Идентификация

Мы с тобой, получается, оба евреи:
ортодоксы и ретрограды,
с горбатым рубильником перед глазами,
включившие в память скалу Масады.

К сожалению, мы не были те
корчмари, факторы, мытники, арендаторы,
кого вольница Хмеля побивала
после приступа при грабеже местечка.

Нас оставили жить. Мы кто-то вроде
попов или городских маргиналов:
тунеядцев, которых недолюбливают,
но временами нуждаются в них.

Мы разнимся. Но всё-таки мы похожи
сохранением правил непритязательной,
знаменующей бесчеловечность жизни
в черте оседлости, не выходя.

Я нашел свое место в кресле, как призрак
перед телевизионной иллюзией-плазмой,
провожая глазами шагающих в центре
Парижа с табличкой: я - Шарли Эбдо.

Они думают, это они - евреи
с желтой звездой Давида на робах,
первые лица и их полиция,
не заслужившая концлагерь Европа.

Вот недотыкомки! Что они могут
знать о геенне? Они-то все живы.
Это мы - самые настоящие
призраки, аккурат перед зиккуратом

Неизвестному Террористу - он стоит
в бурнусе, то ли мужик, то ли баба,
воплощеньем постгендерной цивилизации,
коммунизма, сравнявшего с полом фундамент.

Взамен шатра ливийца Муамора,
лишенного члена и жизни, рассыпались
миллионы номад с их времянками:
все европейцы в этом смысле - евреи.

О мой равви! О бедный мой, бедный равви!
Как сказал один князь дюжинного века:
женуют меня! Как венчают на Царствие.
Но в исконном значенье глагола: гонят.

И отсюда мой плач, почти о погибели
светло светлой земли, прекрасно украшенной.
Я был русский; теперь без роду, без племени.
Как замытая тщательно кровь на асфальте.

     2015, после января