Милый ангел

Понедельник

2 января 1961 года

В пять утра я проснулась от кошмара, рывком села в постели, с трудом отдышалась, с ужасом вспоминая, как поднимались воды кровавого озера, как я вставала на цыпочки, как кровь доходила до самых ноздрей, а Гарольд заливался визгливым смехом.

Солнце уже взошло, светлился в раздвинутые шторы. Я выбралась из постели, накормила Марселину, сварила кофе и присела к столу, твердя, что миссис Дельвеккио-Шварц больше нет. Бывают настолько живые люди, что в их смерть трудно поверить, — кажется, что это невозможно, что это просто ошибка. Не знаю, почему это произошло и как она такое допустила. Ведь она даже не пробовала сопротивляться! В прошлый раз она видела свою смерть в Хрустальном Шаре и не попыталась избежать ее. Какой счастливой она выглядела на вечеринке! Может, опухоль мозга начала мучить ее, и она предпочла умереть от ножа Гарольда.

Скорби я не чувствовала, плакать и горевать не могла. Дел свалилось слишком много. Где Фло? Как она провела ночь — первую в ее жизни ночь за пределами Дома?

Прежде всего следовало позвонить в нашу рентгенологию и сообщить дежурному, что на работу я не приду. Я не стала вдаваться в объяснения, просто извинилась и повесила трубку, в которой еще слышался голос. Пэппи звонить на работу не пришлось: она уволилась из Королевской больницы еще перед сочельником. На горизонте уже маячил призрак Стоктона.

Я оделась и вышла посмотреть, встала ли Пэппи, увидела, что она крепко спит, прикрыла ее дверь и поднялась наверх. Но в ту самую комнату так и не смогла войти. Я осмотрела три другие комнаты, которые занимала миссис Дельвеккио-Шварц. В унылой спальне вдоль стен выстроились стеллажи, забитые книгами, как у Пэппи. Но что это за книги! Интересно, был ли Гарольд посвящен в эту тайну или знал о ней, но не понимал сути?

— Теперь я знаю, как тебе это удавалось, старая ты калоша, — с улыбкой произнесла я. На полках стеллажей стояли альбомы, пухлые от газетных вырезок со статьями о политиках, бизнесменах, их жизни, скандалах, трагедиях, причудах. Самым старым вырезкам было не меньше тридцати лет. «Кто есть кто» всех англоязычных стран. Альманахи. Судебные материалы. Официальные отчеты «Хансард» о заседаниях парламентов страны и штатов. Все, что, по мнению миссис Дельвеккио-Шварц, могло ей пригодиться, — от биографий видных австралийцев до списков сообществ, ассоциаций, учреждений. Золотая жила для предсказательницы.

Рядом со спальней хозяйки была ниша для Фло — со старой железной кроваткой, голым матрасиком и комодом для одежды. Ни единой картинки со щенком, котенком или феей, никаких признаков, что здесь живет ребенок, — кроме разве что каракулей на всех стенах. Эта каморка походила скорее на клетку умершего животного, чем на комнату ребенка. При этой мысли меня передернуло. Если она убрала белье из кроватки Фло, значит, догадывалась, что Фло увезут отсюда! Неужели это знак, что вне Дома Фло неизбежно умрет?

Кухня — убогий, неряшливый закуток, непригодный для приготовления вкусной еды; с древней, побитой, выщербленной, потрескавшейся плитой и посудой.

Почему она была настолько равнодушна к собственному комфорту? Что это за женщина, которой нет дела до родного гнезда?

Я спустилась на первый этаж, окончательно запутавшись в тайнах и чувствуя, что смерть миссис Дельвеккио-Шварц стала лишь входом в гигантский головоломный лабиринт.

Пэппи уже встала, так что я позвала ее выпить кофе и позавтракать. Да, позавтракать. Нам требовались силы и здоровье, чтобы справиться со всеми делами.

Джим и Боб заглянули к нам по дороге на работу, сказали, что могут остаться дома, если понадобится, но я отпустила их. Тоби я собиралась сказать то же самое, но он не пожелал и слушать меня — похоже, он с самого начала настроился на битву.

— Сегодня я тебе понадоблюсь, — твердил он, сильно побледнев, вскинув подбородок и сверкая ясными глазами.

В ответ я обняла его. Он ответил крепким объятием.

— Прости за вчерашнее, так уж получилось, — пробормотал он.

— Да, понимаю. Садись, у нас уйма дел.

— Забрать тело и организовать похороны, поискать завещание, узнать, где Фло, — и это лишь начало, — перечислил Тоби.

Втроем мы начали с самого трудного. Поднялись наверх и убрались в комнате, залитой кровью.

Тоби позвонил в полицию и узнал, что тело миссис Дельвеккио-Шварц нам отдадут только после того, как судебный патологоанатом подготовит отчет о вскрытии, а для этого понадобится не меньше одной-трех недель. Затем Тоби отправился на поиски Мартина, леди Ричард или еще кого-нибудь, кто знает толк в похоронных бюро и церемониях, — оказалось, никто из нас еще не сталкивался со смертью вплотную и никакого опыта не приобрел. Отец Тоби умер на ферме. Мистер Шварц умер, когда Пэппи еще жила в Сингапуре, а в моей семье с тех пор, как я родилась, не хоронили никого.

