Сохраб Сепехри. Звук шагов воды

   Посвящается безмолвным ночам моей матери


Я из Кашана. Живу. Не тужу.
Есть кусок хлеба, чуть ума, немного вкуса.
Есть мать прекрасней листа дерева. Друзья -
лучше воды в арыке.
 
Есть Аллах,
который совсем рядом:
Средь этих левкоев,
возле подножия высокой той сосны.
В сознании воды, в законе у растений.
 
Я - мусульманин. Моя Кибла – роза.
Мой коврик для намаза – родничок,
печать молитвенная - свет.
И степь – как коврик.
И омовенье - с трепетом окон.
Сквозь мой намаз течет луна, спектр протекает.
Камни виднеются сквозь мой намаз: прозрачны
его пылинки все.
Намаз свой совершаю,
лишь ветер с минарета кипариса
прочтет призыв к молитве.
Я читаю
намаз вослед за прославленьем бога
травой,
вслед за призывом встать волны.
 
Моя Кааба - у воды.
Моя Кааба - под акаций сенью.
Моя Кааба, словно бриз, летит
из сада в сад, из поселенья в поселенье.
 
Мой «черный камень» - блик света на клумбе.
 
Я из Кашана. Я рисую:
цветную клетку нарисую, вам продам,
чтобы от песни заточенного в ней мака
смягчилось одиночество сердец.
Что за мечты, что за мечты,… я знаю -
бездушен холст мой.
Я прекрасно знаю - в бассейне моих полотен рыбы нет.
 
Я из Кашана.
Родословная моя восходит, может быть,
к Керамике Сиалка, к травам Индии, восходит
к распутнице из древней Бухары.
 
До моего отца - два возвращенья ласточек,
два выпаденья снега,
два засыпания на обжитой террасе;
отец умер за Временем. Когда
умер отец, синело небо,
проснулась мать, сестра похорошела.
Все полицейские были поэтами. Спросил
хозяин бакалейной лавки:
«Сколько надо дыни?»
Ответил я: «Почем веселья грамм?»
 
Отец мой рисовал.
И делал тары, и на них играл.
Писал каллиграфически.
 
Наш сад стоял на стороне тенистой знаний.
в месте сплетения растения и чувств,
был перекрестком клетки, зеркала и взгляда.
В зеленом круге счастья был дугой.

Искал во снах в те дни
зеленый Бога плод. Пил воду я
без философии. Без знанья
срывал ягоды тута.
Пока трескался гранат,
рука желания фонтаном становилась.
Пока звучала песня птицы, грудь
от наслаждения сгорала. Иногда
и одиночество к окошку прижималось
лицом. Влеченье приходило, шею чувств
рукою обнимало. Мысль играла.
Жизнь как весенний дождь,
чинар с обилием скворцов. Была
в то время чередой огней и кукол,
Была объятием свободы. Жизнь тогда
была бассейном музыки.
 
Малыш
на цыпочках исчез в стрекозьих переулках.
Связал узел вещей,
мечтаний ветреных оставил город
тоскуя полным сердцем по стрекозам.
 
Я вышел в гости к Миру: я вошел
в Тоски пустыню, Мистики сады,
вошел в зал Знаний освещенный.
Я взошел
по лестнице Религии и Веры,
сомнений переулком до конца,
прохлады Отрешенности, пошел
к сумеркам влажным Доброты:
свиданье с кем-то на другом конце любви.
Ходил, ходил я к Женщине
как Наслажденья очагу,
до угасанья Желания, до шума
от оперенья Одиночества.
 
Я видел
разные вещи на Земле:
нюхал Луну ребенок.
Видел Свет, что трепетал в клетке без дверцы.
Лестницу, по ней Любовь всходила
к крыше Небес. Женщину видел,
что в ступе свет толкла.
И в полдень на их скатерти был хлеб,
росы тарелка, зелень, чаша Дружбы.
 
От двери к двери нищего; бродя,
выпрашивал он жаворонка песню;
и дворника с мольбой о дынной корке.

Я видел ослика, ценящего люцерну.
Ягненка, поедающего змея
воздушного.
И сытую корову
на пастбище Нравоучений.
 
Видел я
поэта, лилию зовущего на "Вы".
 
Я видел книгу, в ней слова из хрусталя.
Видел бумагу из весны природы.
Видел музей далёко от травы,
Мечеть далёко от воды. У изголовья
в отчаяньи факиха видел я
кувшин вопросов, полный до краев.
 
Я видел мула с грузом сочинений,
Видел верблюда с пустотой корзин цитат.
Мистика с грузом восклицаний «О, мой Бог!».
 
