно это знаем,
 Когда тьма распространила свои языческие чары.
 Простые насекомые, рождённые для могил и склепов,
 Превратились в небесных плутов;
 Сделали некоторых, обречённых на могилы и саваны,
 Генерал-лейтенантами в облаках.

 В журналах, предназначенных для распространения новостей,
 От штата к штату — и мы знаем чьи —
 Мы прочли тысячу праздных вещей,
 Что пишет безумие или поёт безрассудство.

 Неужели, Вашингтон, твой победоносный меч
 Обрёк тебя на такую жалкую награду?
 Неужели мусор, который мы сейчас рассматриваем,
 Является данью твоей доблести?

 Один считает тебя более чем смертным,
 Другой считает тебя бесплотным духом,
 Это ставит тебя на место твоего спасителя,
 Это делает тебя ужасным в отступлении.

 Один говорит, что ты стал звездой,
 Другой делает тебя ещё более блистательным,
 Третий поёт, что, когда ты склонился перед смертью,
 Старая мать-природа громко закричала.

 Нам горько видеть, как такие перья оскверняют
 Первый из вождей, первый из людей.--
 К Вашингтону - мужчине-который умер,
 Как _abba father_ хорошо приложено?

 Абсурдно, в безумном напряжении,
 Почему не попросить у него солнца и дождя?--
 Нас тошнит от мерзких аплодисментов
 Которые призывают его установить законы океана.

 Вы, покровители разглагольствующего штамма,
 Какие храмы были разнесены надвое?
 Какие огненные колесницы были посланы
 Чтобы почтить это печальное событие?--

 О, вы, дерзкие, непочтительные,
 Кто никогда не знал, что такое разум:
 Она никогда не направляла на вас свои лучи;
 Вы доводите всё до крайности.

 Будут ли они, порождённые матерью-землёй,
 Притворяться кем-то большим, чем смертный?
 Или, став союзником всемогущего,
 управлять его небесами или встать на его сторону?

 О, разве нет какого-нибудь избранного проклятия,
 какой-нибудь мести, подобной молнии,
 которая разносит разрушения повсюду,
 чтобы обрушиться на такие непочтительные головы!

 Если бы они при жизни так восхваляли его,
 я знаю, что бы произошло.
 Он бы с презрением отвернулся от них,
 Или набросился бы на них со своей тростью.

 Он не был богом, льстивые негодяи,
 Он не владел миром, не управлял волнами;
 Но — возвеличьте его, если можете, —
 Он был прямым, честным человеком.

 Это была его слава, это затмевало
 Те качества, которыми вы восхищаетесь:
 На этой твёрдой почве он занял свою позицию,
 Такая добродетель спасла тонущую страну.


[171] Из издания 1815 года.




 ПАМЯТИ ЭДВАРДА РУТЛЕДЖА, ЭСКВАЙРА [172]

 Покойного губернатора Южной Каролины


 Удалившись с ненадёжной жизненной сцены,
 В добродетели тверд, в чести чист.,--
 Один из достойнейших людей нашего времени.,
 Ратледж! покидает свой пост здесь.

 Одинаково разбирается в военном и мирном искусстве.,
 И создан природой, чтобы преуспевать.,
 Из раннего Рима и Древней Греции,
 Он хорошо моделировал все свои действия.

 Когда бритты пришли с цепями, чтобы связать,
 Или разорить эти преданные земли,
 Он подписал нашу твердую лигу свободы
 И посоветовал, как разорвать их оковы.

 Великому делу чести верен,
 Он принял участие в этом с мужественной гордостью.,
 Его дух витал над этими регионами.,
 Руководство патриотов и солдат.

 В искусстве мира, в смелых военных замыслах
 Он блистал среди наших ярчайших звёзд,
 Ли, Молтри, Самптер, Грин —
 Все восхищались им, все любили его.

 Патриот высшей пробы,
 Он осмелился противостоять всем иностранным врагам,
 Пока из пепла тирана не восстал
 Возвышалась могучая пирамида свободы.

 В последующие дни,
 Когда мир вновь воцарился,
 С лавровыми венками и переплетёнными ветвями
 Он снова искал менее активную жизнь.

 Там, готовый вступиться за сироту,
 Осушить слезу, выступившую от горя,
 Он стоял там, где правосудие охраняет законы,
 Одновременно гуманные и суровые.

 Это был не его твердый просвещенный ум,
 Такой пылкий в государственных делах;
 Не то, что он блистал в войсках
 Это сделало его таким совершенно великим:

 Убеждение вертелось у него на языке,
 Он заговорил - все притихли, и все были охвачены благоговейным страхом;--
 Из всего, что он говорил, исходила убеждённость,
 И толпы людей были готовы аплодировать.

 Так долго почитаемый, так рано полюбившийся,
 Нежный муж, искренний друг;
 Родитель, патриот, мудрец, заслуживший одобрение,
 Переживший свой пятидесятый год,

 удостоенный высочайших почестей,
 Которые могла даровать Каролина;
 Управляющий этим могущественным штатом,
 Где текут потоки богатства и изобилия.

 Там, где труд распространяет своё влияние
 На западные регионы, смелые и свободные;
 И торговля на Атлантическом побережье
 Распространяет свои богатые запасы промышленности:

 Тогда я покинул этот мир.
 Сиять в более возвышенной сфере,
 Где время объединяет
 Все добродетельные умы, все искренние сердца.


[172] Из издания 1815 года. Эдвард Ратледж был членом Континентального конгресса от Южной Каролины и подписал Декларацию независимости. Он был заметной фигурой на протяжении всей войны. Он был избран губернатором Южной Каролины в 1798 году, но умер 23 января 1800 года, не доработав до конца срока.




НА ОТЪЕЗДЕ ПИТЕРА ПОРКУПАЙНА[173]

В Англию


 Ночная птица сопровождает корабль,
 Который теперь поворачивает к нам свой хвост
 С Поркупайном, сбежавшим из тюрьмы.

 О, пусть акулы насладятся своей наживкой!:
 Он пришел, чтобы сотворить такое зло.
 Мы не желаем ему лучшей участи.

 Этот герой пенсионного загона
 Покинул наши берега и покинул свое логово
 Писать дома для англичан.

 Мы можем предположить, что пять тысяч долларов, [174],
 Сделали его пенсию немного меньше--
 Итак, Питер покинул нас в бедственном положении.

 Он писал, и писал, и писал так долго[A]
, что пришёл шериф с более сильным предписанием,
 и он ушёл, и всё пошло наперекосяк.

 [A] В течение нескольких лет он издавал в Филадельфии газеты и другие периодические издания, которые имели большой тираж;
 Вся цель и направленность которых, как хорошо известно, заключались в том, чтобы сделать республиканские институты этой страны презренными и ненавистными для народа, а также, недовольных своим правительством, открыть путь для введения монархической системы. Считалось, что он был на содержании у английского правительства, но так ли это на самом деле, неизвестно. — Примечание Френо._


 Или Борей со своим свистящим поездом
 Заставят Питера выть и выть снова.

 Я слышу, как он визжит, я слышу, как он кричит!--
 Шторм погасил его фонарь [B].--
 Я вижу, как он проголодался по кислым сухарикам.

 [B] в еженедельном издании брошюры, в которых политические,
 ну как отдельный персонаж доктора Раша, и иных лиц
 знаменитости, была раскритикована в низкой степени scurrility,
 злобность и лживость.--_Ib._

 Пусть на борту стонущего судна
 Проявится вся грубая сила Нептуна,
 Пока каждый шов не разойдётся.

 И пока волны вокруг него бушуют,
 Пусть ни один тритон не пробьёт скорлупу
 (знак того, что всё идёт хорошо):

 Но если он доберётся до британских берегов,
 (земли, которую англичане боготворят),
 то столкнётся с одной проблемой и не только:

 его перо будет писать так быстро,
 его злоба будет так раздражать сильных мира сего,
 что они скоро выведут его из моды.

 С разбитым сердцем и затупившимся пером
 он затеряется среди мелких людишек
 или будет строчить в какой-нибудь ньюгейтской дыре.

 Увы, увы! он мог бы остаться
 и заниматься здесь писательским ремеслом,
 и жить без королевской помощи.

 Но он ненавидел демократические законы,
 и так презирал наше правительство,
 что провалил свои собственные проекты.

 Он уехал из Сэнди-Хук,
 И он ушёл с угрюмым видом,
 который все заметили и мало кто спутал.


[173] Из издания 1815 года. Уильям Коббетт отплыл в Англию в июне 1800 года.

[174] Доктор Раш подал на Коббетта в суд за клевету, его признали виновным и
обязали выплатить штраф в размере 5000 долларов.




МОРСКОЙ РАЗГОВОР[175]

Написан в доме на Гваделупе в 1800 году, где они набирали
новобранцев для капера


 Корабль, готовящийся к отплытию,
 набирает необузданную, но отважную команду,
 которая будет скитаться в плавучей тюрьме,
 пресытившись домашним уютом.

 Они покидают поля и деревья
 Искать свой хлеб в бурных морях;
 Возможно, чтобы больше не видеть землю,
 Или видеть, но не наслаждаться берегом.

 В этом мире, должно быть, есть люди,
 Которые теряют всякую радость и удовольствие,
 И бродят по миру наугад,
 Чтобы добыть свой хлеб кратчайшим путём.

 Они ненавидят топор, они ненавидят мотыгу
 И презирают сельский плуг,
 Мохнатый берег, лесную тень
 Где когда-то они творили, где когда-то играли.:

 Предпочли бы шумную, безумную карьеру,
 Сломанную ногу и тяжелые раны,
 Всем радостям, которые можно найти
 На вершине горы или изрытой бороздами земле.

 Гамак укрывает их, когда они спят;
 Могила, когда они умирают, на глубине,
 Переполненная палуба, банка пива
 Эти сыны Амфитриты предпочитают
 Всей зелени полей
 Или все уступает тихая подушка.

 Должно быть, это такая нервная гонка.,
 Кто рискует всем, и никакого позора.;
 Кто поддержит при каждом взрыве.,
 Разбитый корабль, падающая мачта--
 Кто будет поддерживать на всех морях
 Святое дело свободы,
 И каждого врага повергнет в прах,
 Кто стремится поразить галльский флаг.


[175] Из издания 1815 года.




 ПАМЯТИ[176]

О покойном Эдане Бёрке, эсквайре, из Южной Каролины

 _Покойся там, где жестокая негодование
 Не может больше терзать сердце!_


 Земля, порабощённая, презирала его великодушное сердце,
 Которую тираны сковывали и где тираны правили:
 Возмущённый, он покинул берега Ирландии
 Законы, которые связывали его, и остров, на котором он родился.

 Смелый, открытый, свободный, он называл мир своим,
Предпочитал наши новые республики трону;
 И помогал им отплатить за оскорбления,
 Отбросить британцев и одержать победу.

 Во всех тонкостях искусства, которым он не обучался,
Он говорил лишь то, что должен был говорить.
 Ради справедливости он с презрением отвергал
 подлые уловки и хитросплетения закона.

 Бёрк! мы обращаемся к твоей тени с этим последним обращением,
 и говорим лишь то, в чём признаются все, кто тебя знал:
 твои добродетели не были мягкими,
 но суровая независимость управляла твоим разумом,
 И ты был непреклонен во всём, что связано с делом чести,
 Ничто не побудило тебя нарушить её законы.

 Тогда упокойся с миром, часть праведника,
Там, где Каролина хранит твою честь:
 Под деревом, далёким, безвестным, ты спишь,
 Но все добродетели-сёстры вокруг тебя плачут.
 Ваша истинная ценность, ни язык, ни время не осудят,
 Это последнее напоминание, и лучшее, что осталось!


[176] Из издания 1815 года. Эданус Бёрк, уроженец Ирландии, умер
в Чарльстоне, Южная Каролина, 30 марта 1802 года. Он был солдатом времён
Революции, судьёй Верховного суда штата и членом первого Федерального конгресса. Он был человеком чистейшего патриотизма, и его
влияние было широким и мощным.




ПРЕПОДОБНОМУ. СЭМЮЭЛЮ СТЭНХОУПУ СМИТУ, Д.Д.[177]

И президент Нассау-холла в Принстоне, штат Нью-Джерси, по поводу
восстановления этого благородного здания, которое было уничтожено пожаром


 Этот славный холм, так недавно превратившийся в пепел,
Снова восстанет благодаря вашей щедрой помощи;
 Вашей помощи и их помощи, которые в наших обширных владениях
 Дружат с музами и поддерживают их дело.

 В огне сгорела величественная постройка,
Где вы так долго правили и которой так хорошо владели;
 Но когда вы увидели, как она рушится,
 Почётный, знаменитый, величественный Нассау-Холл,
 Не сетуя в тот тёмный час,
 Ваш родной гений проявил свою силу,
 И спланировал средства, чтобы возвести сооружение,
 Гордость искусства и любимец мудрецов.
 За это мы видели, как ты преодолеваешь неутомимую милю,
 И видели, как друзья Нассау улыбаются тебе;
 Они оказывали щедрую помощь твоим усилиям,
 И воздавали почести твоему гению,
 Они были верными покровителями искусств,
 И давали Альфреду то, что он щедро дарил искусствам.

 За это мы видели, как ты бродил по южным пустошам,
 В более мягком климате нашей Колумбии.
 Те счастливые берега, где Каролина доказывает,
 Что она — друг академических рощ Принстона,
 Где Джорджия владеет венком, заслуженным наукой,
 И чтит науку, гений, искусство и вас:
 И Чарльстон исполняет каждое щедрое желание.
 Вздыхала о потере и оплакивала своего любимого,
 Гордилась своими сыновьями, которые благодаря твоим заботам стали видимыми.
 Светочи мира и гордость светского человека.
 Там Рамзи встретил тебя, мудрец-эскулап.,
 Знаменитый историк эпохи войн.,
 Его слово придало силы твоему обширному замыслу.,
 И его решительные усилия сравнялись со всеми, кроме твоих.

 Нассау возродился, оттуда во времени происходят
 Вожди, которые будут править империей или вести легионы,
 Которые, согретые всем тем философским сиянием,
 Которое даруют Греция, или Рим, или силы разума,
 Будут ли для человечества друзьями и опекунами
 Сделаем их добродетельными и сохраним их свободными.
 Из той потерянной груды, которая теперь превратилась в пепел.;
 Мудрец сожалел, а музы оплакивали.,
 Когда-то возникшая раса, твердо стоявшая на пути свободы.,
 Отвергала угнетение и деспотические законы.
 Неподконтрольные короли или, по крайней мере, один из них был уволен.
 В его списке была половина лордов и префектов.:
 Такие, как он, первыми восприняли священный огонь,
 Что нисходил с небес или был порождён истинной наукой;
 С этими людьми, записанными в список, воздадим почести
 Нашему твёрдому государственному деятелю, патриоту Мэдисону,
 Сформированному в соответствии с целями разумной эпохи,
 Чтобы возвысить свой гений и направить свою ярость.

 Прими эту дань от дружеского сердца,
 О Смит! которая должна снискать твою благосклонность,
 Если ты хоть немного знаком с поэзией,
 То это не твоя заслуженная награда.


[177] Текст из издания 1815 года. Интерьер Нассау-Холла
был уничтожен пожаром 6 марта 1802 года. Ущерб был быстро устранён благодаря
щедрым пожертвованиям выпускников и друзей учебного заведения.
Президент Смит принимал активное участие в восстановительных работах, и во многом благодаря его усилиям здание было восстановлено так быстро
восстановлен.

 Нассау-Холл, старейшее и наиболее интересное из-за своих исторических связей здание Принстона, было построено в 1756 году по планам, разработанным Робертом Смитом и доктором Шиппеном из Филадельфии. На протяжении многих лет оно было самым красивым и просторным учебным корпусом в колониях и как таковое привлекало немалое внимание. Во время Войны за независимость оно неоднократно служило казармой и госпиталем для обеих армий и получило значительные повреждения. С 26 июня по 4 ноября 1783 года он был столицей страны. В его стенах
Конгресс нации нашел безопасное убежище и более четырех месяцев
проводил тихие заседания в просторной библиотеке, удаленной от
мятежных войск в Филадельфии. Здесь министр от Штатов
Генерал Голландии, первый посол, аккредитованный в Америке после принятия
декларация мира была принята, и здесь Вашингтону были вручены благодарности
Конгресса за его заслуги в установлении
свободы и независимости Соединенных Штатов.




СТРОФЫ

Опубликовано во время шествия к могиле патриотов

В окрестностях бывших тюремных кораблей в Нью-Йорке[178]


 Под этими берегами, вдоль этого берега,
 И под этими водами покоится ещё больше
 Забытых трупов;
 Больше костей, обречённых на смерть жестокостью,
 Чем может быть рассказано человечеству,
 Чтобы охладить его чувства:

 Больше костей тех, кто умирал здесь
 В плавучих темницах, пришвартованных неподалёку,
 Став жертвой жестокой болезни,
 Чем прославишься на своей странице,
 Расскажешь о себе в преклонном возрасте,
 Когда будешь рассказывать подобные вещи.

 Ах, я! Какие болезни, какие вздохи, какие стоны,
 Какие призрачные образы, какие душераздирающие стоны,
 Какие беды на беды находили;
 Когда здесь угнетали, оскорбляли, перечили,
 Сила души терялась
 В несчастьях, сгущавшихся вокруг.

 Юноши твердого неустрашимого ума,
 Прикованный ни к климату, ни к побережью,
 Все невзгоды наученный переносить--
 Я видел их, когда они распускали паруса,
 Я видел, как несчастье привело их
 К пленению и заботе.

 Хотя ночь и шторм окружали их,
 Они взобрались на крепкую мачту
 И натянули трепещущий парус;
 Хотя гремели громы и сверкали молнии,
 Они трудились, не страшась ни смерти, ни опасности,
 Они выдержали самый сильный шторм.--

 Великое дело, которое принесло им все их горе:
 Ты, Свобода! - воспламенила их духи;
 Но вынудила, в конце концов, уступить,
 В отчаянии погибла каждая отвратительная команда:
 Они исчезли из мира. но вы,
 Колумбия, продолжал области.

 Они канули, unpitied, в их цветения,--
 Они едва нашли неглубокую могилу
 Чтобы спрятать обнаженные кости:
 Ибо слабой была нервная рука
 Которая когда-то могла трудиться или когда-то командовать
 Силой сынов Нептуна.

 В помощь этому бессмертному делу
 Которое отвергло законы английского тирана,
 Они приняли беспокойный главный;
 Они осмелились выйти в моря, которые она называла своими,
Чтобы встретиться с негодяями у трона,
 И достичь цели, достойной чести.

 Все благородные — пока эта сила была доказана,
 Храбрые искатели приключений отправились на войну,
 И овладели искусством мореплавания,
 Встретились в своих владениях с командой
 Иностранных рабов, которые никогда не знали
 Независимого сердца.

 Ты, Независимость, грандиозный замысел;
 Усилия храбрецов были твоими,
 Когда всё было сомнительно и темно;
 Это был хаос, который нужно было исследовать;
 Казалось, что это всё море без берегов,
 И на этом море не было ковчега.

 Для тебя, молодого, стойкого, храброго,
 Слишком часто они встречали свою смерть в ранней юности,
 Незаметно и безвестно:
 На голых берегах они видели, как лежат,
 В палящий зной они были обречены на смерть
 С мучительным стоном.

 Благодаря силе или случаю, если кто-то выживал,
 Болезнь, которая лишала жизни многих,
 Эту жизнь они должны были посвятить
 Тому, чтобы рискнуть всем ради свободы,
 Бороться с тиранами и их законами,
 Так было рядом с этим печальным местом.

 Да, и дух, который начал
 (мы клянемся всем великим, что есть в человеке)
 этот дух будет продолжать
 сиять и озарять разум,
 пока тираны не исчезнут с лица земли
 и тирания не прекратится.


[178] Из издания 1809 года.




 МОГИЛА ПАТРИОТОВ[179][A]

 Что, Тибр, ты видишь
 Погребение, когда-то недавнее! _Вергилий._

 [A] Поводом для этого послужила всеобщая процессия, в которой приняли участие многие тысячи жителей Нью-Йорка 26 мая 1808 года, чтобы предать земле кости и скелеты американских заключённых, погибших на старом «Джерси» и других кораблях-тюрьмах во время войны за независимость, которые были впервые обнаружены
 опустошение берегов и отмелей на Лонг-Айленде, где они были оставлены. — Примечание Френо._


 Когда сын Филиппа завладел своими родными землями
 И обучал на греческих полях свои греческие отряды,
 В покорённых Фивах или в Афинах, близких к падению,
 Он не видел чести или презирал её.
 Быть низведённым до всеобщей власти
 Перед ним открывалась необъятная перспектива мира;--
 Пока еще ограниченная равниной Лариссы
 Он проклинал свою судьбу за столь подлое поведение,
 На всех его шагах висел мрак печали,
 И лютая обида кольнула всю его грудь
 Что прихоти судьбы ограничили его до такой степени,
 Что он сделал так мало и не мог сделать больше.
 Торговый Тир угнетал его деятельный ум,
 Персидский трон лишал его душу покоя.
 Мир был его сценой, он хотел играть свою роль,
 И неподвластная Индия терзала его сердце!

 Взгляни на восток, где Тамерлан блистал
 Его полумесяц [B] луны и народы пали ниц,
 Маршируй, куда он пожелает, мир склонился перед ним
 В завоевании могущественный, как гордый завоеванием--
 Что это было за событие? пусть трагическая история расскажет
 В то время как печальные ощущения в груди нарастают--
 Каковы были последствия? На каждом шагу мы видим
 Бессмысленный хаос королевской расы,
 Когда-то плодородные поля превратились в выжженную пустыню,
 Город лежит в руинах, или город разрушен,
 Человек деградировал до уровня дикаря,
 Его перспективы туманны, а торговля отвергнута.
 Если таково начало этой безумной карьеры,
 Какой же будет последняя отвратительная сцена?
 Из всего, что он завоевал, не осталось ничего,
 кроме бродячих подданных или необитаемых равнин!

 [B] Три полумесяца на турецком военном флаге,
 которые, как говорят, произошли от азиатских
 Татары. Тимурбек (или Тамерлан) был татарином по происхождению. — Примечание Френо._

 Таким образом, когда честолюбие побуждает пылкий разум,
 душа, эксцентричная, неистовая, ничем не сдерживаемая,
 чуждая покою, взмывает к неведомым высотам
 И, пренебрегая разумом, ни перед кем не склоняется;
 правит лишь страсть, преобладают низменные силы,
 и хладнокровное размышление покидает неуравновешенную чашу весов.
 Он покидает обитель счастья и покоя,
 Чтобы плыть по ветру, беспорядочный и несчастный,
 Бросает всё спокойствие, которое природа предназначила для человека,
 Чтобы найти какую-то цель или составить амбициозный план.
 Этот план нарушен, объект обманывает обзор,
 Или, если достигнут, преследуют другие метки;
 Пока все не закроется тенью разочарования
 И фолли удивляется своему полету, который она совершила:
 Честолюбивое "я" считает тщетной любую перспективу.,
 Видения исчезают, а мрак остается.

 И таков порок, как для наций, так и для человека.,
 Таков великий недостаток с начала мира.:
 К власти возвысились, как к власти они пришли,
 Трудясь честно и смиряя всех своих врагов;
 Достигнув вершины, они жаждут обширных владений,
 И всё, что они обретают, — это гордость.
 Пока сверкающие видения не вызовут тревожный вздох,
 И неконтролируемое господство не ослепит взор.

 Британия! Мы снова призываем тебя в наш суд;
 Что, кроме амбиций, привело тебя на наш берег?--
 Семь лет ты боролась за то, чтобы ущемлять наши исконные права;
 Семь лет мы были твоей смертоносной рукой,
 Чтобы доказать, что завоевание было твоей главной целью.
 Ваши цели — сковывать, унижать и подчинять,
 Захватить землю, которую не обрабатывали ваши руки,
 Когда мы едва ли могли противостоять грубым аборигенам,
 Когда их народы в безграничной ярости клялись
 Изгнать чужеземца с их берегов.
 Или наполнят поток тысячами убитых.
 Никто больше не приблизится к ним и не посягнет на их правление.--

 О чем мы просили? - какое право, кроме разума, принадлежит нам?
 Но даже скромное прошение встретило ваше неодобрение.
 Только подчинение воле монарха
 Могло бы унять ваш гнев или утихомирить вашу бурю,

 Перед нашими глазами предстают гневные тени
 Тех, чьи реликвии мы сегодня храним:
 Они живут, они говорят, упрекают тебя и жалуются.
 Их жизнь была укорочена твоей мучительной цепью.
 Они направляют свои стрелы в твою грудь.

 Пусть ярость и жестокое негодование скажут остальное. Эти гробы, знаки нашего последнего уважения,
 Эти гниющие кости, возможно, пощадила бы твоя месть.--
 Если бы однажды в жизни они встретились с тобой на майне,
 Если бы они поддались твоим рукам на равнине,--
 Человек, однажды побывавший в плену, должен требовать к себе всякого уважения.
 Что дала Британия перед ее днями позора.
 Как изменилась их судьба! в плавучие подземелья брошены,
 Они вздыхали, не испытывая жалости, и не получали облегчения:
 нуждаясь во всём, чего требует природа,
 они встретили гибель от руки какого-то предателя,
 который здесь расправлялся со всеми смертью или ядом,
 или последним стоном, с жестоким насмешливым смехом.

 Тошнотворная вялость возвращается в душу,
 И разгорающаяся страсть отвергает мотив:
 Убийства, которые мы здесь описали,
 Более чем красноречиво рисуют власть индийского тирана:
 Тогда умолкни и вернись в прах,
 К этим, некогда столь несчастным, берегам Манхэттена,
 Когда правили тираны, в чьих сердцах не было милосердия:
 В крови они барахтались, как и в смерти, с которой имели дело.

 Ты, грядущий, печальными размышлениями наученный,
 Искать на острове Нассау это уединенное убежище;
 Подумай, обозревая эту слишком мрачную сцену,
 Подумайте, кем бы вы могли стать, если бы так распорядились небеса.
 Когда вместе с остальными ты проведёшь этот утомительный час
 В цепях или под властью какого-нибудь негодяя,
 Подумай, когда увидишь печальную процессию,
 Подумай, что это такое, и ты, наконец, поймёшь.

 Научись, если надеешься на аплодисменты своего сердца,
 Любить свою страну и уважать её законы.
 Поклоняйтесь мудрецам, объяснившим вам ваши права,
 Поклоняйтесь патриотам, поддержавшим ваше дело.
 Герой вашей страны, возвышающийся над вами,
 Следуйте его наставлениям и будьте осторожны,
 Он первым поднял свою могучую руку, чтобы защитить вас,
 Чтобы почтить вас, как и свободу.
 Когда она вновь разожгла свой почти угасший огонь,
 Тогда, но не раньше, Вашингтон удалился,
 Оставив свет, сияние, чтобы показать,
 И отметить свои усилия, когда он прокладывал путь.
 Когда война надолго лишила вас независимости,
 И Гудзон услышал бодрящий звук!
 Это была его задача, ему была отведена роль.
 Чтобы парализовать стервятников человечества.

 Не допускайте тиранов, чтобы они не развращали ваш разум;
 Все тираны руководствуются эгоистичными мотивами;
 Будь он в горностаевой мантии или в алом плаще,
 Худший из идиотов — это обезумевший король:
 И худший из римских принцев, добившийся всего одним словом
 Не более, чем по его советам, Георга третьего!

 Как часто суровая натура заряжала мое перо
 Желчью, чтобы излить ее на худшего из людей,
 Который, не понимая всего этого, мог решить,
 Человечество, их разум и их молитвы бросили вызов.:
 Кто, стойкий ко всему, к чему могла стремиться френзи,
 Исследовал древний мир, чтобы приковать новый.;
 И утомил деспота, обыскав каждый темный закоулок.,
 И обыскал бы весь ад, чтобы найти наёмника Хесса:
 Если бы он был здесь, свидетель этого дня,
 Он бы со спокойным восторгом наблюдал за этой сценой,
Неподвижно, с апатией в душе,
 Зияющий склеп, это опустошение человечества!
 Без единой слезинки вспоминайте эти гниющие кости.,
 Которые пали от рук негодяев, нанятых вами.

 Его безумие, безудержное с правильным божественным,
 Вдохновил нацию черным узором,
 Поражать ядом, подобно заклинанию волшебника,
 И насаждать на человека символы ада!--

 Ты, кто придёшь, обладая разумом,
И первым даром небес, патриотической душой,
На это мрачное побережье, чтобы ступить на равнину острова,
 Подумай, какая месть опозорила правление монарха!
 Кто, не довольствуясь богатством и властью, которые мы ему дали,
 Забыл о предмете, чтобы пленить раба:
 Такова была его надежда, и он надеялся её осуществить.
 Он послал своих мириады требовать награду.
 Какие великолепные трофеи он приобрёл?
 Были ли эти обесцвеченные кости трофеями, которыми он восхищался?

 Пока пылает страсть или терзают родственные печали,
 Не спрашивай, если эта уединённая келья — всё,
 Всё, что достойноили эти собранные кости?--
 Достаточно сделано, чтобы заклеймить все троны:
 Не спрашивай, пока страсть горит в тебе негодованием,
 Почему ни один памятник не стремится к небесам?--
 Достаточно сделано, чтобы пробудить патриотический пыл
 И поведать восходящей расе о твоих чувствах.


[179] Из издания 1815 года.




 НА ВЕРШИНЕ ПИКО

ОДИН ИЗ АЗОРСКИХ ИЛИ ЗАПАДНЫХ ОСТРОВОВ[180]


 Привлечённый этим воздушным склоном
 Над холмами,
 Океан, из своих глубин
 Наполняет чашу Пико.

 Оттуда, не сдерживаемые ничем,
 Бьют ручьи, радуя склоны гор;
 Или, извиваясь в долинах, весело
 Сквозь поля, рощи и виноградники скользи.
 Равнины обязаны ему своей зеленью,
 Признавая то, что даруют твои улыбки,
 Ты, Пик Азорских островов.

 Изо дня в день неутомимый парус
 Осматривает твой возвышающийся конус,
 И когда соседние виды меркнут,
 И соседние острова больше не приветствуют,
 Ты встречаешь взгляд в одиночестве.
 Дважды по сорок миль исследует глаз
 Теперь ты возвышаешься над пустошью,
Синяя башня в небе,
 Когда не окутана туманами.
 Да будешь ты стоять долго, как дружеский знак
 Для тех, кто плывёт далеко,
 Как путеводная звезда для странствующего барка.
 Вторая полярная звезда.


[180] Из издания 1815 года. Френо отплыл к островам Мадейра
12 мая 1803 года, прибыв туда 23 июня. Он вернулся в Чарльстон в
Следующее 16 августа.




ВАКХИЧЕСКИЙ ДИАЛОГ

Написано в 1803 году[181]


 Прибыв на Мадейру, остров виноградников,
Где много гор и долин,
 Где солнце очищает дикий сок гроздей,
 Чтобы украсить волшебную землю:

 Когда я в задумчивости бродил в её тенистой прохладе,
 То останавливаясь, то продолжая путь,
 Я встретил старого Вакха с короной на голове
 В самой тёмной глубине рощи.

 Я встретил его с благоговением, но без страха,
 Когда бродил по его горам и источникам,
 И он сказал с усмешкой: «Как ты смеешь приходить сюда,
 Ненавистник деспотов и королей?

 Знаешь ли ты, что принц и прославленный регент
 Правит этим островом вина?
 Чья слава на земле распространилась вокруг
 И простирается от полюса до полюса?»

 Спеши со своим баркасом: по волнам
 В Чарльстон я велю тебе плыть:
 Там пей свою ямайку, что сводит с ума;
 Ты не получишь мадеры — клянусь.

 «Дорогой Вакх», (ответил я), для Вакха это было
 Он говорил таким угрожающим тоном:
 я узнал его по ухмылке и румянцу на лице.
 Это был Бахус, и только Бахус.

 «Дорогой Бахус, (ответил я), зачем так сурово?  —
 раз твой нектар так обильно льётся,
 Позволь мне взять один груз — без него, я боюсь,
  некоторые люди скоро перейдут к дракам:

 Я оставил их в распрях, беспорядках и раздорах,
Политические распри были так сильны,
 что я устал от их ссор и от своей жизни,
 и почти попросил смерти.

 Божество, улыбаясь, ответило: «Я смягчаюсь:
 ради того, что ты проделал такой долгий путь,
 Вот, попробуй мой лучший выбор — иди, скажи им, чтобы они покаялись,
 И прекратили свою политическую войну.

 С грузом, который я посылаю, ты можешь сказать, что я намерен
 Утихомирить их и дать им покой;
 С этим моим подарком на крыльях ветра
 Ты полетишь и скажешь им, что вот он,

 За здоровье старого Вакха! который посылает им лучшее
 Из нектара, который даёт его остров,
 Душа пира и радость гостя,
 Слишком хороша для ваших монархов и лордов.

 У меня нет соперников на этом островном пустыре,
 Я одна буду править островом,
 С королём у моих ног и двором по моему вкусу.
 И всё в народном стиле.

 Но в порядке вещей есть дух,
 Для меня это совершенно ясно,
 Который ударит по скипетрам деспотов и королей,
 И останется только царь Бахус.


[181] Из издания 1815 года.




 Стансы, написанные на острове Мадейра[182]

Девятого октября 1803 года смертоносные и беспрецедентные потоки воды, сошедшие с гор, разрушили значительную часть города Фуншал, утопили множество людей и нанесли большой ущерб нескольким плантациям и деревням в окрестностях.


 Грубое нападение, если никто не скажет,
 На Бахуса, на его любимом острове;
 Если никто не опишет это хорошо в стихах,
 Если никто не воспользуется стилем поэта
 Эти разрушения для показа;--
 Выслушайте меня, и, возможно, я смогу.

 Для тех, кому принадлежит чувствующее сердце
 Эту трагическую сцену я хотел бы представить,
 Это не вымысел, не произведение искусства,
 И не просто для воображения.:
 Всё было в тени, всё было мрачно,
 Снова наступил потоп, как при Ное!

 С холмов за облаками, что парят,
 С небесных сводов, потоки бегут,
 И несутся с непреодолимой силой,
 Атаковал остров Солнца:
 Нежная природа увидела увядшую лозу,
 И, казалось, опечалилась и воспротивилась.

 Когда электрический огонь устремился ввысь,
 Небеса засияли или погрузились во мрак;
 Появились облака, облака рассеялись,
 И ужас сказал: «Пришло время,
 Когда все рощи, холмы и равнины
 Снова погрузится в океанское дно.

 Весёлый бог, который любит улыбаться
 И дарует радость сердцу,
 Почти решил покинуть свой остров,
 И в необычайном порыве восстал;
 Он в диком смятении искал свои пещеры
 И оставил небеса на произвол судьбы.

 Свистящие ветры перестали дуть;
 Ни один из всех воздушных поездов--
 Никакой шторм не помог в ту страшную ночь
 Потревожил сон майна;
 В дальних лесах они тихо спали;
 Или в облаках продолжалась буря.

 В морях нисходят проливные дожди.,
 Мачико [А] услышала отдаленный рев,
 И молнии, пока они разрывают небеса.,
 Показались руины, идущие к берегу:
 Египетская тьма принесла с собой мрак
 И страх предсказал гибель природы.

 [A] Отдаленная деревня на острове. — Примечание Френо._

 Небо в огне, сила океана
 Захватив леса, виноградники, стада и людей,
 И разлившись из всех источников,
 Они возвестили о возвращении древнего хаоса:
 Они прошли по дороге Фончала[B],
 И океан увидел, как его волны отступили.

 [B] Столица острова. — Там же._

 Несчастный город! Какие славные дела
 Были разрушены за один короткий час!
 Огромные груды, которым время давно не указ,
 В безжалостных руинах разбросаны:
 Некоторые погребены глубоко в земле,
 Толпы погружены в бесконечный сон.

 Дочь вырвалась из любящих рук,
 Мать увидела приближение гибели.
 Обоих унесло бурлящей волной.,
 Забыв о прощальной слезе.:
 На расстоянии, разорванный, со слабыми криками.,
 Вдали от ее рук умирает младенец.

 Ее дорогое наслаждение, ее любимый мальчик.
 На заре дней и рассвете цветения,
 Этот раскрывающийся бутон обещанной радости
 Слишком рано нашел водную могилу,
 Или поплыл по соленой пустоши;
 Нет больше любимой, нет больше объятий.

 С огромных высот с неведомой силой
 Огромные скалы и искривлённые деревья
  Падали стремглав и спешили вниз,
 Укореняясь в морях!
 Или, обрушиваясь с горным весом,
 Швырнули в глубины свои государственные купола.

 О небесных намерениях испуганного священника
 Там, где была оставлена церковь, к церквям побежали,
 С умоляющим голосом небеса обратились к богу.,
 И оплакивал нечестие человека:
 Для которого, как он думал, предназначалось это бедствие,
 И, плача, говорил: покайся, покайся!

 Но высокие стены Санта-Клары,
Где тоскует всю жизнь благочестивая монахиня,
Чья тюрьма напоминает о том,
 Что сделала сила суеверия:
 Там не было завоеваний, которые пытались оспорить наводнения,
 Религия охраняла мужчину и женщину.

 То, что казалось за пределами возможностей пушек,
 Каменные стены были разрушены;
 Церковь и башня погрузились в руины,
 И потоп не пощадил
 Ни серебряных, ни деревянных святых,
 Ни епископскую шапку, ни монашеский капюшон.

 Тяжела была их судьба! Ты счастливее,
 Госпожа с высокой горы;[C]
 Когда внизу бушевало опустошение
 Она стояла в безопасности и презирала всё это,
 Где Гордон[D] на склоне лет избрал
 Свои рощи, свои сады и музу.

 [C] Носса-Сеньора-да-Монтана, прекрасная церковь на возвышенности
 в горах. — Примечание Френо._

 [D] Почтенный джентльмен с острова.--_Там же._

 Кто на этом тонущем ложе долины
 Запланировать улицу или построить заново,
 Не задумываясь, как Медная голова[E]
 Для несчастных, строящих источник боли,
 Церковь, улицу, которые рано или поздно
 Могут разделить ту же или худшую участь.

 [E] Скалистый мыс в нескольких милях к востоку от
столицы. — Там же._

 Пусть на их месте встанет огромный мост,
 Подобный тем, что возводили римляне в старину,
 С арками, прочными, как основание природы,
 С величественной и смелой архитектурой;
 Так и нынешнее поколение будет сражаться
 Благодарность грядущей эпохи.

 Понтиния[F] долго будет носить на себе следы
 этой опустошительной сцены горя,
 где у Лу, на смоляных пристанях,
 когда дуют попутные ветры, чтобы унести его:
 эти разрушения может исправить время,
 но нас с ним там не будет.

 [F] Западная часть, близ форта Лу, где находится единственное подходящее место для высадки.— Там же._


[182] Из издания 1815 года. Френо отплыл из Чарльстона 25 января
1804 года и 7 марта прибыл на Мадейру. 15 апреля он был в
Санта-Крузе, а 11 мая отплыл домой.


ОБЩЕЕ ПРИМЕЧАНИЕ.

По самым достоверным сведениям, которые можно было получить на Мадейре, в городе Фуншал и его окрестностях погибло пятьсот пятьдесят человек. Разрушения в основном коснулись восточной части города, где были уничтожены мосты, дома, улицы и другое имущество, как общественное, так и частное. Одна великолепная церковь, стоявшая у моря и называвшаяся на португальском языке Носса, была полностью разрушена.
Сеньора да Кайу (хозяйка пляжа), помимо этого, были разрушены пять
красивых часовен. Пять очень больших улиц с их
Огромные каменные здания полностью исчезли, или от них остались лишь незначительные части. Вода за короткое время поднялась с 4 до 5 метров в прилегающих частях города и, ворвавшись в здания, не причинила им особого вреда, но сильно повредила находившееся в них имущество. В других частях острова, особенно в деревнях и небольших городах, предположительно погибло около двухсот человек. Утверждалось, что следующее обстоятельство
в немалой степени усугубило разрушения
вызванное скоплением воды в долинах. Губернатор,
как и несколько других крупных землевладельцев в горах, уже несколько лет
назад начал возводить каменные дамбы через обширную и просторную долину
над городом на разных расстояниях друг от друга, чтобы поливать
прилегающие земли или отводить ручьи в разных направлениях. Когда в
октябре прошлого года выпало огромное количество осадков, всё это
разрушилось и повлекло за собой смерть и разрушения.— Примечание Френо._




НА ВЕРШИНЕ ТЕНЕРИФФЕ

1804[183]


 Ни один человек, ни один художник не воздвиг
 Основание этой колоссальной горы,
 Высокогорного пика, но природа сказала:
 Пусть это украсит остров Тенария;
 И пусть моя работа на века станет
 Полярной звездой для окружающих островов.

 Коническая вершина, которая встречается с небесами,
 Заслуженная благодаря вулканическому огню,
 Сначала поднялась из океана,
 А затем вознеслась к небесам.
 Но человек, честолюбивый, не осмелился
 Построить там хоть одно жилище:

 Ибо с горы обрушились потоки воды;
 Какие светящиеся потоки расплавленного металла были видны!
 Развернутые листы яркого пламени,
 Затопили мир внизу!
 Они, древнее, чем страницы историка,
 Когда-то извергали ярость природы.