Я позвонила в отдел опеки, где выяснили, что я не близкая и даже не дальняя родственница, и отказались предоставлять мне информацию о Фло. Я узнала только, что о девочке заботятся и она в надежном месте.

— Только бы не в Ясмаре! — воскликнула Пэппи, когда я повесила трубку.

Я безвольно обмякла.

— Боже, о Ясмаре я не подумала!

— Фло уже пять, Харриет, ее вполне могли отправить в Ясмар.

Так называется учреждение, куда посылают бездомных или проблемных детей до тех пор, пока их участь не будет решена. В то время его подвергали резкой критике за то, что персонал не предпринимал никаких мер, чтобы отделить беспомощных жертв обстоятельств вроде Фло от неуправляемых, буйных, склонных к насилию девочек, взятых под опеку за всевозможные преступления — от проституции до убийств.

Я позвонила адвокату Джои в ее приемную и для начала спросила о завещании и о том, как быть, если оно не найдется.
Я позвонила адвокату Джои в ее приемную и для начала спросила о завещании и о том, как быть, если оно не найдется.

— Если в доме и у поверенного завещания не окажется, в дело должны вмешаться государственные органы. В юридических журналах дадут объявления с просьбой помочь в поисках завещания, а тем временем имуществом будут управлять. Постарайся как следует поискать завещание, Харриет, а я помогу чем смогу, — сказала Джои хорошо поставленным, чистым голосом, от которого, наверное, звенели потолочные балки в зале суда.

— Подожди, это еще не все, — заторопилась я. — Ты не могла бы порекомендовать мне юридическую компанию, которая специализируется на делах об опеке детей? Если чутье меня не подводит, завещания мы не найдем и объявления ничего не дадут. Поэтому я буду добиваться опеки над Фло.

Долгое время она молчала, потом вздохнула.

— А ты уверена, что хочешь этого? — спросила она.

— Абсолютно.

Джои пообещала мне подыскать такую компанию и повесила трубку.

Мы приступили к поискам завещания. Вернувшийся домой Клаус помог нам перетрясти каждую книгу и альбом с вырезками, прощупать свернутые бумаги и развернуть каждый листок. Нигде ничего. Зато мы нашли один документ — похоже, купчую на дом 17 по Виктория-стрит, но довольно странную купчую. В ней говорилось о доме 17, а не 17с.

— Неужели ей принадлежали все пять соседних домов? — изумилась Пэппи.

— Не может быть, — вытаращил глаза Клаус. — Она была небогата.

Под лестницей, за ящиком с эвкалиптовым мылом, которым мы отмывали прихожую, стоял большой сундук. Мы его не сразу заметили, а когда заметили, поначалу сочли, что там хранятся инструменты. Отчаяние побудило Тоби перетащить сундук в комнату. Он водрузил его на узкий стол в кухне миссис Дельвеккио-Шварц и открыл с такой осторожностью, точно оттуда могло выскочить что угодно — от Дракулы до бумажного клоуна с гармошкой.

В сундуке обнаружились голубой тряпичный кролик, огромный кристалл какого-то сиреневого камня, семь хрустальных стаканов для бренди в картонных цилиндрах, детская ручка от кисти до локтя с ямочками, изваянная из белого мрамора, и десятки сберегательных книжек.

Тоби протянул руку, сгреб пригоршню книжек, небрежно открыл одну и замер с ошеломленным лицом.

— Господи Иисусе! — воскликнул он. — В каждой книжке почти тысяча фунтов — больше нельзя держать на одном счету, не платя налогов и не отвечая на назойливые вопросы.

Мы насчитали около сотни книжек и устали открывать их. Все было ясно, во всем отчетливо виделся простой, но надежный расчет. Миссис Дельвеккио-Шварц никогда не пользовалась услугами одного банка дважды, а это значит, что у нее остались счета в каждом филиале всех сиднейских банков. В последние двадцать лет она находила банки все дальше от дома, клала на счет по тысяче фунтов в Ньюкасле, Воллонгонге, Батерсте. А где была Фло, когда ее мать уезжала на целый день?

— По крайней мере Фло ни в чем не будет нуждаться, — заявил Тоби, аккуратно сложил сберегательные книжки в пустую картонную коробку, завернул ее в коричневую бумагу и перевязал бечевкой. Миссис Дельвеккио-Шварц хранила целые мотки бечевки и пачки оберточной бумаги, старательно расправленной и сложенной снова.

— Может так случиться, что Фло не увидит ни пенни из этих денег и даже Дом не получит, — мрачно заметила я. — Все ее имущество достанется правительству, если мы не найдем свидетельство о рождении Фло.

Но мы его не нашли, хотя с удвоенной энергией возобновили поиски. Ни завещания, ни свидетельства о рождении, никаких упоминаний об адвокатах или юридических фирмах. Свидетельства о браке тоже нигде не было. Оказалось, что даже Пэппи не может подтвердить, что Фло действительно дочь миссис Дельвеккио-Шварц: девочка родилась как раз в то время, когда Пэппи уехала на два года в Сингапур, пытаясь разыскать родных отца. Вернувшись в Австралию, Пэппи привела в Дом Тоби, так что и от него помощи ждать не следовало. Куда бы мы ни поворачивали, везде натыкались на глухую стену. Казалось, миссис Дельвеккио-Шварц явилась в этот мир взрослой, ни разу не была замужем и не имела детей. Трудно поверить, что такое возможно в наше время. Сколько еще на свете людей, о существовании которых правительство и не подозревает? Мы не нашли даже налоговых документов — только конторскую книгу, где была записана небывало низкая арендная плата за комнаты в доме 17с. Никаких квитанций об уплате налога на недвижимость, счетов за воду, электричество, газ, ремонт.

