Светлая радость, исходящая из сердца

               
        Написано для «Годового марафона»:
               
           http://stihi.ru/2024/11/16/2300

Детство для каждого из нас – время, которое памятно, по-особому дорого и любимо. По словам Дмитрия Диброва, телеведущего, детская память пробивается в нас неосознанным импульсом.
Детство, которое иногда особым образом напоминает о себе всплеском тёплых эмоций, неожиданным письмом от кого-то из солидных уже теперь представителей нашего давнего босоногого племени, проявившимся вдруг непонятно почему «бликом» перегруженной информацией памяти. Лёгкой грустинкой о чём-то, утраченном и безвозвратном.
Детство – это неоценённое нами богатство. Богатство выбора, богатство решений, богатство поступков, богатство полноценности жизни.
Детство – это искренность наших мечтаний, неисполнимость во взрослой жизни сказочных детских задумок и преобразований, которых было великое множество.
Это кажущаяся тебе возможность и лёгкость сделать и совершить, достигнуть всего, казалось бы, недостижимого.
Это гнетущая тоска, непередаваемая словами.
Это светлая радость, исходящая из сердца.
Это полнота счастья, которого во взрослом состоянии, все сами убеждаются в этом со временем, будет так не хватать.
Детство – это волшебство сказки! Прелесть фантазий, которая, к сожалению, нами  утрачивается с годами…
Пузырёчки-пузырьки…Отчётливо помню, когда меня, маленького, приводили в парикмахерскую, и я орал, как говорится, благим матом, – подстригаться ужасно не любил, не поддавался парикмахеру. Но ключик был найден… Находчивая женщина завлекала меня пустыми пузырёчками из-под одеколона. Тут-то я увлекался ими и забывал про процесс стрижки…
Помню аккуратную, чистоплотную, любящую меня, заботливую бабушку Ульяну. Как-то в своём взрослом уже состоянии я вдруг однажды так отчётливо представил ту памятную «картинку», когда меня, маленького, занимала бабушка: куколкой, сделанной тут же, ею самой, из носового платка – движущейся, завораживающей, привлекательной. А в другой раз – это была кукла, смастерённая из небольшого, тоненького чурбачка. Сверху к нему прикреплялась круглая матерчатая головка. Химическим карандашом на ней были нарисованы волосы и лицо.
Благодаря бабушке Ульяне я попробовал и запомнил до сих пор вкус кулаги – густого, необыкновенно сладкого (вкуснющего!) напитка, приготовленного из ржаной муки, солода и ещё каких-то неведомых мне теперь добавок. Сравнить его могу, разве что с абрикосовым соком, старого – советского – приготовления, да и то – отдалённо, больше по консистенции и чуть-чуть по вкусу, но никак не по цвету. А ещё – парёнки (подвяленные, скрюченные от жары русской первородной красавицы-печи) – разноцветные овощные «нарезки». Дождаться не могли их полной готовности к употреблению…
Особую предрасположенность бабушки к себе я ощущал и по любовно приготовленной ею в небольшом глиняном горшочке, белейшей рисовой каши, сваренной в той же русской печке,  и по солнечно-праздничной пенке топлёного молока, прошедшего «экзекуцию» за печной заслонкой, в самом жерле печного дровяного «пожарища».
Как же я любил, чтоб трещали дрова, чтоб можно было любоваться их алым «распадом» на крупные, пылающие жаром, угли!
Бабушка Ульяна научила меня писать печатными буквами. Помню, когда в один момент мне очень захотелось заиметь сестрёнку, моя любимица подсказала, что можно написать в Москву. И я писал собственноручное «прошение» о том, чтобы мне выслали сестрёнку.
Надо заметить, что спустя годы, это случилось: но вот только Людмилка появилась прямо там, у нас в Староуткинске, не пришлось маме ехать за ней в столицу.
Как сейчас вижу счастливого отца, переполненного радостными впечатлениями от того, что у него родилась «матрёшка». Так он называл её ещё долго, чередуя с другим именем: «Дунька», хотя в свидетельстве уже было записано: «Людмила».
В детстве для нас праздником были выборы. В этот день родители с утра уходили в клуб и возвращались с покупками. Тогда в буфете продавалось что-то особенное, чего обычно в магазинах не было в продаже. Та же бутылочная газировка, например.
До начала выборов к нам приходил домой агитатор. Это была Елизавета Фоминична, учительница, которая жила по нашей же улице Советской. Приходила она для сверки списков избирателей. Для этого требовались паспорта моих родителей. Состоявшийся диалог, помнится, был обычно таким:
- Коля, ты знаешь, где паспорта лежат?
-Да, знаю.
- Достань мне, пожалуйста. Сверю списки,  родителям скажешь, что я приходила и просила  посмотреть документы.
Агитатор всегда радовала меня конфетой. Это было ещё до школы. А какой маленький паренёк не любит сладостей? Любил я приход агитатора!
 Родители ходили в библиотеку. Оба интересовались чтением. Помню их книги (толстые!) «В лесах», «На горах». Я рассматривал в них картинки. Вообще любил взрослые книги с иллюстрациями.
Школа… Ещё в летнее время перед первым классом мы с особым пристрастием расспрашивали тех ребятишек, кто были постарше и уже учились. Вопросы интересовали самые разные. Почему-то запомнился один: «А из школы, как выходят?»
- Ну, не в окно же, - был ответ.
Кстати, размышлениям нашим можно было позавидовать. Действительно происходило познание мира, себя в нём, человеческого окружения и взаимодействия с ним. Например, обсуждали проблему: «Почему нос у человека называется нос? Назвали бы «пентюх». Почему именно «пентюх»? А кто его знает… Поражаюсь сам себе, что эти нелепости и мыслительные неуклюжести так прочно хранятся в кладовых памяти.