 В былые века, как и сейчас,
 Такие лавы стекали с этих хребтов.
 И, устремляясь к изумлённому океану,
 Открывали внутренности земли солнцу.  Эти бесплодные, некогда заброшенные, мёртвые,


 Теперь покрыты рощами и пастбищами. На зелёной, благоухающей лужайке
 Цветы источают тысячи ароматов,
 И картины, нарисованные самой природой,
 Вдохновляют какого-нибудь поэта с острова,
 А ручьи, бегущие по долинам,
 Благословляют сад и украшают рощу.

 Чтобы прославить сцену превыше всех похвал,
 Если судьба, в конце концов, будет так сурова,
 Пусть это не случится во времена Джулии[А],--
 Пока Барри[А] живёт в почёте здесь:
 Пока Литтл[А] живёт, обладая щедрым умом,
 Или Армстронг[А], столь же утончённый.--

 [A] Леди и джентльмены, пользующиеся всеобщим уважением, проживающие в Санта-Крусе, Сан-Кристоваль-де-Лагуна и Порт-
 Оратава на острове Тенерифе. — Примечание Френо._


[183] Из издания 1815 года.




ОТВЕТ НА ПРИГЛАСИТЕЛЬНУЮ КАРТОЧКУ

Посетить женский монастырь в Гарричике, на северной стороне Тенерифе[184]


 Она попала мне в руки, ваша дружеская открытка,
 Без сомнения, знак внимания;
 Но время коротко, и я должен покинуть
 Ваш задумчивый город Оратаве,
 И, как вы знаете, скоро я уеду,
 Мне предстоит пройти много утомительных миль.

 Тогда оставайтесь и пейте канарское вино,
 А я вернусь к дубам и соснам,
 Чтобы ругать королей или ухаживать за музой,
 Курить трубку или стать затворником,
 Подумать о прошлых приключениях —
 Подумать о том, что должно наконец-то произойти, —
 Повести пером — и, если коротко,
 Больше не думать о Тенерифе. —

 Как счастливы вы, кто раз в неделю
 Может штурмовать форт в Гарричике,
 Или поговори с монахинями,
 Уединившимися там с сыновьями Левия;
 Понаблюдай за их улыбками, послушай их болтовню,
 Или пение, и болтовню за решёткой!
 Всё это — рай, я почти уверен,
 И кто бы отказался от такого рая?
 Всё, что я могу сказать, — это то, что я имею в виду,
 Пусть ты обнимешь каждую Ифигению,
 И будешь обнимать и целовать их всё время,
 Эти прекрасные Калипсо острова:
 Тогда, если то, что сказала Сафо, правда,
 Ты благословенна, как бессмертные боги.

 Что касается меня, то судьба не благосклонна ко мне настолько.,
 Я не рискну зайти за решетку:
 Там драконы охраняют золотое руно,
 И замурованные нимфы не находят выхода:
 Запретный плод, который ты видишь каждую неделю,
 Запретный плод на каждом дереве,
 Когда тот, кто вкусит его, может ожидать борьбы,
 Где тот, кто прикоснётся к нему, рискует жизнью.
 Ревнивые священники с угрожающим видом
 Внимательно смотрят на всех, кто приближается:
 Монахи следят за хрупкой посудой,
 Монах велит вам быть осторожными;
 Чтобы только они могли есть плоды,
 Которые наполняют последнее убежище религии:
 Мать-настоятельница выглядит такой же кислой,
 Как если бы ты съел плод,
 И велит незнакомцу поспешить прочь, —
 Он недостаточно богат, чтобы заплатить за плод.

 Как же это непохоже на нашу западную ярмарку,
 Кто дышит сладостным воздухом свободы;
 Ходит, где ему вздумается, делает, что хочет,
 Сам себе хозяин, всё ещё сам себе страж:
 Тогда приходи и на нашем далёком берегу
 Полюби какую-нибудь цветущую сельскую нимфу;
 И не откладывай этот день,
 Ибо время бежит, как мысль,
 Когда ты услышишь серьёзный упрёк,
 Когда подойдёшь к весёлой девушке:
 «Тебе следовало бы ухаживать за нашей Анастасией в те времена,
Когда кровь бурлила, и Гименей сказал:
«Колин! мои законы должны быть соблюдены».

 Твоя карта не в счет, я очень расстроен,
 Твоя карта лишила меня покоя:
 Если я попытаюсь пристать к монахиням,
 Священники могут разозлиться, и всё будет потеряно:
 У меня могут закончиться деньги, когда я буду платить;
 Возможно, не будет шанса сбежать;
 Поэтому я отказываюсь от этой ненужной задачи.
 Возвращаюсь в Чарльстон с бочонком
 Вина, которое вы посылаете с Тенерифе,
 Чтобы порадовать чьи-то сердца и развеять печаль:

 Я добавляю, что здесь есть опасные соседи.
 Боюсь, что мои надежды могут не оправдаться;
 Волны катятся к судну;
 Подветренный берег, скалистая отмель!
 Белеющие моря, которые постоянно плещут
 У скалистого берега Оратаве;
 Ожидаемый шторм, прибрежная скала
 Каждый миг угрожает всему нашему имуществу,
 И Нептун в своей гигантской чаше
 Притаившись, ждёт, чтобы поглотить его.
 Но выпьем за сыновей Нептуна,
 Которые управляют двором и не мечтают о монахинях.


[184] Из издания 1815 года.




 О СЕНЬОРЕ ЖЮЛИИ

Оставив танец, под предлогом Дремоты[185]


 Она, на оживляющем душу балу,
 И в освещенном лампами зале
 Но небольшое развлечение нашла;
 Она избегала чарующей игры в карты,
 Она избегала шума и веселья,
 И не заботилась о звуках музыки.

 Ни одна нимфа не была столь же сдержанной,
 как Джулия, которую я видел
 В ту чарующую ночь:
 И все же ей было что сказать
 Когда юный Альмагро участвовал в спектакле,
 Тогда карты были ее наслаждением.

 Но он удалился во время танцев.;
 Он сказал, что услышал новости из Франции,
 И серьезного состава:
 Он, вне всякого сомнения, хотел бы знать,
 Чем сейчас занимается Бонапарт,
 Как долго продлится его власть.

 Затем Джулия удалилась,
 Но оставила собрание незавершённым;
 Она была подавлена сном.
 Кто продолжит полуночный танец,
 Кто возглавит менуэт, поднимет песню,
 Где Джулии нет среди гостей?

 И всё же любовь признала её правоту.
 И прошептала, когда она пожелала спокойной ночи
 и притворилась, что у неё болит голова:
«Пока одни отступают, а другие наступают,
 пусть они наслаждаются праздничным танцем,
а ты, Джулия, иди спать».


[185] Из издания 1815 года.




 Строки о сеньоре Джулии

из Порт-Оратаве[186]


 Одарённая всеми прелестями, которые даёт красота,
 Что даёт природа или женщина,
 Здравый смысл и добродетель сияют в каждой черточке;
 Она — она не — да, она божественна.
 Она говорит, она двигается с неотразимой грацией,
 И улыбка на её лице — как у ангела;
 Какой женщине не понравится её вид?
 Что за юность, как не поклонение, с таким прекрасным умом?

 На этом знаменитом острове, покрытом облаками Тенерифе,
 Где здоровье в изобилии, а истома находит облегчение;
 На этом светлом острове, где Джулия ступает по равнине.,
 Какой восторг воспламеняет грудь юноши!
 При ее приближении грудь, не привыкшая светиться,
 Подобно огромной вершине, покрыта вечными снегами.
 Чувствует не первый, а лучший пыл души;
 Уважение и благоговение, любовь и дружба, соединённые вместе.

 Когда она снисходит до высот Лагуны[A],
 К миртовым беседкам и вечно цветущим садам,
 Где в благоухающей роще вечная весна
 Дышит яркими красками гармонии и любви;
 Все взоры, привлечённые её грациозной красотой,
 Глядят на неё, на эту непревзойденную любимицу зелени,
 И когда она слишком скоро покинет сад,
 Мы увидим, что рай покинут своей Евой.

 [A] Древний город, когда-то бывший столицей. В четырёх милях от
 моря. — Примечание Френо._

 Вернись, прекрасная нимфа, привлекательная, как и та, которой ты восхищаешься,
 И будь такой, какой Платон требовал от твоего пола;
 Мягкой, как твой климат, который редко знает бури,
 Ангельской природой в женском обличье.
 Канарские[B] города готовят свои великолепные залы,
 Но всё мрачно, когда Джулии нет рядом.
 Не Оратава на морском берегу,
 В её весёлых кругах найдётся ещё одна Джулия,
 Не высокая Лавелия[C] может похвастаться таким милым лицом;
 Не Гаррачика могла бы заменить тебя;
 Не старая Лагуна может восполнить твою потерю,
 Ни город Святого Креста.[D]

 [B] Канары, большой остров к юго-востоку от Тенерифе. — Там же._

 [C] Старый город в горах. — Там же._

 [D] Санта-Крус, столица, в юго-восточной части острова. — Там же._

 Где любовь и страсть скрыты от мира:
 Зима Преданности должна застыть от мороза;
 Но красота там украшает сверкающий купол,
 Приглашает своих возлюбленных и призывает своих приверженцев прийти;
 Прекрасная Санта-Крус, ее красота тоже покоряет,
 И, если бы не Джулия, она не имела бы себе равных.

 Окутанная благословениями щедрой лозы,
 Барды острова, в честь вас, объединяют;
 Незваный гость, все языки, когда ты появишься,
 Признают тебя, милую, очаровательную, во всём дорогую;
 Среди прочих прими мою простую песнь:
 Последнее почтение, которое я могу оказать Джулии:
 Вскоре меня ждёт другая тема,
 Противоборствующие силы или разъединённые государства;
 Но память обновит прошлое,
И, когда ты умрёшь, твоё имя не угаснет:
 Пусть туман скрывает, или океаны вокруг меня бушуют,
 В глубины морей я иду, чтобы рассказать миру,
 Что Джулия, прежде всего, покоряет этот остров,
 И движет первой, яркой Венерой на моей странице.


[186] Из издания 1815 года.




 О СЕЛЬСКОЙ НИМФЕ

Спускаясь с одной из гор Мадейры с охапкой дров
на голове[187]


 Шесть миль и больше, проворно ступая,
 Она пришла из какого-то уединённого места,
 Красивая, смуглая деревенская девушка,
 С папоротником и ольхой на голове:
 Бремя скрывало синюю шляпку,
 Возможно, единственную шляпу, которую она знала,
 На ее ногах не было видно тапочек.;
 И все же каждый шаг выдавал меня.
 Как будто она могла появиться в суде.,
 Хотя сюда ее поместила своенравная судьба.

 Англичанин, увидевший ее, сказал,
 Твоя ноша слишком тяжела.,
 Дорогая девочка, твоя участь довольно тяжела,
 И, в конце концов, плохая награда:
 Этот труд тебе не к лицу,
 Поезжай со мной домой, в Англию, поезжай,
 И у тебя будет карета, запряженная четверкой лошадей,
 Шелковое платье и кое-что еще.

 "Не беспокоь меня" (ответила девушка).
 "Я выбираю идти пешком - пусть другие едут верхом:
 «Я бы не покинул этот скалистый холм,
 Чтобы иметь твой Лондон по своей воле.
 Ты слишком велик для такого, как я».
 На что британец ответил:

 «Если бы у меня было на тридцать лет больше,

И ты была бы именно такой, какая есть,

Если бы я увидел тебя тридцать лет назад

В каком-нибудь высшем или низшем обществе,

Ты была бы весёлой дамой,

И была бы прекрасна, как май:

Зачем ты остаёшься здесь, под солнцем,

И трудишься до конца дня,

Хотя это мало что даёт тебе,

Но приносит мало мелких вещей?»«

 Она сказала: «Ещё до восхода солнца
 я допила свой шоколадный коктейль:
 «Клубок пряжи я довольно быстро смотал,
И, когда клубок пряжи был готов,
Чтобы развести костёр и приготовить еду,
Я отправился в дикую местность».
 "Я взбираюсь на очень высокую гору,
 "Не уставая и ни разу не упав,
 "И собираю этот маленький рюкзак,
 "Который, как вы видите, я несу обратно;--
 "Ваши северные девушки над этим могли бы посмеяться",
 "Но такая прогулка убьет их наполовину"--
 "Не мешайте мне, я должен продолжать";
 "Десять минут, пока я говорю, истекли".--

 Если она разбогатела на прялках,
 То это больше, чем мы когда-либо узнаем;
 Если она преуспела, взбираясь на холмы,
 Ни история, ни традиция не говорят об этом;
 Но это мы знаем, и это мы говорим,
 Там, где правит деспот,
 Чтобы платить налоги королю и королеве
 Простые люди бедны и подлы.
 Рабы господ, рабы священников,
 И почти оседланные, как звери.--
 Там, где свобода устанавливает свое правление.
 Дульсинея предпочла бы своего кавалера
С лошадью и коровой, которых у неё не было,
И она никогда не думала, что они у неё будут:
 Она предпочла бы, чтобы спасти свои ноги,
 Пару туфель и полный костюм.
 Приличное платье, а не лохмотья,
 Положение выше, чем у ведьм,
 Язык, если не слишком изысканный,
 По крайней мере, выше, чем скулеж нищего.
 Но такие сопровождают хмурый взгляд фортуны,
 И такие поддерживают гордую корону.


[187] Из издания 1815 года.




 ОБ ЭКСПЕДИЦИИ ГЕНЕРАЛА МИРАНДЫ

 В Каракас, испанские провинции в Южной Америке,
 февраль 1805[188]


 Чтобы осуществить грандиозный замысел,
 Душа, Миранда, была не твоей:
 С тобой не соединились судьбы,
 Чтобы сделать империю свободной.
 Мы видели, как ты расправила парус Леандра,
 Мы видели, как преобладали встречные ветры,
 Печальное предзнаменование того, что дело,
 Приведшее тебя к морю, потерпит неудачу.

 Слабый ветер наполнял парус.
 Слабые руки держали штурвал —
 Мы видели, как ты отступал с левого борта[A]
 Ты мог бы стать капитаном.
 Мы видели, как ты оставил мужественную команду
 Низкому испанцу, чтобы обагрить
 Его руки кровью — и не один
 Был брошен на милость победителя:

 [A] Порто-Кавалло, или Кабелло, портовый город на материке,
в Южной Америке, на побережье Каракаса и Карибского моря; считается, что он был первой целью экспедиции Миранды. — Примечание Френо._

 В ужасных темницах они провели день,
 Далеко от своей страны, далеко
 От жалостливых друзей, от свободы!
 Едва ли годы смогут вернуть их!
 Так Миранда играл свою роль;
 Но кто разделит с ним вину?
 Возможно, если бы мы, мужчины, назвали имена,
 Доверчивость не поверила бы!


[188] Из издания 1815 года. Миранда был испано-американским
революционером, посвятившим свою жизнь освобождению Венесуэлы
от испанского владычества. Его первая экспедиция потерпела неудачу.




О ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ВЛАСТЬЮ

В том, что касается мнения[189]


 Какая человеческая власть осмелится связать
 mere opinions of the mind?
 Должен ли человек склониться перед этим судом
 Которому не позволят мыслить никакие пределы,
 Но его лучшие силы поколеблются или ослабнут,
 И лениво говорит ему, что думать?

 Да! такие есть, и таких учат
 Сковывать каждую силу мысли;
 Приковать разум или подчинить его
 какой-нибудь своей собственной подлой системе,
 И сделать священное дело религии
 Подчиненным человеческим законам.

 Является ли человеческая сила простейшим требованием
 Чтобы покорить наши сердца, обуздать наши мысли;
 Должна ли она отстаивать права небес,
 Может ли она превратить истину в ложь,
 Или снова превратить ложь в истину,
 И отвергнуть разумное доказательство?

 Все человеческие чувства, все ухищрения должны потерпеть неудачу,
 И вся его сила ни к чему не приведёт,
 Когда он пытается с помощью слепых усилий
 Повлиять на независимый разум,
 Сломать его пружину, внушить ему благоговение,
 Или навязать ему частное мнение, ставшее законом.

 О, бессильные! и столь же жалкие, сколь и тщеславные,
 Те, кто хотел бы ограничить родную мысль!
 Как будто они могли бы остановить бурю
 Или отнять у огня способность согревать.
 Как человек, принуждающий силой
 Старую тьму предпочитать свету.

 Нет! Оставьте разум свободным,
 И люди будут такими, какими должны быть,
 Не лицемерами, не скрывающимися злодеями,
 Не художниками, творящими зло.
 Но добрые и великие, милосердные и справедливые,
 Такими, какими их создал Бог и природа.


[189] Из издания 1815 года.




 ОБРАЩЕНИЕ ОКТЯБРЯ [190]

 Наступил тридцатый день октября:
 И я услышал, как октябрь сказал:


 «Удлиняющиеся ночи и укорачивающиеся дни
 Приближают год к концу,
 Дуб обнажает свои ветви,
 И всё спешит ко сну;
 Чтобы извлечь максимум из того, что осталось,
 Нужно приложить больше усилий.

 «Роща приобретает оранжевый оттенок,
 Наступают индейские летние дни;
 Когда приходит это обманчивое лето
 Обязательно приветствуйте приближающуюся зиму:
 Если осень одета в траурное пальто
 Будьте уверены, чтобы сохранить разум на плаву.

 "Цветы увяли, их цветение увяло",
 Трава больше не зеленая;
 Птицы ушли в свои убежища.,
 Листья разбросаны по равнине.;
 Солнце приближается к Козерогу.,
 И человек, и тварь выглядят несчастными.

 «Среди такой обстановки,
 Под проливным дождём или падающим снегом,
 Под угрюмыми облаками, северным ветром,
 Что у тебя осталось для утешения теперь,
 Когда всё умерло или кажется мёртвым
 Что радует сердце или очаровывает взор?

 «Чтобы встретить сцену, и она появляется,
 (Сцена, которая со временем исчезнет).
 Наслаждайся сосной, пока она есть,
 Тебе не нужен зимний огонь.
 Он возник сам по себе, из ниоткуда,
 И когда он погаснет, то возродится снова.

 Наслаждайся бокалом, наслаждайся доской,
 Не предавайся недовольству судьбой,
Наслаждайся тем, что даёт разум,
 И не пренебрегай тем, что говорят женщины;
 Их болтовня поможет скоротать время,
 Когда нет ни денег, ни рифмы.

 «Тёплый дом и весёлое сердце
 Проведут бурную зимнюю ночь,
 «Пусть улягутся тревоги,
 И декабрь подарит радость».
 Так говорил октябрь, довольно весёлый,
 Затем он взял свой посох и ушёл.


[190] Из издания 1815 года.




 КОШКЕ-ПОРОСЯТКЕ[A][191]

 [A] Хорошо известное насекомое, когда оно вырастает, достигает примерно двух дюймов в длину и имеет точно такой же цвет, как зелёный лист. Это цикада, или кузнечик, обитающий в зелёной листве деревьев и поющий такую же песню, как Кэти-ди вечером, ближе к осени. — Примечание Френо._


 На ветке ивы спрятался
 Поёт вечерняя Кэти-Дид:
 С высокой ветви акации,
 Питаясь каплей росы,
 В своём зелёном наряде,
 Услышь её пение в тени:
 Кэти-Дид, Кэти-Дид, Кэти-Дид!

 Когда ты ступаешь на лист,
 Или отдыхаешь, склонив головку,
 На своём тенёвом ложе,
 Весь день ты ничего не говорила:
 Полночи твой весёлый язычок
 Радовался своей песенке,
 Ни о чём другом, кроме Кэти-дид.

 Из своего домика на листе
 Ты выражала радость или горе?
 Ты лишь хотела сказать,
 Что у меня был летний день,
 И я скоро уйду
 В могилу Кэти-дид:
 Бедная, несчастная Кэти-дид!

 Но ты бы сказала больше,
 Если бы знала о силе природы.
 Когда ты уходишь от мира,
 И лист становится твоим саваном,
 Задолго до того, как твой дух улетел,
 Кто может сказать, что природа не сказала:
 Живи снова, моя Кэти-дид!
 Живи и болтай, Кэти-дид.

 Скажи мне, что сделала Кэти?
 Хотела ли она тебя побеспокоить?--
 Почему Кэти не запретили
 Беспокоить маленькую Кэти-ди?--
 Неправильно, конечно, бросать в тебя камни,
 Не причиняя никому вреда, пока ты поёшь
 Кэти-ди! Кэти-ди! Кэти-ди!

 Зачем продолжать жаловаться?
 Кэти говорит мне, что она снова
 Не будет ни чумы, ни боли:
 Кэти говорит, что ты можешь спрятаться,
 Кэти не ляжет спать,
 Пока ты поёшь нам «Кэти-дид».
 Кэти-дид! Кэти-дид! Кэти-дид!

 Но, пока ты пел, ты забыл
 Сказать нам, чего Кэти не делала:
 Кэти-дид не думала о холоде,
 О том, что стадо возвращается в загон.
 Зима, со своими морщинами,
 Зима, которую ты сама предсказала,
 Когда подарила нам Кэти-дид.

 Оставайся в безопасности в своём гнезде;
 Кэти сейчас сделает всё, что в её силах,
 Всё, что она может, чтобы ты была счастлива;
 Но ты не нуждаешься в помощи человека —
 Природа, создавая тебя, сказала:
 "Ты создана независимой,
 Моя дорогая маленькая Кэти-дид:
 Скоро ты сама должна исчезнуть
 С зеленью года, —
 И отправиться, мы не знаем куда,
 С твоей песней Кэти-дид.


[191] Из издания 1815 года.




 ПРИ ПРОХОЖДЕНИИ Мимо СТАРОГО КЛУМБА[192]


 Задумчиво я смотрю на этот зелёный луг,
 И почти склоняюсь к тому, чтобы размышлять и вздыхать:
 Так близко к нам смерть.

 Но постойте, кто знает, не заставили бы эти крепко спящие
 При жизни плакать какого-нибудь сироту
 Или погрузили бы в пучину какую-нибудь спящую жертву.

 Возможно, здесь есть те, кто когда-то был врагом добродетели,
 Проклятие на всю жизнь, причина многих бед,
 Кто обидел вдову и потревожил покой.

 Здесь могут быть те, кто со злым умыслом
 Делал всё, что мог, чтобы навредить чужой славе,
 Украсть репутацию и доброе имя.

 Возможно, вон та одинокая поляна
 Те, кто при жизни были общественными паразитами,
Покровителями лент, титулов, корон и гербов.

 Можем ли мы пролить слезу по таким же, как они?
 Те, кто при жизни был врагом каждого честного человека,
 Чумой для всех вокруг, — о, нет, нет.

 Пусть даже похоронены с погребальным плачем;
 Зачем нам скорбеть над такими могилами?
 Там, где правда, возможно, едва ли написала хоть строчку.

 — И всё же, что, если здесь лежит какой-нибудь честный человек,
 которого природа создала из лучших материалов,
 который с почтением относился к священной чести.

 Нежный, человечный, доброжелательный и справедливый,
 (хотя теперь он забыт и смешивается с прахом,
 но, может быть, такие люди есть, и мы верим, что они есть.)

 Да, ради этого честного человека
 Мы бы и на самих плутов пролили слезу,
 Подумав, что природа создала их по какому-то коварному замыслу,
 И сказав: «Покойся с миром, всё, что здесь покоится».


[192] Из издания 1815 года.




 Стансы, навеянные меланхолией

ИССЛЕДОВАНИЕ СТАРОГО АНГЛИЙСКОГО ТАБАЧНОГО КОРОБКА С НАДПИСЬЮ 1708[193]

Написано в период нехватки табака Иезекиилем Салемом.


 Если бы я знал, что находится в этой коробке,
 С тех пор, как в Британии правила добрая королева Анна,
 Моё счастье возросло бы
 Возможно, больше, чем у неё.

 Эта коробка, которую носили во многих карманах
 (И которой будут пользоваться нерождённые)
 Не заполнялась неделю или больше,
 И проклинает табачный магазин,

 Который теперь потерпел крах;
 Дверь заперта, человек в тюрьме,
 Который допоздна стоял за прилавком
 И продавал то, что было довольно хорошим.

 («И ты здесь? — спросил надзиратель,
 «Я бы предпочёл видеть тебя мёртвым!» —
 — Да! Я здесь, — ответил мужчина, —
 и это лучше, чем смерть!)

 Этот ящик снова, несмотря ни на что,
 будет упакован — я знаю, чем —
 и снова я наполню его пустой сундук
 самым лучшим из старой Вирджинии.

 ароматом этих нежных духов
 Снова наполню радостью читальный зал,
 Снова порадую ваших остроумных людей,
 У которых есть вкус, чтобы насладиться этим.

 Этот ящик я считаю небольшим поместьем,
 Где все мои перспективы завершены,
 Чьи овальные границы ограничивают
 Богатства шахт Потоси.

 Мои лучшие идеи посеяны здесь,
 (И лучше всего это выражается, когда ты совсем один)
 Здесь каждая муза может найти себе место,
 но не займёт ни капли пространства.

 Табак! чем мы тебе обязаны,
 знают только настоящие курильщики:
 тебе они обязаны живыми мыслями,
 и радостями, купленными без сожаления.

 тебе они обязаны нравственной песней,
 ночью, которая никогда не кажется слишком долгой,
 приятным сном, освежающим сном,
 И чувство, что все должны стремиться сохранить.

 Это излечивает гордыню от самобичевания,
 И задумчивую заботу, и смертельную ненависть;
 И саму любовь приблизило бы,
 Если бы женщинам нравилось это уговаривание.--

 Но они, рабы обычая,
 Всегда холодны к курильщику,
 И ненавидят растение, чьё нежное влияние
 Приказывает нам повиноваться их шумным языкам.

 Я бы вспоминал счастливые дни,
 Когда Джейн была для меня всем!
 Фирма, которую мы представляли в городе,
 называлась «Салем, Джейн, Сигар и Ко».

 Рядом с нами стоял ящик с песком.
 В котором хранились отбросы, которые мы предпочли растратить впустую.;
 Так приятно было провести канун зимы.,
 И, таким образом, долгие часы обманывают.

 Там не допускалось никаких пререканий.--
 Все это была дружба и искренняя любовь.;
 И они получили достаточно оскорблений.
 Кто вошел с раздвоенным копытом.

 Светская хроника продолжалась бодро!--
 Но Джейн для тех, кто ушел.
 Где дорогой табак!- крепкий и добротный.--
 Его нет в их накладной!--

 Он проливает волшебство на мое перо.
 Чтобы умертвить всех деспотичных людей,
 Очарование, которым может повелевать душа,
 Ни короли, ни придворные не устоят:

 Такие, облеченные имперской властью,
 Правят тела, тупые, тупоголовые, слепые;
 Но нам подчиняются более благородные силы,
 Мы правим, деспотичные, разумом!

 Это помогает нам в музыкальном искусстве
 Пленять слух или трогать сердце;
 Час, проведенный с Нэнси, может соблазнить,
 Но не вызвать ее одобрительной улыбки.

 Из северной сосны были сделаны её полы,
 На досках был расстелен ковёр;
 И кто осмелится осквернить этот пол,
 Который Нэнси хранит без единого пятнышка?

 Зоркий демон в её глазах
 Может заметить там малейшую пылинку;
 И тот проклянет час своего рождения,
 Кто плюнет на этот бархатный пол:

 Я видел, как разгорался её гнев,
 Я слышал, как она угрожала: «Не делай этого,
Или сию же минуту покинь мои покои,
 И превратишься в свинью».

 Это сильное растение, если удача отвернётся от меня,
Может смягчить горечь разлуки;
 Оно согревает меня в гренландских морозах,
 И дает мне больше, чем все, что я потерял.

 Радость вина без его отравы,
 Это разжигает безумие в мозгу;
 Все это здесь - и даже больше, чем это
 В этой коробке из-под табака, которую я сожму.

 В нем содержится часть всего, что я ценю
 В этом мире ограниченная ложь;
 И когда остается только пепел,,
 Дух уходит в эфир.

 Отправляйся в ту безмятежную обитель,
 Где не курят!----
 Утешайся тем, что, свободные от забот,
 Мы не желаем и не хотим этого там.


[193] Из издания 1809 года.




 О смерти мастера-строителя

 Или вольного каменщика высокого ранга[194]

(Написано по просьбе.)


 Собравшиеся в этот день по случаю скорби,
 Мы оплакиваем утрату нашего вождя;
 Каменщика, нашего мастера, который возвёл
 Пирамиду по циркулю и линейке в масонском стиле.

 По слову Создателя, который изначально всё создал,
 Превратил хаос в порядок и рассеял тьму,
 Наш архитектор покидает нас, этот столь искусный каменщик,
 Ткань добродетели и свободы для созидания.

 Насколько может дойти эта природа, называемая человеком,
 Он был образцом совершенства внизу;
 С помощью линейки и отвеса он возвёл стену,
 Прочную, как в былые времена, и, мы верим, нерушимую.

 Просвещенный наукой, друг человечества,
 Он пришел с точно намеченной целью;
 Как Креститель древности, в анналах судьбы,
 Предшественник всего благородного и великого.

 Он считал честью держать мастерок в руках,
 И быть приобщенным к ремеслу, как брат, зачисленный в орден добродетели.:
 Он знал, что они обязаны практиковать добродетель.
 Где бы ни находилась ложа или масон.

 Созданный для того, чтобы превосходить и возвышаться,
 он всё же стремился к титулам брата и друга,
 и в ткани масонов их больше,
 чем могут дать монархи, и которых ненавидят тираны.

 С таким покровителем, как этот, мы гордимся тем, что готовим
 Камень и строительный раствор для восстановления нашего здания,
 И копируем у Того, кто может заставить его выстоять,
 Кто построил первое здание и обеспечивает безопасность.

 В таком великом мастере были благословлены все масоны;
 Мир и все масоны признали его заслуги;
 Но теперь он ушел на новые орбиты, чтобы двигаться
 И присоединиться к первому строителю всего сущего наверху.


[194] Из издания 1809 года.




 ПО СЛУЧАЮ СМЕРТИ МАСОНСКОГО ВЕЛИКОГО САХЕМА[195]


 В этот день мы объединяемся
 И приглашаем всех братьев
 Почтить память человека из нашего народа,
 Который был честен и храбр,
 Ушёл в могилу
 И занял неизменное положение.

 В нашем герое мы видим
 (Верного Свободе)
 Офицера, стойкого перед лицом любой опасности;
 Который стоял на своём посту
 Во главе войска,
 Чтобы спасти свою страну и отомстить за неё.

 С помощью циркуля и линейки
 Этот редкий мастер
 Победил всех иностранных захватчиков,
 А затем вернулся на свою ферму,
 Когда тревога миновала
 Отвлекал внимание нации.

 Во всём, что он делал,
 Во всём, что он говорил,
 Он стремился к благу человечества.
 Он восстал ради их блага,
 Он встал на их защиту
 И всегда отстаивал свободу.

 Он заложил фундамент,
 И ткань, которую он сотворил
 Не каменщик, но он мог претендовать на это.;
 Мы предвидим, что она простоит,
 "До той эры, которая наступит".
 Когда земному шару придет конец.

 Итак, слава человеку
 С которого началось строительство,
 По чьему образцу пойдут все нации
 Когда королевства будут разрушены,
 Постоянные армии мертвы,
 А монархи - больше не бодрствуют.


[195] Из издания 1809 года.




 НА МЕДОВОЙ ПЧЁЛКЕ

Пьёт из бокала вина и тонет в нём[196]

(Автор — Иезекия Салем.)


 Ты, рождённый пить из озера или родника,
 Или утолять жажду в ручье,
 Зачем ты прилетел сюда на блуждающих крыльях?--
 Кажется ли Вакх соблазнительным--
 Приготовил ли он для вас этот бокал?--
 Позволю ли я вам разделить его?

 Беспокоили ли бури или враги приводили в замешательство?,
 Осы или царицы птиц приносили смятение--
 Войны причиняли страдания, или труды досаждали,
 Или ты сбился с пути?--
 Лучшего места ты не мог найти
 Чем на берегу этого озера.

 Добро пожаловать! — Я приветствую вас в своём бокале:
 Добро пожаловать, здесь вы найдёте:
 Здесь пусть пройдёт облако бед,
 Здесь пусть исчезнут все заботы. —
 Эта жидкость никогда не разочаровывает,
 И утоляет печали людей и пчёл.

 Мы не знаем, что привело вас сюда,
 И ты едва ли скажешь об этом--
 Но радостно мы хотели бы, чтобы ты ушел
 И радостно попрощался:
 На легких крыльях мы призываем тебя лететь,
 Твой дротик теперь сразит всех врагов.

 Но не пей, о! слишком глубокий глоток,
 И в этом океане погибнешь.;
 Здесь пчелы больше, чем ты можешь потопить.,
 Даже пчелы шести футов высотой.
 Тогда о тебе скажут, что ты похож на Фараона.
 Погибнуть в красном море.

 Делай, что хочешь, твоя воля — моя;
 Наслаждайся ею без страха —
 И твоей могилой станет этот бокал вина,
 Твоей эпитафией — слеза —
 Иди, садись в лодку Харона,
 Мы скажем улью, что ты умер на плаву.


[196] Из издания 1809 года.




 «Падение старого дуба»[197]


 Пока движется вперёд каждый год,
 Все подчиняются твоим законам, Природа,
 Как и эта движущаяся, изменчивая сфера,
 Времена года сменяют друг друга и никогда не остаются прежними;
 Старый дуб, я возвращаюсь на твоё место,
 Где ты стоял, и скорблю, глядя на тебя,

 Из-за большой потери, которую понесло моё сердце,
 Когда ты угасла, я долго буду вздыхать,
 В тот час, когда тебя больше не стало,
 Чтобы радовать лето, проходящее мимо;
 Ты больше не благословляла мой пытливый взгляд,
 Но, как умирающий друг, ушла.

 Хотя часто, когда наступал мороз,
 Порыв ветра, который приносит с собой холодный ноябрь,
 Я видел, как ты теряешь свои листья;
 Надежда возместила эти потери:
 Весна снова увидела, как они растут,
 И мы были рады, и ты тоже.

 С тех пор, как я пережил твоё роковое падение,
 Память долго будет хранить тебя,
 И пусть живёт твой юный преемник,
 Посаженный здесь печальным Аминтором;
 Его почки набухнут, его листья распустятся,
 И затми это место, когда он умрёт.

 Принц среди вашего возвышенного рода,
 Что ещё больше сближает вас,
 Так это то, что ваше присутствие в этом месте
 Было по меньшей мере сто лет назад.
 И мужчины так долго лежали в пыли,
 Когда играли мальчики в твоей тени.

 У тебя было время почувствовать солнце.,
 Распутничать в его ободряющих лучах.;--
 Это время прошло, твоя гонка закончена.,
 И нам больше нечего сказать,
 Кроме как: "Да пребудет твой дубовый дух"
 Среди елисейских дубов внизу.


[197] Из издания 1809 года.




СТАНСЫ НА СМЕРТЬ ТОМАСА ПЭЙНА

Который умер в Нью-Йорке 8 июня 1809 года[198]


 Принцы и короли увядают и умирают
 И тут же воскресают:
 Но это не относится, поверьте мне,
 К таким людям, как Томас Пейн.

 Напрасно демократы
 Его равного не будет:
 В грядущие годы они не будут хвастаться
 Вторым Томасом Пейном.

 Хотя многие могут присвоить себе его имя,
 Это напрасно,
 Потому что не у каждого есть перо,
 Имя которому Томас Пейн.

 Хотя небеса даровали всем своим сыновьям
 Их долю ума,
 Немногим, о простодушные,
 Разум Томаса Пейна.

 Для тиранов и их приспешников
 Он действительно был проклятием;
 Он писал и отдавал им должное,
 И подписывался — Томас Пейн.

 О! как нам нравилось смотреть, как он пишет
 И обуздывает род Каина!
 Они надеются и желают, чтобы Томас П.----
 Никогда больше не воскрес.

 Какие пустые надежды!--да, такой человек
 Еще может появиться снова.--
 Когда они умирают, они умирают за да:
 --Не так с Томасом Пейном.


[198] Из издания 1815 года.




ЧАСТЬ VI

ВОЙНА 1812 ГОДА

1809-1815




ВОЙНА 1812 ГОДА

1809-1815




О ПРИЗНАКАХ ВРАЖДЕБНОСТИ[199]

1809


Но будут ли они снова втянуты в войну,
Снова обречены на раздор?
 Ничто не восстановит мир между народами
 Но вызов смерти и кровавый потоп!
 Современный крестовый поход
 Несомненно, состоится:
 С отвергнутыми договорами и возобновлёнными договорами,
 они никогда не заключат постоянный договор.

 И кто в этом виноват? покорно спрашиваем мы.
 Неужели природа предначертала это проклятие человечеству?
 Или это жестокая отвратительная задача,
 которую навязывают тираны вместе со своими приспешниками?
 Мы хотим знать,
 в чём причина наших бед
 В мире, где изобилуют дары природы
 Почему раздор, проклятие её благословений, найден.

 Должны ли мы, наши свободы, наши труды, наша торговля, всё
 покорно сдаться, перейти к тиранам?
 Должен ли флаг страны бесславно упасть,
 Быть растерзанным собаками, занятыми в скотобойне?
 Неужели никто не ответит,
Со слезами на глазах,
 Что так и должно быть, если мы не возмущаемся
 Тем, что монархи угрожали и что означало тиранию.

 Ни один корабль или барк не отплывает от берега,
 Но его груз разграблен, его матросы убиты,
 Или, прибыв в Англию, мы больше их не видим.
 Осуждённый в суде за обман и мошенничество,
 Где их нечестивые решения,
 Их расходы и сборы
 Разорили торговцев, механиков, полуголодных,
 А моряки, которых не взяли в плен, просят милостыню.

 Спорить с тиранами, безусловно, абсурдно;
 Спорить с ними - значит проповедовать глухим:
 Они спорят в одиночку, используя длину меча;
 Их честь такая же, как слово вора.
 Таким доверять
 Когда дело решают они.,
 Это "волк и ягненок" (если мы помним сказку).
 Где самые слабые и кроткие должны идти к стенке.

 Но глотка англичанина так широка,
 Что не сам океан — помеха для его пасти:
 И есть миссии, и негодяй, нанятый
 Для разделения и правления по флорентийскому закону[A]:
 Новая Англия должна объединиться
 В коварном замысле,
 Как предсказывали некоторые из тех, кто в это верит,
 — событие не за горами — пусть дьявол обманет их.

 [A] Принцип Никколо Макиавелли «разделяй и властвуй». Он был уроженцем Флоренции, Италия. — Примечание Френо._

 С империей на море и империей на суше,
 И спроецированная система монополизации,
 Западная республика больше не будет существовать
 Чем отвечает взглядам отчаявшейся нации,
 Которая сковала восток,
 Превратила местного жителя в зверя,
 И замышляют дать нам... вопрос ясен--
 Собственный человек на президентском посту,

 Тогда пробудитесь от сна, вы, жители Запада,
 Индеец уже точит свой топор;
 Граница Огайо и беспокойство Кентукки;
 Деревня и хижина в огне:
 Тогда индеец и англичанин
 Больше не различают друг друга,
 Они подкупают и их подкупают, чтобы развязать войну.
 Из этих двух мы едва ли можем описать, кто из них хуже.

 При дворе короля Свиньи был созван совет,
 на котором они согласились, что мы становимся слишком сильными:
 Они сопели, хрюкали и громко жаловались
 Скипетр падёт, если они продержатся долго;
 Прервать нашу торговлю
 Было их целью, по их словам,
 Самой близкой и дорогой для них;
 Не будет выловлено ни одной рыбы, если старая Англия скажет «Нет!»

 Тогда пробудитесь от сна, люди Запада,
 Приближается война, есть основания полагать;
 Мы ненавидим и презираем ржавчину на ваших орудиях,
 Так что взбодрись — мы идём на абордаж
 С королевой океана,
 Опорой преданности,
 Оплотом всего, что истинно божественно;
 Девиз, который она часто помещала на свой флаг.


[199] Все стихотворения в этом разделе взяты из издания 1815 года.




 СТРОКИ, НАПРАВЛЕННЫЕ МИСТЕРУ ДЖЕФФЕРСОНУ,

В связи с его отставкой с поста президента Соединённых Штатов. — 1809.

 Praesenti tibi maturos largimur honores — _Гораций._

 Вам, великий сэр, мы воздаём хвалу от всего сердца,
 И твои зрелые заслуги приносят тебе пользу, пока ты жив.


 Наконец, год, ознаменовавший его путь, подходит к концу,
 И Джефферсон уходит из общественной жизни;
 Этот год, конец годов, которые принадлежат ему,
 Приносит ему все его заслуги, всю его славу.
 Я вижу, как он парит высоко в небесах славы,
 В безопасности в царстве бессмертия:
 При равной ценности падает его почетная мантия,
 Тот, кого Колумбия называет своим истинным патриотом;
 Тот, кого мы видели в ее плане кодексов свободы,
 Никому не уступающему в ранге человека.

 Когда к руководству государством призывает твоя страна.
 Никакая опасность не внушает тебе благоговейный трепет, и никакой страх не ужасает.;
 Каждая душа верна притязаниям своей страны.,
 Да здравствует Джефферсон, чьё имя давно у всех на устах;
 Тогда всё было мрачно, и злодеяния следовали за злодеяниями;
 Наши сокровища были растрачены, а наша сила подавлена;
 Что дали семь долгих лет войны и крови,
 Был потерян, заброшен, растрачен или сдерживался:
 инструменты Британии спланировали более лёгкий путь,
 чтобы завоевывать, разрушать, грабить или предавать;
 внутренние предатели объединились с чужеземцами,
 чтобы сковать это последнее убежище человечества;
 были спровоцированы войны, и Франция стала нашим врагом,
 Чтобы род Георга мог править всем, что ниже,
Над этим огромным миром, не сдерживаемый, безграничный,
 Захватить все климаты и подчинить себе океан.