— Она за все платила наличными, — вспомнил растерянный Клаус.

В последнюю очередь мы осмотрели маленький шкаф в комнате, где произошло убийство. Шкаф стоял у балкона, в нем миссис Дельвеккио-Шварц хранила Хрустальный Шар, карты, книги. Больше в шкафу ничего не нашлось. Мы перелистали все таблицы эфемерид, осмотрели пачки гороскопов, рассмотрели листы бумаги на свет, даже перебрали колоду Таро по карте. Ни свидетельства о рождении, ни завещания — ничего.

— Ладно, давайте сложим все обратно, — вздохнула я.

Но Пэппи вцепилась в мою руку и торопливо запротестовала:

— Нет, Харриет, нет! Не делай этого! Забери все к себе вниз, спрячь в своих комнатах.

Я уставилась на нее как на помешанную.

— С какой стати? Это ее вещи, все они — часть имущества. Шар очень ценный: миссис Дельвеккио-Шварц говорила, что за деньги от его продажи можно купить отель «Австралия».

Тоби понял то, что не дошло до меня.

— Пэппи права, забирай.

Я отказалась, и он зарычал, раздосадованный моей глупостью:

— Не будь дурой, Харриет! Пораскинь мозгами! Первыми эти вещи увидят сотрудники отдела опеки: как думаешь, что они скажут, если найдут их? Особенно сберегательные книжки. Если хочешь, чтобы тебе доверили Фло, надо делать вид, будто ее жизнь с матерью была самой обычной и ничем не примечательной. Пусть считают старушку странной, но ни в коем случае нельзя давать им в руки доказательства этих странностей!

Мы сложили оккультные принадлежности в другую коробку и помчались ко мне, каждую минуту опасаясь услышать звонок в дверь.

Но в дверь позвонили только в пять вечера — неожиданное время для визита службы опеки. Я поручила Клаусу следить за нашим ужином и направилась к двери. Вчера мы заперли ее, с тех пор она стояла запертой.

На веранде стоял Дункан Форсайт.

— Я не могу зайти, — с места в карьер заявил он. — Жена ждет в машине.

Он выглядел еще хуже, чем на свадьбе Крис Гамильтон, — тощий, сутулый, подавленный. В волосах почти не осталось темных прядей, вся голова приобрела оттенок перца с солью. Виски резко выделялись белизной. Измученные глаза смотрели на меня с такой любовью, что у меня сжалось сердце.На веранде стоял Дункан Форсайт.

— Я не могу зайти, — с места в карьер заявил он. — Жена ждет в машине.

Он выглядел еще хуже, чем на свадьбе Крис Гамильтон, — тощий, сутулый, подавленный. В волосах почти не осталось темных прядей, вся голова приобрела оттенок перца с солью. Виски резко выделялись белизной. Измученные глаза смотрели на меня с такой любовью, что у меня сжалось сердце.

Я выглянула из-за его плеча и увидела припаркованный в нашем тупичке «ягуар». Его нос был повернут к бордюру, так что мадам докторша видела все, что творилось на веранде дома 17с. Она явно не желала рисковать.

— Твоя жена получила письмо, написанное четким почерком на очень дорогой бумаге, — сказала я. — В письме говорилось, что ты попал в когти шлюхи — вульгарной, дешевой потаскухи, которой нет места ни в этой жизни, ни в загробной. Судя по письму, можно было подумать, что мы встречаемся до сих пор.

— Именно, — подтвердил он, ничему не удивляясь. — Письмо принесли утренней почтой.

— Это еще не все. Точно такое же письмо получил накануне Нового года мой отец в Бронте.

Это известие больно ранило его, он тяжело вздохнул:

— Ох, Харриет, милая! Мне так жаль!

Сколько всего случилось с тех пор, как мы расстались! Я смотрела на него сквозь завесу боли и тревоги, но не он причинил эту боль, не о нем я тревожилась. Думая о предстоящих переменах, я пыталась понять, сумею ли когда-нибудь вернуться туда, где мы были вдвоем. В те времена, когда все были живы. До того, как моего ангеленка увезли умирать.

Ответ мой был холодным:

— Если это тебя утешит, Дункан, могу сказать, что письмо было первым и последним. Его отправил Гарольд, а он уже мертв. Интересно, написал ли он сестре Агате?

— Боюсь, да. Сегодня утром она звонила мне.

Я пожала плечами.

— Жаль. И что теперь? Уволить меня она не сможет: до пенсии мне еще далеко, в лаборатории не хватает рук. Самое худшее, что мне грозит, — перевод из «травмы» на прежнее место и стандартные снимки грудной клетки, но я не думаю, что она настолько глупа. Такими ценными работниками, как я, не разбрасываются.

Дункан смотрел на меня так, будто не узнавал Харриет Перселл. Я протянула руку и похлопала его по плечу так, чтобы это видела мадам докторша.

— Дункан, напрасно ты приехал. У меня все хорошо.