Помню самое первое «Первое сентября» - начало учебного года. Накануне приготовлена школьная форма, классическая из серого сукна, с широким ремнём для подпояски, собран портфель, особым способом подобран скромный цветочный букетик, где преобладали простенькие жёлтые «шары». Признаюсь, что грешили: много побегали в вечернее, затемнённое время, по улицам посёлка, срывая, где возможно, через дырки в оградах палисадников (благо ручонки-то тонюсенькие) какие придётся цветочки.
Все собранные таким образом цветочные экземпляры складывались в общую кучку, после чего делились на общее количество жаждущих знаний школьников. Новичкам-первоклашкам букеты шли, что попроще, нечего, мол, баловать их, постарше станут, тогда и до георгинов дорастут. Мы рады были и тому, что доставалось.
Оправданием нам служило только одно: цветы безжалостно не вырывались, делалось это осторожно и аккуратно, улиц охватывалось достаточно много, чтобы на цветочных «плантациях» особо-то набег «юных цветоводов» не был замечен.
И вот школа – одноэтажное деревянное здание на улице Рабочей молодёжи. Здесь обучались только начальные классы. Пришкольный двор, общее построение. Какие-то поздравления, вручение подарков первоклассникам: карандаш, ластик, линейка. Всё это уже находилось в моём портфеле, но радость распирала: по-да–ри-ли!
В начальных классах мне нравились перемены с организованными играми, например, «А мы просо сеяли!».
 Криков, бега, шума не было, как-то перемена проходила очень уж спокойно. Были и дежурные школьники, с повязками. Дежурили классами. Были и санитары – руки проверяли чрезмерно тщательно.
Из учебника природоведения помнится фотография истока реки Волги – маленький ручеёк, обустроенный деревянным срубом. Ручеёк этот течёт вдаль, постепенно расширяясь. Сопроводительный текст – статья учебника - был написан такими тёплыми словами, согревающими сердце, что запомнилось на всю жизнь, как и где Великая русская река Волга берёт начало. Правда, долго не мог понять: а каким образом она становится потом такой полноводной и величавой?
В нашей памяти прочно, надолго,
Происходит это века,
Остаётся славная Волга,
Очень близкая сердцу река.
В этом же учебнике в теме «Человек» меня просто «будоражила» (была неприятной!) картинка-рисунок мышц человека. Насыщенный бордовый цвет и внушительная масса мышечной ткани – действовали негативно на мою детскую психику. Или рановато было смотреть на такую иллюстрацию, или просто нельзя её было включать в учебную книгу для детей. Кто об этом думал? А, может, это просто индивидуальность восприятия…
У меня в пору пионерского детства была страстная мечта: переписываться с иностранным сверстником. Но адресов достать не удавалось. Я даже дважды писал в редакцию газеты «Пионерская Правда», прося о содействии. Но оба раза на моё имя (и это было особенно приятно!) в специальном редакционном конверте, отличавшемся от  обыкновенного почтового, приходили красивые листы ответа на мелованной бумаге с логотипом газеты и одинаковым текстом, который до сих пор не стирается из памяти: «Дорогой друг! В редакции нет адресов зарубежных школьников, а если они становятся известными, то передаются нами в «Клубы интернациональной дружбы» для организации коллективной переписки».
Каким успехом пользовались индийские фильмы! Во-первых, они часто были цветными, во-вторых, - музыкальными, в-третьих, представляли собой другой мир, другую культуру. А к тому же, индийские кинофильмы были двухсерийными. Сколько волнений испытаешь во время их просмотра. На некоторые фильмы нас не пускали, так как они были рассчитаны на зрителей в возрасте шестнадцати лет и выше.
Но мне везло и тут. Участвуя в художественной самодеятельности, выступая почти во всех концертах, своим пением я «разбередил» ни одно сердце работников клуба, в том числе и контролёров кинозала… Бывало так: запуская в зал взрослых зрителей, шугая подростков, контролёрша, закрыв дверь, потушив в зале свет, делала мне приветливый знак рукой, придерживая за плечи, впускала в зал.  И даже, иногда, показывала в темноте свободное место. Мало того, что бесплатно, ещё и «До шестнадцати лет»! Гордость распирала!
В школе меня известили о поездке в районный центр -   Шаля -  на встречу с московскими киноактёрами. От нашего посёлка была сформирована большая группа из работников предприятий и организаций, представителей молодёжи и школьников, выезд был организован на нескольких автобусах.
В Шале на центральном стадионе была подготовлена площадка сцены, обустроены скамейки для зрителей. Собравшихся посмотреть на творческих гостей из столицы было очень много, все ожидали их появления. Встречены именитые актёры, а это Надежда Румянцева (низкорослая красавица с милой улыбкой) и Борис Андреев (человек-глыба), были шквалом аплодисментов.
Героиня знаменитых «Девчат» выбежала на импровизированную сцену в огромных валенках и шапке-ушанке, как это и было в кинофильме, несмотря на «бушевавшее» вокруг лето, прочитала несколько монологов.
Борис Андреев поразил своим звучным голосом – басом, - которому не требовался микрофон. Актёр даже, как мне это показалось, специально «поигрывал» им, привлекая внимание публики.
Москвичи рассказали о своей творческой судьбе, становлении в актёрской профессии. Всё это было необычайно интересно, а главное, меня, например, поражало то, что герои экрана в своём «живом виде», не как кинообраз, предстали перед нами, жителями уральской глубинки. Видеть актёров «живьём» – это ли не удача!
Воспоминаний о детстве много… Но рамки миниатюры и так уже мною слишком широко раздвинуты…
Время поставить точку.

24.11.24 г.

Фото из семейного архива. Автор в первом ряду - справа.