 Всё это было видно, и, набираясь сил,
С помощью гения вы восстанавливаете наше право,
 Право, которое дали завоевания, оружие и доблесть.
 Для этой молодой нации — не жить в рабстве.

 И что, кроме тяжкого труда, видела ваша долгая служба?
 Мрачные бури, собирающиеся над безмятежным небом, —
 за изнурительные годы не воздадут ни золотом, ни славой,
 ни всеми похвалами того дня,
 Который теперь возвращает вас в сельскую тишь,
 в рай мудреца, созданный для созерцания,
 Который, как и римлянин, в деле своей страны
 Проявите свою доблесть или соблюдайте законы,
 И, уйдя на покой, воздайте каждому по заслугам,
 Посвятите свои последние дни уединению и отдыху.

 Эта великая награда, которую даёт щедрая нация,
 Сопровождает вас в родные края.
 Их благодарная признательность за каждую оказанную услугу,
 И надежда, что ваша тернистая дорога забот пройдена.

 Какие последствия воспоследуют от ваших мудрых советов!
 Мстительный британец улетает от наших вод;
 Его грохочущие корабли больше не атакуют наши берега,
 Но пользуются преимуществом западного ветра.
 Хотя они храбры и кровожадны, воинственны, горды и свирепы,
 Они избегают вашей мести за убитого Пирса,
 И, изнурённые, сломленные, на каком-нибудь скудном берегу,
 Вздыхайте о стране, которой они больше не будут править.

 Долгое время в советах вашей родной страны
 Мы видели вас хладнокровным, неизменным, бесстрашным:
 Когда непоколебимый Конгресс, всё ещё слишком непоколебимый, чтобы сдаться,
 Остался хозяином поля, на котором долго шла борьба,
 Ваша мудрость помогла тому, что было задумано их советами, —
 Вы укротили кровожадных дикарей, —
 Независимость, которую мы поклялись обрести,
 Вы утвердили (и не напрасно провозгласили),
 Мы с триумфом свергли тирана с трона.
 И Британия пошатнулась, когда работа была закончена.

 Вы, когда разгневанная фракция досаждала эпохе,
 Сразу же заняли своё место и обуздали их ярость;
 Вы бросили вызов отравленным стрелам злобы,
 И отвергли все планы восстания:
 Мы видели, как тебя очерняли худшие из людей,
 Пока адский красный светильник дрожал над его пером,
 И демоны изо всех сил старались
 Очернить ту заслугу, которая никогда не умрёт.

 У них был свой час, и предатели устремились в бегство,
 Чтобы помочь крикам безумной ночи.

 Напрасны были их надежды — отравленные стрелы ада,
 Отскочил от твоего кремневого щита и безвредно упал.

 Всё это ты вынес, но не пал духом,
 И не стал просить деспотичных законов, чтобы сокрушить своих врагов.
 Твой язык был мягок, сдержан, хотя и суров;
 И не менее силён, чем копьё Итуриэля
 Прикоснуться к инферналам в их отвратительном обличье,
 Опровергнуть их клевету и разоблачить их ложь.

 Всему этому ты отважился - и теперь какая задача остается?,
 Но безмолвные прогулки по пустынным равнинам:
 Обеспечить рост огромного, роскошного урожая,
 Раб будет счастлив и защищен от горя--
 Вдохновлять государственных деятелей грядущих времен
 Смелым духом первобытного Рима;
 Познай радость, которую приносит тебе твоя многолетняя служба,
 И с жалостью взгляни на заботы королей:
 Исследуешь ли ты небеса вместе с Ньютоном,
 И прослеживаешь ли в природе силу созидания,
 Или, если вы вместе со смертными измените этот век,
 (как патриот и мудрец)
 да пребудут с вами мир и покой,
 в уединённой долине или на холме, окутанном облаками,
 пока изобилие и радость украшают плодородную равнину,
 и Астрея снова приветствует мир.




 О ПЕРСПЕКТИВЕ ВОЙНЫ,

 И АМЕРИКАНСКИХ ОШИБКАХ.


 Американцы! Восстаньте против слухов о войне,
 Которые сейчас терзают сердца нации,
 Как пламя, раздуваемое, чтобы погасить вашу силу
 И оставить вас добычей для другого вторжения,
 Второго вторжения, столь же ужасного, как и первое,
 Когда на север или на юг, куда бы они ни направились,
 С оружием в руках, кровожадная банда
 Бродячих псов пришла, чтобы разорить вашу землю:
 Вы всегда на страже свободы
 И знаете, как сражаться, на солнце или в тени.

 Помните о причине, которая побудила вас восстать,
 Когда угнетение пришло с войском, чтобы свергнуть короля.
 Это было ради блага нашей страны, ради того, чтобы вы презирали
 и уничтожали всё горделивое войско Англии,
 которое с мушкетами и мечами под предводительством людей, которых они обожали,
 врывалось в каждую деревню и опустошало каждый дом
 Убить плантатора и похитить служанку.

 Что бы вы ни встали и ни решили быть свободными,
 Объединившись духом, чтобы унизить всю Европу,
 Вы бы вскоре впали в отчаяние или утонули в море
 Из-за рабов короля и коварного двора,
 Если бы свобода не поклялась, что накроет ваш берег,
 Выставив свои цвета и отомстив.
 Мириады, пришедшие с кровожадного острова
 Наши рощи, и наши ручьи, и наши русла, чтобы осквернить.

 Наши церкви, разрушенные безжалостным врагом,
 Или ставшие пристанищем бедного пленника:
 Корабль-тюрьма, гружёный бедолагами,
Где тысячи умирали от голода без стыда и сострадания;
 Всё это и многое другое — зло, которое мы терпели
 От матери-страны, Великой Британии,
 От нации, которую мы когда-то считали другом,
 Которая заковывала в кандалы страну, защищающую свободу.

 Все истинные американцы! Объединяйтесь, как прежде;
 Защищайте свободу, будьте твёрдыми в своём решении;
 Тот, кто вторгается к вам силой или с помощью золота,
 Тот же враг свободной конституции:
 Объединяйтесь, чтобы свергнуть это притворство, корону;
 По крайней мере, выступайте против неё, это знак зверя:
 Все орудия тирании снова в деле,
 Чтобы сделать вас такими же бедными и низкими, как турки.

 Погрязнув во всех кознях негодяев,
 Преисполненные всякого рода плутовства,
 Они грабили бы наши города и запрещали бы мореходство;
 Все их торговые договоры — обман:
 Мы не отправляем ни одного корабля, но они грабят без конца.
 Своим законом о блокаде они разрушили нашу торговлю;
 В полночь они сжигают мастерские ремесленников,
 Чтобы изделия местных мастеров перестали пользоваться спросом.

 Оглянись вокруг, и со вздохом заметь,
 Что где бы ни правил монарх,
 Милая природа предстаёт со слезами на глазах,
 И скорбь окутывает творение.
 Океан закован в цепи, вся свобода ограничена,
 Земля отдана на растерзание человечеству,
 Королям и дворянам, страже трона,
 И подкупленным ими рабам, чтобы они сделали свободу своей.

 Да здравствует нация, бессмертная и великая,
 Которая, воспарив на смелом философском крыле,
 Реформирует, просвещает и укрепляет государство,

 Не ставит своё благо выше власти.  Что может сделать разум, она намерена осуществить;
 И верна плану, с которого она начала,
 Она раскроет весь объём назначенной ей свободы,


 Пока тираны не будут изгнаны из поля зрения человечества. С того дня, как мы объявили, что они больше не хозяева,
 С того дня, как мы восстали против колонизаторов,
 Англия напала на нас с моря и с суши,
 На войне — мечом, а в мирное время — досаждая нам.
 Они утверждают, что производили впечатление, пока нашим морякам не стало стыдно,
 Им надоел наш флаг, что от старой карги
 Британии их свобода больше не защищена
 Но оставил их, как рабов, на растерзание и исправление.

 Старый Рим, который так долго был потерян во тьме,
 С тех пор, как в его республике засияла яркая свобода.:
 Тепло её души застыло в морозах,
Под тиранами и папами, много веков томясь:
 В конце страницы, кто сможет обуздать свою ярость,
 Чтобы увидеть, как она возвращается в оковы, которые разорвала,
 Когда тирания пошатнулась, а свобода заговорила:
 Какой глиняный идол они поставили у неё на пути!
 Король и священник будут пировать на её трупе;
 Когда они объединяются, они делят мир;
 Они грабят народы, они убивают народы,
 И подчиняют всю силу разума своей воле:
 Не дух, чтобы восстать, не сила, чтобы командовать,
 А монахи и священники — и отбросы земли.--
 Больше не жалуйтесь на своих Неронов и Цезарей,
Оставьте Брута и Катона и заберите их обратно.

 Но разум, это солнце, чей неугасимый луч
 Прогрессирует, озарил ночь разума,
 От источника всего хорошего, что может проявиться в будущем,
 И человек обретёт более достойный характер:
 Насколько хватит примера и силы,
 Насколько хватит терпения и снисходительности,
 Западная республика доведёт это до конца:
 Пусть порядок и мир распространятся по всем странам,
 А убийства, грабежи и тирания прекратятся:
 Пусть справедливость и честь возобладают во всех империях
 И все дурные страсти весят мало на весах,
 Пока человек не станет тем существом, которое природа
 Поместила сюда, чтобы он был счастлив, а не проклят.

 Приближаясь, в ходе времени,
 Наступит эра, чтобы начать свой путь,
 Когда свобода возродится, и человек в расцвете сил
 Будет отстаивать свои права и не будет бояться
 Этой хитрой, дерзкой расы, которая позорит наш род;
 На крови народа, который рассчитывает
 Возвыситься и занять высокое положение;
 Нет, взойти на трон по коварному плану,
 Чтобы разграбить его имущество и попирать человека.




О БРИТАНСКИХ ТОРГОВЫХ РАЗБОЙНИКАХ.


 Как и всегда, отважные корабли бороздят океан.
 Тысячи кораблей захвачены и осуждены!
 Корабли с наших берегов, гружёные местными товарами,
 И плыть к самым берегам, где они должны быть:
 И всё же в мире! — несправедливость невыносима;
 Сами кометы[A] объявляют войну:
 Шесть тысяч моряков стонут под вашей властью,
 Годами заточенные и пленники до этого часа:

 [A] Большая комета появлялась в течение нескольких месяцев примерно в это время. — примечание Френо._

 Тогда, Англия, вперёд! Чувство несправедливости требует,
 Чтобы ты встретилась с тринадцатью звёздами, с твоими тысячами огней;
 Чтобы ты выдержала конфликт на своих морях,
 Или утопила их в своей торговле!

 Мы говорим правду, и кто может это отрицать?
 Англия претендует на все воды, земли и небеса.
 Её власть распространяется на все регионы,
 И у неё нет соперников, но она должна править одна.
 Чтобы подтвердить свои притязания, тысячи развёрнутых парусов
 Объявляют свой дом выгребной ямой мира;
 Современный Тир, где бродят демоны и львы,
 Флот-тиран, который со временем должен взвыть.[B]
 Небеса послали время - мир повинуется ее кивку:
 Мы надеемся, что ее кивки не предвещают смертного сна;
 Какие-то великие перемены, когда разграбленные троны согласятся,
 И грабить страны, чтобы сделать торговлю свободной.

 [B] Войте, корабли Фарсиса, и т. д. — Иезекииль. — Примечание Френо._




В АМЕРИКУ:

О набегах англичан на американское побережье.


 Когда Альфред взошёл на английский престол,
 И сама Англия была малоизвестна,
 Но когда датчане вторглись в страну,
 Он встретил их на главном побережье.

 Та скифская раса, которая правила морем--
 Вскоре он объявил их судьбу;
 Покинуть свой остров, вложить меч в ножны;
 Опозоренный, побежденный и внушающий отвращение.

 И теперь появляются эти хуже датчан.
 Творить здесь свои опустошительные деяния--
 За все, что они натворили в прошлые сезоны,
 День скорби должен, наконец, наступить.

 За равнины, ещё белые от человеческих костей,
 За прошлые убийства, за которые не искупит молитва,
 За разрушения, разнесённые в былые годы,
 Не искупят даже слёзы духовенства в митрах.

 Давайте же сыграем ту роль, которую должны,
 И тираны дорого заплатят за то,
 Что те, кто поддерживает притязания страны,
 Сражаются не за ленты или имя.

 Всё ещё враждебные правам человека,
 Смертельная война, план англичан;
 Готская система восторжествует,
 Для разрушения там, где они могут атаковать;
 Война, где могут пролиться моря крови
 Чтобы украсить их сцены войны.

 О Вашингтон! твой почитаемый прах
 Мы верим, что враг не осквернит нас;
 Или, если они это сделают, будет ли месть бездействовать,
 Или не сможет загнать их в пучину?

 К хорошо известным берегам они держат путь,
 Английский флот со всей своей мощью;
 Британский флот может вскоре появиться,
 Чтобы разграбить всё, что мы считали своим.

 Быстро продвигаясь под барабанный бой,
 Половина отбросов Англии или подонки Шотландии;
 С ними объединяются индейские племена,
Теперь враждебные из-за подкупа,
 И они осмелятся бросить вызов орлу,
Хотя и половина его войска может их одолеть.

 Отравленный враг, привыкший к войне,
 Может сеять месть повсюду,
Если только мы не заявим о правах нашей страны,
 Все сердца решаются, все руки объединяются.

 Пусть партийная вражда будет замята, забыта,
 Прошлые раздоры сотрутся из памяти.,
 И Британия, от наших берегов оттолкнутая.,
 Пожалеет о том дне, когда она вышла на поле боя.

 Дротик, чтобы атаковать английскую мощь,
 Вовремя должен достичь этого враждебного берега,
 И, красный от мести, на своем пути,
 Их морская мощь лежала в руинах.

 Западный мир должен нанести удар,
 Чтобы дать им понять и заставить их почувствовать,
 Что слишком долго эта кровожадная ведьма
 Унижала флаг всей Европы.

 Из-за войн и смертей, пока деспоты процветают,
 Как жаль, что хоть кто-то остался в живых!
 Они сеют семена войны,
Они не дают нам жить своей жизнью.

 Их смертельная ненависть к росту свободы,
 К свету разума, который отвергает их обоих,
 Эта смертельная ненависть предсказывает нашу гибель,
 И роет яму для могилы свободы.

 Не обманывайтесь — союз королей,
Конфедеративные короны, несёт с собой эта война;
 Они посылают свои войска, чтобы сковать нас цепями,
 Нападают на наши берега, возобновляют своё правление.

 В Пильнице те, кто объединился, чтобы поклясться
 И вести с Францией опустошительную войну,
 Пока свобода не отзовётся на их призывы,
 И Людовик не будет править, или не падут мириады;

 В Пильнице, с определённой целью,
 Они строили планы, чтобы очернить нашу славу:
 И, верные своей клятве,
Они бы свергли королей и восстановили троны.

 Вы, стальные сердца, взгляните на эти войска!
 Этот ненавистный отряд вызывает отвращение в моей душе;
 Они взмывают на крыльях стервятников,
 Чтобы поддержать пошатнувшееся дело королей.

 Внимательно наблюдайте за ними на всех уровнях
 Они занимаются разбойничьим промыслом;
 Они плывут по волнам, чтобы грабить,
 Они идут, чтобы обрушить на вас меч и пламя.

 И вы сгорите, если будете медлить,
 Если будете ждать, пока ваши города разграбят,
 Пока вас поработят и всё потеряете
 Что зарабатывает труд или дарует богатство;
 Если не спешите посылать свои горячие шары,
 Возмущенные, сквозь их деревянные стены.

 О, можете ли вы увидеть, как их эскадрильи сдаются
 Их легионы тонут на каждом поле;
 И новые бургойны, выведенные на убой,
 Бургойны, снова закованные в кандалы.

 И пусть ты увидишь всю иностранную мощь,
 Навсегда изгнанную с твоего берега,
 И увидите, как оплакивают отчаявшихся тиранов.,
 И как Британия возвращается в свой ад.




САТТЛЕР И СОЛДАТ.


 "Кто откажется от этого ободряющего напитка?"
 - Сказал саттлер и, сказав это, рассмеялся.
 Значит, солдат выпил выпивку.,
 И почувствовал себя в своей тарелке.

 Сатлер вскоре предвидел остальное,
 И вот сын Марса обратился к нему:
"Этот бренди — самый лучший
 Из всех, что я продавал.

 "Путешествие, в которое вы собираетесь отправиться,
 В прежние времена я тоже путешествовал,
 Когда Арнольд с господином, имя которого неизвестно,
 Пошёл захватывать Квебек.

 «И если он потерпел неудачу в этой атаке,
 То это, конечно, не вина бренди;
 Лучшее вино иногда может подвести,
 Да, сломать ему шею.

 «А теперь послушай старика из твоей профессии:
 Раньше я жил с кремнем и ножом,
 Но, забытый и пришедший в упадок,
 Теперь я никто.

 «Этот протекающий сарай не мой,
 И здесь я остаюсь, не услышанный, неизвестный,
 Бедный Дарби, без Джоан,
 Без лошади и коровы.

 «Но поправь свою повозку — я хочу сказать ещё кое-что:
 Ты теперь молод и получаешь мало;
 Послушай меня, у меня седые волосы;
 Настанет время,

 Когда ты поймёшь, что эта война,
 Марш, который сейчас согревает твою грудь,
 Имеет лишь призрачные прелести,
 Лишь барабанный бой:

 Но всё же в таком деле, как это,
 Я считаю, что твой пыл не напрасен,
 я знаю, что ты не наемник-швейцарец;
 твоя страна взывает к тебе:

 «И когда она взывает, ты должен повиноваться;
 не ради жалованья — плевать на деньги,
 честь призывает тебя в этот день
 взглянуть в лицо опасности».

 «Ты должен пойти туда, где Джордж Провост
 превратил многих солдат в призраков,
 Где индейцы жарят многих пленных
 Или снимают с них скальпы.

 «И что с того? — просто судьба войны —
 Даст Бог, у вас будет лучше —
 Идите, сражайтесь под более доброй звездой,
 И бейте щенков.

 - Вряд ли это люди - просто плоть и кровь.--
 Простые ураны-выходцы из леса.,
 Вечно на запах крови.,
 И олени в душе.

 "Когда люди, подобные тебе, приближаются к ним вплотную.,
 Они издают вопль, отступают и убегают:
 На ровном месте они никогда не пробуют
 Искусство воина.

 "Тогда бросьте вызов своим силам - по зову хонор"
 Исследуйте дорогу в Монреаль,
 Чтобы пообедать, возможно, в Драммонд-холле,
 Возможно, в тюрьме.

 "Из всех неопределенных вещей внизу
 Вероятность войны возрастает вдвойне;
 Потому что я это видел, и я это знаю;--
 И все же не подведите.

 "Жить месяцами на скудной пище".,
 Спать по ночам под открытым небом.,
 Сражаться и разделять все опасности.;
 Все это ждет.

 "Но терпи их все! - куда бы тебя ни повели!,
 И живи довольным, хотя и наполовину сытым.:--
 Ложе из соломы и брезентовый навес
 Будет твоей судьбой!

 «И не спускай глаз с цели — помни обо мне —
 когда ты полон сил и веселья,
 не злоупотребляй бренди:
 да, не спускай глаз с цели!

 Тот, кто слишком много пьёт в день битвы,
 Приближает опасность и приглашает смерть
 Притушить или затемнить все его огни;
 Его полдень мрачен!

 «Это друг в ненастный день;
 Тогда бренди прогоняет все заботы,
 Но, если переборщить, оно предаст
 Самого мудрого мудреца.

 «Тогда строго охраняй полную флягу —
 Его сила оживляет каждую сцену,
 И помогает сохранять спокойствие души
 Во время бушующих сражений».

 «Это сильное средство, если им правильно пользоваться,
 (а оно сильное, то, что я продаю)
 может развеять все сомнения и страхи,
 если им руководствоваться с осторожностью.

 «Хоть горы встают или скалы нависают,
 Этот нектар сглаживает самые неровные дороги,
 И веселит сердце, и согревает кровь
 Во всех её потоках.

 «Тогда выпей это и ещё больше» (сказал он,
 И поднёс кувшин к своей голове).
 «Этот напиток богов, когда Ганимед
 Обнимает чашу,

 «Напрягу руку и велю тебе идти
Туда, где бродит бродяга эскимо,[A]
 Где вялая зима покрывает снегом
 Потемневший полюс, —»

 [A] Дикие обитатели Лабрадора или
Новой Британии. — Примечание Френо._

 «Довольно, довольно!» — (сказал сержант)
 «А теперь, приятель, он должен идти спать —
 смотри! его голова набекрень;
 я слышу, как он фыркает».

 «Раз я знаю, где получу свою плату,
 (приятель ответил довольно весело),
 что бы я ни сказал, —
 я продал свой квартер».




ВОЕННАЯ ВЕРБОВКА

Новобранцу, любящему покуривать сигары

 ----Из дыма изваять свет
 Он думает, что из этого выйдет что-то чудесное — _Гораций._


 Когда я впервые достиг возраста мужчины
 И столкнулся с отвлекающими заботами,
 Когда день подходил к печальному концу,
 Я всё же улыбался и курил сигару:
 О, каким сладким это казалось,
 Какой пир, какая мечта,
 Какое удовольствие курить сигару!

 Напрасно женский гомон досаждал,
 Или шум повозок на улице,
 С испанской сигарой и пинтой доброго эля
 Я наслаждался в полной мере:
 Я отбросил старые заботы,
 Пока держал в кулаке
 Кувшин и курил сигару.

 В каком мире мы живём, если не уединяемся
И не заходим порой в таверну,
 Чтобы почитать газету у камина,
 Если есть шесть пенсов или шиллинг,
 Чтобы выпить стакан
 И скоротать вечер
 С помощью зажигательной сигары.

 Человек в кабинете, который учится и читает,
 И готовится к судебным тяжбам;
 Священник, который проповедует, или адвокат, который защищает,
 Что они без сигары?
 То, что они говорят, может быть правдой,
 Но они не доставляют удовольствия,
 Если не выкурили сигару.

 Фермер, который всё ещё тащится за плугом,
 Призвание, первое и лучшее,
 Не обратило бы внимания на пот на его лбу,
 Если бы он курил сигару вместе с остальными:
 На сеновале в одиночестве
 Я бы не узнал об этом,
 Потому что сигары я ненавижу.

 Матрос, который взбирается на мачту,
 Весь в пятнах и почерневший от смолы,
 Подумал бы, что его положение необычайно тяжёлое,
 Если бы он не курил сигару,
 Чтобы поддерживать себя в форме,
 Пока они весело плывут
 По океану в далёкие страны.

 Солдат, не испытавший на себе
 Хаос и кровавую бойню войны,
 Он стоял бы у своей пушки, твёрдо, как скала,
 Если бы ему позволили выкурить сигару:
 Каждое орудие в форте
 Должно было бы выстрелить
 Из огня, освещающего сигару.

 Идите же в таверну, сыны меча,
 Не бойтесь ни ран, ни шрамов;
 Если ваши деньги закончатся, ваш счёт будет пополнен
 Дамой, которая обслуживает в баре:
 И я могу сказать,
 Вам не придётся платить ни цента
 За пользование общественным сигаром.




 ПРИ ЗАХВАТЕ «ГЕРРИЕРЫ»,

 капитан Дакрес, 19 августа 1812 года, американский фрегат «Конституция»,
капитан. Халл.

 НЕПРАВИЛЬНАЯ ОДА.


 Долгое время тиранила наши берега
 Знаменитая «Герриер»;
 Она бросала вызов нашему маленькому флоту,
 Общественному кораблю и каперу:
 На её парусах красными буквами
 Нашим капитанам были написаны
 Слова предостережения, слова ужаса,
 Все, кто встретит меня, берегитесь!
 Я — английская Герриер.[A]

 [A] Женщина-воин, или амазонка. — Примечание Френо._

 В бескрайних глубинах Атлантики
 (Ей нет равных в бою)
 «Конституция» по пути
 Случайно встретила этих могучих мужчин:
 На её парусах ничего не было написано,
 Но на её талии виднелись зубы,
 Что могло пролить много крови,
 Которая, если бы она осмелилась приблизиться,
 Окрасила бы палубы «Герриера».

 Теперь они встретили наш доблестный корабль,
 И, чтобы сразиться с Джоном Буллом,
 Который, как они думали, пришёл,
 Они всё же были чужаками для Исаака Халла:
 Лучше поскорее познакомиться поближе:
 Исаак приветствовал помазанника Господня--
 В то время как команда наводила пушки,
 И ядра летели точно по назначению
 С такой неожиданной вспышкой;
 Исаак сделал так мол и грабли
 Что палубы капитана Dacres
 Были такие совсем малый спятил рассол
 Как будто смерть с косой и серпом,
 С его пращой, или с его вала
 Срезал свой урожай на носу и на корме.

 Так, за тридцать минут закончились
Беды, которые нельзя было исправить:
 Мачты, реи и корабль опустились,
 Все в трюм Дэвида Джонса —
 Такой корабль в таком плачевном состоянии!

 Выпьем за Конституцию!
 Она совершила кое-что,
 Принесла кое-что в жертву,
 Заплатила за оскорбления,
 Когда захватила «Герьер».
 Пусть её снова ждёт успех,
 Пусть ею снова будут командовать
 Бэйнбридж, Роджерс или Декатур —
 Ничто не устоит перед ней.
 С такой командой на борту,
 Которая так смело вызывала «к порядку»
 Одну смелую команду английских моряков,
 Слишком долго наших моряков держали в заточении,
 Дакр и Герриер!




 ТЕОДОСИЯ

 На «Утренней звезде».[200]

 Роковой и коварный барк!
 Построенный во время затмения и оснащённый тёмными проклятиями,
 Что так низко пал твой ангельский образ!

 Утренняя звезда, сияющая на востоке,
 Может стать нашим пристанищем, когда мы покинем этот мир.


 Бурный мыс! каким роковым оказался тот день,
 Когда от твоих берегов отчалил неверный корабль,
 Но попутные ветры гнали его вперёд.
 Пока широкое полотно не скрылось из виду.

 Долго на этой высоте оставались задумчивые друзья,
 Пока изгиб океана не скрыл её от глаз,
 И не осталось надежды, что она достигнет порта.
 Прежде чем утреннее небо озарилось еще десятью солнцами.

 Дорогие друзья! ложная надежда! ни в одном порту не видели ее прихода
 С развевающейся простыней, навстречу парусу лоцмана:
 Ни один лоцман не встретил ее в пене Атлантики--
 Что мог сделать лоцман или его искусство?

 Ненавистный барк! ты еще не прибыл--
 И не придешь! три года пролетели!
 Ты, Теодосия, лишенная жизни.,
 Ты лишила ее жизнерадостных лучей дня!

 Где ты покоишься, с той, чей гений возрос?
 Выше своего пола - ради столь известной науки--
 Но пребывает ли ее дух в глубоком покое
 Или обретает новые обители на небесной земле?

 Что возносится выше, к неведомым прежде высотам,
 Где всё — радость и жизнь, которая никогда не кончается;
 Где всё — восторг, всё восхищает, обожествляет;
 Бессмертная природа с ангельскими друзьями.

 О! Не проливай больше слёз печального сожаления;
 Готовь гимны радости, возвышенные стихи —
 Забудь о её солёной судьбе, о поглощающей волне
 Ради Феодосии в Утренней Звезде.


[200] Феодосия, блестящая и талантливая дочь Аарона Бёрра,
отправилась из Чарльстона, Южная Каролина, 29 декабря 1812 года на шхуне
_«Патриот»_ в Нью-Йорк. Больше о судне никто ничего не слышал.
без сомнения, затонул у мыса Хаттерас во время сильного шторма, который начался вскоре после того, как судно покинуло гавань.




В память о Джеймсе Лоуренсе, эсквайре,

бывшем командире американского фрегата «Чесапик», который погиб в бою с британским военным кораблем «Шеннон» 1 июня 1813 года

 — Semper honoratum habebo — Вергилий._


 Чтобы прославить его имя,
 Его врождённые достоинства проложили путь;
 Его утреннее солнце ярко сияло,
 Пока тучи не скрыли угасающий луч:
 Голос его страны признал его заслуги,
 Слезы его страны раскрыли остальное.
 В битве храбрый, его возвышенный разум
 Стремился ко всему, что связано со славой
 Тех, кого мы видим на её страницах
 Защитниками оскорблённых государств:
 Из всех, кто сражался, или из всех, кто пал,
 Он хорошо скопировал благородную роль.

 По Лоуренсу, погибшему в Джерси, скорбит его земля,
 С заплаканными глазами оплакивает тот день,
 Когда всё, что украшает людей,
 В один роковой миг было отнято!
 На ложе чести он нашёл свою погибель,
 В борьбе за честь, смертельную рану.

 К каким огромным высотам стремился его разум,
 Лучше всего может рассказать тот, кто знал его лучше всех:
 Дело требовало более длительного срока.
 Что подтолкнуло его к ранней кончине:
 Но Тот, чей огонь озарял его грудь,
Знал, что было правильно, а что — лучше.

 Его страна принимает к своей груди
 Его изувеченное тело и дорожит им;
 Она воздвигает ему памятник, пока скорбит,
Чтобы все, кто читает, могли пролить слезу,
 И сказать, пока память воскрешает в уме
 Вождя, который блистал вместе с нашими достойными людьми.
 Здесь покоится Лоуренс, гордость своей страны,
 На палубе доблести, сражавшийся и погибший!




 В ПОХОДЕ ПО ОЗЕРАМ


 Там, где ужасный рёв Ниагары
 Сотрясает соседний берег,
 Встревоженный, я услышал сигнал к войне,
 Видел легионы присоединяйтесь!

 И такой взрыв, старых, они взорвали,
 Когда к югу от ст. Лоуренс улетел
 В Индии, на английском правда,
 Возглавляет Бургойн.

 Объединившись, они плывут по Шамплейну,
 Объединившись сейчас, они снова маршируют,
 Земля свободы, чтобы осквернять ее
 Дикими воплями.

 Для этого они прочесывают горный лес.;
 Их цель — смерть, их цель — кровь:
 ради этого они сдерживают твой поток,
 о, Сорель!

 Кто остановит наёмников,
 кто заставит их отступить сквозь снег и мороз,
 Кто наполняет озеро тысячами погибших,
Дорогая свобода? скажи!--

 Кто, как не сыны свободной земли,
 готовые встретить кровавую орду,
 решившие дать доблестный отпор
 там, где сверкают молнии.

 Их эскадроны, вооруженные ружьями и мечами,
 их легионы, возглавляемые рыцарями и лордами,
 поклялись восстановить правление
 Георга, гота;

 Чья воля с берега вандалов
 Направляет парус, направляет весло,
 И, чтобы раздуть пламя войны,
 Использует их обоих.




 Сражение при озере Эри

 10 сентября 1813 года


 «Очистить озеро от флота Перри
 И сделать его флаг погребальным саваном
 Вот моя цель — повторяю —
 — сказал Барклай, пылая национальной гордостью,
 тем, кто служит британской короне:
 Но те, кто живёт за пределами Луны,
 Услышав эту дерзкую угрозу, нахмурились,
 И опрометчивый приговор не был утверждён.

 Амбиции настолько овладели его разумом,
 И королевский улыбается так смешанная
 Со знанием дела, чтобы действовать в части присвоения бы
 Он не заботился конкурса, соломинку;
 Океан был слишком узким, далеко
 Чтобы быть резиденцией военно-морской;
 Ему нужны были озера и свободные места.,
 И все это в соответствии с британскими законами.

 И вот он совершил печальную ошибку;
 Воистину, он должен был владеть озером,
 Созданным лишь для того, чтобы Англия
 Могла шутить и править миром;
 Где она могла бы править, не сдерживаемая ничем,
 Держать в своих руках непокорённую империю,
 И содержать флот, чтобы добывать золото,
 Чтобы платить войскам Джорджа Провоста.

 Корабли приближались с обеих сторон,
 И Эри, широко распахнув грудь,
 Увидел, как выступили два враждебных флота,
 Каждый к бою хорошо подготовился:
 Озеро было гладким, небо ясным,
 Боевой барабан прогнал страх,
 И смерть, и опасность витали рядом.,
 Хотя и тем, и другим пренебрегали.

 С высоких мачт развевались их флаги,
 И британский флаг был на виду,
 С безумной отвагой сражалась команда,
 Что управляла пушками королевы Шарлотты.
 «И мы должны захватить эскадру Перри,
 И Англия будет командовать на озере.
 И вы должны сражаться ради Британии,
 (сказал Барклай) моряки, не так ли?»

 Согласие они дали сердцем и рукой;
 Ибо никогда еще не было более храброго отряда
 Чтобы сразиться с кораблем, покинул сушу,
 Чем тот, что был у Барклая на борту в тот день;--
 Были выпущены пушки, игра на победу,
 На их мордах застыла мрачная ухмылка,
 И они вытащили свои томпионы,
 Кровавая игра в войну.

 Но Перри вскоре, под развевающимися парусами,
 Направился вперёд, полный решимости победить,
 Когда из его пушек полетел град
 Прямо в королеву Шарлотту.
 Его дульнозарядные пушки были так метко нацелены,
 И так сильно они стреляли,
 Что, по словам Барклая, он никогда не знал,
 Что может быть так горячо!

 Но всё же, чтобы воодушевить своих людей,
 Воин перебегал от пушки к пушке,
 Стрелял и снова стрелял,
 пока корабль Перри не превратился в развалину:
 они сорвали и такелаж, и паруса,
 их победа могла бы быть полной,
 если бы Перри, чтобы избежать поражения, не
 В удачный момент он покинул свою палубу.

 Перебравшись на другой корабль,
он вступил в бой с их флотом
 И вскоре вернул утраченное,
 И британский флаг был спущен:
 Потеряв руку и кровь,
 Негодующий, он стоял на палубе,
 Наблюдая за багровым потоком Эри,
 На многие мили вокруг него, окрашенным кровью!

 Итак, ради господства над озером
 Эти капитаны грабили друг друга,
 И многих вдов они сделали вдовами.
 Чья это вина, кто виноват? 
 Британец вызвал его на дуэль,
 Янки принял его вызов.
 С воодушевлением он поднялся на борт —
 «Они наши», — сказал он — и завершил игру.




 О ЗАХВАТЕ

 ФРЕГАТА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ «ЭССЕКС»,

 Тридцатидвухпушечного, под командованием Дэвида Портера, эсквайра, в нейтральном порту
Вальпариссо, на побережье Чили, в Южной Америке, в январе 1814 года, британским фрегатом «Феба», капитан «Хиллиер» с сорока девятью пушками и
«Херувим» с тридцатью двумя пушками.

 «Все черти были там, а ад был пуст!»


 Из плавания у Южного полюса,
 Где бушуют дикие антарктические океаны,
 С отважным экипажем, мужественной душой,
 Прибыл героический Портер.
 Затем, обогнув бурный мыс,
 И встретив смерть во всех её обличьях,
 От которой Энсон[A] едва ли мог спастись,
 (Так гласит страница славы.)

 [A] См. путешествие лорда Энсона вокруг света в 1740–1744 годах, описанное его капелланом преподобным Ричардом Уолтером. Ужасы
и опасности зимнего перехода вокруг мыса Горн в
Западный океан изображены в этой работе мастерски,
автором, который был свидетелем этой сцены. — Примечание Френо._

 Он изобразил высокогорное чилийское побережье,
 Анды, наполовину скрытые в тумане,
 Анды, покрытые снегом и льдом,
Царство вечной зимы!
 Затем, навстречу суровому западному ветру,
 Он развернул широкий колумбийский парус;
 И, Вальпариссо, твоя прекрасная долина
 Приняла его с его людьми.

 Там, благополучно пришвартовавшись, он поднял паруса,
Флаг Колумбии развевался на ветру;
 Нейтральный порт, его друзья были близко.
 Так думал доблестный Портер;
 И не считал, что враг появится в поле зрения,
 Несмотря на все права нейтральной стороны;
 И всё же с этим врагом ему вскоре придётся сразиться,
 И сразиться так, как он должен.

 Его «Эссекс» требовал его самого пристального внимания,
 С ней он мог осмелиться на любую бурю,
 С ней он встретил взрыв войны,
 Его душа все еще была в порядке:
 В ней он бороздил северный материк,
 В ней он прошел горящий рубеж,
 В ней он мог достичь всего сущего,
 Если бы все поступали так, как он.

 Наконец появляются два враждебных корабля,
 И они смело направляются в порт.--
 У Фиби во-первых, и в ее заднюю часть
 Херувим, все безопасно.
 Они маячат бы так же весело, как на танец,
 Или дам окрашены в романтические отношения--
 Вообще, заметьте, как смело они заранее.
 Кто выдержит их огонь?

 "Фиби" поднялась на сорок девять--
 Все думали, что она замышляет что-то грандиозное.--
 Неужели она одна откажется от боя?
 Скажите, капитан Хиллиер, скажите?
 У "Херувима" было тридцать два орудия.--
 И, Эссекс! полное совпадение с вами--
 И все же ее смелой спутнице верна,
 В тот день она крепко обняла ее.

 О силы, которые правят южным полюсом!
 Неужели это люди с английской душой?
 Неужели они действительно управляют волнами?
 Неужели это повелители океана?
 Хотя их вызывали на бой по одному
 (как Портер, Хиллиер, приглашал)
 этих мужественных, этих сильных людей,
они отказывались мериться силами!

 Что, сражайся один! храбрый Хиллер сказал--
 Я не буду сражаться без моей помощи--
 Херувим в боевом порядке,
 И она должна внести свою лепту!
 Теперь Портер увидел их подлый план--
 Сражаться с ними обоими было, конечно, напрасно;
 Мы должны были подумать, что человек сошел с ума
 Что он осмелился на такое безумие.

 Тогда руки на палубу! якоря поднимаются!
 — И он покинул бухту, чтобы выйти в море,
 Чтобы в тот день вступить в бой,
 И таким образом спастись от врагов.
 Но о, как тяжело об этом говорить!
 Когда он обогнул мыс,
 На корабль обрушился адский шквал,
 И грот-мачта рухнула!

 Не в силах достичь этой цели,
 Он поворачивается к нейтральному другу,
 И надеется, что они смогут оказать защиту,
 Но защиты не нашел.
 В таком бедственном положении враг двинулся вперед--
 Таким взглядом на Эссекса взглянул!
 И начался такой смертоносный огонь,
 Когда кругом были разрушения!

 С каждым выстрелом они сотрясали палубу,
 Пока смешанные руины не поглотили обломки:
 Никакая доблесть не могла сдержать пыл
 Английских воинственных воинов!
 Сто человек потеряли эссексы:
 Но Фиби нашла, и за ее счет,
 Этот Портер превратил их во многих призраков
 Служить в войнах сатаны.

 О, мрачная сцена!--и все же я должен сказать
 Флаг Колумбии, возмущенный, упал--
 Теперь мы прощаемся с Эссексом;
 На нем английский флаг!
 Но у янки на борту его нет.
 Наставлять пистолет или владеть мечом;
 И хотя ими командует лорд
 У них не будет причин хвастаться.




ПРЕВОСХОДНЫЕ ТОРПЕДОВЫЕ КАТЕРА[201]

 ИЛИ СОЛО СЭРА ТОМАСА ХАРДИ.


 «Тогда, предатель, выходи! Разжигая чёрную месть,
 Погаси все наши притязания всеми моими огнями!
 Но острое раскаяние, которое ведут мстительные фурии,
 Сыграет свою роль в этом бесчеловечном поступке.
 Как будут терзать ваши внутренности её стервятники!
 Как будут жалить её укусы за каждую нашу смерть!--
 О природа! Неужели сочувствие — это шутка?
 Ты чужда человеческой груди?
 Неужели доблесть покинула покинутую сцену?
 Неужели ночные заговоры — это удел нашего времени?

 «Там, где гордый Нью-Лондон держит свой пылающий факел
 Вести "Декейтер" сквозь мрачный прилив,
 Я остаюсь слишком долго! какую станцию я могу найти?
 Чтобы отвлечься от измученного разума!

 "Тогда, предатель, приходи! твоя темная атака начинается,
 Знаменитый изобретатель черной машины:
 Но запомни! - когда какой-нибудь будущий поэт скажет,
 Или какой-нибудь историк рассуждает на эту тему,
Ни слова похвалы не услышит слушатель,
 Отвратительная история, которую можно повторять или слушать, —
 Был ли ты младенцем, прижатым к материнской груди,
 Или свирепые тигры давали тебе грудь, —
 Неужели природа в какой-то гневный момент задумала
 Какую-нибудь свирепую гиену, чтобы унизить человека?
 Реши меня поскорее, потому что пока я сомневаюсь,
 Эти тёмные торпеды могут быть уже в пути.
 Неужели природа налагает на тебя самое тяжкое проклятие?
 И неужели она позволит искусству существовать?
 Она дала тебе всё, что могла дать ненависть,
 Она одолжила тебе свою магию из мира внизу.
 Она дала тебе всё, что могло предложить безумие,
 И вся её злоба пылает в твоей груди;
 Она дала тебе серу, древесный уголь, селитру:
 Она не дала тебе великого и благородного разума.