— Кэти настояла, — признался он с затравленным видом. — Велела сказать тебе, что она готова забыть о нашей связи и отрицать ее, если начнутся расспросы.

Надо же, какая наглость! От моей отчужденности не осталось и следа — ее вытеснил гнев. Как она посмела обращаться с мужем и со мной так покровительственно и снисходительно! Как будто в ее силах лишить прошлое смысла!

— Какое великодушие, — процедила я. — Какая душевная широта.

Рык, рев, выпущенные когти!

— Я дал ей слово, что больше никогда не заговорю с тобой.

Эта капля стала последней. Оттеснив Дункана плечом, я бросилась к машине, схватилась за ручку пассажирской дверцы и распахнула ее прежде, чем миссис успела запереться. Вцепившись ей в плечо и ощутив мягкость подплечника под тканью дорогого французского костюма, я выдернула миссис Дункан Форсайт из машины на тротуар. Притиснув ее к ограде дома 17с, я нависла над ней — и почему рослые мужчины всегда женятся на коротышках с «утиной болезнью»? Как она струсила! Вынуждая Дункана привезти ее сюда, она и не думала, что столкнется с Джесси Джеймсом.

— Слушай, ты, — прорычала я, приблизив лицо вплотную к ее лицу, — не лезь в мою жизнь! Не смей смотреть на меня свысока! Если бы ты помнила о своем долге и не отказывала мужу, он не изменял бы тебе. Но тебе нужны только его деньги, взамен ты ничего ему не даешь. А я даю, я в долгу перед твоим мужем — за то, что он порядочный человек и прекрасный любовник! Он не виноват, что ты его кастрировала. Оставь его в покое, слышишь?

Она судорожно хватала воздух, ее лицо побагровело, глаза были готовы выскочить из орбит. Меня подбадривали мадам Токката с балкона дома 17b и мадам Фуга и мисс Честити с балкона дома 17d.

Дункан тоже вышел за калитку, но не бросился спасать жену. Прислонившись к забору, он скрестил ноги, сложил руки на груди и усмехнулся.

— Своими делами займись, тварь безмозглая! — рявкнула я, оттаскивая докторшу обратно к машине. — Если хочешь и дальше быть леди Форсайт, заткнись и цени меня, как тряпки от Балансиага, шмоточница несчастная! — И я запихнула ее в машину.

Дункан хохотал во весь голос, а его миссис съежилась на пассажирском сиденье «ягуара» и зарыдала в кружевной платочек.

— Нокаут в первом раунде, — объявил он, утирая проступившие слезы. — Боже, как я тебя люблю!

— А я тебя. — Я коснулась его лица. — Не знаю почему, но люблю. В тебе так много силы и смелости, Дункан, — их хватит, чтобы справиться с жизнью и смертью, увечьями и болезнями. Но в личных отношениях ты трус. Будь таким, каким хочешь быть, и плюй на чужое мнение. Ну, вези свою мадам домой.

— Мы можем увидеться еще раз? — спросил он так, что мне сразу вспомнилось, как мы возвращались на Виктория-стрит, подгоняемые изнутри страстью, излучающие жизненную силу.

— Не сейчас. Не знаю, когда получится, — ответила я. — В Новый год Гарольд убил миссис Дельвеккио-Шварц, а потом покончил с собой. И мне придется вести себя образцово, чтобы мне отдали под опеку Фло.

Конечно, он был потрясен и перепуган, он посочувствовал мне и вызвался помочь, но никак не мог взять в толк, зачем мне нужна Фло. Не беда. Он все еще любит меня, а это очень много значит.

Вторник

3 января 1961 года

Сегодня рабочий день. Как бы я ни храбрилась перед Дунканом, потерять работу я боюсь. Если мне удастся найти для Фло няню, которая присмотрит за ней, пока я работаю, остатков моей зарплаты и денег от жильцов Дома хватит, чтобы существовать — жуткое слово! — но не роскошествовать. Фло давно пора приступать к учебе, но в какой школе? Придется разузнать, есть ли где-нибудь школы для детей с отклонениями, хотя я о таких даже не слышала. И потом, каково будет Фло в такой школе, среди недоразвитых и больных детей? С ней самой все в порядке, просто она похожа на мимозу, которая никнет, стоит коснуться ее листа. В Мосмене есть центр для больных параличом, но у него чудовищная репутация. К тому же Фло не страдает параличом, она просто немая.

Но об этом потом, когда мне разрешат заботиться о Фло. А пока надо постараться сохранить работу с ее зарплатой, достойной мужчины, и начать откладывать деньги. Если отдел опеки не проявит благосклонность, чего от них ждать не стоит, нам с Фло вряд ли позволят жить в доме 17с, а тем более брать с жильцов арендную плату. Ни свидетельства о рождении, ни свидетельства о браке. Фло родилась на грязном полу Дома, а не в больничной палате.Бессмысленное это занятие — гадать, что нас ждет. Лучше просто ждать.

Сестра Агата вызвала меня на ковер в девять утра, отправив вместо меня в лабораторию временную замену. Серьезное положение.

— Вы отдаете себе отчет в том, сколько неудобств доставили нам вчера, мисс Перселл? — спросила сестра Агата. — Вы позвонили без десяти шесть — за десять минут до начала вашего дежурства! — и заявили, что не придете. И даже не объяснили почему. Просто повесили трубку, не дослушав мисс Баркер.

Я смотрела в холодные голубые глаза. Почему-то сестра Агата виделась мне танцующей на свадьбе сосулькой, и я понимала, что этот лед мне ничем не растопить. И потом, она получила письмо от Гарольда, а это опасное осложнение. Идея родилась сама собой. Я вдруг поняла, что длинный рассказ про миссис Дельвеккио-Шварц, Гарольда и Фло только настроит ее против меня: порядочным женщинам не пристало связываться с убийцами и устранять последствия преступлений.

— Прошу меня простить, сестра Топпингем, — сказала я, — но вчера утром я была слишком взволнована, чтобы рассуждать логично. — Рассказывать об этом неловко, но я считаю нужным поставить вас в известность, — приукрашивай действительность, Харриет, если понадобится, солги. Фло стоит любой лжи. — Мой отец получил анонимное письмо, в котором меня обвиняли в незаконной связи с мистером Дунканом Форсайтом. А это, разумеется, ложь. Но, как вы понимаете, весь день был испорчен. Отец потребовал моего присутствия дома, и мне пришлось подчиниться.

— Хм-м… — протянула она и помолчала. — Так вы разрешили это весьма щекотливое дело, мисс Перселл?

— Да, сестра… с помощью миссис Дункан Форсайт.

Хитрая старуха не собиралась рассказывать, что она получила такое же письмо. Упомянуть про докторшу — удачная мысль.

— Ваши извинения приняты, мисс Перселл. Можете идти.

Я медлила.

— Сестра, этот неприятный инцидент может иметь такие же последствия. Если начнется расследование, мне может понадобиться уходить с работы до конца дежурства в течение нескольких недель. Уверяю вас, я постараюсь переносить все встречи и прочие дела на конец рабочего дня, но даже в этом случае мне придется заканчивать смену раньше, чем положено.

Сестра Агата осталась недовольна, но поняла, что это неизбежно. Никому в больнице не нравились напоминания о том, что все мы слишком часто работаем сверхурочно и не получаем за это никакой платы.

— Можете уходить в случае необходимости, мисс Перселл, но постарайтесь извещать меня заранее.

— Да, сестра. Спасибо, сестра. — И я поспешила уйти.

Если вдуматься, все решилось очень просто. Почему в Королевской больнице все не так, как в Винни или в Райде, где есть дежурства и по выходным дням? Если бы я работала в воскресенья, на неделе у меня было бы как минимум два свободных дня. Пожалуй, я все-таки напрасно выбрала работу в Королевской больнице.

Четверг

5 января 1961 года

Адвокат Джои сообщила мне адрес юридической компании, которая занимается в основном делами об опеке, — «Партингтон, Пилкингтон, Перблайнд и Хаш», Бридж-стрит. Название прямо из романа Диккенса, но Джои заверила, что подобных фирм пруд пруди: таковы юридические традиции, во многих названиях фигурируют фамилии партнеров, которые уже тысячу лет как мертвы, если вообще существовали. Я выбрала мистера Перблайнда, но в следующий понедельник в четыре встречаюсь с мистером Хашем.

Я до сих пор не могу добиться вразумительных ответов от сотрудников отдела опеки: мне отказываются сообщить, где сейчас Фло. Она здорова, жизнерадостна, то, се, но даже если она в Ясмаре, в этом никто не признается. Судебное заседание по делу 6 смерти Гарольда и миссис Дельвеккио-Шварц назначили на следующую среду, так что придется мне придумывать убедительную причину прогулять целый день. Все жильцы Дома обязаны давать показания в случае необходимости. От Норма я знаю, что парни в синей форме так и не нашли следов Чиккера и Мардж из нижней квартиры. Подозревают, что они бежали в другой штат, значит, в чем-то были замешаны, хоть проституцией и не занимались. Беда в том, что без отпечатков пальцев невозможно определить, кто они такие. Может, даже грабители банков. Но по-моему, самые обычные люди, которые не доверяют полицейским.

Вчера ночью в четвертом часу произошло нечто очень странное. Все мы были дома, все спали. Меня разбудил быстрый стук тяжелых шагов на лестнице — точно так миссис Дельвеккио-Шварц обходила Дом среди ночи. Никто больше не мог издавать такие звуки! Даже крепкая викторианская терраса скрипела под ее ногами. Но миссис Дельвеккио-Шварц умерла, я видела ее мертвой и знала, что теперь бедняга лежит в морге. И все-таки это именно она взбегала по лестнице! До меня донесся ее смешок — но не привычное «хе-хе», а «ха-ха». Впервые в жизни мои волосы стали дыбом.

Не прошло и нескольких минут, как собрались все жильцы дома. Клаус был вне себя, он стонал и плакал, и Боб тоже заливалась слезами. Джим пыталась сдержаться, лицо Тоби было белым как мел. И мое тоже, а со смуглыми людьми такое случается нечасто.

Я впустила их всех в комнату, попыталась усадить, но они вздрагивали при каждом шорохе и тревожно озирались. Как и я.

Только Пэппи не испугалась.

— Она здесь, с нами! — блестя глазами, объявила она. — Я знала, что она не бросит Дом!

— Чушь! — выпалил Тоби.

— Нет, это похоже на правду, — возразила я. — Все мы спали, всех нас разбудили одни и те же звуки.