 Так сказал рыцарь и хлопнул дверью,
 И продолжил с болью в сердце:
 «Я не люблю торпедную войну:
 Умру, когда захочу или где смогу,
 Я бы не выбрал такой короткий путь:
 Эти двадцать ночей я делал все возможное
 Чтобы закрыть глаза и отдохнуть,
 Но сонный Морфеус мог бы с таким же успехом
 На грот-мачте испробуйте его заклинание.
 Никакое зелье из макового листа
 Не может закрыть мне веки; - и, если быть кратким,
 Этот Фултон с его дерзкими планами
 Отвлекает мой разум, терзает моё сердце:
 И каждую ночь я страшусь
 Таких адских инженеров;
 Которые, когда я ужинаю или сплю,
 Могут проплыть на своей лодке по глубинам,
 И прикрутить свой двигатель к килю,
 И взорвать нас там, где нет спасения;
 Неважно, как и где мы умрём.
 Но как мы жили и как применяли
 Тот небольшой здравый смысл, что есть в наших головах,
 Чтобы спасти наши души и жить снова.

 «Те, кто поддерживает планы по использованию торпед,
 Не должны получать похвалу за свои старания;
 Они должны быть заняты мрачными замыслами,
 Исследователями перуанских шахт;
 Такие не чувствовали патриотического пыла,
 Чувства, которое они никогда не познали:
 Они были рождены для измены,
 Убивали принцев и предавали королей.
 О, силы небесные!  И должен ли я ждать,
 Пока они не воцарятся в каждом государстве,
 Пока бледная болезнь или дрожащий возраст
 Не прогонят таких лжепатриотов со сцены!

 «Капеллан сказал, что слышал, как я храпел,
 Но он и раньше много врал;
 И если я храпел, то я доволен,
 Что мои глаза были широко открыты.

 «Торпеды! Кто придумал это слово?
 Торпеды! Хуже, чем пушки или мечи!
 Это способ ведения морской войны,
 Который нам не по душе:
 Во всех хрониках, которые я читал
 О прежних временах, ничего не говорилось
 О такой ужасной машине,
 Которая опозорила бы алжирца,
 И которую могли использовать только янки,
 Не для того, чтобы причинять страдания, а для разрушения.

 "Какой человеческий глаз без смятения
 Может видеть игру торпедо-молнии?
 Какое смертное сердце, но боится врага
 Который сражается невидимым с полей внизу!

 «Какую страсть должно внушать это сердце,
 Что погружается в море, чтобы бороться с огнём,
 Чего он может бояться, я с трепетом спрашиваю,
 Кто берётся за эту дерзкую задачу?

 «С орудиями погибели,
 Пораженный, я вижу дно океана!
 И обнаруживаю, что с яростью, сожалением, отчаянием,
 У меня нет сил встретиться с ними там!

 "Увы! мои нервы на пределе!--
 Они бьются о полосу ограждения!
 Какой-то пес янки у самого киля!
 Эй, матросы, дайте кораблю пинка!:
 Идите, капеллан, к цепям правого борта
 И спросите негодяя, что он имеет в виду?
 Кто знает, но там есть сам Фултон
 Со всем его темным адским снаряжением:
 Кто знает, но он починил свои винты,
 И оставил спичку, чтобы взорвать предохранитель--
 Кто знает, но в этот самый час,
 Рэмилли больше не будет!
 Будут жить только в пустой славе,
 А я сам буду всего лишь именем!

 «Если торпеда сработает,
 Её корпус будет хуже, чем разрушен.
 В разлетевшихся осколках к небу
 Этот корабль кораблей с грохотом взлетит:
 А потом — ах, капеллан! — ах, что потом!
 Где буду я и все мои люди?
 И где ты найдёшь пристанище,
 Путешественник в бурю!
 И где будет хорошенькая горничная
 Которая подметает мой пол и заправляет мою постель?

 О Фанни, Фанни! мы должны расстаться?--
 Торпеды!--У меня болит сердце!--
 Как пламя испортит эти губы!
 Как оно испортит это цветущее лицо!
 Как оно опалит твои каштановые волосы ...?
 --У вас будут свои язвы, а у меня - своя доля.

 И должен ли я делиться всеми своими страхами.;
 И гарантируют ли эти пушки мой корабль?
 И должен ли я спросить свое трепещущее сердце
 Стою ли я на этих палубах в безопасности?

 "Фанни, пойди вскипяти чай!:
 Подойди сюда, любимая, и утешь меня.:
 Бокал вина! у меня опускаются руки!
 Возможно, это последнее, что я выпью!--
 Или иди, открой ящик с бренди.
 И давай выпьем по глоточку.;--
 Неважно, что у тебя покраснел нос,
 Мы будем трезвыми, когда умрем.

 "По мнению фэнси, мина подпружинена ",
 Руль на корме не закреплен,
 Мои доблестные моряки разорваны на части,
 Сам корабль — это удар грома,
 Смертельный порыв ветра снизу
 Срывает киль, ломает мачту,
 А Фултон со спокойной ухмылкой
 Ликует, наблюдая за адской сценой!

 Паруса исчезли, такелаж сожжён,
 Такелаж сожжён, бог знает кем,
 Звезда, что сверкала на моей груди,
 Упала в грудь Дэви Джонса;
 Славное знамя святого Георгия,
 Ужас Испании, бич Франции,
 Безжалостно сорвано с древка
 И надето на сатану, как плащ:

 Лев, восседающий на носу,
 Чтобы внушать страх покорному морю внизу
 Пламя, которое пожирает Льва, —
 Они не пощадят королевского зверя. —
 О, месть! почему месть спит?
 Ядра разбросаны по дну,
 Наши пушки погребены в морях,
 И так заканчивается битва при Рамильи!

 «Я думаю, мир может стать свидетелем того,
 Что моё имя никогда не было запятнано страхом:
 По крайней мере, британский флот может сказать:
 «Я никогда не уклонялся от боя:
 Но чёрное адское искусство Фултона
 Запятнало меня — труса — до глубины души!»

 «Когда Нельсон встретил испанский флот,
 И каждый бился за победу,
 Я был рядом с Нельсоном».
 Когда Нельсон пал, я принял командование:
 Не Этна со всем своим пламенем —
 Везувий, как гласит описание;
 Не Гекуба в своей дикой ярости
 Сжигает небеса таким огнём,
 Как в тот день, когда, облачённый в траур,
 Гремел Тринидад.[A]

 [A] «Санта-Тринидада», корабль испанского адмирала, 112 пушек,
 с кормы которого адмирал Нельсон был смертельно ранен
 мушкетной пулей. По другой версии, он получил смертельное ранение
 с французского 74-пушечного корабля «Редутабль». — Примечание Френо._

 «И всё же, несмотря на эту ужасную сцену,
 я стоял невредимый, невозмутимый, безмятежный;
 хотя вокруг свистели тысячи пуль,
 ни одна не смогла убить или ранить —
 но здесь! в этой торпедной войне
 я погибаю вместе со своей сверкающей звездой,
 лавры, украшающие мой лоб, —
 теперь мои лавры сдались.
 О Фанни! эти отравленные государства
 обрекли нас на смерть среди крыс,
 в одном взрыве взмыли в небо
 наш капеллан, крысы и моряки.

 «Участвовать в такой бесчеловечной войне
 — это больше, чем может вынести английская кровь;
 это возвращает нас в готическую эпоху,
 возрождает тот период на сцене,
 Когда люди восстали против богов,
 И Осса была повержена на Пелионе:
 Троянская война, когда Диомед
 В битве заставил истекать кровью прекрасную Венеру;
 Или, когда знаменитые гиганты
 Покушался на императорскую корону Юпитера:--
 От такого врага, прежде чем мы встретимся,
 Самый безопасный способ - отступить,
 Покинуть этот проклятый злополучный берег
 И не приходи больше беспокоить их.

 "Но, если такова моя судьба сегодня ночью
 Не созерцать свет завтрашнего дня
 Но смешаться с вульгарными мертвецами,
 Со всеми моими ужасами на моей голове--
 Если такая судьба постигнет и меня, говорю я.,
 Дорогая Фанни, ты должна идти впереди.;--
 Ты — святая, которая искупит
 То, что я, возможно, сделал не так:
 Если такая, как ты, будет заступаться,
 Капеллан может просить о помиловании,
 Пока мы с тобой в восторге уходим
 Туда, где больше не дуют штормовые ветры,
 Где нет орудий, чтобы проливать нашу кровь,
 А если и есть, то они деревянные;
 Где царит любовь и никто не ненавидит;
 Нет ни падающих королей, ни восходящих государств.
 Нет цветов, которые мы должны защищать,
 Если мы больны, или мертвы, или близки к смерти;
 Туда, где янки не допускаются,
 Чтобы вынашивать свои проклятые планы по торпедированию:
 Туда, где вам не придётся стелить постели,
 И я не буду обречён лежать без сна.


[201] Хорошо известно, что большую часть лета 1814 года рыцарь так сильно опасался, что его взорвут торпедисты, что много ночей подряд не спал и не отдыхал. С такими чувствами и под таким впечатлением он, должно быть, резко начал свой монолог, охваченный ужасом, свойственным такому случаю. — Примечание Френо._

Сэр Томас Харди был командиром 74-пушечного корабля «Рамиллис»,
возглавлявшего эскадру, которая стояла у берегов Нью-Лондона летом
1814 год. Следующее сообщение в «Регистре Нильса» от 7 мая 1814 года наводит на размышления:
"Похоже, что британскую эскадру у «Нью-Лондона» по-прежнему беспокоят
торпеды. Одна из них недавно взорвалась под бушпритом
«Ла Хок» и выбросила большой объём воды возле её передней мачты. У врага,
похоже, есть список лиц, причастных к управлению этими машинами!




СЕВЕРНЫЙ МАРШ

Написано до битв при Чиппеве и Бриджвотере.[202]


 Идемте в бой,
Уничтожим врага;
 Мы знаем, кто нами командует,
 Это доблестный генерал Браун.
 Спешите прочь с поля боя или из города,
Опустите вражеский флаг.
 Если бы во главе с генералом Брауном,
 Мы знаем, что произойдёт.

 Если бы во главе с этим врагом,
Скоро англичане познают свой конец,
Скоро их высокомерная кровь потечёт,
 Когда они столкнутся с генералом Брауном.
 Спешите прочь из города и с фермы:
 Если мы встретимся с ними, что в этом плохого?
 Английская власть утратила своё очарование,
 Слава Англии меркнет.

 Долго она правила северными пустошами,
 Свобода ею попрана,
 Свобода ей не по вкусу;
 Весь мир должен носить её цепи!!!
 «Ни один киль не вспашет волну,
 Ни один корабль не выйдет в море без её разрешения;
 Ни один флот не покинет гавань, пока она не разрешит;
 Ни один корабль не выйдет в море без её разрешения!!!

 Пусть героические деяния этого дня
 Пусть благородная грудь, истекающая кровью,
 Пусть наш вождь, который отважно ведёт за собой,
 Скажет им, что их правление закончилось:
 Скоро они покинут берега Колумбии,
 Это их судьба — больше мы ничего не скажем.
 Генерал Браун, под грохот пушек
 Рассказывает им, как завоёвывается поле боя!


[202] В начале 1814 года британская армия овладела
 фортом Ниагара и после этого решила перенести военные действия в
Ниагарская граница. Американская экспедиция, намеревавшаяся вторгнуться в Канаду,
под командованием генерала Джейкоба Брауна должна была вытеснить британцев с этой позиции. Первым решающим сражением стала битва при Чиппеве,
состоявшаяся 5 июля 1814 года на канадской земле, напротив Ниагарского водопада.
 Три недели спустя, 25 июля, он снова вступил в бой с британцами у
Бриджвотера, или Ланди-Лейн, в том же районе. В обоих сражениях
американцы одержали победу.




О ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРОПОВЕДЯХ

 Когда священники проповедуют о политике, скажите, пожалуйста, почему
декламация должна прекращаться, если вы согласны?


 Мы слушали лекцию или нравоучение,
И неясно, как это можно назвать,
 Но это было бессмысленно, как колокольный звон,
 И не радовало ни молодых, ни старых.

 Мы сидели на своих местах среди шума,
 А потом покинули поле боя со всеми нашими грехами,
Так же хорошо, как и пришли.

 Расскажите мне, что сказал проповедник,
 Вы, кто пробыл там немного дольше.
 Пока не прозвучало последнее обращение:--

 Почему, - он говорил о разрушенных государствах,
 Демагогах и демократах,
 Падающих звездах и приманках сатаны.

 Больше он ничего не упоминал?--
 Просто то, что он сказал раньше--
 Повторений двадцать баллов.

 Его аргументы ничего не могли доказать,
 Его текст встревожил священную рощу,
 Его молитва разгневала высшие силы.

 Он не стал бы молиться за тех, кто правит,
 Но надеялся, что в купальне Вифезда
 Они все могли бы окунуться, чтобы освежиться.

 Он осуждал кровь и войну,
 Их многочисленные злодеяния,
 За исключением тех случаев, когда Англия садится в карету.

 На Конгрессе он так разгорячился,
 Как ясно видно, он желал, чтобы король
 Прибыл сюда на крыльях Стервятника;

 И чтобы он сам затрубил в рог,
 Чтобы потрясти наш современный Иерихон,
 И низвергнуть его стены.

 Его псалом был исполнен на английском,
 С политическими нотками.
 И с его языка трижды сорвался рев,
 "Президент всегда неправ!

 "Он принес это зло на нашу землю",
 И он должен уйти - время близко--
 С Бонапартом, который займет свою позицию ".--

 Разве колеса судьбы не должны вращаться?
 Разве зубы льва не должны быть обнажены,
 Потому что это не подходит пресвитеру Иоанну!--

 Лужайка епископа — такая награда,
 Такая добродетель в митре,
 Демократия, прежде чем улететь.

 И он надеется, что если Джордж победит,
 То со временем сможет поднять свои укороченные паруса
 И устремиться вперёд, подгоняемый ветрами удачи.

 Чтобы проповедовать, ясно и чётко,
 Около двухсот фунтов в год;
 Что демократы никогда бы не потерпели.

 Почему Англия так сильно дружит с нами,
 Или почему она так горячо защищает наше дело?--
 Без сомнения, есть какая-то корыстная цель.

 Приди, дорогой Момус, и помоги мне посмеяться.
 Эта Англия — опора и стержень
 Истинной религии — больше, чем наполовину!

 Она — опора всего хорошего,
 Оплот, который веками стоял
 На страже пути и отмечал дорогу!

 Одно доказательство этого вскоре будет представлено,
 Храм, возведённый в честь Джаггернаута,[A]
 и Индия, приведённая в его храм,

 [A] Храм Джаггернаута, идолопоклонническое сооружение в
 Индия, на поддержку которой в значительной степени
пошло английское правительство. Неповоротливого идола, которому
посвящён храм, в определённые дни возят по улицам в
огромной повозке, под колёсами которой, как говорят,
суеверная толпа позволяет себя топтать и давить сотнями
из суеверных побуждений. Если это не выдумка, пусть британское правительство использует своё влияние, чтобы искоренить столь варварское и кровавое суеверие в умах людей
 миллионы идолопоклонствующих ничтожеств. — Примечание Френо._

 Чтобы увидеть её убитых, изуродованных сыновей,
 поклоняющихся идолам, столбам и камням,
 Или реликвиям из костей какого-нибудь негодяя.

 И «да будет Англия долго улыбаться небесам —
 (так говорит наш проповедник всё это время)
 Последняя надежда мира, остров, крепко стоящий на якоре!

 Религия там не в почете,
 Государственные портные нарядили ее
 В костюм для именинницы, чтобы она предстала перед судом!--




 Строки о Наполеоне Бонапарте[203]


 Наполеон, рожденный для царственной власти,
 С улыбчивой фортуной,
 В чужую страну исследовал свой путь,
 Там, где стоит Каир, или Мемфис стоял.

 И всё же он сражался, и всё же она улыбалась,
 И подстрекала его, и вдохновляла,
 И в конце концов увлекла за собой
 Одного думающего человека, чтобы он надел корону.

 Корона требовала многих забот,
 И война занимала его днём и ночью;
 У него был наследник от принцессы,
 Рождённый, чтобы сменить его, или — кто знает.

 Сквозь русские племена он проложил себе путь,
 Чтобы разрушить их надежды и низвергнуть их,
 Чья доблесть могла бы оспорить его власть
 Или лишить его короны.

 Наконец настало роковое время,
 Когда могущественные тираны, став завистливыми,
 Согласились считать преступлением,
 Если простолюдин займёт трон.

 Европейские государства, включая Англию, объединились,
 Чтобы сохранить чистоту королевской крови,
 И пусть знаменитый Наполеон найдёт
 Старика, который займёт его место.


[203] Это стихотворение и следующее были написаны вскоре после того, как
Известие об изгнании Наполеона на Эльбу 11 апреля 1814 года достигло
Америки.




ОБ ОТРЕЧЕНИИ БОНАПАРТА

От французского престола.


 Прославленный Бонапарт, в царственной гордости,
 Отбросил оскорбленную Жозефину в сторону,
 И женился на невесте императора,
 Конечно, с состоянием.

 Но когда он поник, и когда он упал,
 (Я взял перо и хорошо его очинил)
 Эта кокетка из кокеток, эта австрийская красавица,
Больше не называла его «мой Амур»;

 Что, я думаю, означает «моё дорогое сердце»,
 «Моя любовь!» — но влюблённые часто расстаются,
 Когда дружба не направляет стрелу,
 И не поддерживает пламя.

 И пусть другие остерегаются,
 И не нарушают указ любви ради выгоды.
 В браке слишком многое поставлено на карту,
 Чтобы пренебрегать его требованиями.

 Отступив к тосканскому побережью,
 Потеряв империю, жену и состояние,
 Он счёл трон опасным местом,
 А войны — обманом;

 Где все, кто слишком глубоко погрузился в игру,
 Должны рисковать жизнью и сеять раздор,
 Или, сброшенные с головокружительной высоты величия,
 Оплакивать свою судьбу.

 Наполеон с пустым сундуком!
 Австрийская принцесса должна ненавидеть;
 И всё же она носит на груди
 Расписную игрушку[A]

 [A] Миниатюрная фотография покойного императора
 Наполеона. — Примечание Френо._

 И часто плачет, как гласит легенда,
 Что королевская кровь не полностью течёт
 По всем жилам, от головы до пят,
 Её дорогого мальчика.

 На остров Эльба она не могла поехать —
 Королевский указ гласил: «Нет, нет!
 На острове Эльба мы не даруем
 Королевский трон».

 И вот Наполеон, отстранённый от власти,
 провёл много одиноких мрачных часов
  Идти по омытому морем берегу Эльбы,
 Одному! Одному!

 О, спасите нас от власти амбиций,
 Вы, силы, идущие по Млечному Пути;
 Они обманут, предадут
 Девять из десяти.

 Давайте прочтем историю Наполеона:
 В науке он действительно был велик,
 Но фонарь амбиций вёл его по ложному пути.
 Этот человек, подобный царю:

 И всё же в его амбициях была польза,
 Они сдерживали королевскую игру в гуся,
 И многие вопиющие оскорбления
 Падали на его хмурый взгляд.

 Но, обречённый на бессмертную славу,
 Деспотичные власти будут страшиться его имени,
 Хотя он, возможно, был таким же,
 Вознесённым на трон!




РЕЗОЛЮЦИЯ ПРИНЦА-РЕГЕНТА


 Принц-регент, разгневанный тем, что
 Знамя с его фрегатов сорвано,
 Высказался перед всем двором,
 С поднятой рукой и презрительным видом:
 "Раз уж судьба предначертала падение Наполеона,
 Теперь, теперь настало время завоевать всё!

 "Мы во главе всего великого,
 Мы должны держать мир в страхе:
 Пусть Людовик правит как король,
 И пусть его подданные подчиняются его законам;
 Мы должны сдерживать их стремление к власти —
 Мы будем управлять теми, кто управляет ими.

 «Но вот в чём загвоздка, и вот в чём моя печаль:
 Мои фрегаты выброшены на берег!
 Что нам делать? Как найти спасение?
 Как поразить и ошеломить мир?
 Наш флаг, который так долго реял над морем,
 Наш штандарт должен быть поднят снова.

 «Там, на западе, лежит земля,
 Там должно быть исполнено моё королевское повеление;
 Эта земля — адское логово».
 Из рептилий, которыми правит Мэдисон:
 Я клянусь сокрушить это гнездо,
 Посадить там короля и корону.

 «Отправляйся, мой флот, отправляйся, мои рабы,
 Вторгнись в это гнездо, атакуй и сожги;
 Где бы ни катились волны океана,
 Покори или не смей возвращаться;
 Покоряй и грабь все, что сможешь,
 Тот, кто грабит больше всех, будет моим человеком.

 "Сеять смерть огнем и мечом",
 Повергать ниц всех, куда бы ты ни пошел:
 Это приказ, это слово.,
 Хотя вокруг вас льются моря крови.:
 Больше не надо! - идите, помогите индейцу кричать.:
 Будьте победителями, и я буду хорошо вас кормить.

 Так говорил принц, но он мало что знал.
 Его приспешники были накормлены для убийства;
 И он не догадывался, что возмездие падёт и на его преданную голову;
 Когда все его планы и проекты потерпят крах,
 И он взойдёт на престол Валтасара.[A]

 [A] Мени, мени, Текел, Фарес! — ты взвешен на весах,
 и оказалось, что ты ничтожен! — Даниил. — Примечание Френо._




Марш добровольцев[A]

 июль 1814 г.

Сладок тот, кто умирает за родину.

 [A] Эта небольшая ода, с добавлением двух новых строф,
несколько отличается от одного из произведений Роберта Бёрнса
и посвящена американскому событию: оригинал — это
 предполагаемое обращение Брюса к своей армии незадолго до
битвы при Бэннокберне. — Примечание Френо._


 Вы, кого привёл Вашингтон,
 Вы, кто идёт по его стопам,
 Вы, кто не страшится ни смерти, ни опасности,
 Спешите к славной победе.

 Настал день, и настал час;
 Смотрите, как блистает британский флот,
 Смотрите, как приближается гордый Георг,
 Англия! цепи и рабство.

 Кто станет предателем, подлецом?
 Кто заполнит могилу труса?
 Кто настолько низок, чтобы быть рабом?
 Предатель, трус, поворачивайся и беги.

 Встречай тиранов, всех до единого;
 Свободные люди встанут, или свободные люди падут--
 По призыву патриотов Колумбии,
 По ее приказу, марш прочь!

 Прежние времена видели, как они уступали.,
 Видели, как их гнали со всех полей,
 Обращали в бегство, разоряли и отбивали--
 Воспойте дух тех времён!

 Скорбями и болью угнетённых,
 нашими сыновьями в рабских цепях,
 Мы истечём кровью из всех наших вен,
 Но они будут — будут свободны.

 Над знаменем их власти
 Пусть парит орёл Колумбии,
 Пусть обрушится на них такой град,
 Что уничтожит их — и людей, и лошадей!

 Срази гордых захватчиков,
 Тираны падут в каждом сражении;
 Свобода в каждом ударе,
 Вперед! Будем сражаться или умрем.




 Сражение при Стонингтоне

 На побережье Коннектикута

 В ходе атаки на город и небольшой форт с двумя пушками
«Рамиллис», 74-пушечный корабль под командованием сэра Томаса Харди;
«Пактолус», 38-пушечный корабль, «Деспэтч», бриг из 22 пушек, и «Рэйзи»,
или бомбардирское судно. — Август 1814 г.


 Четыре доблестных корабля из Англии пришли
 С грузом огня и пламени,
 И других вещей, которые нам не нужно называть,
 Чтобы нанести удар по Стонингтону.

 Теперь, благополучно пришвартовавшись, они приступили к работе;
 Они решили заставить янки побегать,
 И хорошенько повеселиться,
 Воруя овец в Стонингтоне.

 Дьякон поднял голову
 И прочитал проповедь пастора Джонса,
 В которой преподобный доктор сказал
 Что они должны сражаться за Стонингтон.

 Затем горожанин велел им соблюдать
 Различные резолюции, принятые Пенни,,
 В которых они обещали защищать
 С мечом и ружьем старый Стонингтон.

 Корабли двигались разными путями,
 Вскоре британцы начали палить,
 И повергли в изумление старых женщин,
 Которые боялись потери Стонингтона.

 Янки вернулись в свой форт, отремонтировались.,
 И сделали вид, что им наплевать.
 Все, что произошло - хотя и очень тяжело.
 Пушки стреляли по Стонингтону.

 "Рэмилли" начали атаку.,
 Вперед вышел Депеша - жирный и черный--
 И никто не может сказать, что их удержало
 От того, чтобы поджечь Стонингтон.

 Бомбардиры с помощью бомб и ядер
 Вскоре разрушили фермерский дом,
 И печально изуродовали коровник,
 Который стоял в миле от Стонингтона.

 Они убили гуся, они убили курицу,
 Трех свиней они ранили в загоне--
 Они бросились прочь, и что же тогда?
 Это был не Стонингтон.

 Снаряды летели, ракеты взмывали,
 Но ни один снаряд из всех, что они бросали,
 Хотя каждый дом был на виду,
 Не мог сжечь ни одного дома в Стонингтоне.

 Они думали, что это справедливо, —
 Янки навели на нас два орудия,
И, сэр, вы бы удивились,
 Увидев дым от выстрелов в Стонингтоне.

 Они продырявили «Пактолус» насквозь,
 Убили и ранили его команду
 Так много, что он попрощался
 С храбрыми парнями из Стонингтона.

 Бриг «Депеш» был продырявлен и разорван на части...
 Так искалеченная, изрешечённая, такая несчастная,
Она больше не бросала презрительных взглядов
 На маленький форт в Стонингтоне.

 Рамиллии прекратили сражение
И вместе со своими товарищами ускользнули прочь.
 Такова была доблесть британских солдат в тот день
 Под Стонингтоном.

 Но некоторые утверждают, что на определённых основаниях
 (помимо ущерба и ранений)
 королю это стоило десять тысяч фунтов
 за то, чтобы устроить драку в Стонингтоне.




 О британском вторжении

1814[204]


 Из Франции, отчаявшейся и преданной,
 из-под обломков свободы,
 ликующая Британия явила миру
 Ее флаг, чтобы снова вторгнуться к нам.

 Ее мирмидоны с убийственным взглядом,
 Летят через широкую Атлантику
 Снова готовят свои силы, чтобы попытаться,
 И поднять знамя нашей страны.

 Десять тысяч рабов лорда Веллингтона,[A]
 И трижды по десять тысяч на волнах,
 И ещё тысячи хвастунов и храбрецов
 Под парусами плывут и приближаются.

 [Армия] лорда Веллингтона высадилась на реке Гаронна во
Франции несколькими дивизиями для вторжения в Соединённые
Штаты, численность которой, как говорили, составляла шестьдесят или
семьдесят тысяч человек. — Примечание Френо._

 Чтобы сжечь наши города, захватить нашу землю,
 Изменить наши законы, разорить нашу страну,
 И Мэдисон на остров Эльба
 Отправлен без права на помилование.

 В Бостонском штате они надеются найти
 Дружелюбных янки,
 Чтобы помочь их оружию, восстать и заковать
 Их соотечественников в кандалы:

 Но ничего подобного — это не сработает —
 по крайней мере, пока «Джерси Блю»
 верны делу свободы,
 как и отважные пенсильванцы.

 Проклятие безумным планам Англии!
 Её монарх безумен и слеп — он мечтает
 о коронах и королевствах в этих краях,
 где короли понесли наказание.

 Хотя Вашингтон покинул наши берега,
 Но мы гордимся и другими Вашингтонами,
 Которые восстают, вдохновлённые его духом,
 Чтобы наказать всех захватчиков.

 Куда бы они ни направились, где бы ни высадились,
 Эта воровская, разбойничья, пиратская шайка,
 Они найдут свободу,
 Чтобы обречь их на погибель:

 Если они появятся в Вирджинии,
 Их судьба предрешена, их гибель близка,
 Смерть впереди, а ад позади —
 Так говорит отважный Бакскин.

 Вся Каролина готова,
 И Чарльстон вдвойне настороже;
 Там, где когда-то сэр Питер потерпел неудачу,
 Так сильно пострадав от форта Молтри.

 Если они повернут на юг,
С опытными войсками или опытными экипажами,
 Проклятие небес преследует их в пути,
 Чтобы отправить их всех восвояси:

 Самая высокая мачта, рассекающая волны,
 Самый длинный киль, рассекающий воды,
 Приведут их к ранней могиле
 На берегах Пенсаколы.


[204] Это стихотворение было написано в начале августа, когда стало известно, что
большая эскадра пересекает Атлантику, чтобы опустошить прибрежные города. Эскадра наконец вошла в Чесапикский залив и
обратила своё внимание сначала на Вашингтон и Балтимор.




 О РАЗРУШЕНИЯХ, УСТРОЕННЫХ АНГЛИЧАНАМИ

 В ГОРОДЕ ВАШИНГТОНЕ[205]


 Они злоупотребляют своей властью! Эта власть может вскоре пасть:
 В недалёком будущем их слава может угаснуть:
 Британская власть, алчная корона,
Срывала каждый флаг, бросала каждый штандарт;
 Колумбовы корабли они захватывали в каждом море,
 Осуждали эти корабли и не оставляли наших моряков в покое.
 Так долго тиранившие водную гладь,
 они думали, что будут тиранить во все времена;
 они надеялись монополизировать всю торговлю;
 Европу на море они презирали;
 они смеялись над Францией, претендовавшей на долю
 в торговле, которая, казалось бы, была свободна, как воздух.
 Они захватывали большинство судов без сожаления и оправданий,
 И стал таким же гордым, каким только может быть высокомерие.

 Уязвлённый тысячами обид, он наконец восстал
 против этих тиранов, западных государств;
 С праведным негодованием встретил их на главной
 И сожгли или потопили их корабли с множеством убитых.

 Кровь потекла черной струей из сердца каждого англичанина.
 Видеть, как уходит их морская империя.,
 Видеть, как сдается их флаг с тринадцатью полосами.,
 И многие английские корабли разводили огонь и трут;
 Они ругались, они бушевали; они видели, что, истощив терпение,
 Каждое последнее сражение заканчивалось одним и тем же событием--
 Что они могли сделать? месть вдохновляла их груди,
 И адские ощущения охватили их раздувшиеся груди.--
 Все ради мести, они пришли в Мэриленд,
 И дорогостоящие произведения искусства были охвачены пламенем;
 В Вашингтоне они оставили мрачную пустоту,--
 Плохая компенсация за уничтоженные корабли!--
 Мы сжигаем их там, где плохо охраняют свои фрегаты;
 Они сжигают там, где едва ли можно увидеть или услышать хоть одно орудие!


[205] Вашингтон был захвачен британцами 24 августа 1814 года. «Только вандализм британских солдат и моряков, подстрекаемых Кокберном и плохо сдерживаемых Россом, сделал это вторжение одновременно запоминающимся и печально известным. К общественным зданиям, не имевшим непосредственного отношения к
войне, был применён огонь; к недостроенному Капитолию (в котором находилась
библиотека Конгресса); к дому президента, казначейству — ко всем
на самом деле, за исключением Патентного бюро, а также многочисленных частных домов на Капитолийском холме. — «История Соединённых Штатов» Шулера.

 «Всё это было тем более постыдным, что делалось по строгому приказу из дома». — «История английского народа» Грина.




 О ПОЖАРАХ В ВАШИНГТОНЕ

24 августа 1814 года

 ----Jam deiphobi dedit ampla ruinam,
 Vulcano superante, domus; jam proximus ardet
 Ucalegon.--вИргиль._


 Теперь Георг третий правит не один,
 Ибо Георг вандал разделяет трон,
 Настоящая плоть от плоти и кость от кости.

 Боже, спаси нас от клыков обоих;
 Или один из них — вандал, а другой — гот,
 И они могут зажарить или сварить нас вкрутую.

 Как датчане в былые времена, они снарядили свой флот
 И плавали от Беэр-Шевы до Дана,
 Чтобы жечь и грабить нас, где только могут.

 Говорят, по приказу Георга Четвертого
 Это бродячее войско было послано на землю
 И оставить в каждом доме — клеймо.

 Только идиот мог бы пожелать
 Такую войну — худшее, чего они могли бы пожелать, —
 Войну преступников — войну огня.

 Война, которую ведут захватчики,
 Должно быть, не даёт нам всем спать,
 Или жизнь будет потеряна ради свободы.

 Они сказали Кокберну: "Честный Петух!
 Чтобы поднять шум и потрясти публику!
 Оттолкнитесь и сожгите их военно-морской док.:

 "Их капитолий будет украшен гербом!
 Как будут поражены оленьи шкуры,
 И будь проклят тот день, когда были возведены его стены!"

 Шесть тысяч героев высаживаются на берег.--
 Каждый покинул ночью свой плавучий ковчег.
 И Вашингтон оставил свой след.

 То, что немногие будут сражаться с ними - немногие или вообще никто--
 Было ясно показано их лидерами--
 И "долой, - сказали они, - Мэдисона!"

 Как близко они подкрались вдоль берега!
 Так близко, как если бы Роджерс видел ее.--
 От фрегата до семьдесят четвертого.

 Ветеран-ведущий, ведомый ветеранами,
 С Россом и Кокберном во главе--
 Они пришли - они увидели - они сожгли - и сбежали.

 Но не остались безнаказанными, они ушли в отставку;
 Им что-то заплатили, за все, что они стреляли,
 В "солдатах убито", а вожди испустили дух.

 Пятьсот ветеранов обратились в прах.,
 Которые пришли, воспламененные похотью наживы.--
 И поэтому они тратят впустую - и так и должно быть.

 Они оставили стены нашего конгресса голыми.--
 Прощайте башни и капитолии!
 Высокие крыши и великолепные залы!

 Изящные купола и сверкающие вещи,
 К безумию, которое слишком близко к нам, цепляется,
 К придворным, у которых - это хорошо - были крылья.

 Прощай, всё, кроме славной войны,
 Которая ещё будет охранять берега Потомака,
 Вернёт утраченную честь и славу.

 Побеждать армии на поле боя
 Когда-то считалось самым надёжным способом
 Заставить враждебную страну сдаться.

 Этот способ используется и сейчас;
 Сжигая Вашингтон,
 Они считали, что наша независимость потеряна!

 Предположим, что дом Джорджа в Кью
 Если бы мы сожгли (как мы собираемся сделать),
 то сожгли бы и Англию?

 Предположим, что рядом с серебристой Темзой
 мы превратили в пепел их святого Иакова,
 или дворец Бленхейм охватило пламя;

 превратили Хэмптон-Корт в добычу для огня,
 И что же, значит, нужно ускользнуть,
 И никогда не спрашивать их, сколько стоит?

 Разве это будет завоеванием Лондона?
 Разве это свергнет английский трон,
 Или разрушит королевскую систему?

 Со всей их охраной и ружьями,
 Они будут выглядеть как простаки,
 А вовсе не как сыновья льва!

 Предположим, тогда мы сделаем свой ход.
 И сделать это публичным законом, сжечь,
 Разве древнеанглийская честь не отвергла бы

 Такой подлый коварный план
 Который подходит только какому-нибудь дикарскому клану--
 И уж точно не - англичанину!

 Доктрина господствовала слишком долго;
 Они считают, что король не может сделать ничего плохого--
 Всего лишь вилы без зубьев:

 Но дьявол может доверять таким доктринам, более того,  Один король, который обидел нас много лет назад,

 Обидел нас ещё сотни раз.  Он обидел нас сорок лет назад;
Он обижает нас до сих пор, мы это точно знаем;
Он будет обижать нас, пока не получит по заслугам.

 Это с лихвой воздаст
 за злодеяния, о которых мы скорбим в этот день,
 за эту адскую, проклятую, пылающую игру;

 поднимет один город к небесам,
 его низкие и высокие здания,
 и здания, построенные бог знает зачем;

 даст ему вечный урок,
 который разобьёт его сердце или сломает ему шею,
 И водрузим наш флаг на Квебеке.




 К эскадронам на озёрах[206]


 Блестящая задача, возложенная на вас,
 Требует всех усилий разума,
 И всех сил, вместе взятых,
 Чтобы сокрушить врага.

 Плывите туда, куда они поплывут, вы должны быть там;
 Прячьтесь там, где они могут прятаться, вы не пощадите
 Смертоносный удар, но всё возможно
 Чтобы низвергнуть их.

 Чтобы обрушить свой гнев на Шамплейн,
 Макдоноу ведёт свой доблестный отряд,
 И, чтобы достичь своей великой цели,
 Вермонт объединяет

 Своих закалённых юношей и отважных ветеранов
 Из укрытых от непогоды долин и холодных гор,
 Кто сражался, чтобы защитить в былые времена
Права своей страны.

 Все беды этой страны — ваши собственные,
 И миру стало известно, что
 никто не должен
 Отказываться от её независимости.

 Будьте верны национальному флагу,
 Покажите Британии и Европе,
 Что вы тоже можете сражаться и побеждать,
 И падайте ниц.

 Этот жестокий враг, чьи тысячи восстают,
 Больше не будет сражаться с нами под прикрытием,
 Но пусть наша свобода станет их наградой,
 Если доблесть падёт:

 Пусть страх будет повержен,
Вспомните прошлые славные деяния,
 И пригвозди свои знамёна к мачте,
 И разверни свои паруса.

 Во всей военной красе и торжественности,
 Пусть гремят пушки,
 И сверкают молнии от берега до берега,
 Чтобы взмыть ввысь.

 Пусть Гурон пробудится ото сна,
 Пусть Эри задрожит,
 Пока, затонув в озере Онтарио,
 Ты не поглотишь их всех!


[206] Это стихотворение посвящено кампании, которая проходила в конце лета 1814 года
против английского флота на озёрах Онтарио и Шамплейн.




 СРАЖЕНИЕ НА ОЗЕРЕ ШАМПЛЕЙН

11 сентября 1814 года

Между британской эскадрой в 93 орудия и 1050 человек и
Американским флотом в 86 орудий и 820 человек. В отель confiance, 39 и
Саратога, из 26 орудий были корабли флаг из двух командиров,
Дауни и Macdonough.


 Напоказ возле потока Святого Петра
 Полный четырнадцать тысяч солдат стоял;
 В союзе с лесными туземцами,
 С фрегатами, шлюпами и галерами рядом;
 Которые теперь начали поворачивать на юг;
 Их целью был Тикондерога.

 Собравшись в заливе Миссиски,
 Они устроили пир в честь того дня,
 Когда все должны будут подчиниться британскому правлению
 От Платтсбурга до Тикондероги.

 И кто мог знать, что, добравшись туда,
 Они не разделят другие лавры,
 И флаг Англии будет триумфально развеваться
 Над Капитолием в Олбани!!!

 Сэр Джордж наступал с огнём и мечом,
 Фрегаты были заряжены для мести,
 На борту чувствовалась сила Марса,--
 Когда Дауни произнёс страшное слово,
 Ура! за смерть или победу!

 Сэр Джордж увидел, что поставлено на карту,
И со своими ветеранами пошёл в атаку.
 Храбрые легионы Макомба отбросили его назад.
 Английский флот приблизился, чтобы вступить
 В отчаянную схватку на озере.

 Сернистые тучи заволокли небеса чернотой.;
 Мы видели, как продвигалась Конфианс.,
 Кровь и резня отметят ее путь.,
 Чтобы завоевать господство на озере.

 Затем на наши корабли она излила свое пламя.,
 И многие люди действительно убивали или калечили.,
 Кто пострадал ради славы своей страны.,
 Ее землю нужно спасать, ее права защищать.

 Макдоно начал свою игру,
 И вскоре его моряки услышали, как он сказал:
 «В этот день Саратога не уступит
 Всем силам, которые посылает Британия.

 «Расходитесь, ребята, и занимайте свои места,
 Будьте стойкими и спешите на свои посты,
 И Англия будет изгнана из Шамплейна,
 Если ты будешь вести себя так, как я тебя вижу.

 Огонь начался с ужасным рёвом;
 При первой же вспышке артиллерия сорвалась
 Со своего гордого поста, их командор,
 Предвестник победы.

 Небо скрылось в пламени и дыму,
 Грохот пушек был подобен грому,
 Сражение приняло такой вид,
 Как будто вся природа пришла в упадок!
 От острова Ла-Мотт до Саранака[A]

 [A] Река, берущая начало в нескольких небольших озёрах среди гор к западу от озера Шамплейн, течёт на северо-восток около 120 километров и впадает в
 великое озеро в окрестностях Платтсбурге.--_Freneau по
 Примечание._

 Среди его палубах, с убой посыпают бы,
 Непоколебим, храбрый Macdonough стоял,
 Или пробирался через кровавую сцену,
 На каждом шагу вокруг него струился поток крови:

 Он стоял среди сынов Колумбии,
 Он стоял среди демонтированных пушек,
 Он сражался среди душераздирающих стонов,
 Изодранный парус, шатающаяся мачта.

 Затем, обойдя свой корабль, он оделся,
 И с яростью мщения зарядил свои пушки.,
 И сильнее, чем Этна потрясла берег,--
 Враг признал состязание напрасным.

 Напрасно они сражались, напрасно они плыли
 В тот день, ибо удача отвернулась от Британии,
 И все их усилия ни к чему не привели,
 Чтобы удержать власть на Шамплейне.

 Итак, они спустили флаги на палубу,
 Покорились победителю, их корабли потерпели крушение.
 Какие мрачные вести для Квебека,
 Какие новости для Англии и её принца!

 Ибо в этом флоте, побеждённом Англией,
 Любимый проект не осуществлён:
 Её печали только начинаются,
 И она может захотеть, и очень скоро,
 Свои войска для собственной защиты.




 Диалог у могилы Вашингтона

 Гений Вирджинии — и Вирджиния.


 _Гений._ Кто эти беззаконники, пришедшие
 Вашингтон! слишком близко к твоей могиле?--
 Это те, кто давным-давно
 Пришёл, чтобы покорить этот берег?--
 Это те, кого он отразил,
 Взял в плен или заточил в темницу?
 Или это сыновья тех, кто был
 Вылеплен из самой грубой глины,--
 Дорогая Вирджиния, неужели это возможно?
 Какое пятно легло на тебя!

 _ Виргиния._ Такое пятно, в чем я клянусь
 Наполняет мое набухающее сердце заботой
 Как смыть пятно,
 Как снова стать самим собой.
 Из моей груди восстал герой,
 В моей земле покоятся его кости:
 Но это оскорбление твоей тени,
 Вашингтон, будет отплачено.

 _Гений._ Дорогая Вирджиния! скажи мне, как?--
 Не говори мне, или скажи мне сейчас,
 Можешь ли ты владеть стрелами Юпитера,
 Ловить молнии с небес?
 Сорвать гору с её основания,
 Чтобы посрамить эту ненавистную расу,
 Которая враждебным шагом осмеливается
 Осквернять священную гробницу
 О моём самом храбром, благородном сыне,
 О бессмертном Вашингтоне!

 _Вирджиния._ Не небесная артиллерия,
 Не месть свыше,
 Не хотела я охранять своего сына,
 У меня есть свои молнии!
 Но я хотела...

 _Гений._ ---- Хотела чего?
 Скажи мне сейчас или не говори.

 _Вирджиния._ Люди, которых воспитал Вашингтон,
 Огненные люди и люди мысли,
 Все их души в огне,
 Всегда готовы к встрече с врагом;
 Рождённые, чтобы встретить удар врага,
 Крепкие, как горный дуб, —
 Активные, стойкие, начеку,
 Готовые к встрече со смертью;
 Такими я хотела их видеть — больше ничего не скажу;
 Возможно, время вернёт их.

 _Гений._ Силами, охраняющими это место,
Вы больше не будете нуждаться в них.
Я, покровитель вашей земли,
 С этого момента беру власть в свои руки,
 Разжигаю пламя в каждой груди,
 Жажду мести за прошлое;
 Мести, которая простирается от берега до берега
 Окрасит ли ваш залив английская кровь,
 И увидите ли вы, как они оставят тысячи убитых,
 Если осмелятся снова высадиться на берег:
 Вот и всё, что я хочу сказать.
 Берите свои доспехи — и вперёд!




 Сэр Питер окаменел.

 О современной экспедиции сэра Питера Паркера[207] на остров Кент
в Чесапикском заливе.

 — 1814 —


 Сэр Питер пришёл с дерзким намерением
 Преследовать жителей Кента,
 Подняв свой флаг:
 Он пришёл посмотреть на их прекрасные фермы,
 Но не осмелился без оружия
 Поговорить с мужчиной или женщиной.

 И тогда доблестный полковник Рид
 Сказал: «Мы должны увидеть этого человека.
 Он, возможно, пришёл в нужде —
 кто знает, может, у него закончились припасы:
 трудно обедать одной кислой капустой,
 может, у него мало воды.

 Он говорил, но вскоре жители Кента
 поняли, что означает это поручение,
 и некоторые, обескураженные, сказали:
 "Сэр Питер пришёл, чтобы окаменеть,
 он целится из пушек, развеваются его знамёна,
 Его люди приготовились к войне!

 Уверенные в себе, как будто они владели землёй,
 Продвигалась эта дерзкая морская банда,
 Как будто в мирные дни;
 Они бродили вдоль берега,
 И часто спрашивали у друзей в Кенте,
 Где живут самые жирные гуси?

 Гуси фермеров были обречены на гибель;
 Но были и такие, как полковник Рид,
 Кто не соглашался;
 И сказал, что прежде, чем гусей заберут,
 Сэр Питер должен заключить сделку
 С нами, кентскими парнями.

 Британцы шли вдоль берега,
 Двести человек или чуть больше;
 Затем они углубились в лес:
 Гуси, всё ещё настороженно озираясь,
 Чтобы спасти столицу Кента,
 Предавали каждый свой шаг.

 Британцы шли с заряженными ружьями,
 Чтобы схватить гусей, которые с гоготом бежали
 Вокруг острова Кент:
 Но в это едва ли можно было поверить,
 Сэр Питер был из жизни покойного
 Раньше он играл бы свою палатку.

 Некоторые Кентиш лад, чтобы спасти гусей,
 И сделать их шумно болтать прекратит
 Принял смертельную цель:
 От рук кентийцев пал сэр Питер,
 Его люди с воплями отступили
 И потеряли обоих гусей и дичь!

 Теперь то, что я говорю, я говорю с прискорбием,
 Что такой рыцарь или такой вождь
 Погиб, выполняя такое поручение!!!
 Когда достойные люди жертвуют своей жизнью
 Ради пустяков, где мало что растёт,
 Они делают своими врагами самих гусей;
 Гуси высмеивают его падение:

 И, конечно, они смеются, если могут смеяться,
 Видеть, как мужчина со звездой и подвязкой
 Ради жизни гуся обнажает свою собственную,
 И грызет пыль, со многими стонами--
 Увы! воскликнул гусь.--
 "Смотрите, (сказал он) на человека со славой
 Который проделал весь этот путь из Англии
 Только для того, чтобы узнать имя
 Питер Окаменелый!"


[207] Сэр Питер Паркер, командующий британским фрегатом «Менелай»,
в течение месяца командовал эскадрой, блокировавшей Чесапикский залив
летом 1814 года. После сожжения Вашингтона ему было приказано
выйти из залива, «но сэр Питер сказал, что должен повеселиться с
янки, прежде чем он покинул их, и 30 августа, после танцев и выпивки, они отправились на охоту и сделали крюк, чтобы застать врасплох полковника Рида, расположившегося лагерем на полях Мура недалеко от Джорджтаун-роуд на восточном берегу Мэриленда. Полковник был полностью осведомлён об их действиях... Почти час они упорно сражались, пока противник не отступил, оставив на поле тринадцать убитых и троих раненых. Установлено, что они увели с собой семнадцать человек,
среди которых был сэр Питер, который, как и несколько других, с тех пор
погиб. — Реестр Найлса._




О смерти генерала Росса[208]


Который командовал английской армией во время атаки на
Балтимор, в которой он погиб, находясь в разведывательном отряде.


 Даруй им тень кипариса!
 Военачальник, который пришёл бросить вызов нашему мужеству,
Который пришёл, чтобы возложить на свой лоб свежие лавры,
 Который пришёл, слишком уверенный в победе, чтобы умереть:
 Вождь лежит ничком на безжизненной равнине,
 Лавровые венки увяли, и от них ничего не осталось.

 Чтобы зажечь твой факел, пламя амбиций
 Героического вождя, нужно было разжечь его;
 Улыбки монарха, бессмертное имя,
 Предмет истории и гордости солдата;
 Твоя родная земля, увешанная великолепными трофеями;
 Радость, искрящаяся в глазах, и хвала на каждом языке.

 Насколько сильно тебя обманули! осталось только имя.,
 Еще не достигший совершенства в славе и не созревший годами;--
 Что за аплодисменты вызывает такая жажда славы,
 Которых не замечает могила или доблесть:
 В неистовстве войны он умер за имя,
 Он пал, став жертвой гордыни монарха.

 Права страны или свобода защищать
 Могут облегчить боль в последний час,
 Опустошённую землю, чтобы помочь или поддержать,
 Чтобы противостоять тиранической власти:
 это может утешить, когда безумное честолюбие
 исчезает из виду или напрасно успокаивает душу.


[208] Генерал Роберт Росс, который вместе с сэром Джорджем Кокберном сжег
 Вашингтон, был убит в Норт-Пойнте, штат Мэриленд, 12 сентября 1814 года.




О НАПАДЕНИИ НА МОРСКОМ ФЛОТЕ НЕПОДАЛЕКУ ОТ БАЛТИМОРА[209]

14 сентября 1814 года


 Сыны старого океана вышли из залива,
 Чтобы совершить подвиг, прославивший их;
 И Кокрейн, и Кокберн командовали в тот день,
 И намеревались разыграть трагическую сцену,
 Названную разграблением и сожжением города Балтимор.

 Сцены, которые предстояло разыграть, были не очень новыми,
 И когда они приблизились, со своим "рэт-тату-ту",
 Настолько веселыми, насколько позволяли времена,
 Мы подбежали к liberty true,
 И дал им шанс с помощью буксира.

 На суше и на воде сколько людей потерпели неудачу.
 При атаке вражеского города,
 Но британцы, как они говорят нам, всегда побеждали.
 Где бы они ни маршировали, или куда бы они ни плыли под парусами.,
 Чтобы почтить скипетр и корону его величества.:

 Куда бы они ни отправились, с трубой и барабаном,
 И отбросы мира, и грязь, и отбросы общества,
 Как только заиграла музыка,
 Флаги были спущены, и город сдался,
 Когда прозвучал сигнал «Отбой, отбой, отбой!»

 Но судьба, столь непостоянная, меняет свой ход,
 И старый город Балтимор в безопасности,
 Хотя Кокберн и Кокрейн с Россом на их стороне
 Презирали и бросали вызов сыновьям Колумбии,
 И были полны решимости разрушить его.
 Отбитые и отброшенные с позором, они отступили,
С их «вниз, вниз, вниз» и «тра-та-та»,
 Насколько позволяли обстоятельства:
 И мы ожидаем, что это зрелище не будет чем-то новым,
 Когда они снова встретятся с нами, с нашими «вверх, вверх, вверх».


[209] После сожжения Вашингтона британский флот и армия
сосредоточились на Балтиморе. Здесь они встретили упорное сопротивление и
в конце концов были отброшены. Во время бомбардировки форта Мак-Генри
недалеко от города Фрэнсис Скотт Ки написал патриотическую песню
«Знамя, усыпанное звёздами».




О БРИТАНСКОЙ БЛОКАДЕ

И ожидаемом нападении на Нью-Йорк в 1814 году


 Старый Неверсинк[A], с голубым капором,
 Нынешние времена, несомненно, пожалеют,
 Узнав, что собирается делать Англия:

 [A] Горная местность, расположенная немного южнее Сэнди-Хук;
 участок возвышенной местности площадью в несколько тысяч акров, к югу от которого нет земли, которую можно было бы назвать гористой, на всём побережье Соединённых Штатов до мыса Флорида. Настоящее аборигенное название этого примечательного мыса было Навесинк, которое со временем превратилось в Неверсинк. — Примечание Френо._

 Там, где он поднимает голову из глубин,
 Грохот войны приветствует его слух,
 Это не тревожило его в течение тридцати лет.

 Он смотрит на восток, в сторону моря,
 Чтобы увидеть шумный флот,
 Заходящий в его бухту, где стоят наши корабли.

 Что можно сделать в таком случае?--
 Его неприступные высоты должны противостоять
 буре, которая угрожает этому месту.

 Я вижу, как его горы покрыты палатками,
 солдат ведёт его на вершину,
 и пушки установлены на его голове:

 От пляжа Шрусбери до Сэнди-Хук
 страна выглядит воинственной,
 и квакеры прячутся в каждом уголке.--

 Что делать в таком случае?--
 Мы спрашиваем снова с горестным выражением лица
 Чтобы спасти торговлю и охранять место?

 Где установлены пушки, которые охраняет порта,
 Пушка у амбразуры,
 Попытаются ли британские флоты пришвартоваться?

 Возможно, они смогут - и бросятся,
 Чтобы набить свои карманы нашими деньгами,
 они ведут себя довольно грубо.

 Они угрожают напасть на побережье
 с таким флотом и таким войском,
 что могут нас сожрать — в вареном или жареном виде.

 Они живы и страдают
 из-за того, что получили в Балтиморе,
 когда с позором покинули берег.

 И они отомстят, если смогут,
Городу и деревне, девушке и мужчине,
 И всё, чего они боятся, — это план Фултона;

 Торпеды, спрятанные на глубине,
 Чей взрыв может погрузить их всех в сон
 Или превратить в призраков.

 Другой план, совершенно новый,
 Тоже бьёт по наковальне.
 Это пугает христиан, турок и евреев.

 Фрегат,[B] поднимающий тридцать шесть!--
 Кто бы с ним ни повздорил,
 Получит лишь тумаки и пинки:

 [B] Паровой фрегат «Фултон Первый»: Qui me percellit morti
 debetur — кто ударит меня, тот обречён на смерть! — примечание Френо._

 Фрегат, предназначенный для плавания на пару!--
 Как же ещё она может их мучить,
 Быть доказательством их огня и пламени.

 Пир, который она готовит для сыновей Англии,
 Из ошпаренных голов и сломанных костей,
 Выпущенных из пушек с железным сердцем.

 Сам Чёрный Сэм[C] перед смертью,
 Таких _ужинов_ никогда не подавали; —
 такие ужины, которые жарят, варят и тушат.

 [C] Персонаж, хорошо известный в Нью-Йорке уже несколько лет,
отличающийся элегантностью и роскошными изысками в искусстве кулинарии. — _idem._

 Вкратце обо всём, что я сказал:
 если они сменят блокаду на атаку,
 их благосклонность будет щедро вознаграждена

 Кипящей водой из котла,
 Расплавленным свинцом и горящими ядрами,
 Залпами — не знаю, чем ещё,

 С британскими парнями будут так обращаться:
 Их деревянные стены будут так раскаляться,
 Что их гибель будет неизбежна.

 Наши граждане будут смотреть и удивляться —
 Неверсинк отразит их удар,
 И Кокберн лишится богатой добычи.




 КОРОЛЕВСКИЕ СОВЕЩАНИЯ

 По поводу использования армии лорда Веллингтона


 Гот сказал вандалу, принц — королю:
 Давайте совершим безумный поступок, чтобы мир содрогнулся:
 Теперь у нас есть армия Веллингтона, и мы можем
 Нанести смелый удар и показать новые сцены.

 Нанести удар по штатам — вот моё горячее желание,
 Разорить и изводить их голодом и огнём;
 Моя месть пройдёт по деревням и городам,
 И даже разрушит их столицу.

 Тогда вандал ответил и сказал готу:
 Дорогой Джордж, на тебя я в равной степени разгневан.:
 Что касается армии Веллингтона, распоряжайся ею, как тебе заблагорассудится.,
 Полагаю, лучше всего им уйти за моря.;
 Ибо, если они вернутся домой, я легко смогу показать
 У палача будет слишком много дел.

 Итак, "громилы" ушли, и когда они пришли сюда
 Они причинили вред там, где не было никакой армии:
 Они пришли, чтобы исправить, и они пришли, чтобы наказать,
 И сделать всё зло, которое только могли придумать.

 В Вашингтоне они сожгли и разрушили
 Пока среди больших домов не образовалась огромная пустота;
 Затем они, словно ветер, вернулись на свои корабли,
 Но оставили после себя более пятисот
 Раненых и мёртвых, а по словам других, вдвое больше;
 И таким образом палач был избавлен от некоторых хлопот.

 Александрия увидела их в боевом порядке;
 Александрию они грабили день и ночь.
 Затем быстро отступили с небольшими потерями,
 Их войска возглавляли Кокберн и Росс.

 Следующим местом их атаки стал Балтимор;
 Но Балтимор неоднократно отбрасывал их назад;
 Там они увидели Роджерса, и их ужас был так велик,
 Они поняли, что были прокляты, когда увидели его приближение.

 На форты напала мощь их флота.,
 И форты в беспорядке наблюдали, как они отступают
 Настолько разбитые и покалеченные, настолько искалеченные и израненные,
 Что прилив Патапско был красным от их крови.

 Их легионы на суше преуспели не лучше--
 Напрасно они маневрировали, напрасно они маршировали,
 Их сотни на сотнях были разбросаны по земле,
 Каждый выстрел из ружей приносил смерть или ранение.
 Один выстрел из карабина довершил их поражение,
 И их легионы больше не возглавлял Росс!

 Куда они собираются идти дальше, мы вряд ли можем предположить,
 Но они бы вернулись домой, если бы их хозяин был мудр.

 Однако безумие так долго направляло их путь;
 Такое безумие видно в растрате их сил,
 Такая слабость и глупость в сочетании со злобой,
 Такая злоба, месть и помрачение рассудка,
 Что, учитывая всё это, мы можем с уверенностью сказать,
 Что и Кокрейн, и Кокберн бегут.[A]

 [A] Примерно в это же время, в сентябре 1814 года, адмиралы Кокрейн и
 Кокберн покинули побережье Соединённых Штатов на своих
 флагманских кораблях.--_Примечание Френо._

 К их регенту, принцу, к их господину, королю,
 Они уже в пути, они уже на подлёте,
 Чтобы рассказать им о потерях и катастрофах,
 Один просит пенсию, другой — пластырь.
 Пусть они спешат, как могут, нам ясно,
 Что они починят свои корабли для новой кампании,
 Чтобы доказать свою доблесть и сеять хаос,
 Когда армия Веллингтона пропадёт без вести или погибнет.




О ПОТЕРИ КАПЕРСКОЙ БРИГАНТИНЫ

ГЕНЕРАЛА АРМСТРОНГА

Капитан Сэмюэл К. Рейд из Нью-Йорка, отплывший из Сэнди-Хук на
9 сентября 1814 года он вышел в море и 26-го встал на якорь у Фаяля, одного из Азорских, или Западных, островов, в нейтральном порту, принадлежащем португальской короне. Он встал на якорь в этом порту, чтобы пополнить запасы пресной воды, когда на него напал британский военный корабль «Плантагенет» с 74 пушками под командованием капитана Ллойд; фрегат «Рота»
из 36 пушек и вооружённый национальный бриг «Карнация» из 18 пушек,
а также множество барж, которые она отразила с огромным
уничтожением противника, после чего была затоплена по приказу капитана
Рид, чтобы не дать ей попасть в руки врага.


 «Армстронг» прибыл в порт Файал,
 И мы хотим вспомнить о его доблестных поступках;
 Храбрый Рид, его командир, его доблестный экипаж,
 Герои, которые помогали ему, и его офицеры.
 Неужели им суждено
 Быть бесславно забытыми?
 О нет! пока у барда есть перо, чтобы повелевать
 Их слава прогремит по всей Америке.

 На пути в Файал, когда они бросили якорь,
 британцы приготовились дать им отпор;
 недалеко от порта, готовые к уничтожению,
 стояли «Рота», «Гвоздика» и «Плантагенет»:
 С линейным кораблем
 Объединился ли фрегат,
 И мощный бриг со своими шлюпками в тылу,
 Чтобы захватить или сжечь одного нью-йоркского капера!

 Четыре шлюпки с брига были отправлены в большой спешке,
 И они двинулись дальше, чтобы попробовать "Армстронга";
 Попробовать его порох, попробовать его пули,
 Вкусить смерть, которую она должна обрушить на них всех!--
 Они приближались с большой скоростью,
 И с большим мужеством,
 Хорошо снаряжённые и вооружённые, они шли бок о бок,
 Разрушение было их девизом, проклятие — их путеводной звездой.

 Теперь «Армстронг» с яростью открыл огонь.
 И дал им столько, сколько они могли пожелать.;
 Многие из них пали - целых двадцать пали мертвыми.--
 Затем четвертование! они плакали и позорно бежали.:--
 Они вернулись на свои корабли.
 Наполовину разбитый и сожженный--
 Не совсем в хорошем настроении, возможно, в волнении,
 И ждал новых приказов от Плантагенета.

 Затем «Армстронг» пришвартовался вплотную к берегу,
 Так близко, что замок мог бы дотянуться до него из пистолета;
 И там он ждал, пока они закончат свой план,
 И там они решили умереть все до единого,
 Прежде чем повелители волн
 Со своими печальными рабами,
 Тираны, которые претендуют на командование,
 Обладая силой, превосходящей их, должны достичь своей цели.

 И вот полная луна взошла на небо,
 И Рид увидел при её свете, что британцы уже близко.
 Колокол Файала отбил девять часов,
 когда было замечено, что враг наступает строем.
 Некоторое время они маневрировали.
 С их бригом, в полном блеске,
До полуночи, когда они начали атаку,
 Двенадцать лодок, полных людей, и бриг у них за спиной!

 Они приблизились к месту сражения настолько, насколько сочли нужным,
 Когда Армстронг из своей пушки выстрелил по своим врагам--
 Город Фаял застыл в изумлении
 Армстронг выглядел так, словно весь ад объят пламенем!
 При взрыве "Длинного Тома"
 Враг онемел:
 О господи! встревожены ли сыны старой Англии?--
 Когда-то они были очарованы такой музыкой!

 Ура старой Англии! «Трижды ура, и чёрт с ним!»
 И они мужественно вступили в бой;
 На носу и на корме они схватились за поручни,
 И «На абордаж!» — таков был приказ на этих дерзких баржах;
 Но они не могли абордировать — ни один дьявол не возьмёт её на абордаж.
 Итак, «Армстронг» отразил их натиск с помощью пистолетов и пик.
 Под шквальным огнём
 Они десятками падали замертво!
 И вскоре дело разрушения было завершено,
 И вскоре их полное поражение стало очевидным!

 Триста храбрецов были ранены и убиты,
 Их лодки и баржи были залиты кровью;
 С позором они отступили, те немногие, что остались,
 Чтобы рассказать о событиях битвы, не выигранной:
 Их главнокомандующий
 Был потрясён горем!
 Не печальтесь, друзья мои, — он приветствовал их, — я прошу
  У меня тоже есть раны — «бык наступил мне на ногу!»

 Но даже Рейд не смог бы спасти «Армстронга»
 Линейный корабль с фрегатом на буксире
 Бриг их флота, снаряжённый для войны
 Всё это было слишком даже для янки
 Поэтому он затопил свой барк
 И нам не нужно говорить,
 Что он затонул на песчаном берегу Файала
 С развевающимися флагами — ни один флаг не может упасть!

 О нейтралитете — какую чушь нам каждый день несут!
 Существует ли нейтралитет там, где Британия имеет влияние?
 Права нейтралитета — прочь с такими вещами!
 Какой нейтралитет может противостоять Англии?--
 Чтобы избежать позора
 Морские глубины - наше место.:
 Наш флаг не может защитить нейтралитет.,
 Мы должны сражаться сами, должны полагаться только на себя.

 Теперь в "Бамперах разума", успеха храброму Рейду!
 Он сам и его герои - настоящие герои!--
 Может ли англичанин прославиться в завоеваниях, подобных этому,,
 Среди нас есть один предатель, один тори из Галифакса?
 Если они могут - пусть хвастаются--
 Да здравствует наш флаг!
 Пусть он всегда будет готов сокрушить британцев,
 Как «Армстронг» вёл себя на дороге Файал.--




 НА КАПЕРСКОМ КОРАБЛЕ

Принц де Нёфшатель[210]

Ордонно, командир, прибывший в Бостон некоторое время назад после трёхмесячного плавания, в основном по Английскому и Ирландскому каналам, во время которого он захватил тринадцать или четырнадцать ценных призов на сумму, как говорили, более миллиона долларов.

 Quid petis hic est. — Марциал._


 Что такое богатство, ради которого люди будут скитаться,
рисковать всем и покидать свой дом,
 Лицом к пушке, бей в барабан,
 И продай их жизни так дёшево!

 Пусть они поразмыслят над тем,
 Кто предпочитает думать, а не действовать.
 Их мозги не были затуманены моралью
 Кто командовал принцем из Нёфшателя.

 Сыграв в азартную игру,
 Домой с добычей вернулся
 Этот капер, славный своей отвагой,
 Названный принцем из Нёфшателя.

 Близко ли английские крейсеры?
 Выходят ли они на берег,
 Чтобы напасть на этого капера?--
 --Он будет хорошо защищён.

 Вскоре в поле зрения появился фрегат:--
 Поскольку ветер был довольно слабым,
 Он, пять барж, назло всем,,
 Отправил в атаку с оружием и клинком.

 На наших палубах стояли крепкие мужчины,
 Немногим более трех раз по десять;
 И я дрожу, пока мое перо
 Описывает произведенный хаос.

 Они подошли с красными флагами,
 Один на корме, другой на носу —
 Сказать вам, что они кричали? —
 Янки! Бейте по флагу!

 По три с каждой стороны —
 Затем порты были широко открыты,
 И море окрасилось кровью;
 Смерть английскому флагу!

 Теперь гремят гневные пушки,
 Теперь они обрушивают на них бурю войны,
 Теперь в потоках человеческой крови
 Плыл принц Невшателя!

 Тогда капитан Ордонно
 Поддержал удар моряка,
 И остатки врага
 Хорошо защищали бриг.

 За миллион, который он перевозил,
 Он сражался с мечом в руке,
 Вслед за столь же отважной группой
 Тар, как и всегда, ступил на палубу.

 На этих проклятых баржах, пятерых,
 Едва ли кто-то остался в живых,
 И по морям они плавают;
 Некоторые были потоплены, а некоторые потерпели крушение.

 Каждое усилие, которое они прилагали,
 С абордажной пикой или карронадой,
 Каждое усилие было вознаграждено,
 Едва ли можно найти параллель!

 Фортуна, таким образом, на волнах
 увенчала доблесть храбрецов:
 мало потеряно, много спасено,
 и принц де Невшатель


[210] Из многочисленных судов, снаряженных во время войны частными
лицами для нападения на британские торговые суда, принц де Невшатель был
без сомнения, самый успешный.




Парад и имитация боя

Картина «Сосновый лес» — в день учений.

 ----Invictaque bello
 Dextera! non illi se quisquam impune tulisset
 Obvius armato----
 _Вергилий._


 Били барабаны, развевался флаг,
 Солдаты выстроились на плацу,
 И все были готовы к бою,
 Громко крича «ура»!

 Когда появилась величественная фигура,
 Высокого роста, в таком же наряде,
 Как те, кто жил до потопа,
 Если бы их набили соломой.

 Его энергия, казалось, годами не ослабевала;
 Но тогда у его физиономии был такой вид,
 Как будто она сохранилась в дыму Этны
 полвека.

 Боже, помоги нам всем выглядеть наилучшим образом!
 Этот человек был капитаном остальных,
 И доблесть, казалось, воспламеняла его грудь
 Воинственной яростью.

 Его конь был стального серого цвета.;
 (В тот день он скакал на резвом коне,)
 Не из храброй виргинско-индейской породы,
 Но и не из породы коня Дон Кихота.

 Этот вождь был из породы пушечного мяса;
 Чтобы встретить битву, он был твёрд и смел,
 Его мундир был залатан, сапоги были новые,
 В его глотку был засунут окорок:

 Два фунта пороха были насыпаны в его рог,
 Его панталоны были старыми и изношенными,
 Его голову украшали кепка и шляпа —
 Шляпа-бра.

 С жаждой мести, долго сдерживаемой,
 Он выступил вперёд, как воин;
 И все, кто встретит его, молю, берегитесь
 Ржавых пик.

 У него не было шлема на голове,
 Но смерть и разорение шли за ним по пятам,
 И резня в красном одеянии,
 Что наносит смертельные удары.

 С его плеч свисало одеяло,
 В карманах звенели три доллара,
 А к бедру был пристёгнут меч,
 Что заставляло нас содрогаться:

 Ветеран боевых действий!
 Владелец столь острого клинка!
 Не провоцируйте его, мужчина или женщина,
 Ради всего святого.

 О, если бы вы могли проехать хотя бы один фарлонг
 С таким мечом на боку,
 Ваша грудь вздымалась бы от гордости
 И вы показали бы Наполеону, на что способны!

 Два пистолета, привязанные к поясу,
 Предвещали месть повсюду.
 Всем, кто был не на нашей стороне,
 С сердцем и душой.

 Облачившись в доспехи, с воинственным видом,
 Он произнёс предостерегающее слово: «Берегись!»
 И в тот же миг началась война,
 Возвышенная и грандиозная.

 Они шли и шли, густыми рядами, как пчёлы.
 Затем направились к группе деревьев;
 И «стреляйте же!» — говорит предводитель.
«Каждый целься в своего!

 Тот, кто ранит дерево, может убить человека.
Если вы потренируетесь в этом,
Британцы вернутся домой
 С горем и позором!»

 Не знаменитый, непревзойденный сын Филиппа,
 За покорённую Грецию или завоёванную Индию,
Не Кокберн, сжигавший Вашингтон,
Выглядел таким воодушевлённым:

 Не Бонапарт на песках Египта
 С таким важным видом отдавал приказы,
С таким благоразумием обучал свои войска,
Принял такой вид!

 Не Цезарь, когда он пересёк Рейн,
 Не Мальборо, возглавлявший свой отряд,
 Не Перри, когда он сказал: «Они мои!»
 Принял такой вид,

 Как сейчас, когда он был впереди и позади,
 Когда победа, казалось, была близка.
 И впрямь, не очень дорого заплатил,
 Ни ран, ни шрамов.

 Отплывая с нормандского берега,
 Не Уильям носил такую одежду
 Когда Англия приветствовала его как завоевателя,
С громкими возгласами:

 Не Фултон, когда он испытывал свой пароход,
 И Нептун, сдерживавший течение Гудзона,
 Чувствовал такую великую гордость
 За заслуженную славу.

 В тот день Корнуоллис встретил свою судьбу,
 И Вашингтон не чувствовал себя и вполовину таким великим.
 Когда за ним летел галльский флот
 Чтобы разделить его улыбку:

 Ни одно завоевание не имело для Гейтса такого очарования
 Когда, уступая оружию победителя,
 Он приказал Бургойну сложить оружие,
 В стиле солдата.

 Не сам Аякс, с такой грацией
 Отдавал приказы атаковать место;
 Не Ганнибал с более смелым лицом
 Приближался к старому Риму,--

 Когда шел к берегу Тибра,
 Он все еще носил свою альпийскую куртку,
 И надеялся подмести пол в сенате,
 И исправить их судьбу:

 Не Паркер, [A] когда он пересек планку
 Из Чарльстона со своими военными людьми,
 Был ли он хотя бы наполовину уверен в этом возле форта Моултри
 О победе, одержанной:

 [A] Сэр Питер Паркер, как хорошо известно, в 1776 году атаковал форт
 Мултри на острове Салливана и после кровопролитного сражения был отброшен с большими потерями. — Примечание Френо._

 Не Паркер, когда, покидая его,
 Так был разбит — за счёт короля —
 Был так возмущён обороной,
 Чувствовал себя таким огорчённым,

 Как наш вождь (не капитан Брэг),
 Когда он понял, что какой-то никчёмный шутник
 Украл бочонок бренди.
 Ах! Какая потеря!

 За это он поклялся уйти в отставку,
 И впредь не доверять людям.
 Из них, по крайней мере, был один подлец,
 Они все согласились,

 И кричали: «Клянусь, у него чёрное сердце,
 Преследуйте его, ребята, и найдите его след,
 Если он пьян или мёртв, мы вернём его,
 Этого подонка!»

 Каждый взял свою мишень и попал в дерево;
 Битва окончена! Мы все трезвы.
 Ура! мы одержали победу!
 А теперь бежим домой!




 МЕСТЬ

Морская ода — 1814


 «Вы, силы, правящие западным ветром,
 Мы плывём не за золотым руном,
 И не по плану безумного честолюбия,
 Но месть объединяет людей.

 За обиды, которые терпели,
 За пренебрежение правилами законной войны
 Мы поднимаем наш флаг, расправляем паруса
 И держим путь на северо-восток.

 Пусть кто-нибудь заявит, что десять тысяч фунтов
 Привели бы наш флот на британскую землю
 И побудили бы нас отправиться к Сент-Джеймсу,
 Чтобы предать его дворцы огню.

 Мотив столь низкого пошиба
 Не привлекает ничьего внимания, не волнует ничью душу;
 От такой награды мы с отвращением отказываемся
 И мы бы отвергли такое предложение.

 Нет, чтобы отомстить врагу,
 по своей воле, мы отправляемся в путь,
 наш корабль хорошо укомплектован, одет в военную форму,
 чтобы озарить небеса английским огнём.

 Наступает ноябрь! пора отправляться в путь,
 Ночи длинны, и ветер крепок,
 И Англия, скоро, может оказаться
 Между нашей ненавистью и нашей любовью.




НА СДАЧЕ В СТРОЙ

Корабля «Индепенденс»[211] с 74 пушками в Чарлстауне, недалеко от
Бостона


 Чтобы восстановить нашу торговлю, как она была прежде,
 Мы спустили на воду новый корабль.
 Её скорость — наша первая цель, и мы надеемся, что её силы будет достаточно, чтобы усмирить ястребов.
 Мы имеем в виду ястребов старой Англии, не заблуждайтесь,
 Мы сделаем из некоторых гарпий Англии наши трофеи.

 Независимость — её имя, независимость — наш разум.
 И, готовые к тяготам морской службы,
 Мы готовы сражаться с волнами и ветрами,
 И бороться, пока океан не станет свободным:
 Тогда по местам, каждый из нас,
 Кто, когда приближается опасность, никогда не пропадёт.

 В отстаивании наших прав мы были довольно медлительны
 И терпеливы, пока терпение не иссякло;
 Нас грабили и теснили, прежде чем мы осмелились нанести удар,
 Пока мир не восхитился нашим терпением,
 И не стали говорить о нас с презрением и позором,
 И Европа не назвала нас жалким народом.

 Настало время восстать во всей нашей силе.
 Когда Мэдисон опубликовал "Войну",
 И многие подумали, что он был бы прав,
 Если бы он опубликовал ее тремя годами раньше;
 Пока Франция не была заражена предателями и негодяями,
 А Европа не была осквернена рабами Веллингтона.

 Вооружиться для нашей страны никогда не поздно,
 На наших ногах еще нет оков;
 Наши руки стали более свободными, а наши сердца такими же великими.
 Как лучший из вражеского флота:
 И взгляни на список их флота, и подумай,
 Сколько осталось сжечь, захватить и потопить!

 Пусть народы Европы сдадутся на море,
 Или склонятся у подножия трона.
 На земле свободы мы посадили её дерево,
 И никто не отнимет у неё её права:
 Тогда беритесь за оружие,
 Тогда беритесь за оружие,
 Тогда беритесь за оружие — полдела сделано!
 И смело завершайте то, что начали доблестные воины.

 Приближается день, недалёкий день,
 День, который мы с нетерпением ждём,
 Когда «Декейтер» и «Халл» снова поднимутся на воду,
 И Бэйнбридж получил приказ отплыть;
 Чтобы прорвать блокаду, он двинется на врага,
 И вместе с Буллом пойдёт ко дну.

 На волнах озера Эри мы показали, на что способны
 Мы тоже могли бы выстроиться в ряд,
 И разгромить их фрегаты, и унизить их флаг;
 «Я встретился с ними, — сказал Перри, — они мои!»
 И поэтому, мои дорогие мальчики, мы можем встретиться с ними снова
 На волнах моря или на волнах Шамплена.

 За новую независимость, налейте себе бокал,
 И выпейте с достоинством мужчины:
 Она скоро будет готова, эта гордость своего класса,
 Сэр Томас[A] встретит её по своему плану:
 Он ненавидит наши торпеды — тогда не дразните его больше,
 Пусть он попытает счастья с нашей «Семьдесят четвёртой».
 Тогда возьмитесь за оружие, вы никогда не будете порабощены,
 Пусть битва продолжается, пока нация не будет спасена!

 [A] Сэр Томас Харди, из Рамиллиса, 74. — Примечание Френо._


[211] «Индепенденс» был одним из четырёх 74-пушечных фрегатов,
заложенных Конгрессом в начале войны. Он был спущен на воду в конце 1814 года, слишком поздно, чтобы принять участие в войне.




РУЧЕЙ В ДОЛИНЕ


 Полвека мир спорил,
 И мы снова вступаем в войну,
 Пока этот сладкий, изолированный ручеек
 Все еще журчит в долине.

 Такой мирный, каким ты кажешься.:
 Такой веселый елисейский ручей;--
 Если бы ты всегда пребывал в таком покое,
 Какой благословенной была бы долина.

 Но если бы ты всегда пребывал в покое,
 Это было бы не к лучшему:
 За одно лето ты бы умер,
 И долина осталась бы выжженной и сухой.

 Скажи мне, куда текут твои воды,
 Спускаясь вниз?
 То стоячие, то падающие?
 В бездну, которая поглощает всё.

 Спокойно вытекающие из твоей урны
 Вернутся ли твои воды?—
 Хоть ты и выглядишь по-прежнему,
 Ты уже не та, что мы видели в прошлом году.

 Ни капли не осталось—
 Ушла, чтобы посетить другие равнины,
 Ушла, чтобы бродить по другим лесам,
 Ушла, чтобы присоединиться к океанским волнам!

 Да, они могут вернуться ещё раз
 Чтобы посетить места, которые они знали раньше; —
 Вон то солнце, чтобы осветить долину,
 Из океана может выдохнуть

 Пары, которые вы выпускаете,
 Превращаясь в дождь с небес;
 Влага, пары, чтобы оживить
 И сохранить всё живое на вашей границе.

 Но, несмотря на ваш спокойный поток,
 Разве вы не знаете, что такое ссоры!
 В последнее время, когда вы злились, как вы бежали!
 Все в смятении — и очень похоже на человека.

 Когда хлынул ливень,
 Как ты бушевал и как вздувался!
 Ты вышел из берегов,
 Едва узнавая свою обитель!

 Как ты сражался со скалой!
 Напугал мою иву так,
 Что она грозила упасть.
 Подлесок и кусты, все:

 Теперь вы снова в мире:
 Придёт время, когда это прекратится;
 Таковы человеческие страсти;
 — Вы снова объявите войну.

 Символ беспокойного человека;
 Какой набросок плана природы!
 То в мире, то в войне,
 То вы шепчете, то рычите;

 То мутная, то чистая,
 То скованная ледяными оковами, —
 какое сходство мы здесь видим!
 Какая картина человечества!




 ПРИЛОЖЕНИЕ


 A. АМЕРИКАНСКАЯ ДЕРЕВНЯ, &C.
 B. СПИСОК ОПУЩЕННЫХ СТИХОТВОРЕНИЙ.
 C. БИБЛИОГРАФИЯ ПОЭЗИИ ФИЛИППА ФРЕНО.




АМЕРИКАНСКАЯ ДЕРЕВНЯ.[212]


 ТАМ, где вон тот ручей разделяет плодородную равнину,
 Ставшую плодородной благодаря трудам крестьян;
 А над остальным возвышаются холмы и леса,
 Вот деревня, благословенная изобилием.:
 Каждый год высокие урожаи венчают счастливое поле.;
 Каждый год медовухи пополняют свои запасы аромата.,
 И каждая радость и каждое блаженство присутствуют здесь.,
 И здоровый труд венчает текущий год.

 Хотя Голдсмит и плачет в меланхолических строках,
 Опустошённый Оберн и покинутые равнины,
 И оплакивает свою деревню с патриотическим вздохом,
 И в этой деревне видит, как умирает Британия:
 И всё же эта земля с возвышенной пышностью божественной,
 В своём собственном великолепии и сиянии Британии,

 О муза, забудь о её древних бедах,
 О её битвах с индейцами или о её врагах-галлах;
 Вернись к радостям сельской жизни,
 Опиши деревню, поднимающуюся на холм,
 Её безобидных жителей, рождённых для малых дел,
 Затерянных в недрах этой западной земли:

 ТАК пусть мой стих струится, как потоки,
 Так отвечайте же, холмы, и эхом вторите, леса;
 Так скользите же, ручьи, по извилистым руслам,
 Вечно истощаясь, но никогда не иссякая.
 Вы, ветви, склоняющиеся над седыми зарослями!
 О, поля, колышущиеся от вечного зноя!
 О, лесные нимфы, повторяющие нежную сказку,
 Легендарные авторы бессмертных стихов:
 О, прекрасные дриады, придите на место, которое я люблю,
 И небеса сосредоточатся в этой цветущей роще.
 Что, если твои леса, Америка,
 Содержат в себе воющий лес и тигриную нору,
 Опасный змей и хищный зверь,
 Люди свирепее, ужаснее их.
 Ни одно чудовище с его мерзким заразительным дыханием,
 Ни один летающий скорпион, несущий мгновенную смерть;
 Ни одна ядовитая гадюка, жаждущая сразиться,
 Не обладает и половиной яда или ярости.
 Что, если турок протестует, чтобы вызвать свой гнев,
 Подняв руку среди своих огненных царств;
 И российская императрица посылает свои флоты вдаль,
 Чтобы помочь хаосу пылающей войны:
 Их ярость не пугает, и их оружие напрасно.,
 В ужасной ярости заливают кровью равнину.;
 Их ужасы безвредны, хотя их история услышана.,
 Как этот человек победил или был благородно сражен:
 Тщетна их ярость, для нас их гнев напрасен,
 Глубокая Атлантика бушует и ревет между нами.