Я поставила чайник, заварила чаю и подбавила немного бренди в каждую кружку. Сдержать клятву больше никогда не прикасаться к нему мне помешала миссис Дельвеккио-Шварц.

В этот момент Пэппи огорошила нас неожиданным известием. Ночное происшествие наполнило ее радостью, какой я не видела со времен безмятежного счастья с Эзрой. Она буквально сияла.

— Работать в Стоктоне я не буду, — объявила она.

Все мы уставились на нее.

— После смерти миссис Дельвеккио-Шварц явилась ко мне, — шепотом объяснила Пэппи. — Не во сне, а когда я читала. Она сказала, что бросать Дом нельзя. И я поговорила с сестрами в Винни, чтобы узнать, можно ли мне работать медсестрой, а жить здесь. Сестры-монахини оказались такими добрыми и чуткими! Они решили, что в таком возрасте и с таким опытом работы мне будет удобнее жить, как прежде. В конце месяца я приступаю к работе в Винни вместе с другими стажерами.

Такой хорошей новости мы не слышали с Нового года и отчаянно нуждались в ней. Все-таки Пэппи — странное, загадочное существо. Даже выслушав ее, я отказывалась верить, что слышала на лестнице шаги настоящей миссис Дельвеккио-Шварц. Скорее уж призрак моего ангеленка ввел нас в заблуждение.Такой хорошей новости мы не слышали с Нового года и отчаянно нуждались в ней. Все-таки Пэппи — странное, загадочное существо. Даже выслушав ее, я отказывалась верить, что слышала на лестнице шаги настоящей миссис Дельвеккио-Шварц. Скорее уж призрак моего ангеленка ввел нас в заблуждение.

Где ты, Фло? Как ты? Тебя понимают? Конечно, тебе плохо, тебя не желают понять. Твоей матери больше нет, ты должна быть рядом со мной, и я переверну землю и небо, но не допущу, чтобы тебя отправили в сиротский приют. Если не вернуть тебя домой, ты умрешь. Твоя судьба в моих руках, потому что ее доверила мне твоя мать. И это самая неразрешимая загадка из всех.Суббота

7 января 1961 года

Сегодня приходила женщина из отдела опеки. Возвращаясь из похода по магазинам, я издалека заметила ее на веранде — уныло одетую особу лет за пятьдесят, со всеми признаками старой девы: от левой руки без колец до длинных волосков на подбородке. Почему они не выщипывают или не бреют их? Казалось бы, кому следить за собой, как не им, но почти половина старых дев носят усы и бороду. Хорошо еще, что в войну незамужним женщинам разрешили работать, иначе что стало бы с этими старыми девами? С другой стороны, из-за войны в стране не хватает мужчин. Одиноких женщин среди моих ровесниц гораздо меньше, чем среди ровесниц Крис, Марии и тех, кто постарше. Вообще-то австралийцев трудно подцепить на крючок и еще труднее удержать. Но Крис и Мария уже убедились, что среди эмигрантов попадаются лакомые кусочки, ничуть не хуже коренных австралийцев.

Явившаяся к нам старая дева представилась, я ответила тем же. Оказалось, меня почтила визитом мисс Фарфер, или Артур, или Фарфин — словом, свою фамилию она произнесла, как «Арф-Арф». Когда я так и назвала ее, она меня не поправила. Я отперла дверь, пропустила гостью в Дом, но сразу обогнала ее, чтобы не видеть, каким взглядом она смотрит на каракули на стенах и неприглядные коридоры Дома. Нам повезло: мы свернули в боковой коридор как раз в тот момент, когда мадам Фуга во весь голос распекала мисс Верность.

— Сука ты долбаная, тварь тупая! — отчетливо слышалось из окна. Пассаж незамысловатый, но я решила, что и этого хватит.

— Что это за дом по соседству? — спросила гостья, пока я отпирала свою дверь.

— Частный отель, — ответила я и пропустила ее в мою уютную розовую квартирку. Гостья известила меня, что пришла ознакомиться с прежними условиями жизни Флоренс Шварц. С прежними!

— Я прихожу сюда уже который день, начиная со вторника, и никого не могу застать, — забрюзжала она.

Ох черт! Разговор начался неудачно и продолжался еще хуже. Гостья извлекла блокнот и старательно записывала мой рассказ о Доме, его обитателях, о том, кто мы, чем зарабатываем на хлеб, как давно живем здесь, насколько близко знакомы с миссис Дельвеккио-Шварц и Фло, которую мисс Арф-Арф упорно звала Флоренс. Судя по вопросам, она уже успела пообщаться с парой, которая увезла от нас Фло. Носила ли Фло когда-нибудь обувь? Почему она не говорит? Каков ее распорядок дня? Как кормила ее мать? Слава Богу, Пэппи хватило ума спрятать у меня весь оккультный реквизит, потому что мисс Арф-Арф обошла все комнаты миссис Дельвеккио-Шварц, заглянула в каждый ящик и шкаф. Что она сказала бы, узнав, что мать отняла Фло от груди незадолго до смерти? Это обстоятельство мы сохранили в тайне, как и занятия миссис Дельвеккио-Шварц.

В комнаты Джим, Боб и Клауса я ее не пустила, потому что их не было дома. Мисс Арф-Арф осталась очень недовольна, но еще больше разозлила ее реакция Тоби на просьбу показать его жилье.

— Да пошла ты!.. — гаркнул он и захлопнул дверцу люка.

Гостиную хозяйки я оставила напоследок, надеясь, что мисс Арф-Арф туда не заглянет, но она просто не могла уйти, не увидев место преступления. И была явно разочарована. Мы старательно убрали в комнате, даже отмыли стены. На них не осталось ни только рисунков мелками, но и мазков крови.

— Я видела снимки в полиции, — самодовольно сообщила гостья.

Я изнывала от желания послать ее по тому же адресу, который назвал Тоби, но не смела. Теперь, когда решалась судьба Фло, я должна была производить впечатление дружелюбной, простодушной, здравомыслящей и уравновешенной особы. И я закончила осмотр дома предложением выпить чаю. Мисс Арф-Арф благосклонно приняла его.

— А у вас очень уютный уголок, мисс Перселл, особенно по сравнению с нездоровой обстановкой в районе и состоянием комнат матери Флоренс, — заявила она, хрустя печеньем. Обмакнуть его в чай она даже не попыталась.

Я сообщила, что буду претендовать на опеку над Фло.

— Ну что вы! — воскликнула она.

На вопрос, что это значит, она ответила, что Флоренс окружена заботой там, где она сейчас (никаких упоминаний о месте — с одинаковым успехом девочка могла быть как в Мельбурне, так и в Тимбукту), так что об опеке и речи быть не может, пока не выяснится, что завещания нет, или пока не появятся родственники.

— А для этого понадобятся годы, — заключила она.

Я смотрела в ее водянистые серые глаза и понимала: если я начну уговаривать и умолять ее, дам волю чувствам, попробую объяснить, что Фло умрет, если не вернуть ее домой как можно скорее, мои шансы на успех резко снизятся.

— Они нелюди, им совершенно чужд гуманизм, — жаловалась я Тоби тем же вечером, сидя у него в мансарде. — Они просто выполняют правила и больше ничего не хотят знать.

— Само собой, — проворчал он, подчищая картину для отеля. — Это государственные служащие, Харриет, а они стараются не допускать просчетов. Все решают неизвестные в каком-нибудь комитете. Отчет мисс Арф-Арф подошьют к делу Фло вместе с другими отчетами, а когда папка распухнет от бумаг, ее направят наверх, чтобы там приняли решение.

— К тому времени Фло уже не будет. — Я смахнула слезу.

Тоби отложил кисти, сел напротив меня на придвинутый жесткий стул, подался вперед и отвел прядь волос с моего лба.

— Почему ты так любишь ее? — спросил он. — Да, Фло — славный ребенок, хоть и странноватый, но, если послушать тебя, можно подумать, что это твоя дочь. Может, я и преувеличиваю, но другой такой одержимости у тебя нет.

Как объяснить ему, что Фло неповторима?

— Тем, кто привык подчиняться рассудку, трудно понять меня, но я просто полюбила ее, как только увидела.

— Да нет, что тут трудного? — Он пожал плечами. — И у меня бывают душевные порывы. — Он расплылся в обаятельной улыбке и взъерошил мне волосы. — Тогда берись за дело, Харриет, и призови на помощь всю свою неиссякаемую энергию и энтузиазм, которые не покидают тебя даже в трудные минуты. Но сделай одолжение, задумайся о своей жизни. Согласившись опекать Фло, ты навсегда свяжешь себя.Все верно. Тоби одного не понимает: без Фло мне не нужна свобода. Она самое дорогое, что у меня есть, ради нее я готова пожертвовать всем. Ради Дункана Форсайта или другого мужчины я и не подумаю ходить по раскаленным углям, а ради Фло — с радостью. Мой ангеленок. Детка моя.

Понедельник

9 января 1961 года

Я прибыла в контору мистеров Партингтона, Пилкингтона, Перблайнда и Хаша на Бридж-стрит ровно за минуту до назначенного часа встречи с мистером Хашем, который, если верить надменной секретарше, не принимает клиентов позже четырех часов дня. Я извинилась за то, что причиняю мистеру Хашу неудобства, — сказалась больничная выучка! Даже если мусорщик будет выговаривать мне за выщербленную крышку мусорного бака, я преспокойно сложу руки за спиной, встану по стойке смирно и извинюсь. Это гораздо проще, чем оправдываться. Надменную секретаршу мой ответ удовлетворил, она улыбнулась мне губами, сложенными в куриную гузку, и велела присесть и подождать. Как я поняла, дисциплина в юридических конторах хромает — не то что в больницах. Будь у меня полчаса свободных, я научила бы мисс Худжар прыгать через обруч. Любопытно, что и в конторах юристов нет спасения от старых дев. Что стало бы без них с миром? Что будет со следующим, моим поколением, где процент замужних женщин вырастет? Личным секретарям и главам отделов придется и выхаживать заболевших детей, и ублажать мужей, и работать. Тоска!

Мистер Хаш походил на мясника: крупный, рыхлый и мясистый, с лиловыми сосудами по всему носу. Взглянув на него, я решила, что, если срезать с него весь жир и отделить сухожилия, останется целая гора отличного красного мяса. Свою историю я изложила коротко, как могла, отказываясь от всех красочных подробностей и эмоций, и закончила словами:

— Я хочу быть опекуншей Фло, мистер Хаш.