 Тогда я спущусь в ту деревню,
 Там проведу свои дни и там проведу свои вечера.
 Милое пристанище покоя, глинобитные стены которого восхищают,
 Сельский разум за пределами яркого города:
 Их вершины увиты орешником или ольхой,
 Волшебство Ремурмура в соседней роще;
 И каждый трудится на своем поприще,
 Приходит усталый домой ночью, но приходит с радостью:
 Почва, которая пролежала много тысяч лет
 Опушка леса, заросшая кустарником и заросшая мхом;
 Теперь лишённая деревьев, она пропускает яркий свет,
 И открывает взору далёкие перспективы;
 Там, где когда-то рысь совершала ночные вылазки,
 И высокий каштан отбрасывал страшную тень:
 Пантера больше не бродит по своим кровавым тропам,
И ночная птица не издаёт своих отвратительных звуков;
 И воющие волки не рычат на восходящую луну,
 Когда она бледнеет над восточными холмами.
 Некоторые обрезают свои деревья, чтобы они могли выдержать больший груз
 Плодов, которые цветут раз в год:
 Смотрите, как скрипящие повозки подъезжают к деревне,
 Наполненные яблоками, абрикосами или сливами.
 И тяжёлые балки, свисающие с дерева,
 Чтобы выжать из них сок в зимний день:
 Или увидеть, как плуг вспахивает новое поле,
 Предначертанное для урожая, который ещё не собран.
 Растущий амбар, просторный пол которого
 Приветствую тысячи пшеничных колосьев,
 И простираю руки, чтобы принять обильный урожай,
 Достаточный для хозяина и бедняков:

 Ибо, как Евмей приютил своего нищего гостя,
 Великого Улисса в лохмотьях,

 Так и здесь прекрасная Милосердие протягивает руку,
 И изливает свои благословения на великую землю:
 Нищий бедняк не боится зимней стужи,
 Он спокойно сидит и проводит свои преклонные годы,
 С благодарным сердцем к щедрым и добрым душам,
 Которые спасают его от зимы и ветра.

 ПРЕКРАСНЫЙ остров когда-то украшал море,
 Между Новым Альбионом и Мексиканским заливом;
 Чьи песчаные берега омывала океанская волна,
 Едва слышный ропот, но то, что издавал океан:
 Невелика его окружность и высок берег,
 Но тенистыми лесами мог похвастаться счастливый остров;
 Со всех сторон бросались в глаза новые перспективы,
 Там поднимались голубые горы к сводчатому небу:
 Здесь океан грохотал конвульсивными бросками,
 И омывал остров, когда поднимались его воды:
 Но внутри было спокойно, никаких волнений,
 Только бесстрашные шаги зайца, за которым не охотились;
 И ночные трели бесстрашного голубя,
 Или пение черного дрозда, предвестника любви.
 Это место было таким спокойным, что природа
 Неподвижный, как звезды, и безмолвный, как могила;
 Никакие громкие аплодисменты не поднимали грудь патриота,
 Никакие крики армий не свидетельствовали о его безумной радости.,
 Ради выигранных сражений или благородно завоеванных трофеев,
 Или завоеванных наций у восходящего солнца;
 Никаких шумных команд или дикого ночного веселья,
 Или кровавые негодяи, потому что здесь не было мужчин.
 На его восточной стороне виднелась дубовая роща,
 А между ними росли кусты лещины,
 Сухие ольхи и осины, чьи листья колыхались
 При каждом порыве ветра, затеняли ручей,
 Чья тихая вода лишь слегка поднималась над землёй,
 Быстро утонул в солёном океане:
 за источником, в центре острова,
На затенённой почве росли дикие плакучие ивы.
 В тёмной чаще этого священного леса,
 вдали от мира и всего, что в нём есть,
В других землях, неизвестных и непознанных.
 Здесь охотник мог бы убить свою добычу,
 Заколол козла ещё до рассвета;
 И, возвращаясь домой с желанным грузом,
 Плодами волшебных колец, что на каждой дороге:
 Бросил ношу с ненужным вздохом,
 И с радостью накормил свою маленькую семью.
 Небольших полей тогда хватало, и они были благодарны,
 Ежегодные труды его рук, чтобы платить;
 И освобождать его право искать в солёной воде
 Рыбу или убивать лесных зверей.

 Так он проводил свои дни в приятной боли труда,
 Жил и умер простым пастухом:
 Видел своих детей и наследников своих детей,
 Плод любви и память о годах.
 К земледелию, первому благородному служению,
 К труду смертных и их великим замыслам,
 Так Сир познал дни удовольствий,
 И не желал менять свою страну на другую:
 Так он со своей прекрасной милой женой
 Прошёл медленный круг безмятежной жизни.
 С блаженным неведением, божественно благословенным,
 Путь, центр и обитель покоя.
 Долго могло бы солнце освещать свой путь,
 И долго луна скрывала бы свой лик;
 И долго бы звёзды несли своё ночное бдение,
 И гармоничные сферы пели бы или плакали:
 Он не мечтал о мирах, кроме своего собственного,
 И считал их лишь звёздами за пределами луны.
 Наслаждался жизнью и не слышал о грядущем аде,
 Или рае, воздаянии за добрые дела;
 Едва ли думал о вечном существовании,
 И вверял свою судьбу воле случая.--
 О, если бы на этом острове были такие возвышенные души,
 И там на протяжении веков оставались будущие сыновья:
 Но завистливое время, сговорившись с морем,
 Унесло все его пейзажи и рощи.
 Его деревья, увядая, простираются на песке,
 И больше не отбрасывают тени на землю.
 Его виноградные лозы больше не радуют глаз своей красотой,
 И крепкие дубы не обнимают горный склон.
 Лишь голые пески теперь покрывают побережье,
Поглощённые своим величием и утратившие свою красоту.

 Итак, хотя мой любимый остров и пришёл в упадок,
 Он вызывает у меня печаль и требует моих стенаний;
 Но эта обширная земля вполне может заменить его.
 С пейзажами, холмами и поросшими травой горами.
 О Гудзон! Твое прекрасное течение станет моей темой,
 Твоя извилистая река или твой прозрачный ручей;
 На высоких берегах которого я вижу огромные скалы,
 Ужасающую природу в первобытном величии.
 Скалы, к вершинам которых вечно цепляются облака,
 Или поют птицы в диком лесу.
 Холмы, с вершин которых доносится эхо гор,
 Отдаваясь эхом от далёких берегов;
 Или в долинах, где дуют освежающие ветры,
 И в беспорядке растут деревенские хижины,
 Защищённые от ветров высокими горами,
 Что, кажется, скрывает вогнутость неба;
 На чью вершину часто взбирается любопытный олень,
 И удивляется, где изгибается дугообразный горизонт;
 Радуясь открывающимся новым далёким перспективам,
 И холмам, возвышающимся над холмами, нескончаемому виду.
 Он спешит по разным тропам,
 И вдыхает ароматы окружающих цветов,
 Вырванный из их груди ароматным дыханием,
 Западных бризов или смертоносной бури.[A]
 Затем, низко опускаясь, стремится к скромному куполу.,
 И сосредотачивает все свои радости в своем доме,
 "Пока день, вернувшись, не принесет долгожданный труд,
 Расчищать лес или возделывать землю;
 Сжигать леса или ловить пугливых оленей,
 Прочёсывать чащи или ставить силки.

 [A] Южный ветер. — Примечание Френо._

 ТАКОВА была жизнь наших великих предков,
 Золотой век теперь ушёл из Британии,
 С тех пор как ужасная коммерция натянула проворный парус,
 И посылала свое богатство с каждым иностранным штормом.--
 Странная судьба, но все же для каждой известной страны,
 Любить все другие богатства, кроме своего собственного.
 Так пала хозяйка завоеванной земли,
 Великий РИМ, обязанный РОМУЛУ своим рождением.
 Попала в лапы чудовища Роскоши,
 Которая заставила сотню народов повиноваться.
 Ей не мог противостоять ни могущественный Карфаген,
 Ни сильная Иудея, трижды святая земля.
 Она подчинила себе весь запад и Британию,
 Одержав победу. РИМСКИЕ орлы улетели;
 Она, она сама отрицала вечные годы,
 Как РИМ, она завоевала, но из-за РИМА она погибла:
 Но если АМЕРИКА, из-за этого упадка,
 Сам мир должен пасть так же, как и она.
 Других скрытых регионов пока не осталось.,
 Этот обширный земной шар исследовался напрасно.
 По всему её периметру часто проходили флотилии,
 И находили лишь моря или уже известные земли.
 Когда она увидела свои империи, города, королей,
 Время должно было начать взмахивать своими усталыми крыльями;
 Сама Земля стремилась к более светлым дням,
 И желала почувствовать очистительный огонь.

 И не думала, что эта могущественная древняя земля
 Негодяй-грабитель или кровожадный человек:
 Знаменитые вожди когда-то возводили свои империи
 На основе здравых законов и приносили жертвы.
 Добрая душа вдохновляла честную грудь,
 И быть свободным означало быть вдвойне благословенным:
 'Пока не подули восточные ветры Колумба,
 И чудесные народы видели, как струится его полотно.
 "Пока здесь Кэбот не спустился на стрэнд",
 И не приветствовал красоты неведомой земли;
 И свирепые народы, усердно трудившиеся,
 Сговорились отнять у них их родную землю:
 Затем начались кровавые войны, смерть и ярость,
 И каждое племя решило стать нашими врагами.
 Многие из них я мог бы повторить наизусть,
 И поступки, достойные бессмертных стихов:
 Деяния, вечно славные для индийского имени,
 И достойные соперничать со славой ГРЕКОВ или РИМЛЯН,
 Но одну печальную историю поведает моя Муза,
 Полный отцовской любви и исполненный судьбы;
 Которую, когда еще северный пастух слышит,
 Это наполняет его грудь и омывает его лицо слезами,
Вызывает глубокий стон и прерывистый вздох,
 Или вызывает тихие слёзы из женских глаз.

 Далеко в арктических небесах, где залив Гудзона
 Катит свои холодные волны и борется с морем,
 Мрачный край поднимает свою унылую голову,
 Истинная сестра областей мёртвых.
 Здесь грохочущие бури длятся пол-года,
 Или глубокие снега скрывают их безрадостный лик:
 Вечные скалы, с чьих отвесных склонов
 Злой тигр оглушает соседнюю долину;
 В то время как в диком лесу или на окутанной туманом равнине
 Лось ищет себе пищу, но часто тщетно:
 Но в этой земле, скованной суровыми небесами,
 В дикой последовательности вырастают индейские хижины;
 И каждый день, когда короткая весна
 Радостно расцветает, трудолюбивые люди приносят
 Добычу бобра под другим небом.
 Порт-Нельсон и каждая британская фабрика:
 В изящных лодках из далёких стран они плывут,
 Их маленькие мачты гнутся под внутренним ветром,
 На кораблях, посланных за небольшим запасом,
 Который делает их богатыми, хотя и оставляет их бедными.
 Сюда приплыл Каффраро на своей лёгкой лодке,
 Принеся с собой пушистые богатства.
 И с ним пришла, ибо он плыл не один,
 Его супруга Колма и его маленький сын.
 Пока он боролся с волнами,
 И мужественно греб к берегу.
 Его барк, изменивший своему надежному грузу,
 Образовалась большая течь, вестник судьбы;
 Но не было слышно ни плача, ни женского крика,
 Каждый готовился к своей судьбе самым мужественным образом,
 Из бурлящих волн донесся прощальный вздох.
 В страны теней и тени смерти.
 О СУДЬБА! недостойный такого нежного поезда,
 О день, оплакиваемый индийским поклонником!
 Часто об этом услышит стриптизная молодежь.,
 И печально оплакивают свою судьбу со слезами на глазах:
 Индийские служанки часто слушают эту историю,
 И оплакивают свою Колму, как оплакивали бы друга.

 Теперь, когда барк погрузился в волны, они пытаются
 Мертвый от отчаяния, хотя природа все еще жива:
 От берега отплыл дружелюбный брат,
 В одной маленькой лодке, чтобы спасти тонущую команду.
 Он пришел, но на своей барке с пустяковым грузом,
 Смог спасти только двоих, и одному пришлось покориться судьбе.
 "О дорогой КАФФРАРО, - сказала несчастная жена, -
 О, спаси нашего сына и спаси свою более дорогую жизнь".:
 «Ты можешь научить его охотиться на ланей,
 пронзать оленей или ступать по горному снегу.
Позволь мне принять приговор судьбы,
 и оставь моего нежного младенца на твоё попечение».
 Он не вздохнул и не ответил, но был твёрд, как смерть.
 Решив спасти её последним вздохом,
 он, повиснув на борту барка,
 поднял младенца из леденящих волн,
 и положил его в безопасное место; он заставил свою КОЛЬМУ
 спасти себя, что ещё мог сделать смертный?
 Но, благородно презрев жизнь, она подняла голову
 Из вздымающейся волны, и так божественно сказано:

 Независимо от жизни, я покоряюсь судьбе,
 Но ты, Каффарро, навсегда мой.
 О, пусть твои руки не обнимают будущую невесту,
 Вспомни Колму и её прекрасное лицо,
 Которое покорило тебя в твоей юношеской гордыне,
 С пленниками, трофеями, победителями рядом с тобой.
 Теперь я быстро улечу в цветущие края,
 Где вечная весна и безоблачное небо,
 Далеко на запад, где сияет солнце,
 И удивляюсь, где заканчивается изогнутый горизонт.
 Там моя душа будет хранить твою любимую идею,
 И пока не явится твой образ, я буду непрестанно плакать.
 Там, хотя тигр — всего лишь тень,
 И у могучих пантер было лишь имя;
 И у самых гордых холмов, и у высоких гор,
 Лёгких, как ветер, и податливых, как воздух,
 Всё же наши души сохранят свои древние чувства,
 Более сильные, более благородные, чем по эту сторону могилы.
 Там прекрасные цветы цветут круглый год,
 И урожай созревает без нашей заботы:

 И все наши отцы и могущественные предки,
 Известные своими битвами и победоносными войнами,
 Видят, как их сыновья сменяют друг друга,
 И приветствуют их на более ясном небе.

 Там я увижу и тебя, и с радостью
 Твоих будущих детей, мой любимый мальчик-индеец.
 Бездумный младенец, которого я вижу со слезами на глазах,
Когда-то искал моей груди или висел у меня на коленях.
 Расскажи ему, ах, расскажи ему, когда он станет мужчиной,
 Его бесстрашный разум не будет бояться ни смерти, ни опасности.
 Расскажи ему, ах, расскажи ему, как умер твой Колма.
 Его самая любящая мать и твоя юная невеста:
 Укажи на мою могилу вон там, на заросшей поляне,
 И покажи, где ты похоронила своего любимого Колму.
 О, если бы я могла увидеть твоё благословенное сходство,
 И чтобы мой милый ребёнок возродился в тебе.
 До тех пор я буду бродить по лужайке или в одиночестве.
 Или воздушные холмы, созданные для созерцания,
 И я думаю, что вижу тебя в каждой призрачной гряде,
 И я думаю, что прижимаю тебя к своей усталой душе.
 Часто, часто твой образ предстанет перед моим ожидающим взором,
 Придёт во сне с нежным величием;
 Тогда я буду рад, что моё блаженство началось
 С любви к ангелу, которого я любил как человека!
 Она сказала, и вниз, в седую пучину,
 Погрузилось её прекрасное тело в вечный сон;
 Её покидающая душу последняя борьба прекратилась,
 И её последний вздох вырвался из волн.

 Тогда печальный Каффарро изливает всё своё горе,
 И наполняет потоком слёз залив;
 И, обезумев, он плывёт к берегу
 В дремоте, подобной смерти, "до восхода утра",
 Затем, печальный, он направился к морю своим курсом.
 Полный печали, но не знал, по какой причине он ушел,
 "Пока, с удручающим видом, с одинокого берега,
 Он не увидел мертвую КОЛЬМУ, плывущую к земле.
 Затем в глупой молитвенной агонии
 Он разорвал на себе мантию и вырвал волосы;
 Вздохнул, глядя на звёзды, и покачал своей благородной головой,
 И лишь желал оказаться среди мёртвых!
 О, если бы ветры были чувствительны к горю,
 Или если бы ангелы-вестники пришли ему на помощь;
 Если бы скалы не отзывались эхом на его боль,
 И горы не ответили ему снова:
 Тогда потоки продолжали мирно течь,
И печальная сосна не плакала в своём бормотании;
 И задумчивые олени не бродили по одинокой роще,
 И сочувствующая голубка не плакала печально.
 Так отец провёл свои долгие дни в страданиях,
 Или со своим потомством бродил по безмолвной равнине;
 Пока не наступили годы, не склонил свою священную голову
 Глубоко в пыль и отправил его к мертвым:
 Где сейчас, возможно, в какой-то странной фантастической стране,
 Он хватает воздушный лук и летит по берегу моря;
 Или со своей КОЛЬМОЙ делит ароматную рощу,
 Это весенние благословения и блаженство любви.

 ПРОЩАЙ, оплакиваемая пара, и какое бы ни было
 состояние, в которое ты погружаешься,
 будь то огненное царство солнца,
 или медленная волна безмолвного Ахерона,
 или христианские небеса, или планетарная сфера,
 Или третья область безоблачного воздуха;
 Или если вернуться к ужасному небытию,
 Ты все равно будешь счастлив, потому что тебя уже не будет.

 НЫНЕ прекраснейшая деревня плодородной равнины,
 Ставшая плодородной благодаря трудам священника;
 Который первым вдохновил мой сонный дух,
 Петь о лесах и играть на сельской лире:
 Кто в последний раз видел, как я брожу по твоим кельям,
 И дубовым рощам, где обитает созерцание,
 Если бы судьба не возвысила меня над мелкими заботами,
 Над нежеланными и мучительными годами жизни,
 Педантичными трудами и ненавистной праздностью,
 Которая едва ли могла бы порадовать седого морщинистого мудреца.
 Отсюда проистекает каждое горе, каждый долгий задумчивый вздох,
 И не осталось ни одного утешения, кроме поэзии.
 Давным-давно с ней я мог бы заблудиться.,
 В лесах, в зарослях или в тени гор;
 Непригодный для городов и шумной толпы,
 Пьяный пир и полуночная песня;
 Раззолоченный кавалер и сцены пустой радости,
 Которые радуют мгновение и навсегда умирают.
 Тогда здесь будет сосредоточено каждое мое желание и все остальное
 Соблазнительная красота этого просторного бала:
 Никаких амбициозных мыслей и смелых замыслов,
 Но рожденное небесами созерцание будет моим.
 В той деревне заблудится моя фантазия,
 И не выходи за пределы сегодняшнего дня;
 Старинные тома какого-нибудь простого богослова
 В беспорядке должны были бы стоять вокруг моей хижины;
 Их торжественные строки должны были бы смягчать все мои заботы,
 И внушать благоговение перед вечными звёздами:
 И если бы один грех запятнал мою суровую грудь,
 То ты, поэзия, должна была бы стать самым дорогим грехом;
 Который небеса могли бы простить без раскаяния,
 И что мог бы совершить ангел и жить:
 И где эта волна безмолвной воды падает
На гладкую скалу или адамантиновые стены:
 Летние утра и весенние вечера должны видеть,
 Мильтон, бессмертный бард, мою компанию;
 Или ШЕКСПИР, ДРАЙДЕН, каждое из этих звучных имён,
 Гордость БРИТАНИИ и половина её славы:
 Или тот, кто пробудил волшебную музу древности,
 И поведал прекрасные сказки о заколдованных землях.
 И всё же в моей руке он должен найти
 Свои стихи, картину поэтического разума:
 Или божественный ПОП, который сейчас скорбит в гармонии,
«Подобно восхищённому серафиму, который поклоняется и горит».
 Затем в резкой сатире, с мощью великана,
 Запрещает болвану и дураку писать:
 И в центре внимания бардов оказываются
 Бессмертные строки божественного АДДИСОНА;
 Кто, трижды славный бард, изливает всё восхитительное,
 И облекает душу поэзии в прозу.

 Теперь умолкни, о муза, и не пой свою нежную песнь,
 О милой деревушке или сельской обители;
 Меня манят новые сцены, и я больше не брожу,
 Рассказывая о пастухах или весенней роще.


[212] "американской деревни" первое внятное Freneau поэтический
публикации, был в течение многих лет, известно только из его описания в
письмо Мэдисон (см. Вол. I, стр. xxii, _supra_). Предполагалось, что это письмо
было утеряно, пока копия не была обнаружена в томе "Разное".
брошюры, которые были приобретены Библиотекой Конгресса в
ноябре 1902 года. Второй экземпляр, обнаруженный совсем недавно, сейчас находится в
библиотеке Джона Картера Брауна в Университете Брауна. Я воспроизвёл
весь текст этого небольшого тома с оригинальной пунктуацией и
орфографией, однако использовал современную форму «s» и исправил
ошибки, отмеченные автором.




ЗИМНИЙ ВЕЧЕР ФЕРМЕРА

СТИХОТВОРЕНИЕ

_Посвящается_ нимфе, _которую я никогда не видел_.


 Далек от меня день, полный удовольствий,
 Веселье и праздничная радость,
 Когда холодный декабрь сковывает равнины,
 Или царит морозный январь.
 Далеко разносится шумный рог охотника,
 И скакуны проносятся сквозь заросли,
 Быстрые, как ветер, и далеко виднеются,
 Снежные горы, печально белые;
 Но ты, о ночь, с трезвым очарованием,
 Заключишь меня в свои черные объятия.
 Для тебя я люблю зимний вечер,
 Шумный день я оставляю для тебя.
 Под сенью гор, вздымающихся ввысь,
В низеньком домике я приветствую ночь,
Где весёлые юноши с искренним сердцем
 И своевременным весельем развеивают печаль:
 Каждый рассказывает свою историю или поёт песню
 О той, по ком он так долго вздыхал;
 О прекрасной Кларе или скромной Флоре,
 Все еще презирая своего мальчика-пастушка,
 Находясь рядом с седовласым мудрецом,
 Вспоминает дни юности,
 Описывает свой путь мужественных лет,
 Его путешествие по этой долине слез;
 Как чемпион он встретил чемпионов,
 И яростно они боролись с этим,
 "До завистливой ночи в эбеновом кресле",
 Ург ускорилась на своем колесничем,
 И лишил его, о позор, славы,
 И подвигов, достойных прославления в истории.
 Так он провёл в рассказах вечерний час,
 И пил сок, дарующий трезвый разум,
 Который прекрасный КЕЙТ настаивал на солоде,
 Чтобы привести в сонное состояние.
 Пока её ловкая рука наливает молоко в кувшин,
 Приготовляя сытный ужин для парней.
 И вот луна взошла высоко,
 Озарив землю и небо,
 И в зеркале могучего океана
 Отразила красоту её лица.
 Вокруг её диска вы можете увидеть
 Тысячи звёзд из чистого золота,
 Которые медленно уходят на запад.
 И на время забыть их мерцающий огонь.

 О, если бы я мог найти здесь своё пристанище,
 И жить в этом волшебном лесу,
 Проводя с тобой недели и годы,
 Моя милая сельская пастушка;
 Пить с тобой освежающий родник,
 Или жить на твоих нежных губах:
 Тогда священные рощи и божественные тени,
 И вся Аркадия должны были стать моими.
 Завари мне, завари мне побольше мака
 В буковой чаше, чтобы я уснул;
 Любовь сковала мой разум,
 Трижды пропел петух, но я так и не уснул.
 О, сладкий сон, окутай меня мечтами
 О полях, лесах и бегущих ручьях;
 О широких реках и редких замках,
 И будь там, моя прекрасная Флора,
 выпей побольше, выпей чашу побольше,
 чтобы ублажить мою сонную душу;
 «Ещё больше выпивки у меня в запасе,
 может быть, с этим ты больше не проснёшься».
 Тогда я, моя прекрасная дева, увижу тебя,
 пьющую из глубоких потоков Леты,
 Где ныне дама Аретуза разливает
 Свой тихий ручей с водами Альфея,
 Чтобы забыть свои земные заботы,
 Погрузившись в Лете, потерявшись в годах!
 И я тоже выпью этой воды,
 Чтобы не сказали, о дочь
 Моего легкомысленного, блуждающего разума,
 Что я вздыхаю по той, которую никогда не видел.




ЖАЛКАЯ ЖИЗНЬ ПЕДАГОГА[213]


 Формировать манеры нашей молодежи,
 Наставлять их на путь истины,
 Вести их через непримиримые школы,
 Искусства, науки и правила грамматики;
 Это, безусловно, тяжелая работа,
 Достаточная, чтобы утомить еврея или турка;
 И заставить христианина грызть ногти,
 Что бы он ни делал, он, несомненно, терпит неудачу;
 И, несмотря на всё, что кто-то может сказать,
 Его похвала так же ничтожна, как и его жалованье.

 Что касается меня, то, хотя я и разбирался в сделках,
 Я всё же спасал свою шкуру от такого приготовления;
 И всегда хитроумно уклонялся от сделок,
 Слишком ничтожных, как я думал и говорил;
 Но в один безумный сезон,
Когда у людей ни ума, ни рассудка,
 По какому-то нелепому стечению обстоятельств
 Я оказался прямо в центре событий.

 Рыба и кровь, существительное и средний род,
 Настоящее, прошедшее и будущее время:
 Я произнес со вздохом, полным отчаяния,
 Где мои мозги или где я сам?
 Самое тупое создание в лесу
 Знает, как избежать далёкого наводнения;
 Киты, дельфины и ещё сотня других
  Не дураки, чтобы бежать на берег.

 Что ж, теперь я должен быть доволен,
 Принуждённый госпожой Необходимостью,
 Которая, как испанский трибунал,
 Позволяет вам говорить один раз, но не больше;
 И быстро нанеся удар,
Не говорит, почему и откуда он взялся.

 Теперь меня спрашивают о тысяче вещей,
 Об Александре и Эфесте,
 Хитростью пытаясь узнать,
Разбираюсь ли я в греческой истории;
 А потом снова отнимают у меня время,
С неуклюжей любезностью рассказывая о Трое:
 От этого огромного великана Полифема
До Ромула и Рема.
 Тогда я был вынужден читать им лекции
 О квадрантах, кругах, квадратах и секторах;
 Или в моей несчастной памяти хранилось,
 Сколько весит кубический дюйм воздуха.

 «Сэр, вот мой сын, прошу вас, не могли бы вы
 Боги были очень добры,
 И даровали ему все свои благословения,
 [кроме ума и головы]
 Научите его учению о сферах,
 О скользящем круге и квадрате,
 И о звёздных мирах, я не знаю где:
 И пусть он быстро научится говорить
 Эти учёные слова «Пенна», «Пенны»;
 Которые я недавно слышал от нашего священника
 Как обучение, знание во всем ".

 И тут приближается городская дама,
 Известная по своим всадникам, стульям и каретам:
 "Сэр, вот мой сын, научите его говорить
 Иврит, латынь и греческий:
 И это, что я наполовину забыл, прошу, научи
 Мой нежный мальчик - части речи--
 Но никогда не позволяй этому моему сыну,
 Изучать эту мерзкую штуку, астрономию:
 Честное слово, это всё обман, —
 О, я ваш покорный слуга, мадам.
 В этом определённо что-то есть.
 — Мальчик, отвези карету через минуту.
 И вот я остался на улице или на дороге,
 Смех на потеху половине толпы.
 Спорить с самим собой по этому поводу,
 И доказывать мне это в лицо.

 Чума, я бы сказал, на такую работу,
 Где нет ни удовольствия, ни услаждения:
 Тот, кто приспособлен к такой жизни,
 Родился в тот день, когда должен был умереть.;
 Родился в час, когда разгневанные сферы
 Срывали шапки или дергали за уши:
 И Сатурн, медленный по сравнению со стремительным Меркурием,
 Размышлял о яростных битвах;
 Или кометы с их пылающими хвостами
 Определяли их жизнь, жизнь, полную страданий.


[213] Это стихотворение, несомненно, было написано, когда Френо руководил своей
школой во Флэтбуше в начале 1772 года. См. том. I, стр. xxi.




НА ОЧЕНЬ СТАРОМ ГОЛЛАНДСКОМ ДОМЕ НА ДОЛГОМ ОСТРОВЕ.[214]


 Взгляни на этот старинный купол, обветшавший от времени,
 Сшедший с ума и во всех частях разрушенный;
 Увы, он вполне оправдывает мой скромный стих,
 Предназначенный для таких уединённых мест и размышлений.

 Я вижу очаг, где когда-то горел весёлый огонь.
 Горел ярко и согревал ноги путников зимой;
 И взгляни на стены, которые когда-то были высокими,
 Впускали бури и все ветры, что дули.

 В том углу, что теперь разрушен,
 Появилась занавешенная кровать древней хозяйки,
 Где она и её муж Джон спали в одиночестве.
 Ни ночной разбойник, ни крикливая сова не пугали их.

 Они громко храпели всю ночь напролёт,
 Курили трубку из чёрного дерева, пока она не выпала,
 Выбитая из их челюстей сонным Морфеем,
 И на их лица не полилась её горечь.

 И в пределах этой маленькой банды,
 Однажды пастух-батавианец сделал предложение
 какой-то голландской девушке, такой же толстой, как и она сама.
 «Ну же, мой ангел, иди сюда», — сказал пастух.

 «И давай приготовимся к брачной постели.
 Ты одна облегчишь мою будущую жизнь,
 и ты одна смягчишь все мои тревоги».
 Моя сильная, моя сердечная и трудолюбивая жена.

 Так и было, но теперь, пожирая, разруха
 Распростёрла свои губительные крылья над древним куполом;
 Могущественное здание теперь превратилось в сарай,
 Едва ли пригодный для того, чтобы быть домом для нищего.

 И никто, кроме меня, не жалуется на судьбу,
 Никто, никто, кроме меня, не скорбит об этом пепле.,
 Посланный судьбой, и посланный АПОЛЛОНОМ.,
 Чтобы пролить свои последние слезы над этой безмолвной вазой.


[214] Это зачаток стихотворения "Заброшенный фермерский дом", том ii. I,
стр. 40, _supra_. Сравнение этих двух версий проиллюстрирует
Тщательность, с которой Френо часто переделывал свои стихи.




Б. СПИСОК ОПУЩЕННЫХ СТИХОТВОРЕНИЙ.


По разным причинам было сочтено необходимым опустить некоторые
стихи, которые встречаются в различных изданиях Френо. По большей части
этот опущенный материал не имеет исторического или поэтического значения.
Его восстановление ничего не даст. Однако только поэт может утверждать, что, за исключением одного фрагмента, ничего не было опущено из-за грубости. В каждом случае в списке приводится самое раннее известное название. Если название было значительно изменено
в более поздних изданиях было изменено, вариант приведён в сноске,
с указанием даты издания.


 ИЗДАНИЕ 1786 ГОДА.

 Эпитафия, предназначенная для надгробия Патрика Бэя, ирландского
 солдата и владельца гостиницы, убитого невежественным
 врачом. — 1769.[215]

 Эпитафия Питеру Абеляру. С латыни.

 Скорбящий оратор. [Из-за того, что память Р---- А---- подвела его в середине публичного выступления, которое он заучивал наизусть.][216]

 Ответ.[217]

 Бичующие.

 Человечность и неблагодарность; распространённый случай. [Из французского.]
 Декабрь 1784.[218]

 Элегические стихи о смерти любимой собаки, 1785.[219]

 Пять эпох.

 Новогодние стихи, адресованные подписчикам «Пенсильванского вечернего вестника» от мальчика-разносчика. 4 января 1783.

 Литературные грабители.[220]


 ИЗДАНИЕ 1788 ГОДА.

 Презрительная леди.

 Заключенный.

 Несколько честных кобблеров; Стихотворение. В подражание доктору Уоттсу
 "Индийский философ".

 Составитель альманаха.

 Женский каприз, или жалоба студента.

 Пьяный солдат. Пародия.

 Сен-Пре посвящается Элоизе.

 Прощание скрипача.[221]

 «Современное чудо».[222]

 «Скучный моралист».[223]

 «Мартовское несчастье». [Написано в пасторальном стиле старых британских поэтов.][224]

 «Элегические строки».

 «Хайленд Сони».[225]


 ИЗДАНИЕ 1795 ГОДА.

 «Эпистолярные строки о смерти скрипача».

 Жалоба фермера Доббинса.

 Монолог должника.

 Прекрасная воровка пряжек.

 Совет дамам не пренебрегать дантистом.

 Строки в память о молодой американке, которая умерла вскоре
после приезда в Лондон.

 Продавщица на рынке.

 Элегические строфы о молодом джентльмене, утонувшем в мельничном пруду.

 Извинения пьяницы.[226]

 О художнике, который пытался восстановить в памяти черты умершей молодой леди.

 Брак по моде (или скоропалительный союз).

 Мост Делавэр.

 Совет Минервы.

 Марс и Венера.

 Модная благотворительность.[227]

 Инвалид.

 Под портретом Марты Рэй.

 Послание веселой молодой леди, вышедшей замуж за старого брюзгливого
дьякона.[228]

 Угроза.[229]

 Благоразумный философ.

 Происхождение войн.

 Строки, написанные в суровом феврале на Шаде и т. Д., застигнутые в
 Мягкий январь.

 Эпитафия Фридриху Второму, покойному королю Пруссии. [От
 французского.]

 Диалог между Шадрахом и Уифлом.

 Памяти Леди.[230]

 Клариссе: красивой продавщице.

 Синтии.

 Очень маленькому человеку, любящему ходить с очень длинной тростью.

 Сельский холостяк.

 Господам Фунгусу, Пене и Ко.

 Шадрах и Помпозо: сказка.

 О Пест-Эли-Гали, странствующем спекулянте.[231]

 Элегические строки о торговце богословскими трактатами.

 О приближающемся упразднении трансатлантической юрисдикции
 в Америке.


 ИЗДАНИЕ 1809 ГОДА.

 Перевод третьей элегии из первой книги «Скорбных элегий» Овидия
 «Tristia».

 Описание чумы, случившейся в Афинах... Из
 шестой книги Лукреция «О природе вещей».

 Самоубийство любви. Строф, предназначенных для гробницы камень
 Человека, который покончил с собой в результате его костюм оздоровительная
 Отвергнутый молодой леди.

 Перевод из Tristia Овидия. Книга 3D, Элегия 3д.

 Строфы, написанные возле Сада Некоего Священнослужителя.

 О ночном видении планеты Юпитер и нескольких её
 спутников в телескоп.

 Увядающая роза.

 История из колледжа.

 О человеке, убитом буйволом (или дикой коровой).

 Псу Санчо, раненному в голову саблей во время
 ночного нападения и ограбления у холмов Неверсинк
 в 1778 году.

 Наука, благоприятствующая добродетели.

 Размышления о конституции, или устройстве природы.

 О способностях человеческого разума.

 Строки, написанные в очень маленьком саду.

 Нерей и Фетида.

 Молитва ростовщика.

 Самоубийство: слабость человеческого разума. Морской анекдот.

 Жестокие люди: о том, как путешественника избили и плохо с ним обошлись некоторые жители Логтауна, расположенного рядом с сосновым бором.

 Строки, написанные для мистера Рикеттса, о выступлениях в его
 конном цирке.

 Монументальные строки, обращённые к безутешному человеку, который
последовательно влюблялся в двух сестёр, умерших от чахотки с разницей примерно в два года, в расцвете молодости и красоты.

 «Марш Эсперансы»: строфы, обращённые к человеку, который
 Жаловался: «Ему всегда не везло».


ИЗДАНИЕ 1815 ГОДА.

 «Новый век, или Триумфальная истина».

 О суевериях.

 Королевский подмастерье, лондонская история.

 Современный Иегуда, или Благородство на четырёх колёсах.

 О ныне покойной леди, которая была глухой и слепой
 много лет.

 Ошибка; современный рассказ.

 Строки, написанные в романе «Аделаида и Дюрваль».

 Человеческая слабость.

 О счастье, проистекающем из добродетели.

 Ода удаче.

 Размышления о металлических наконечниках или тягах доктора Перкинса.

 Публий к Поллии. Предположительно, было написано во время
круизной экспедиции.

 О единообразии и совершенстве природы.

 Перевод оды Грея, написанной в Гранд-Шартрез.

 О всеобщности и других атрибутах Бога природы.

 О религии природы.

 Вознаграждение за невинность.

 О зле человеческой жизни.

 Похабник-писака.

 Вера и неверие: смиренно рекомендую к серьезному
 рассмотрению создателям вероучений.

 Могила Сюзанны.

 Строфы о политическом прожекте, который вызывал интерес,
 быть отправленным с посольством в Константинополь.

 Долг природы.

 Канун Нового года.

 Распорядок дня: для читателей истории войн
древних и современных.

 Вифлеемская дева, или Прекрасная одиночка.

 Отшельник и путешественник.

 Строки о создании нового театра и о том, что управление театром было передано в руки мистера
 Купера.

 «Музыкальный дикарь». Предполагалось, что музыкант должен был выразить экстатические эмоции индейца из Миссури, впервые услышавшего игру на скрипке или музыку оркестра, сопровождавшего капитана
 Льюис во время своей экспедиции на реку Колумбия.

 Эпитафия достойному человеку, чья кончина завершила череду удач и несчастий в его 50-й год жизни.

 Написана в Поплар-Хилл, Пенсильвания.

 Ноябрьский шторм. Посвящается несчастному случаю на реке Гудзон.

 Дуэлянты.

 При виде прекрасной гравюры с изображением потерпевшего кораблекрушение моряка, сидящего на скале.

 «Тяжёлая ноша»: морская история, основанная на фактах.

 Перевод третьей книги Лукреция «О природе вещей».


 Двух гениев: адресован молодой леди, от чахоточного
 привычка, уходя из Нью-Йорка, по морю, на юго-Каролина, в
 1805.

 Ипохондрик.

 О том, как нашел в лесу черепаху, на панцире которой было написано 1756 год нашей эры.
 На обратной стороне панциря.

 Пифона: или Пророчица Эн-Дора.

 Для Исении.


[215] Эпитафия, предназначенная для надгробия Патрика Бэя, владельца гостиницы,
убитого невежественным врачом. — 1809.

[216] Строки о взволнованном ораторе на публичной выставке. — 1809. Это
была студенческая пародия Френо на его коллегу Роберта
Арчибальд, выпускник 1772 года.

[217] Моему лорду Снейку, [охотнику за титулами.] — 1795. Наглец. — 1809.

[218] Человечность и неблагодарность, распространённый случай. [Переведено с французского.] — 1795.

[219] Умершей собаке. — 1795.

[220] Разрушения в библиотеке. — 1795. О разрушениях, причиненных крысами, мышами и т. д. в
библиотеке книготорговца. — 1809.

[221] Жалоба менестреля. — 1795.

[222] Возрождение Сюзанны. — 1795.

[223] Великому муфтию. — 1795.

[224] Палемон, или Скейтер. — 1795.

[225] Хайленд Сони, или Эмигрант-красавчик. — 1795.

[226] Извинение за невоздержанность. — 1809.

[227] Торговое милосердие. — 1809.

[228] Нелепые браки: или январь и июнь. — 1809.

[229] Угроза из Новой Шотландии. — 1809.

[230] Памяти миссис Бернет из Элизабеттауна, Нью-Джерси. По
просьбе. — 1809.

[231] О странствующем спекулянте. — 1809.




C. Библиография поэзии Филиппа Френо

Ниже приведён список отдельных и сборников поэтических произведений Френо. Для более полного представления о литературной деятельности поэта читателю рекомендуется обратиться к кропотливой и замечательной «Библиографии отдельных и сборников произведений Филиппа Френо»
Мистер Виктор Хьюго Палцис (Нью-Йорк, издательство Dodd, Mead & Co., 1903).
Здесь была использована возможность обновить список, исправить несколько
пропусков и ошибок в книге мистера Палциса и найти экземпляры, о существовании
которых он не упомянул. Чтобы избежать путаницы, мы сохранили использованные им сокращения, а именно: AAS = Американское антикварное общество,
Вустер, Массачусетс; BA = Бостонский Атенеум, Бостон, Массачусетс; BM = Британский
музей, Лондон, Англия; BPL = Бостонская публичная библиотека, Бостон, Массачусетс;
BU = Библиотека Брауновского университета, Провиденс, Род-Айленд; C = Библиотека
Конгресс, Вашингтон, округ Колумбия; GSMT = Общее общество механиков и
ремесленников, Нью-Йорк; HC = Библиотека Гарвардского университета, Кембридж,
Массачусетс; HSP = Историческое общество Пенсильвании, Филадельфия, Пенсильвания;
LCP = Библиотечная компания Филадельфии, Пенсильвания; MHS = Историческое общество Массачусетса,
Бостон, Массачусетс; NA = Нью-Йоркская публичная библиотека, Астор
Фонд, Нью-Йорк; NJSL = Государственная библиотека Нью-Джерси, Трентон, Нью-Джерси;
NkPL = Бесплатная публичная библиотека Ньюарка, Ньюарк, Нью-Джерси; NL = Общественная библиотека Нью-Йорка
Библиотека Фонда Ленокса, Нью-Йорк; NYHS = Исторический центр Нью-Йорка
Общество, Нью-Йорк; NYSL = Библиотека штата Нью-Йорк, Олбани, Нью-Йорк;
PU = Библиотека Принстонского университета, Принстон, Нью-Джерси; SPL = Спрингфилдская
публичная библиотека, Спрингфилд, Массачусетс.


1772

«Американская деревня», поэма.| К которой добавлены| несколько других
оригинальных стихотворений.| Автор — Филип Френо, бакалавр.| [_Цитата из двух
строк Горация._]

Нью-Йорк:| напечатано С. Инсли и А. Кэром на Мурс-Уорф.| M, DCC,
LXXII.| 12mo; стр. [1]-27, [1].