Жесткая логика потрясла его, и не говорите, будто я не в состоянии переупрямить мужчину!

— Сначала несколько вопросов личного характера, мисс Перселл. Сколько вам лет? Вы работаете?

— Мне двадцать два, я дипломированный рентгенолог.

— Вы понимаете, что затраты могут оказаться большими?

— Да, сэр.

— Значит, у вас есть средства.

— Нет, сэр. Но я скопила достаточно денег, чтобы заплатить за услуги юриста.

— Судя по вашим ответам, у вас нет других источников дохода, кроме работы. Это так?

— Да, сэр, — прошептала я, быстро сникая.

— Вы замужем? Помолвлены?

— Нет, сэр. — Я уже понимала, к чему он клонит.

— Хм-м… — Он постучал по губам карандашом.

Затем он принялся объяснять, что существуют три вида опеки: усыновление, собственно опекунство и принятие на воспитание.

— Откровенно говоря, мисс Перселл, ни для какой из них вы не годитесь, — безжалостно пригвоздил меня мистер Хаш. — В нашем штате еще ни разу не доверяли ребенка незамужней работающей женщине, не состоящей с ребенком в кровном родстве. Молодость тоже говорит не в вашу пользу. Пожалуй, было бы разумнее сразу отказаться от этой затеи.

Раскаленное железо коснулось моей души, я свирепо уставилась на собеседника.

— Ни за что! — отрезала я. — Место Фло — рядом со мной, этого хотела ее мать. Я готова на все, лишь бы вернуть Фло, честное слово. Но я обязательно верну ее! Клянусь!

Он вскочил из-за стола, обошел его, наклонился и… поцеловал мне руку!

— Ох и кипучая вы натура, мисс Перселл! — воскликнул он. — Любопытное получится дело! Охотно помогу поколебать многолетние устои! А теперь рассказывайте все — вы ведь многое опустили, так?

Я сообщила ему все, что могла, не выходя за рамки благоразумия. Несмотря на теплые чувства к юристу, о гадании на картах и кормлении грудью я умолчала. Сказала только о сберегательных книжках, купчей чуть ли не на все дома Виктория-стрит, отсутствии документов, в том числе свидетельств о браке и рождении, а также об уплате налогов. Все это так понравилось мистеру Хашу, что он приобрел еще большее сходство с мясником. Так и виделось, как он сочиняет новый рецепт сосисок из служащих отдела опеки.

Мы договорились, что мистер Хаш сам займется поиском завещания и родственников и постарается опередить отдел опеки и все стороны, рыщущие в поисках большого состояния, возможно, полученного незаконным путем.

Так прошла моя первая встреча с представителями если не закона, то юридической фирмы. Благодаря синдрому абстиненции Уилли, Норму, Мерву и детективам, расследующим убийство, у меня был более богатый опыт общения с полицией, чем у любой моей ровесницы, не занимающейся проституцией.

Мне и в голову не приходило, что меня могут счесть неподходящей опекуншей. Что мой возраст, необходимость зарабатывать на жизнь и статус незамужней женщины — более веские аргументы, чем любовь. И это лишний раз доказывает мою наивность. Надо было догадаться обо всем, выслушав вопросы сотрудников из отдела опеки, которых обувь интересовала больше любви. Нет, не так: к любви они приравнивали туфли, которые не носила Фло.

Я знаю только одно: если я не привезу Фло домой, она погибнет. Просто зачахнет и будет блуждать по земле бесплотной тенью. Потому что никто не понимает, кто она на самом деле.

Среда

11 января 1961 года

Судебное разбирательство состоялось сегодня утром. Все кончено. Нас вызвали давать показания. Я проработала с шести до девяти, затем примчалась в город на такси, а когда заседание кончилось, на другом такси вернулась в больницу. Сестре Агате я объяснила, что полиция хочет допросить меня в связи с анонимными письмами, и сестра приняла это объяснение, не задавая вопросов.

Нет, мы не замечали натянутых отношений мистера Уорнера и его любовницы, миссис Дельвеккио-Шварц. Имя мужа нашей хозяйки не смогла назвать даже Пэппи. Никто из нас его ни разу не слышал. Отсутствие Чиккера и Мардж было замечено, но у полиции сложилось впечатление, что в этом деле они не замешаны. Вердикт: убийство и самоубийство. Дело закрыто. Тело миссис Дельвеккио-Шварц можно забрать и предать земле. Кремация исключена! Неужели они собираются выкапывать ее, если обнаружатся новые обстоятельства? Или для проведения новых исследований? Мы согласились.

Кто-то, может быть, даже мадам докторша, разболтал о моей связи с Дунканом — я поняла это потому, что медсестра «травмы» уже несколько раз закидывала на этот счет удочки. Но я прикидывалась дурочкой. Пусть удят рыбу сколько душе угодно — доказательств у них все равно нет.

По моей репутации в глазах сестры Агаты был нанесен еще один удар: я сообщила ей, что в пятницу вообще не смогу прийти на работу. Скончался один из родственников, объяснила я. Кажется, сестра мне не поверила.По моей репутации в глазах сестры Агаты был нанесен еще один удар: я сообщила ей, что в пятницу вообще не смогу прийти на работу. Скончался один из родственников, объяснила я. Кажется, сестра мне не поверила.
Продолжение следует
Колин Макклоу