 См. том. I, xxii, и том. III, Приложение A, _выше_. _Экземпляры_: BU, C.


1772

| Поэма | о | восходящей славе | Америки; | упражнение |
Выступление на публичном открытии в | Нассау-Холле, 25 сентября 1771 года.
 |[_Цитата из шести строк Сенеки._]|

Филадельфия:| напечатано Джозефом Крукшенком для Р. Эйткена,| книготорговца,
напротив лондонской кофейни-|на Фронт-стрит.| M, DCC, LXXII.|
12mo; стр. [3]-27.

 См. Том. I, xxi и 49, _supra_. _копии_: BU, C, HSP, MHS,
 NYHS, PU.


1775

Американская свобода, | a | Стихотворение.| [_ Цитирует одну строку из Вергилия и две
строки из Папы_].|

Нью-Йорк:| Напечатано Дж. Андерсоном в издательстве "Бикман-Слип".| MDCCLXXV.| 12mo;
стр. 3-12.

 См. том. I, 142, _выше_. _Копии_: C, LCP.


1775

Монолог генерала Гейджа. Нью-Йорк: напечатано Хью Гейном, 1775.

 До сих пор не было обнаружено ни одного печатного экземпляра. Рукописный экземпляр неизвестного происхождения находится в коллекции Дю Симитьера в Библиотечной компании Филадельфии. На нём есть надпись: «Напечатано в Нью-Йорке в августе 1775 года. Хью Гейн». См. том. I, 152
 _выше_.


1775

Путешествие | в | Бостон. | Поэма. | [_Цитата из пяти строк
Шекспира._] Автор «Американской свободы», поэмы: «Монолог генерала |
Гейджа» и т. д.|

Нью-Йорк: напечатано Джоном Андерсоном,| на типографской бумаге Бикмана.| 12mo; стр.
[III]-IV, [5]-24.

 См. том. I, 158, _выше_. _Копии_: C, LCP, NYHS.


1775

«Путешествие | в | Бостон». | Поэма.| [_Цитата из пяти строк
Шекспира._]| Автор «Американской свободы», поэмы: монолог генерала |
Гейджа и т. д.|

Филадельфия: | Продается | Уильямом Вудхаусом, | на Фронт-стрит.| М, 1775,
LXXV.| 12mo; стр. [III]-iv, [5]-24.

 Перепечатка издания Андерсона. _Копии_: AAS, HSP, NYHS, PU.


1775

Признание генерала Гейджа,| являющееся сутью | его превосходительства
последняя встреча| с его призрачным отцом, братом Франциском.| [_Цитата
одной строки из Вергилия._]| Автора "Путешествия в Бостон". | А
Стихотворение и проч. |

Напечатано в 1775 году.| Малый 8vo; стр. [3]-8.

 Копия, находящаяся в распоряжении Библиотечной компании Филадельфии,
 в настоящее время считается уникальной. Написано на титульном листе под
 современный силы слова "по Гейн. Опубликовано 25 октября:
 1775 г.


1778 г.

«Путешествия | воображения; | настоящее путешествие из | Нью-Касла
в Лондон.| К которому добавлены | «Американская независимость», | |
вечное избавление | от | британской тирании: | поэма.|

Филадельфия: | напечатано Робертом Беллом на Третьей улице.| M DCC
LXXVIII.| 12mo.

 Основная работа принадлежит Джеймсу Мюррею. Поэма Френо, стр. [113]-126
 тома, имеет титульный лист:

 Американская | независимость,| вечное | освобождение | от |
 британской тирании.| Поэма.| Автор: Филип Ф----, автор «Американской
 Деревни», «Путешествия в Бостон» и т. д.| [_Цитата из шести строк
 Шекспира._]|

 Филадельфия: напечатано Робертом Беллом на Третьей улице.| 1778 г.
 1778 г.|

 Те же листы были использованы для составления шестой части «Сборника |
 | «Сентименталисты», опубликованные в том же году Беллом.

 См. том. I, 271, _выше_. _Копия_: HSP.


1779

«Приглашение беженцам» сэра Генри Клинтона.

 Единственным свидетельством отдельной публикации этого произведения в настоящее время является запись в «Песнях и балладах американцев» Фрэнка Мура.
 Revolution_ (Нью-Йорк, 1856, стр. 259): "У нас это есть в листе с балладами,
 датированном 1779 годом".

 См. Том II, стр. 7, _supra_.


1781

Британский корабль-тюрьма: | Стихотворение| в четырех песнях.|

 { 1. Захват,
 { 2. Корабль-тюрьма,
 viz. Песнь { 3. Корабль-тюрьма, продолжение,
 { 4. Корабль-тюрьма-госпиталь.

 К которому прилагается| Поэма о смерти капитана Н. Биддла,| который был
взрывом уничтожен во время сражения с | «Ярмутом» у берегов Барбадоса.|
[_Цитата из тринадцати строк Мильтона._]|

Филадельфия:| Напечатано Ф. Бейли на Маркет-стрит.| M. DCC. LXXXI.|
12mo; стр. [3]-23.

 См. том. II, стр. 18, _выше_. _Копии_: BU, LCP, NYHS.


1783

Новогодние стихи,| адресованные тем джентльменам, которые | были
так любезны, что оказывали Фрэнсису Ригли, разносчику новостей, | свое внимание.| 1 января
1783.| Фолиант, брошюра.

 См. том. II, стр. 197, _выше_. _Копировать_: C.


1783

Новогодние стихи, адресованные подписчикам «Пенсильванской вечерней почты»
от мальчика-рассыльного. 4 января 1783 г.

 Это известно только по версии, опубликованной в 1786 году в сборнике стихов Френо, стр. 383-385. Несомненно, впервые было опубликовано в виде листовки.


1783

Новогодние | стихи | адресованные покупателям | «Журнала Фримена»
от парня, который его разносит.| 8 января 1783 г.| Фолиант,
брошюра.

 См. том. II, стр. 198, _выше_. _Копия_: C.


1784

Новогодние | стихи, | для тех, кто носит | Пенсильванскую газету |
| Клиенты.| 1 января 1784 г.| Небольшой фолиант, брошюра.

 Перепечатано в издании 1786 г., стр. 387-388; в издании 1795 г., стр.
 265; и в издании 1809 г., т. II, стр. 161-162. В двух последних версиях, где название было изменено на «Обращение к читателям»,
первая строка:

 «Как всё изменилось с прошлого Нового года»

 была изменена на:

 «Какие бури омрачали прошлый год».

 См. том II, стр. 238, _выше_. _Копия_: HSP.


1784

Новогодние стихи, адресованные читателям «Журнала Фримена»,
написанные юношей, который его разносит. 7 января 1784 года.

 Оригинал листовки не был найден. Единственная известная на данный момент версия содержится в издании 1786 года, стр. 389-390. См. том. II, стр. 240,
_выше_.


1785

Новогодние стихи, адресованные подписчикам «Журнала Фримена»
парнем, который его разносит. 1 января 1785 года.

 Первые упоминания об этом можно найти в издании 1786 года, стр. 391-393. Несомненно, впервые оно было издано в виде листовки.
 См. том. II, стр. 284, _выше_.


 1786

 Новогодние стихи на 1786 год. [Написаны для разносчиков _Columbian
Herald_.]

 Первые упоминания об этом можно найти в издании 1788 года,
 с. 142-144. Это подписано "Чарльстон (Южная Каролина) _Jan. 1786_".
 Это, несомненно, появилось в виде залпа сбоку. См. Том. II, стр. 301, _supra_.


1786

| Стихи | | Филиппа Френо.| Написаны в основном в конце
Войны.|

Филадельфия:| Напечатано Фрэнсисом Бейли в | «Голове Йорика» на Рыночной
улице. | M DCC LXXXVI.|

Малый формат 8vo; стр. [v]-vii, [1]-407.

 Это первое собрание стихотворений Френо. См. том. I,
 стр. xxxix-xli, _выше_. _Экземпляры_: BM, BPL, BU, C, HSP, LCP, MHS, NA,
 NL, NYHS, NYSL, PU.


1787

Путешествие | из | Филадельфии | в | Нью-Йорк | через
Берлингтон и Саут-Эмбой.| Автор | Роберт Слендер, чулочник.|
Выдержка из дневников автора.| [_Цитата из двух строк
Горация._]

Филадельфия; напечатано Фрэнсисом Бейли в «Голове Йорика» на |
Маркет-стрит.| M DCC LXXXVII.| 12mo; стр. vi, [7]-28.

 См. том. II, стр. 388, _выше_. _Экземпляры_: BU, C, NYHS, PU.


1788

Новогодние стихи на 1788 год. [Предполагается, что их написал мальчик-подмастерье
печатника, который снабжает клиентов его еженедельной газетой.]

 Первое упоминание об этом содержится в издании 1788 года, стр. 393-395. Это было
 несомненно, впервые опубликовано на первой странице какой-нибудь газеты. См. Том II,
 стр. 383, _supra_.


1788

| Разные | Работы | | г-на Филипа Френо |, содержащие его |
Эссе| и | дополнительные стихотворения.|

Филадельфия:| Напечатано Фрэнсисом Бейли в магазине Yorick's | Head на рынке
Улица.| M DCC LXXXVIII.| Маленький формат 12mo; стр. xii [1]-429.

 Второе собрание стихотворений Френо. В него не вошли
 стихотворения, опубликованные в первом сборнике. См. том. I,
 стр. xliii, _выше_. _Копии:_ BM, BPL, BU, C, HSP, LCP, MHS, NA, NL,
 NYHS, NYSL, PU.


1794

Деревенский торговец: | Поэма. К которой добавлен | Деревенский
печатник. | [_Четыре строки из пятой главы «Деревенского торговца»._]|

Филадельфия: | напечатано Хоффом и Дерриком,| M, DCC, XCIV.| Маленький формат 8vo;
стр. [3]-16.

 См. том. II, стр. 14, _выше_. _Экземпляры:_ BU, HSP.


1795

Стихотворения, | написанные в период с 1768 по 1794 год,|
автором | Филиппом Френо,|
из | Нью-Джерси: | новое издание, переработанное и исправленное | автором;
включающее значительное количество | ранее не публиковавшихся произведений.|
[_Пирамида из пятнадцати звёзд, за которой следуют две строки на латыни со
страницы 435._]|

Монмут | [Нью-Джерси] | Напечатано | В типографии автора, в
Маунт-Плезант, недалеко от | Миддлтаун-Пойнт; M, DCC, XCV: и, в
|--Год американской независимости —| XIX.| 8vo; стр. xv, [1]-455, [1].

 Третье собрание сочинений Френо. См. том. I, стр. lxvi-lxviii,
 _выше_. _Копии:_ AAS, BA, BM, BPL, BU, C, HC, HSP, LCP, MHS,
 NL, NYHS, NYSL, PU, SPL, GSMT, NkPL.


1797

Средства | для | сохранения | общественной | свободы. | Речь |
произнесенная в Новой голландской церкви | четвертого | июля 1797 года.|
В двадцать первую | годовщину нашей независимости.| Автор: Дж. Дж.
Уорнер.| [_Десять строк из стихотворения Френо «Республиканцу» с «Правами человека» мистера
Пейна._]|

Нью-Йорк: | напечатано в типографии «Аргус»,| для | Томаса Гринлифа и
Нафтали Джуды.| 1797.| 8vo; стр. [7]-22.

 На стр. 20-21 Ода | (написанная по этому случаю П. Френо.)
 Музыка, исполненная | Уранским музыкальным обществом.| См.
 Том. III, стр. 152, _выше_. _Копия:_ NL.


1797

Мегара и Альтавола. Женщине-сатирику (английской актрисе) за
получение от неё № 1 с очень сатирической и язвительной критикой.

 Было напечатано всего шесть экземпляров, ни один из которых в настоящее время не известен
 существовать. См. Издание 1809 года, т. II, стр. 30; и т. III,
 стр. 146, _supra_.


1798

Новогодние стихи.

 Выпущено в качестве разворота для "Тайм Пай" и датировано "1 января
 1798 года". Единственная известная в настоящее время копия вложена в
 файл _Time Piece_, хранящийся в библиотеке Исторического общества Нью-Йорка
 . См. Том. III, стр. 194, _supra_.


1809

Стихи, | написанные и опубликованные во время | Войны за независимость США,|
а теперь | переизданные по оригинальным рукописям;| перемежающиеся |
переводами из античных авторов| и другими произведениями, ранее не публиковавшимися
| Печатается.| Филиппом Френо.| [Четыре поэтические строки.]| Третье
издание в двух томах.| Том I. [II.]|

Филадельфия: издательство Лидии Р. Бейли, № 10.| Норт-Элли.|
1809.| 2 тома; 12mo; Том I, стр. 280, iv; Том II, стр. 302, XII.

 Это издание обычно называют четвертым сборником. См.
 Том. I, стр. lxxxiv-lxxxvi, _выше_. _Копии_: BM, BPL, BU, C,
 HSP, LCP, NL, NYHS, NYSL, PU, NJSL.


1809

Смехотворная поэма; | или | Путешествие Роберта Слендера | из | Филадельфии
в Нью-Йорк | через | Берлингтон и Саут-Эмбой.| Автор — Филип
Френо, |автор поэм, написанных во время Американской революционной
войны и недавно опубликованных в этом городе |Лидией Р. Бейли в двух
томах, в двенадцатом размере.| Персонажи поэмы.| [Девять строк для девяти
персонажей.]|

Филадельфия: | напечатано Томасом Неверсинком.| 20 декабря 1809 г.| 12mo;
стр. [3]-24.

 Переиздание с небольшими изменениями издания 1787 г. См. том. II,
стр. 338, _выше_. _Экземпляры_: BU, HSP, LCP.


1815

Сборник | стихов | на | американские темы и на
различные другие темы, | главным образом нравственные и политические; | написан в период с
1797 год и Время, предшествовавшее отправке.| Филипп Френо, | Автор стихотворений
, написанных во время Революции | войны, сборников и проч. и проч. | В двух томах
.| [_Four строки из стихотворения Freneau на Британские коммерческие
Бесчинств._]| Том. И. ИИ.]|

Нью-Йорк: изд-Дэвид Лонгуорт,| В Драматическом хранилище,|
Шекспировская галерея.| 1815.| 2 тома; малый формат 12mo; том I, стр. viii,
[13]-188; том II, стр. 176.

 См. том I, стр. xc-xci, _выше_. _Копии:_ BA, BM, BPL, BU,
 C, LCP, NL, NYHS, NYSL, PU, GSMT, NkPL.


1861

Стихи на разные темы, | но главным образом иллюстрирующие | события
и участники Американской | войны за независимость.| Автор: Филип Френо. |
Перепечатано с редкого издания, напечатанного в | Филадельфии в 1786 году.|
С предисловием.

Лондон:| Джон Рассел Смит,| Сохо-сквер.| 1861.|

Малый формат 8vo; стр. xxii, [1]-362. Напечатано в Чизвикской типографии.

_Копии:_ BPL, BU, C, HSP, NL, NYHS, NYSL, PU, NkPL.


1865

Стихи, | относящиеся к | Американской революции | Филипа Френо.| С
вступительным словом и примечаниями.| Автор | Эверт А. Дуйкин.|

Нью-Йорк: издательство У. Дж. Уиддлтона, 1900. 12mo; стр. xxxviii,
[1]-288. портр. и факсимиле.

 _Экземпляры:_ AAS, BM, BPL, C, HSP, LCP, NA, NL, NYHS, NYSL, PU,
 SPL, NkPL. Сто экземпляров также на плотной бумаге, в переплёте в 8-ю долю листа.


1891

Стихотворения, | относящиеся к | Американской революции | Филипа Френо |
С предисловием и примечаниями | Эверта А. Дуйкинка | Нью-Йорк
Йорк | Томас И. Кроуэлл Ко. | 46 Ист-Четырнадцатая улица. | 12mo. стр.
xxxviii, 288.

 Это переиздание издания 1865 года, напечатанного с красной линией по краям
 для серии Кроуэлла «Красная линия поэтов». На обложке ошибочно указано
 «_Стихи Френау_». Также издано без красной линии по краям.


1902

| Поэмы Филипа Френо | Поэта Американской революции | Под редакцией
Фреда Льюиса Пэтти |
Принстон, Нью-Джерси | Университетская библиотека | 1902 |.

8^o; 3 тома, стр. CXII, 294; X, 407; XIV, 430 (Том II, 1903, Том III,
1907).


1906

«Американская деревня» | Поэма | Филипа Френо | Перепечатано в
факсимильном издании | с оригинала, опубликованного в Нью-Йорке | в 1772 году,
с предисловием | Гарри Лаймана Рупмана | и | библиографическими
данными | Виктора Хьюго Палтиса | [Устройство] | Провиденс, Род-Айленд |
1906. Квадратный формат 8vo. стр. XXI, [1]-69.

 Издание в 100 экземплярах. Третье издание Клуба колониальных
 перепечаток из Провиденса, Род-Айленд. См. том. III, Приложение A, _выше_.




УКАЗАТЕЛЬ


 Адамс, Джон, i. liv; iii. 207, 210

 Адамс, Сэмюэл, i. 193

 Эйткен, Р., i. 49

 Альбертсон, капитан, т. 2, с. 346

 Алжир, пираты, т. 2, с. 302, 344, 381

 Стихи Аманды, т. 2, с. 318, 319, 321, 326, 328, 392

 «Американский кризис», т. 2, с. 16

 «Американский музей», т. 1, с. lxvii; т. 2, с. 313

 Америго Веспуччи, т. 2, с. 268

 Амхерст, сэр Джеффри, т. 1, с. 156; т. 2, с. 117

 «Аналитический журнал», т. 1, с. xci

 Андерсон, Александр, т. 1, с. xcii

 Андерсон, издатель, т. 1, с. 142, 158, 185

 Андре, майор Джон, т. 2, с. 39

 Аннаполис, штат Мэриленд, т. 3, с. 15

 Арбетнот, адмирал Марриот, т. 2, с. 90

 «Аргус», т. 1, с. lxxii

 Арнольд, Бенедикт, т. 2, с. 39 и далее, с. 103, с. 336

 Аскилл, капитан Чарльз, ii. 193, 291

 Ашмути, преподобный Сэмюэль, ii. 209


 Бах, Бенджамин Ф., i. lviii

 Бейли, командир пакетбота, ii. 346

 Бейли, Фрэнсис, i. xxxiv, xxxvi, xl, xliiiff., lxiii, lxiv, lxxx;
 ii. 18, 75, 338

 Бейли, Лидия Х., i. lxxxviii

 Бейнбридж, коммодор Джозеф, iii. 311

 Бальфур, Несбит, ii. 155

 Воздушные шары, ii. 265, 276; iii. 142

 Барлоу, Джоэл, i. c, ci, 279

 Барни, капитан Джошуа, ii. 142, 147, 149

 Падение Бастилии, iii. 72, 102

 Бауман, полковник, i. lxxx

 Бекли, мистер, i. lxix

 Белл, капитан Арчибальд, i. xlv

 Белл, Роберт, издатель, т. 1, гл. 28, 271; т. 2, гл. 260

 Белламонт, Ричард, граф, т. 3, гл. 40

 Бермуды, т. 1, гл. 28, 266, 283; т. 2, гл. 318, 319, 393

 Бернард, сэр Фрэнсис, т. 1, гл. 80

 Биддл, капитан Николас, т. 1, гл. 288

 Чёрная Борода, пират, т. 3, с. 229

 Бланшар, воздухоплаватель, т. 3, с. 142

 Болингброк, лорд, т. 3, с. 47

 Бомпар, капитан «Амбуады», т. 3, с. 106

 «Добрый малый Ричард» и «Серапис», т. 2, с. 75

 Бонапарт, Наполеон, т. 3, стр. 135, 333, 334

 Бостон, Массачусетс, т. 1, стр. 84, 152, 158, 171, 185, 193; т. 2, стр. 196

 Брэдфорд, Уильям, «Документы», т. 1, стр. xvii

 Брекенридж, Г. Г., т. 1, стр. xvi, xx, xxii, xxviii, xxix

 Браун, генерал Джейкоб, т. 3, с. 329

 Бергойн, генерал, т. 1, с. 164, 165, 171; т. 2, с. 96, 140

 Бёрк, Эданус, т. 1, с. xlix, lxxix; т. 3, с. 243

 Бёрк, Эдмунд, т. 2, с. 13; т. 3, с. 84, 164

 Бёрнс, Роберт, т. 3, с. 337

 Бёрр, Аарон, т. 1, гл. 16;
 Феодосия, т. 3, гл. 312


 Кэмпбелл, Томас, т. 2, гл. 370

 Кэннон, капитан Уильям, т. 1, гл. 144

 Кэри, Джон, т. 3, гл. 82;
 Мэтью, т. 1, гл. 177; т. 2, гл. 313;
 Томас, т. 1, гл. 144

 Карлтон, сэр Гай, т. 1, с. 79; т. 2, с. 153, 156, 169, 172, 173, 190, 194

 Екатерина Российская, т. 2, с. 17; т. 3, с. 97, 136

 Чендлер, епископ Сэмюэл, т. 2, с. 303

 Карл V Испанский, т. 2, с. 15

 Чарльстон, Южная Каролина, i. xiv, xxxix, xliii, xlviii, lxxv, lxxxi; ii. 214,
 399, 401, 402, 404; iii. 3, 199, 201

 Чатем, капитан. Бриг «Ребекка», i. xxx

 Чайлдс, Фрэнсис, i. lii

 Черчилль, Чарльз, ii. 175

 Черчмен, Джон, II, 398, 406

 Кларксон, Мэтью, I, lvi

 Клинтон, сэр Генри, II, 7, 41, 57, 89, 153

 Коббетт, Уильям, III, 167. См. «Питер Дикобраз»

 Кокрейн, сэр Александр, III, 362

 Кокберн, сэр Джордж, т. 3, с. 343, 356, 362

 Кокни в Америке, т. 3, с. 185

 Колден, Кадвалладер, т. 2, с. 203

 Коулз, Кристофер, т. 2, с. 214

 Колумбия, Южная Каролина, т. 2, с. 399, 401, 402

 Колумб, Христофор, т. 1, с. 46, 89

 Торговля — надежда Америки, т. 3, с. 220

 Конкорд и Лексингтон, т. 1, с. 168

 Коннектикут, т. 3, с.  8

 Купер, президент Майлз, т. 2, с. 209

 Коркоран, доктор, поэт, т. 2, с. 184

 Корнуоллис, капитан, т. 2, с. 143;
 Граф, ii. 84, 86, 88, 89, 92, 93, 97, 117, 140

 Козинс, Джон, ii. 126

 Кортни, капитан «Бостона», iii. 106

 Крукшенк, Джозеф, издатель, i. 49

 Карри, доктор Уильям, т. 3, с. 159

 Дакрес, капитан «Герриера», т. 3, с. 310

 Дартмутский колледж, т. 3, с. 33

 Дартмут, лорд, т. 1, с. 189

 Дофин Франции, рождение, т. 2, с. 167

 Дэвис, Мэтью Л., т. 1, с. lxxv

 Дейтон, Джонатан, т. 3, с. 151

 Дикинсон, Джон, II, 380

 Дигби, адмирал, II, 112

 Додд, доктор Уильям, II, 16

 Дорнин, Бернард, II, 139

 Дауни, капитан Джордж, III, 349

 Данмор, губернатор Вирджинии, I, 140; II, 87, 114, 115; III, 17

 Дюпонсо, т. 3, с.  92

 Дуайт, Тимоти, т. 1, с. lxi, xcvii, c, ci; т. 3, с. 9


 Эджворт, Мария, т. 2, с. 313

 Эллсворт, Оливер, т. 3, с. 226;
 миссис Оливер, т. 1, с. lix

 Эмиграция, ii. 280; iii. 228

 Англия, государственный долг, ii. 134

 «Евгения», комедия Бомарше, ii. 108

 Евтау-Спрингс, битва при, ii. 101


 «Паломничество отца Бомбо», i. xvii

 Файал, битва в гавани, iii. 363

 «Особенности договора мистера Джея», iii. 133

 Фенно, Джон, i. li

 Фитч, Джон, и пароходное сообщение, ii. 406

 Фонтейн, Джон, путешественник, i. xiv

 Форман, Элеонора, выходит замуж за Френо, i. xlviii.

 Форт-Джордж, штат Нью-Йорк, разрушен, т. 3, стр. 24, 40

 Фокс, Чарльз Джеймс, т. 2, стр. 9;
 Джордж, квакер, т. 3, стр. 14

 Франция, угроза войны, т. 3, стр. 139, 157, 207;
 договор, стр. 226

 Фрэнсис, Джон У., т. 1, стр. xciii; т. 2, стр. 214;
 Сэм, владелец гостиницы в Нью-Йорке, т. 2, стр. 206; т. 3, стр. 360

 Франклин, Бенджамин, т. 3, стр. 36;
 Уильям, т. 1, стр. 131; т. 2, стр. 115

 Масоны, т. 3, стр. 281, 282

 Французская революция, т. 1, гл. 52, 53; т. 2, гл. 385; т. 3, гл. 57, 70, 72, 84, 86,
 88 и далее, гл. 92, 99, 102, 106, 129, 135

 Библия Френо, т. 1, гл. 13.

 Семья Френо:
 Агнес, т. 1, гл. 75, 79;
 Андре, i. xiii;
 Эндрю, i. xiv;
 Кэтрин Л., i. lxxvi;
 Элеонора, i. xlix, lxxvi;
 Хелен, i. lxxiv;
 Маргарет, i. lxxvi;
 Мэри, i. lxxvi;
 Филип Л., i. lxxvi;
 Питер, i. xiv, xxxix, xlviii, lxxviii, lxxxi;
 Пьер, i. xiv

 Френо Филип,
 рождение, xiv;
 поступает в Принстон, xv;
 товарищи по колледжу, xvi;
 студенческие стихи, xvii, xviii, xxi, ciii, i. 49;
 окончил (1771), xx;
 учитель во Флэтбуше, xxi;
 публикует «Американскую деревню», xxii;
 учитель в Сомерсетской академии, штат Мэриленд, xxii;
 начинает поэтическую карьеру в Нью-Йорке, xxiv, i. 139;
 подвергается критике, i. 206;
 отправляется в Вест-Индию, xxvi;
 на Бермудских островах (1778), xxviii, ii. 318;
 пишет «Дом ночи», xxvii, i. 221;
возвращается (июнь 1778), xxviii, i. 293;
 сотрудничает с журналом «Соединенные Штаты Америки», xxviii;
 посещает Азорские острова (1779), xxx;
 плывет в Вест-Индию (1780), xxx;
 захвачен британцами и содержится в тюрьме на корабле, xxxiiff.,
 ii. 18 и далее;
 «Журнал Фримена», xxxv, ii. 75;
 пролог к «Евгении», ii. 108;
 ссорится с Освальдом, XXXVII, II, 174;
и Хью Гейном, II, 201, 214;
 высмеивает Ривингтона, II, 229;
 гимн в конце войны, II, 242;
на Ямайке (1784), XXXVIII, XXXIX, II, 250, 252, 258;
 осуждает рабство, II, 258;
 мастер «Монмута» (1785), xxxix, ii. 295;
 первое издание его стихов (1786), xxxix, xli;
 в Чарльстоне, Южная Каролина (1786), ii. 301;
 его второй том (1788), xliii;
 в Норфолке (1788), xliv;
 на острове Касл, Бермуды (1789), ii. 319;
 в Ямакроу, Джорджия (1789), xiv;
 входит в Нью-Йорк с флотом Вашингтона (1789), xlvii;
 прощание с океаном, iii. 3;
 редактор нью-йоркской газеты _Daily Advertiser_, xlvii, iii. 3;
 женитьба (15 апреля 1790 года), xlviii, iii. 3;
 планы «Восходящей империи», xlix, iii. 5;
 Бёрк рекомендует его Мэдисону, xlix;
 работа клерком, l, lii, lxiii;
 основывает «Национальную газету» (31 октября 1791 года), lii;
 сочувствует Французской революции, liii, ii. 385;
 переводит оду Пишона, liv, iii. 92;
 становится подстрекателем в «Газетт», lv;
 подвергается нападкам со стороны Гамильтона, lvi;
 выводит из себя Вашингтона, lx;
 в Филадельфии во время эпидемии жёлтой лихорадки (1793), lxiii;
 приостанавливает выпуск «Газетт», xi;
 прощается перед отъездом из Филадельфии, iii. 113;
 основывает «Джерсийскую хронику», lxiii;
 выступает против договора Джея, iii. 133;
 третье издание его стихов (1795), lxvii;
 отказывается от «Джерсийской хроники», lxxi;
 основывает «Тайм-Пис» (1797), lxxii, iii. 137;
 планирует написать биографию Ледьярда, lxxiv;
 навещает Дебору Ганнетт, iii. 182;
 отказывается от редакторства в «Тайм Пикс» (1798), lxxv;
 фермер, lxxv, lxxix, iii. 199;
 «Письма на разные интересные темы», lxxvi;
 настаивает на должности почтмейстера в Нью-Йорке, lxxx;
 возобновляет морскую жизнь (1802), lxxx, lxxxi;
 последнее путешествие на Азорские острова (1807), lxxxi;
 переписка с Мэдисоном и Джефферсоном, lxxxff., i. lxxxviiff.;
 издание его стихов 1809 года, lxxxivff.;
 посещает замок пирата Чёрной Бороды, iii. 229;
 на Гваделупе, iii. 242;
 издание 1815 года, xc;
 последние годы, xcii;
 смерть, xcv;
 характер и личность, xcviff.;
 поэзия, xcviiiff., cvi, cixff.;
 мания пересмотра, lxvii, ii. 253;
 бережное отношение к своим стихам, viii, lxvii, ii. 313;
 заслуги перед революцией, cv.
 _См._ Стихи.

 Френо, Андре, i. xiii

 Фуншал, Мадейра, iii. 257


 Гейдж, генерал, i. 152, 158, 185, 189, 193, 194

 Гейн, Хью, i. 152, 189; ii. 201, 205, 214

 Ганнетт, Дебора, iii. 182

 «Умирающий камердинер» Гаррика, II, 108

 Гастон, граф, II, 9

 Гейтс, генерал, III, 151

 Жене, гражданин, III, 92, 106

 Джорджия, I, 153; II, 387, 397

 Джордж, III, II, 3, 9, 16, 117, 126, 217

 Жермен, лорд Джордж, II, 87

 Годвин, Абрахам, трактирщик из Пассаика, Нью-Джерси, I, 123

 Грин, генерал, II, 101

 Гринлиф, Томас, I, lxxii

 Гваделупа, У. И., II, 314; III, 242

 Гамильтон, Александр, I, 40; III, 109, 127

 Хэммилл, мистер, женится на дочери Френо, I, 66

 Хэнкок, Джон, I, 193

 Хэнсон, капитан, I, 26

 Харди, сэр Томас, III, 321, 338

 Гармония Холл, Чарльстон, II, 404

 Гарвардский колледж, II, 371

 Осада Гаваны, I, 146

 Хоукс, капитан «Айрис», II, 19

 Хэй, леди, III, 40

 Иезекииль, Салем, псевдоним Френо, II, 329; III, 19

 Хаттерас, мыс, I, 184; II, 320, 392, 394

 Гессенцы, I, 185, 269; II, 35

 Хиллиер, капитан Джеймс, «Феба», III, 318

 «Испаньола», т. 1, с. 117

 Хофф и Деррик, издатели «Деревенского торговца», т. 1, с. 14

 Холт, Джон, печатник, т. 2, с. 231

 Хопкинс, Джон, т. 2, с. 181

 Хопкинсон, Фрэнсис, т. 3, с. 53

 Гораций, цитируемый и подражаемый, т. 1, с. 57; т. 2, с. 103, 177, 336, 377

 Хоу, адмирал, II, 153

 Хоу, генерал, назначенный командующим в Бостоне в 1775 году, I, 152;
 его кампания в Нью-Джерси, II, 7

 Хадди, капитан ополчения Нью-Джерси, II, 163, 193, 291

 Река Гудзон, т. 3, с. 173

 Хантер, миссис Джон, и «Песнь смерти», т. 2, с. 313

 Халл, Айзек, капитан «Конституции», т. 3, с. 310

 Хайд, капитан почтового судна, т. 2, с. 346

 Хайдер, Али, восставший в Ост-Индии, т. 2, с. 148


 Индейцы, i. xxxvi, lxvi, cx, cxi; ii. 187, 243, 313, 369, 371;
 iii. 189, 293, 381


 Ямайка, i. 239; ii. 250, 252, 253, 258

 Джеймстаун, штат Виргиния, ii. 270

 Договор Джея, т. 1, стр. 132, 133

 Джефферсон, Томас, т. 1, стр. 1, 57, 100, 103; т. 3, стр. 151, 216, 293

 Джеффрис, судья, т. 1, стр. 163

 Джеффри, критик, хвалит Френо, т. 1, стр. 6

 Джемми, странник, автор сонетов из Пенсильвании, ii. 184

 Джонсон, Гай, i. 179

 Джонстон, британский комиссар, ii. 14

 Джонстон, коммодор Джордж, ii. 117

 «Иона, история пророка», i. 3

 Джонс, Джон Пол, i. 290; ii. 75


 Кэти-дид, iii. 275

 Кемпенфельт, адмирал, ii. 218

 Ки, Фрэнсис Скотт, iii. 357

 Королевский колледж, ii. 209

 Кнапп, Джон Когхилл, ii. 123

 Книфаузен, барон, ii. 38, 39, 122

 Коллок, Шепард, ii. 231


 Лабуантен, капитан «Авроры», i. xxi

 Лафайет, iii. 86

 Озеро Шамплейн, битва при, iii. 349

 Озеро Эри, битва при, iii. 315

 Ландаис, капитан «Альянса», т. 1, с. 285

 Латынь и греческий, т. 3, с. 121

 Лоуренс, Джон, т. 2, с. 283, 337

 Лоуренс, Джеймс, погиб в бою на «Шенноне», т. 3, с. 313

 Ледбитер, Эдвард, т. 1, с. lxxvi.

 Ледьярд, Джон, т. 1, с. lxxiv.

 Ли, Генри, т. 1, стр. 101

 Лесли, Джеймс, трактирщик из Пассаика, штат Нью-Джерси, т. 1, стр. 123

 «Письма на разные интересные темы», т. 1, стр. 123

 Лексингтон и Конкорд, т. 1, стр. 168

 Шляпа Свободы, т. 3, стр. 94, 106, 107

 Бостонское дерево Свободы, т. 1, стр. 159, 172

 Библиотека, циркулирующая в Филадельфии, т. 2, с. 260

 «Лёгкое летнее чтение», т. 2, с. 318, 326

 Алкоголь в тюрьмах, т. 3, с. 126

 Ливингстон, Р. Р., i. lxxii

 Ливингстон, губернатор. Уильям, i. 124

 Лондонское революционное общество, iii. 99

 Голландец с Лонг-Айленда, iii. 12

 Лонгворт публикует издание 1815 года, i. lxxxvii

 Лаудон, нью-йоркский печатник, ii. 231

 Louis XVI., ii. 167, 385

 Лунарди, воздухоплаватель, II, 265

 Ланди-Лейн, битва при, III, 329

 «Лживый камердинер», представленный в Филадельфии, II, 108


 Макдоно, капитан Томас, III, 349

 Острова Мадейра, III, 254, 257

 Мэдисон, Джеймс, i. xvi, xviii, xxi, xlix, lxii, lxix, lxxxviiff.

 Маграу, доктор, врач из Нью-Йорка, ii. 202, 304

 Мэнли, капитан «Хэнкока», II, 22

 Мэнсфилд, лорд, II, 87

 Марион, генерал Фрэнсис, в Юта-Спрингс, II, 101

 Мартин, Лютер, I, xxiii

 Мейсон, Стивенс Т., III, 132

 Мэтьюз, Дэвид, мэр Нью-Йорка, II, 123

 Маккин, Томас, III, 151

 М’Ри, Дженни, т. 1, с. 279

 «Средства для сохранения свободы», т. 3, с. 152

 Мену, Александр, т. 1, с. 722, 725

 Мерсер, генерал Хью, т. 1, с. 279

 Меснар, капитан брига «Активный», т. 1, с. 31

 Мирабо, девиз, перевод Френо, т. 2, с. 113

 Миранда, генерал, т. 3, с. 271

 Река Миссисипи, т. 1, с. 74, 76; т. 2, с. 281

 Митчелл, крикун из Филадельфии, II, 182

 Митчелл, преподобный Александр, I, XV

 «Современное рыцарство» Брэкенриджа, I, XVI, XXIV

 «Монархические и смешанные формы правления», I, LXVI

 Монро, Джеймс, III, 151

 Монтегю, Джордж, I, 140

 Морин, Пьер, i. xiv;
 Мэри, i. xiv

 Мотли, капитан брига «Бетси», i. xlvii

 Маунт-Плезант, Френо переезжает туда, i. xv

 Молтри, Форт, iii. 342

 Молтри, генерал Уильям, iii. 238

 Мерфи, беженец со «Скорпиона», i. xxxiii


 Нассау-Холл, _см._ Принстон

 Флот, _см._ Корабли

 Морские песни,
 "Приглашение капитана Джонса", i. cvi, 290;
 «Смерть капитана Биддла», i. cvi, 288;
 «Строфы о новом союзе фрегатов», i. cvii, 285;
 «О памятной победе», i. cvii, ii. 76;
 «Приглашение Барни», i. cvii, ii. 147;
 «Песня о капитане «Победа Барни», т. 1, стр. 149;
 «О памятном морском сражении», т. 3, стр. 106;
 «О захвате «Герриера», т. 3, стр. 310;
 «Битва на озере Эри», т. 3, стр. 315;
 «О захвате «Эссекса», т. 3, стр. 318;
 «Битва при Стонингтоне», т. 3, с. 338;
 «Битва на озере Шамплейн», т. 3, с. 349;
 «О гибели генерала Армстронга», т. 3, с. 363;
 «О каперском принце де Нёфшателе», т. 3, с. 366

 Нельсон, Уильям, т. 1, с. 123

 Неверсинк, Томас, печатает «Смехотворное стихотворение», т. 2, с. 338

 Новый Лондон, т. 3, с. 321

 Неверсинк Хайлендс, т. 3, с. 3, 358

 Газеты,--
 _Аврора_, Филадельфия, т. 1, стр. 14, т. 3, стр. 132;
 _Городская газета или Ежедневный рекламодатель_, Чарльстон, т. 1, стр. 5;
 _Колумбийский вестник_, Бостон, т. 3, стр. 81;
 _Колумбийский вестник_, Чарльстон, т. 2, стр. 301;
 _Коннектикутский вестник_, т. 3, стр. 161;
 _Конституционная газета_, Нью-Йорк, т. 1, стр. 24, 158, 185;
 _Вечерняя почта_, Филадельфия, т. 2, стр. 288;
 _«Фенно'с Газетт из США_», Филадельфия, т. 1, стр. 66; т. 3, стр. 81, 109;
 _«Фримен'с Джорнал_», Филадельфия, т. 34, стр. 34, 40, 43; т. 2, стр. 92, 174, 198, 240;
 _«Дженерал Эдвертайзер_», Филадельфия, т. 3, стр. 92;
 _Независимый справочник по географии_, Филадельфия, т. 1, стр. 37, 41; т. 2, стр. 174, 176, 177,
179, 181, 185;
 _Джерсийская хроника_, т. 1, стр. 65, 66, 67; т. 2, стр. 3;
 _Лондонский утренний вестник_, т. 1, стр. 41;
 _Монмутская пресса_, т. 1, стр. 65;
 _National Gazette_, i. liiff., lx, lxi; iii 56, 60, 76, 78, 81;
 _New Jersey Journal_, Чатем, ii. 231;
 _New York Daily Advertiser_, i. xlviii, ii. 75, 388, iii. 3;
 _New York Gazetteer_, ii. 120, 231;
 _New York Journal_, i. lxxii, 42; ii. 231;
 _New York Mercury_, ii. 203;
 _New York Mirror_, i. xcv;
 _New York Packet_, ii. 231;
 _North Carolina Gazette_, iii. 19;
 _«Порчупайнс Газетт»_, т. 3, стр. 156, 167, 168;
 _«Ривингтонс Нью-Йорк Лоял Газетт»_, т. 2, стр. 120;
 _Royal Gazette_, ii. 113, 115, 116, 120, 124, 125, 126, 143, 146,
 162, 169, 190, 232, 234;
 _Time-Piece_, lxxii, ii. 3, 137;
 _Weekly Gazette_, Чарльстон, ii. 212, 402

 Налог на газеты, iii. 52

 «Новые путешествия по Северной Америке», перевод Френо, т. 1, стр. 36

 Нью-Йорк, т. 2, стр. 7, 112, 162, 205, 223; т. 3, стр. 24, 26, 42, 49, 53,
 116, 123, 173

 Николсон, капитан Джеймс, с «Трамбулла», т. 2, стр. 85

 Северная Каролина, iii. 19

 Норт, лорд, i. 189

 Новая Шотландия, ii. 219, 293

 Ньюджент, лорд, ii. 13


 «Наблюдения за монархией», i. lxvi

 «Оды на разные темы», ii. 73

 Огайо, iii. 366

 Ордонно, командир «Принца де Нёфшателя», iii. 366

 Освальд, Элеазар, i. xxxvii; ii. 175, 185


 Пейн, Томас, i. lix, lxiv; iii. 90, 286

 Пэрис, Мэтью, ii. 274

 Парке, полковник, «Поэма Френо», т. 1, стр. xli

 Паркер, нью-йоркский печатник, т. 2, стр. 203

 Паркер, сэр Питер, т. 3, стр. 342, 354

 Парр, губернатор Новой Шотландии, т. 2, стр. 293

 Пассаик-Фолс, Нью-Джерси, т. 1, стр. xxv, 123

 Патерсон, Нью-Джерси, т. 1, стр. xxv, 123, 131

 Выставка Пила, т. 2, с. 246

 Пирсон, командующий «Сераписом», т. 2, с. 78

 Пенсильвания, т. 3, с. 13

 Перси, лорд, т. 1, с. 168; т. 3, с. 11

 Перри, коммодор, т. 3, с. 315

 Пьютер-Плэттер-Элли, Филадельфия, т. 2, с. 287

 Филадельфия, т. 1, стр. 34 и далее, 68, 285; т. 2, стр. 81, 108, 147, 167, 225, 246,
260, 287; т. 3, стр. 42, 49, 53, 92, 106, 110, 111, 113, 142, 151,
159, 178

 "Философ леса", - пишет Френо, i. xliii; ii. 159

 Пишон, Гражданин, "Ода свободе", iii. 92

 Пико, вершина, iii. 254

 "Пилигрим" Френо, i. xxxvi, xliii; ii. 159

 Пиндар, Питер, ii. 394; iii. 28

 Пинтар, Джон, i. lviii, xcv

 «Карманный альманах» Бейли, ii. 280, 282, 314

 Стихи Френо

 «Политической креветке», iii. 127;
 «Обращение к учёной свинье», iii. 169;
 Обращение к главнокомандующему, II, 81;
 Обращение к республиканцам Америки, III, 154;
 Приключения Саймона Суонгама, I, 14;
 Совет другу, I, 184;
 «Советы дамам», III, 402;
 «Заколдованный остров» Алкины, II, 376;
 «Создатель альманаха», III, 402;
 «Аманда в расстройстве», II, 326;
 «Жалоба Аманды», II, 392;
 «Независимая Америка», I, XXVIII, 271, II, 261;
 «Американский Демосфен», т. 3, с. 144;
 «Американская независимость», т. 1, с. 271;
 «Американская свобода», поэма, т. 1, с. 24, 142;
 «Американская Сибирь», т. 2, с. 293;
 «Американский солдат», т. 3, с. 51;
 «Американская деревня», т. 1, с. 22, 41; т. 3, с. 381;
 «Ответ на приглашение», т. 3, с. 263;
 «Апология невоздержанности», III, 403;
 «Аргонавт», II, 128;
 «Аргонавтика», II, 128;
 Описание Ариосто, II, 376;
 Отъезд Арнольда, II, 103;
 Монолог автора, II, 332;
 Автор о творчестве, II, 332.

 Вакхический диалог, III, 255;
 Изгнанник, III, 47;
 Приглашение Барни, i. cvii; ii. 147;
 Батавская картина, iii. 12;
 Битва при озере Шамплейн, iii. 349;
 Битва при озере Эри, iii. 315;
 Битва при Стонингтоне, iii. 338;
 Остров Бэй, iii. 116;
 Красавицы Санта-Круза, i. xxvii, 222, 239, 249;
 Вера и неверие, iii. 405;
 Бергенский плантатор, iii. 45;
 Бермудские острова, ii. 318;
 Вифлеемский, iii. 406;
 «Птица в море», III, 22;
 «Ноябрьский порыв», III, 406;
 «Благословение мака», III, 114;
 «Книга од», III, 161;
 «Мост через Делавэр», III, 403;
 «Британский корабль-тюрьма», I, xxxiii, cvii, II, 18;
 «Долина ручья», III, 376.

 «Приглашение капитана Джонса», т. 1, гл. 290;
 «Карибы», т. 2, гл. 314;
 «Модное милосердие», т. 3, гл. 403;
 «Гражданское решение», т. 1, гл. 42;
 «История колледжа», т. 3, гл. 404;
 «Колумб Фердинанду», т. 1, гл. 29, гл. 46;
 «Торговля», т. 3, гл. 220;
 «Зал заседаний», т. 3, гл. 404. 26;
 Констанция, i. xlviii, iii. 38;
 Страновой принтер, i. lxxxvi, 14, iii. 60;
 Ответ Криспина, iii. 75;
 Вороны и падаль, iii. 179.

 Предсмертная песня индейца племени чероки, i. cx, ii. 315;
 Монолог должника, iii. 402;
 Отъезд, ii. 298;
 Отъезд, iii. 49;
 Описание Коннектикута, iii. 8;
 Описание чумы в Афинах, III, 404;
 Заброшенный фермерский дом, I, 40, III, 399;
 Заброшенная академия, I, 182;
 Разрушения в библиотеке, III, 402;
 Диалог на углу Гайд-парка, II, 140;
 Диалог у могилы Вашингтона, III, 352;
 Диалог между его британским величеством и мистером Фоксом, т. 1, гл. 29, гл. 9;
 Диалог между Шадрахом и Виффлом, III, 403;
 «Открытие», I, 85;
 «Чашка чая», III, 71;
 «Оратор в отчаянии», III, 401;
 «Пастушка в отчаянии», I, 195;
 «Театр в отчаянии», II, 404;
 «Апология пьяницы», III, 403;
  Пьяный солдат, III, 402;
 Дуэлянты, III, 406;
 Скучный моралист, III, 402;
 Умирающий вяз, I, 29, 45;
 Умирающий индеец, I, 31, II, 243.

 Элегические строки, I, 222, 253, II, 328, III, 402;
 Элегические строки о богословском писаке, т. 3, с. 404;
 Элегические строфы о молодом джентльмене, т. 3, с. 403;
 Элегические стихи о собаке, т. 3, с. 401;
 Элегия на смерть кузнеца, т. 3, с. 112;
 Элегия на смерть мистера Роберта Белла, т. 2, с. 260;
 Жалоба англичанина, т. 2, с. 305;
 Английский «Дон Кихот», II, 54;
 Эпиграмма, III, 116;
 Послание от доктора Франклина, III, 36;
 Послание унывающему моряку, III, 57;
 Послание весёлой юной леди, III, 403;
 Послание студенту, изучающему мёртвые языки, III, 121;
 Послание патриоту-фермеру, II, 380;
 Послание Питеру Пиндару, III, 28;
 Послание Сильвию, I, XXXVIII, II, 295;
 Эпитафия, II, 328;
 Эпитафия достойному священнику, III, 406;
 Эпитафия Фридриху Второму, III, 403;
 Эпитафия Питеру Абеляру, III, 401;
 Эпитафия на надгробии Патрика Бэя, III, 401;
 Эпистолярные строки о смерти скрипача, III, 402;
 «Эсперанса», III, 405;
 «Ютау Спрингс», т. 1, гл. 6, т. 2, гл. 101;
 «Экспедиция Тимоти Тавра», т. 1, гл. 27, т. 2, гл. 123.

 «Увядающая роза», т. 3, гл. 404;
 «Прекрасная воровка пряжек», т. 3, гл. 402;
 «Прекрасная одиночка», т. 2, гл. 325;
 «Прогулка фантазии», т. 1, гл. 34;
 Жалоба фермера Доббинса, III, 402;
 Зимний вечер фермера, III, 394;
 Федеральный зал, III, 26;
 Женский каприз, III, 402;
 Женская слабость, I, lxviii, 197;
 Несколько честных сапожников, III, 402;
 Прощание скрипача, III, 402;
 Пять эпох, iii. 401;
 Бичи, iii. 401;
 Флорио — Аманде, ii. 319;
 Лесной боб, iii. 120.

 Исповедь генерала Гейджа, I, XXV, 189, II, 205;
 Монолог генерала Гейджа, I, XXV, 152, II, 205;
 Монолог Георга Третьего, I, XXIX, II, 3;
 «Боже, храни права человека», I, XL, III, 99;
 «Гужеры», III, 404.

 «Счастливый вид», II, 243;
 «Хаттерас», II, 394;
 «Тяжёлая ноша», III, 406;
 «Отшельник и путник», III, 406;
 «Отшельник Сабы», II, 359;
 «Долина отшельника», III, 128;
 «Героиня революции», III, 182;
 «Гессенская высадка», т. 1, стр. 222;
 «Хайленд Сони», т. 3, стр. 402;
 «История пророка Ионы», т. 1, стр. 16, 3;
 Гораций, «Книга I. Ода 15», т. 2, стр. 377;
 Гораций, Книга II. Ода 16, подражание, II. 336;
 Дом Ночи, I. xxvii, lxviii, civ, 212, 253, 269, III. 122;
 Человеческая слабость, III. 405;
 Человечность и неблагодарность, III. 401;
 Ураган, II. 250;
 Ипохондрик, т. 3, с. 406.

 В память о Джеймсе Лоуренсе, т. 3, с. 313;
 Дерзкий, т. 3, с. 401;
 Индейское кладбище, т. 1, с. 369;
 Обращение в веру, т. 3, с. 189;
 Студент-индеец, т. 1, с. 371;
 Освобождение от долгов, т. 2, с. 329;
 Недействительный, iii. 403;
 Приглашение, i. 290;
 Островная рука, ii. 258.

 Ямайка, похороны, i. lxviii, xcvii, cv, 239, 253, iii. 122;
 «Джеффри, или Путь солдата», III, 117;
 «Еврейское причитание у Евфрата», I, 270;
 «Путешествие из Филадельфии в Нью-Йорк», II, 338;
 «Кувшин рома», III, 66.

 Смешное стихотворение, II, 338;
 «Освободи нас, Господи», I, 139;
 Строки, адресованные мистеру Джефферсону, т. 3, стр. 293;
 Строки, написанные Х. Салемом по возвращении из Калькутты, т. 3, стр. 57;
 Строки, предназначенные для выставки мистера Пила, т. 2, стр. 246;
 Строки, навеянные посещением старого индийского кладбища, т. 2, стр. 369;
 Строки, навеянные новыми образцами шрифтов мистера Ривингтона, т. 2, стр. 124;
 Строки о Несчастном ораторе, iii. 401;
 Строки о февральской треске, т. 3, с. 403;
 Строки о вырубке деревьев на улицах, т. 2, с. 53;
 Строки о новом гербе мистера Ривингтона, т. 2, с. 125;
 Строки о Наполеоне Бонапарте, т. 3, с. 333;
 Строки о сеньоре Джулии, т. 3, с. 366;
 Строки о смерти леди, т. 2, с. 328;
 Строки о Новом театре, т. 3, с. 406;
 Строки капитану торгового судна, т. 1, с. 184;
 Строки в память о молодой американке, т. 3, с. 402;
 Строки, написанные в Порт-Рояле, т. 2, с. 253;
 Строки, написанные в море, т. 3, с. 231;
 Строки, написанные на острове Святой Екатерины, т. 2, с. 397;
 Строки, написанные для мистера Рикеттса, т. 3, с. 405;
 Строки, написанные во французском романе, т. 3, с. 405;
 Строки, написанные в очень маленьком саду, т. 3, с. 404;
 Строки, написанные на доске, т. 3, с. 66;
 Литературные заимствования, т. 2, с. 303;
 Литературные грабители, т. 3, с. 402;
 Бревенчатая хижина, т. 1, с. 100, т. 3, с. 19;
 «Лондонский диалог», II, 87;
 «Петиция лорда Данмора», II, 114;
 «Потерянный моряк», II, 128;
 «Самоубийство любви», III, 404;
 «Отступление Лисандра», II, 401.

 МакСвиггин, I, xviii, xxv, 206, II, 185;
 Манхэттен-Сити, II, 223;
 Девяностолетний старик, II, 374;
 Марселла в «Утолении жажды», II, 326;
 «Рыночная девушка», III, 402;
 «Брак по моде», III, 403;
 «Марс и Гименей», I, 195, 197, II, 56, 57;
 «Марс и Венера», III, 403;
 «Мэриленд», III, 15;
 «Брачный диалог», III, 104;
 «С мая по апрель», II, 331;
 Мегара и Альтавола, III, 146;
 Угроза, III, 403;
 Меркантильная благотворительность, III, 403;
 Полуночные совещания, I, 158;
 Набор в армию, III, 308;
 Тысячелетие, III, 176;
 Совет Минервы, III, 403;
 Жалоба менестреля, III, 402;
 Несчастная жизнь педагога, III, 396;
 Несчастье в марте, III, 402;
 Неправильное название, I, 185;
 Ошибка, III, 405;
 Современная набожность, III, 54;
 Современное идолопоклонство, II, 54;
 Современный Иегу, III, 405;
 Современное чудо, III, 402;
 Монументальные линии, III, 405;
 Памятник Фаону, I, 68, 30;
 Нравственная мысль, II, 91;
 «Скорбящая монахиня», II, 325;
«Договор мистера Джея», III, 132;
 «Музыкальный дикарь», III, 406.

 «Няня — Набби», III, 42;
 «Набби — няне», III, 44;
 «Долг природы», III, 406;
 «Морское рандеву», III, 242;
 Нерей и Фетида, III, 404;
 Неверсинк, I, 57, 86, III, 3;
 Новая эра, III, 405;
 Охота в Новой Англии в день субботний, III, 29;
 Петиция разносчика новостей, т. 2, с. 240;
 Обращение разносчика новостей, 1784, т. 2, с. 238;
 Обращение разносчика новостей, 1786, т. 2, с. 301;
 Обращение разносчика новостей, 1788, т. 2, с. 383;
 Разносчик новостей, т. 2, с. 263;
 «Сочельник», III, 406;
 «Новогодние стихи», 1783, II, 197;
 «Новогодние стихи», 1783, II, 198, III, 129, 401;
 «Новогодние стихи», 1784, II, 240;
 «Новогодние стихи», 1785, т. 2, с. 284;
 «Новогодние стихи», 1788, т. 2, с. 383;
 «Новогодние стихи», 1798, т. 3, с. 194;
 «Нью-йоркский тори», т. 2, с. 84;
 «Послание нью-йоркского тори», т. 2, с. 290;
 Послание нью-йоркского тори одному из своих друзей, ii. 219;
 «Северный марш», т. 3, с. 329;
 «Северный солдат», т. 1, с. 197, т. 2, с. 67;
 «Угроза из Новой Шотландии», т. 3, с. 403.

 В связи с законопроектом о налогообложении газет, т. 3, с. 52;
 «Октябрьский адрес», т. 3, с. 273;
 «Ода», т. 3, с. 99;
 Ода на 4 июля 1799 года, III, 152;
 Ода воображению, I, 58, 34;
 Ода удаче, III, 405;
 Ода свободе, I, 53, III, 92;
 Ода американцам, III, 203;
 Старая Вирджиния, III, 17;
 О книге под названием «Унитарианское богословие», II, 307;
 О знаменитом скрипаче, III, 192;
 О высадке гессенцев, I, 222, 269;
 О медоносной пчеле, III, 284;
 О ныне покойной леди, III, 405;
 О поющей птице леди, I, 283;
 О законодательном акте, III, 126;
 О поющей птице Аманды, I, 283;
 О человеке, убитом буйволом, III, 404;
 Об американской древности, III, 5;
 О ночном видении планеты Юпитер, III, 404;
 О художнике, III, 403;
 О предполагаемых переговорах, III, 226;
 О прибытии в Южную Каролину, III, 199;
 О сельской нимфе, III, 268;
 О путешествующем спекулянте, III, 404;
 О Деборе Ганнетт, III, 182;
 О полёте доктора Санградо, iii. 111;
 О ложных системах правления, III, 221;
 О том, как найти черепаху, III, 406;
 Об экспедиции генерала Миранды, III, 271;
 О прокламации генерала Робертсона, II, 162;
 О счастье, III, 405;
 О том, как слушать политическую речь, III, 144;
 О том, как пройти мимо старого кладбища, III, 277;
 О Пест-Эли-Гали, т. 3, с. 404;
 О политических проповедях, т. 3, с. 330;
 О запрете продажи «Истории» Рэмси, т. 2, с. 312;
 Об отставке, т. 1, с. 84;
 О прекрасном гравюре, т. 3, с. 406;
 О том, как Джулия-старшая покидает бал, т. 3, с. 265;
 О возвращении сэра Генри Клинтона, т. 2, с. 153;
 О суевериях, III, 405;
 О всеобщей теологии Сведенборга, II, 307;
 О злоупотреблении человеческой властью, III, 272;
 О приближающемся распаде, III, 404;
 О годовщине взятия Бастилии, I, liii,
 III, 102;
 О попытке спустить на воду фрегат, III, 157;
 О бригантине «Принц де Нёфшатель», III, 366;
 О британской блокаде, III, 358;
 О британских торговых махинациях, III, 300;
 О британском вторжении, III, 341;
 О речи британского короля, II, 217;
 О захвате «Эссекса», III, 318;
 О захвате «Герриера», т. 3, с. 310;
 О городских застройках на реке Гудзон, т. 3, с. 173;
 О пожарах в Вашингтоне, т. 3, с. 344;
 О завоевателе Америки, т. 1, с. 185;
 О команде некоего судна, т. 2, с. 317;
 О смерти великого вождя масонов, т. 3, с. 282;
 О смерти мастера-строителя, т. 3, с. 281;
 О смерти республиканского печатника, т. 3, с. 101;
 О смерти капитана Николаса Биддла, т. 1, с. 288;
 О смерти Екатерины II, т. 3, с. 136;
 О смерти полковника Лоуренса, т. 2, с. 283;
 О смерти доктора Бенджамина Франклина, т. 3, с. 36;
 О смерти генерала Рида, II, 288;
 О смерти генерала Росса, III, 356;
 О сносе старого колледжа, III, 33;
 О сносе форта Джордж, III, 24;
 О свержении французской монархии, I, liii, III, 84;
 Об отъезде Великого Синедриона, III. 49;
 Об отъезде Питера Дикобраза, т. 3, с. 240;
 О низложении Бонапарта, т. 3, с. 334;
 Об эмиграции в Америку, т. 2, с. 280;
 О разорении Англии, т. 3, с. 343;
 О пороках человеческой жизни, т. 3, с. 405;
 О падении древнего дуба, т. 3, с. 285;
 О падении генерала Эрла Корнуоллиса, II, 92;
 О Федеральном городе, III, 171, 184;
 О первом американском корабле, II, 261;
 О 14 июля, I, liii, III, 72;
 О свободном использовании ланцета, III, 159;
 О французских республиканцах, I, liii, III, 88;
 О фрегате «Конституция», т. 3, с. 174;
 О вторжении в Рим, т. 3, с. 135;
 О экспедициях на озёра, т. 3, с. 314;
 О последнем военном шлюпе генерала Монка, т. 2, с. 142;
 О спуске на воду фрегата «Конституция», т. 3, с. 158;
 О спуске на воду «Индепенденса», т. 3, с. 374;
 О потере «Армстронга», III, 363;
 О памятном морском сражении, III, 106;
 О памятной победе, I, cvii, II, 75;
 О морском сражении близ Балтимора, III, 357;
 О новом американском фрегате «Альянс», I, cvii, 285;
 О праздновании Нового года, II, 198;
 О пике Пико, т. 3, с. 254;
 О пике Тенерифе, т. 3, с. 261;
 О предлагаемой системе государственного устройства, т. 3, с. 225;
 О портретах Людовика и Антуанетты, т. 3, с.  89;
 О способностях человеческого разума, т. 3, с. 404;
 О перспективах революции во Франции, т. 2, с. 385;
 О перспективах войны, III, 296;
 О религии природы, III, 405;
 О королевской коалиции, III, 129;
 О сне растений, III, 31;
 О признаках военных действий, III, 291;
 О единообразии и совершенстве природы, III, 405;
 О всеобщности Бога природы, III, 405;
 О превратностях судьбы, II, 284;
 О покровителях войны, III, 98;
 О войне, которую планируется вести с Французской республикой, III, 139;
 Лесной оратор, III, 41;
 Распорядок дня, III, 406;
 Происхождение войн, III, 403;
 Бегство Орланда, III, 111.

 «Палемон, или Скейтер», III, 402;
 «Палемон Лавинии», II, 381;
 «Памфлетист и критик», II, 309;
 «Парад и шутовской бой», III, 368;
 «Пародия на попытку навязать Британский договор», III, 133;
 «Прощальное стекло», III, 68;
 «Патрик Малпони», II, 379;
 Чума, т. 3, с. 110;
 Петтифлегер, т. 3, с. 191;
 Аллея оловянных тарелок, т. 2, с. 287;
 Филандер, или Эмигрант, т. 2, с. 321;
 Философские размышления, т. 2, с. 165;
 Картины Колумба, т. 1, с. 89;
 Картина времени, т. 2, с. 165;
 «Путь паломника», ii. 401;
 «Лоцман из Хаттераса», ii. 394;
 Платон, философ, Теону, II, 104;
 Политическое равновесие, II, 130;
 Политическая биография, II, 201;
 Политическая литания, I, 139;
 Политические соперники, III, 130;
 Политический флюгер, III, 216;
 Сила воображения, I, 34;
 Молитва Орфея, I, 39;
 Вступительные строки, III, 137;
 Нелепые брачные узы, III, 403;
 Решимость принца-регента, III, 336;
 Монолог принца Уильяма Генриха, II, 167;
 Узник, III, 402;
 Тюремный корабль, I, XXXIII, 288;
 Процессия в Колумбию, II, 399;
 Процессия в Силезию, ii. 399;
 Прохождение воздушных шаров, ii. 276;
 Проекторы, II, 160;
 Пролог к театральному представлению, II, 108;
 Пророчество, II, 126;
 Пророчество короля Таммани, II, 187;
 Благоразумный философ, III, 403;
 Псалом 118, подражание, I, XXIX, 270;
 Публий к Поллии, III, 405;
 Пирамида Американских Штатов, iii. 82;
 Пирамиды Египта, i. xvi, 25;
 Пифон, iii. 406.

 Квинтилиан к Ликидаду, iii. 115.

 Размышления, iii. 217;
 Размышления о металлических точках доктора Перкинса, iii. 405;
 Размышления о природе вещей, т. 3, с. 404;
 Размышления о смерти провинциального печатника, т. 3, с. 101;
 Размышления о непостоянстве вещей, т. 3, с. 215;
 Петиция беженцев к сэру Гаю Карлтону, т. 2, с. 172;
 Послание отступника, т. 2, с. 219;
 Послание отступника, т. 2, с. 290;
 Республиканский праздник, т. 3, с. 151;
 Республиканский гений Европы, т. 3, с. 129;
 Возмездие, морская ода, т. 3, с. 373;
 Отставка, т. 1, с. 84;
 Ответ, т. 3, с. 401;
 Вознаграждение за невиновность, т. 3, с. 405;
 Восходящая слава Америки, т. 1, с. xxi, ciii, 49;
 Соперники в борьбе за Америку, т. 3, с. 130;
 Признания Ривингтона, т. 1, с. xl, т. 2, с. 229;
 Завещание Ривингтона, т. 2, с. 120;
 «Размышления» Ривингтона, т. 2, стр. 190;
 Королевский искатель приключений, II, 112;
 Королевский подмастерье, III, 405;
 Королевские кокни в Америке, III, 185;
 Королевские консультации, III, 361;
 Сельский бакалавр, III, 403.

 Сент-Пре — Элоизе, III, 402;
 Экспедиция Санградо в Сильванию, II, 402;
 «Санта-Крус», т. 1, с. 222, 239, 249;
 «Упрек Сатаны», т. 2, с. 169;
 «Сатира в ответ на враждебное нападение», т. 1, с. 206;
 «Скандинавская военная песня», т. 2, с. 159;
 «Наука, благоприятствующая добродетели», т. 3, с. 404;
 «Презрительная леди», т. 3, с. 402;
 Пошлый писец, III, 405;
 Мореплаватель-холостяк, I, 184;
 Морализованные времена года, II, 282;
 Морское путешествие, т. 1, с. 293;
 Серьезная угроза, т. 3, с. 213;
 Тысяча семьсот девяносто один, т. 3, с. 65;
 Проповедь пономаря, т. 1, с. 222, 239, т. 3, с. 122;
 Шадрах и Помпозо, т. 3, с. 403;
 Молчаливая академия, т. 1, с. 182;
 Речь сэра Гая Карлтона, II, 156;
 Ответ сэра Гая, II, 173;
 Приглашение сэра Гарри, II, 7;
 Окаменевший сэр Питер, III, 354;
 Очерки американской истории, II, 266;
 Путешествие Слендера, I, xliii, lxxxvi, II, 338;
 Песня о победе капитана Барни, I, cvii, II, 149;
 Речь, II, 117;
 Шпион, I, 197, II, 39;
 Строфы, навеянные абсурдными панегириками, III, 235;
 Строфы, навеянные отъездом британцев, II, 214;
 Строфы, навеянные руинами деревенской гостиницы, II, 110;
 Строфы о политическом ораторе, III, 406;
 Строфы о старинном голландском доме, I, 40;
 Строфы о старой английской табакерке, III, 278;
 Строфы о кончине Томаса Пейна, III, 286;
 Строфы на ту же тему, что и предыдущие, III, 234;
 Строфы, опубликованные во время шествия к могилам
патриотов, III, 246;
 Строфы о скелетах, найденных в Форт-Джордже, III, 40;
 Стансы к иностранцу, III, 228;
 Стансы памяти генерала Вашингтона, III, 232;
 Стансы памяти двух молодых людей, II, 79;
 Стансы, написанные в Балтиморе, II, 391;
 Стансы, написанные у подножия горы Суфьер, II, 314;
 Стансы, написанные на острове Мадейра, III, 257;
 Строфы, написанные в саду священника, III, 404;
 Строфы, написанные на чистом листе из «Истории» Бёрка, II, 314;
 Строфы, написанные в замке Чёрной Бороды, III, 229;
 Святая Екатерина, II, 397;
 Молитва о подписке, II, 379;
 Самоубийство, III, 404;
 «Возрождение Сюзанны», III, 402;
 «Гробница Сюзанны», III, 405;
 «Сатлер и солдат», III, 304.

 «Земля Волка», III, 8;
 «Ужасные торпеды», III, 321;
 «Феодосия», III, 312;
 Десятая ода из «Книги эпиграмм» Горация, II, 103;
 Размышления о европейской военной системе, III, 103;
 Тимоти Таурус, I, XXV;
 К Катидиду, III, 275;
 К тайному роялисту, II, 174;
 К редактору-демократу, III, 166;
 К умершей собаке, III, 401;
 «Собаке», II, 387;
 «Америке», III, 301;
 «Разгневанному фанатику», III, 81;
 «Автору», II, 332;
 «Ночному мотыльку», III, 189;
 Старику, II, 104;
 Шумному политику, III, 122;
 Преследуемому философу, III, 81;
 Республиканцу, III, 90;
 Очень маленькому человеку, III, 403;
 Автору панегириков, III, 119;
 Табаку, III, 46;
 Клариссе, III, 403;
 К Краковиусу Патридасу, II, 336;
 К Криспину О’Коннеру, II, 74;
 К Синтии, II, 391, III, 403;
 К Дункану Дулиттлу, III, 164;
 К Фунгусу, Пене и Ко, III, 403;
 К Хэрриоту, II, 391;
 Его превосходительству генералу Вашингтону, II, 81;
 Исмене, III, 406;
 Лорду Корнуоллису, II, 86;
 Лидии, II, 387;
 Марсии, II, 326;
 Могила патриотов, III, 249;
 Меммию, II, 406;
 Несчастью, II, 335;
 Мистеру Бланшару, III, 142;
 Мистеру Черчмену, II, 398;
 Моей книге, III, 78;
 Моей книге, III, 129;
 Моему господину Змею, III, 401;
 Мирталису, III, 141;
 Пест-Эли-Гали, III, 166;
 Питеру Дикобразу, III, 156;
 Питеру Дикобразу, III, 167;
 Жалоба Торментины, II, 393;
 Санстону Сэмюэлю, III, 176;
 Сайлоку Ап Шенкину, i. 206, ii. 185, 177, iii. 76, 119;
 Сайлоку Ап Шенкину, оскорбительному придворному писателю, ii. 174;
 Сайлоку Ап Шенкину в ответ на «Большие взгляды», III, 109;
 Сэру Тоби, II, 258;
 Сильвию, III, 113;
 Американцам из Соединённых Штатов, I, 100, III, 188;
 Американцам по поводу слухов о приближении гессенцев, I, 185;
 Тайному роялисту, II, 177;
 Тайному роялисту на прощание, II, 179;
 Редакторам демократической страны, III, 210;
 Псу Санчо, III, 404;
 Врагу тиранов, II, 177;
 Фрегату «Конституция», III, 162;
 Великому муфтию, III, 402;
 Хранителю королевских водных сооружений, ii. 252;
 «Лейкским эскадронам», т. 3, с. 347;
 «Памяти леди», т. 3, с. 403;
 «Памяти Эдварда Ратледжа», т. 3, с. 238;
 «Памяти миссис Бернет», т. 3, с. 403;
 «Памяти покойного Эдана Берка», т. 3, с. 243;
 «Памяти храбрых американцев», т. 2, с. 101;
 «К врачам Филадельфии», т. 3, с. 178;
 «К публике», т. 3, с.  56;
 «К преподобному Сэмюэлю Стэнхоупу Смиту», т. 3, с. 244;
 «Разоблачённому роялисту», т. 2, с. 181;
 «К писцу писцов», т. 3, с. 187;
 «Всем, кого это касается», т. 2, с. 185;
 «Зоилу», т. 2, с. 309;
 Перевод из третьей книги Лукреция, iii. 406;
 Перевод из «Скорбных элегий» Овидия, III, 404;
 Перевод оды Грея, III, 405;
 Перевод третьей элегии Овидия, III, 404;
 Предвосхищение истины, II, 143;
 Два гения, III, 406.

 Под портретом Марты Рэй, III, 403;
 В очень старом голландском доме, т. 3, с. 399;
 Молитва ростовщика, т. 3, с. 404;

 Тщета бытия, т. 2, с. 91;
 Весенняя лихорадка, т. 1, с. 188;
 Стихи, написанные в море, т. 2, с. 250;
 Стихи, написанные по случаю прибытия Вашингтона, т. 2, с. 225;
 Вид Колумбии, т. 2, с. 401;
 Вид Род-Айленда, iii. 7;
 Деревенский торговец, i. xvi, 14, iii. 60;
 Ночное видение, i. 222;
 Марш добровольцев, iii. 337;
 Путешествие в Бостон, i. xxv, 158.

 Wanderer, iii. 22;
 Предупреждение Америке, iii. 70;
 Сосание дикого меда, i. cix, ii. 306;
 Желание Диогена, i. 84;
 Написано в Кейп-Хаттерасе, II, 392;
 Написано в Поплар-Хилл, III, 406;
 Написано в Порт-Ройяле, II, 253.


 Дикобраз, Питер, III, 156, 167, 187, 240

 Пауэрс и Уиллис, печатники, I, xxxvi

 Принстон, т. 1, стр. xvff., xxv, 49, 50, 208, т. 3, стр. 244

 «Принтер», «Страна», т. 3, стр. 101, 166

 «Тюремные корабли», т. 2, стр. 18, т. 3, стр. 246, 249;
 «Джерси», т. 2, стр. 27, т. 3, стр. 249;
 _Охотник_, II, 27, 31, 32;
 _Скорпион_, II, 26, 27, 31;
 _Стромболи_, II, 27
 Каперство, III, 242, 366

 Пророчества Френо;
 Возвышение Запада, I, 76;
 Америка — мировая держава, II, 282;
 воздухоплавание, II, 279;
 Европа считает Америку равной себе, II, 386;
 наука вытесняет классиков, III, 121;
 американский флот, III, 158;
 эпоха прозы, III, 188;
 президент Джефферсон, III, 216

 Пирамида штатов, III, 82


 Кенэ, Александр, II, 108


 Рамзи, Дэвид, ii. 312, iii. 245

 Рэндольф, Джон, i. li, lxiv

 Родон, лорд, ii. 97

 Рэй, Хью, т. 1, стр. 32

 Рид, полковник, т. 3, стр. 354

 Рид, генерал Джозеф, т. 2, стр. 176, 288

 Рид, Сэмюэл К., капитан «Генерала Армстронга», т. 3, стр. 363

 Род-Айленд, т. 2, стр. 386, т. 3, стр. 7

 «Права человека», т. 3, стр. 65, 90

 «Восходящая империя», т. 1, гл. 49, т. 3, гл. 5

 Риттенхаус, Дэвид, т. 1, гл. 53, т. 3, гл. 5

 Ривингтон, Джеймс, т. 2, гл. 116, 120, 124, 125, 143, 162, 169, 190, 229, 232

 Робин, аббат Клод, т. 1, гл. 36, т. 3, гл. 73

 Робертсон, генерал Джеймс, II, 39, 122, 162, 237

 Родни, адмирал Джордж, II, 143

 Роджерс, капитан «Генерала Монка», II, 150

 Росс, генерал Роберт, III, 89, 343, 356

 «Ройял Джордж», гибель, II, 218

 Розье, воздухоплаватель, II, 276

 Раш, доктор Бенджамин, III, 159, 167, 169, 240

 Ратледж, губернатор Эдвард, III, 238

 Ром, проклятие, III, 66


 Сент-Эспри, церковь, Нью-Йорк, I, xiii

 Сэндвич, лорд, II, 13, 90

 Остров Сент-Джеймс, I, XXVII

 Остров Санта-Крус, Вест-Индия, I, XXVI, XXVII, XXXIV, 249

 «Сатиры на тори», I, XVII

 Река Скулкилл, III, 128

 Скотт, сэр Уолтер, I, VI, CVI; II, 102

 Сибери, епископ Сэмюэл, ii. 303

 Сирс, Айзек, обыскивает кабинет Ривингтона, ii. 205, 236

 Севьер, Роберт и Уильям, iii. 79

 Шелбурн, граф, улаживает ссору с колониями, II, 191

 Шиппен, доктор Уильям, III, 244

 КОРАБЛИ.
 _«Актив»_, американский бриг, I, xxxi;
 _«Альянс»_, американский фрегат, I, 285, II, 77;
 _«Ардент»_, французский военный корабль, II, 145;
 _Азия_, бриг, II, 205;
 _Аврора_, амер. корабль, I, 30, II, 19, 21, 23;
 _Бетси_, амер. бриг, I, 57;
 _Бетси_, бриг, I, 50;
 _Бостон_, бриг, III, 106;
 _Карнация_, бриг, III, 363;
 _«Цербер»_, бриг, 2-й ранг, 153;
 _«Очаровательная Салли»_, бриг, 2-й ранг, 150;
 _«Херувим»_, бриг, 3-й ранг, 318;
 _«Чесапик»_, американский фрегат, III, 313;
 _«Колумбия»_, шхуна Френо, I, xliii, xlvii, xlviii;
 _«Конфиденс»_, британский военный корабль, III, 349;
 _«Конституция»_, американский фрегат, III, 157, 158, 162, 174, 310;
 _Графиня Скарборо_, британский военный корабль, II, 75;
 _Депеша_, британский военный бриг, III, 338;
 _Дромилли_, бриг Френо, I, XXXVII, II, 252;
 _Эхо_, американский бриг, I, LXXIX;
 _Императрица Китая_, американское торговое судно, II, 261;
 _Эссекс_, американский фрегат, III, 318;
 _Доблестный американец_, британский капер, II, 142;
 _Грозный_, британский фрегат, II, 143;
 _«Фултон Первый»_, американский паровой фрегат, т. 360;
 _«Генерал Армстронг»_, американский каперский бриг, т. 363;
 _«Генерал Грин»_, американский капер, т. 142, 150;
 _«Генерал Монк»_, американский военный шлюп, т. 85, 142, 147, 149;
 _«Добрый человек Ричард»_, американский фрегат, т. 77;
 «Глориёз», французский военный корабль, II, 145;
 «Грейндж», британский корабль, III, 106;
 «Герриер», британский фрегат, III, 310;
 «Хэнкок», прежнее название «Айрис», II, 22;
 «Гектор», французский военный корабль, II, 145;
 «Хантер» (см. «Корабли-тюрьмы»);
 _Хайдер Али_, американский капер, ii. 142, 147, 168;
 _Независимость_, iii. 374;
 _«Индустри»,_ шлюп Френо, i. xliii, lxxxi, ii. 388;
 _«Айрис»,_ бриг, i. xxxi, xxxii, ii. 19, 22, 23, 85, 90;
 _«Джерси» (_ см. «Корабли-тюрьмы»);
 _«Джон»,_ шхуна Френо, i. lxxx;
 _Кэти_, американский шлюп, I, 125;
 _Ла Хок_, британский военный корабль, III, 321;
 _Ле Сезар_, французский фрегат, II, 145;
 _Ле Диадем_, французский фрегат, II, 145;
 _Ле Эмбюскад_, французский фрегат, III, 92, 106;
 _Литтл Сара_, британский корабль, III, 106;
 _«Мария»_, американский корабль, III, 199;
 _«Марс»_, американский бриг, I, XXXIX;
 _«Менелай»_, британский фрегат, III, 354;
 _«Монмут»_, шлюп Френо, I, XXIX, II, 295;
 _Пактолус_, бриг, III, 338;
 _Паллада_, фр. военный корабль, II, 77, 79;
 _Патриот_, амер. шхуна, III, 312;
 _Феба_, бриг, III, 318;
 _Плантагенет_, бриг, III, 363;
 _Принц де Нёфшатель_, американский капер, III, 366;
 _Принц Джордж_, британский фрегат, II, 112;
 _Королева Шарлотта_, британский военный корабль, III, 316;
 _Королева Франции_, французский корабль, III, 89;
 _Рамиллис_, британский фрегат, III, 321, 338;
 _Рэндольф_, американский фрегат, i. cvii, 288;
 _Ребекка_, американский бриг, i. xxx;
 _Родни_, британский флагманский корабль, ii. 117;
 _Роуз_, британский фрегат, i. xlii, 140, 165;
 _Рота_, британский фрегат, III, 363;
 _Роял Джордж_, британский фрегат, II, 218;
 _Саратога_, американский военный корабль, III, 349;
 _Скорпион_, см. «Корабли-тюрьмы»;
 _Серапис_, британский фрегат, II, 75;
 _Шеннон_, британский фрегат, III, 313;
 _Стромболио_, см. «Корабли-тюрьмы»;
 _«Трамбулл»_, американский фрегат, 2-й класс, 85;
 _«Вендженс»_, американский военный корабль, 2-й класс, 77;
 _«Виль де Пари»_, французский фрегат, 2-й класс, 145;
 _«Вайпер»_, британский фрегат, 2-й класс, 140;
 _«Вультер»_, британский военный корабль, 2-й класс, 48;
 _«Вашингтон»_, прежнее название _«Генерал Монк»_, 2-й класс, 142;
 _Вашингтон_, бриг Френо, i. lxxxi, lxxxvii;
 _Ярмутский_ бриг, т. 1, с. 288


 «Журнал Соединённых Штатов», т. 1, с. xxvii, xxix, xl, 45, 46, 212, 249, 270,
 293; т. 2, с. 3, 9

 «Уранианское музыкальное общество», т. 3, с. 152


 Вандерпут, капитан «Азии», ii. 205

 Венесуэла, iii. 271

 Верпланк, Дж. К., рецензия на стихи Френо, i. xci

 Винсент, капитан, i. 288

 Законодательное собрание Вирджинии, петиция лорда Данмора, ii. 114

 Вирджиния, iii. 17 Вриланд, миссис Хелен К., i. lxxx
 Уолкотт, доктор Джон, поэт, iii. 28 Уоллес, капитан «Розы», i. xli
 «Война и Вашингтон», i. c
 Война 1812 года, т. 3, стр. 133, 155, 292, 297 и далее, 305, 310, 313 и далее, 318, 321, 329, 338, 341, 343, 347, 356, 357, 363
 Уорнер, Дж. Дж., т. 3, стр. 152
 Вашингтонская академия, Мэриленд,  23
 Вашингтон, город, iii. 171, 184, 343, 344, 361
 Вашингтон, Джордж, т. 1, гл. 47, 48, 50, 169, 185, 194, 279, т. 2, гл. 81,
82, 92, 225, т. 3, гл. 232, 234, 235, 244, 352
 Уотсон, Агнес, т. 1, гл. 14; Ричард, т. 1, гл. 14
 Армия Веллингтона в войне 1812 года, iii. 341, 361
 Вест-Индия, i. 239, 249, ii. 250, 252, 258, 314, 359, iii. 229, 242
 Западная эмиграция, ii. 280 Вейман, Нед, печатник, ii. 203
 Уильям Генри, принц, II, 112, 167
 Уизерспун, президент Джон, I, XV, XIX
 Уилок, президент Джон, III, 33 Уайтхед, Уильям, поэт-лауреат, II, 219
 Вудхаус, Уильям, I, 158 Ригли, Фрэнсис, разносчик газет, II, 197
 Йельский колледж, II, 346 Ямакроу, Джорджия, I, XLVI
 «Желтая лихорадка», III, 110, 159, 167, 178 «Йорктаун», II, 89, 92
*** КОНЕЦ ЭЛЕКТРОННОЙ КНИГИ ПРОЕКТА «ГУТЕНБЕРГ» «СТИХОТВОРЕНИЯ ФИЛИПА ФРЕНО, ПОЭТА АМЕРИКАНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ». ТОМ 3 (ИЗ 3) ***