Поезд, везущий свет.
И поезд, везущий фикх, и как был он тяжел.
И поезд: вез политику, был пуст.
Другой вез семя лотоса и песню канарейки.
И самолет:  на дальней высоте
Через иллюминатор там видна земля -
удода хохолок, и точки
на крыльях бабочки,
в бассейне отраженье жабы,
мухи полет чрез переулок Одиночества.
Желанье воробья,
слетающего с дерева на землю.
И зрелость солнца.
И объятья куклы с утром.
 
Ступени к Вожделения оранжерее.
В подземелье Алкоголя ступени.
К закону увяданья Розы,
К математическому пониманью Жизни,
на крышу Откровения ступени,
ведущие к Явленья постаменту.
 
Моя мать в той долине мыла
стаканы в памяти реки.
 
Был виден город:
Как геометрия цемента, стали, камня.
Сотни автобусов без голубей на крышах.
Цветочник, продающий все свои цветы.
Поэт, между ветвей сирени
привязывающий качели.
В стену школы камни
бросающий мальчишка.
И малыш, плюющий косточку от абрикоса
на коврик выцветший молитвенный отца.
Козел, воду из Каспия на карте пьющий.
 
На веревке белье, там трепетанье лифа на ветру.
 
Повозки колесо, желающее, чтобы лошадь встала,
Лошадь, хотящая, чтобы уснул возница,
Хотящий смерть возница.
 
Была видна Любовь, и видны волны,
и виден снег, и Дружба. Видно Слово.
Была видна вода, предметов отраженье в ней.
Прохладная тень клеток в зное крови.
Влажная сторона у жизни.
И восток тоски природы человека.
И сезон распутства в переулке женщины.
Дух одиночества в сезона переулке.
 
В руке лета - веер.
 
СЕмени путешествие к цветенью.
Вьюнка - от дома к дому.
А луны - в бассейн.
И изверженье цветка руты из земли.
И выползание юной лозы из стенки.
Росы на мост сна выпадение.
Прыжок через ров смерти радости.
Через слова явления проход.
 
Просвет с мольбою света был в сраженьи.
Ступенька - с солнца длинною ногой.
Сраженье одиночества и песни.
Сраженье груш с корзины пустотой.
С зубами бой кровавый у граната.
Нацистов бой с чувствительным стволом (?).
Бой попугая с красноречием.
Бой лба
и холода молитвенной печати.
 
Атака изразцов мечети на поклон.
Ветра - подъема мыльных пузырей.
Как бабочек дивизия идет
в атаку на Программу
сраженья с насекомыми.
Как взвод
стрекоз трубоукладчиков шеренгу атакует.
Полк тростниковых перьев против литер из свинца.
Атака слов на челюсти поэта.
 
Стихотворения победа над столетьем.
Скворца - над садом.
встречных двух приветствий над переулком.
Над городом победа
трех деревянных всадников.
Двух кукол и мяча - над праздником.
 
Убийство погремушки
после полудня на матрасе.
Смерть рассказа в начале переулка сна.
Убийство грусти по приказу песни.
Убийство света лунного неоном.
Убийство ивы Государством.
Поэта удрученного убийство
подснежником.
 
Была видна Земля:
По Греции поэзия ходила.
В садах Висячих слышен крик совы.
На перевале Хейбар ветер гнал
снопы истории соломы на восток.
По тихим водам озера Нагин лодка везла цветы.
В Бенаресе в начале
любого переулка - свет фонарный.
 
Видел людей.
Я видел города.
Видел равнины, горы.
Я видел воду, видел сушу.
Свет и тьму.
Растения при свете и во тьме.
Зверей при свете, зверей в темноте.
И видел человечество при свете,
и человечество во тьме.
 
Я из Кашана, но
родной мой город - не Кашан.
Мой город потерялся.
Я с пылом, с жаром
выстроил свой дом
на ночи стороне другой.
 
Я близок в этом доме
влажной безвестности трав.
Слышу: дышит сад.
И темноту, стекающую с листьев.
И свет, из-за деревьев кашляющий,
Воду, чихающую в порах камня.
С потолка весны
Ласточек капающих.
Ясный звук
распахивания и закрывания Окна
у Одиночества.
И чистый звук Любви,
туманно отторгающей всю кожу,
К полету страсть, спрессованную в крыльях
Сопротивление Души расколу.
Желанья слышу звук шагов,
размеренных шагов по венам крови,
Пульсацию рассвета голубей колодца,
Сердечный трепет пятницы кануна,
Течение цветка гвоздики в мысли,
ржание Истины далекое.
И дуновение Материи
И в переулке Страсти
стук Веры башмаков.
И дождь,
стучащий по векам Любви,
По грустной музыке у зрелости,
По песне
гранатовых садов.
И звук стекла веселья,
разбитого в ночи,
Бумаги красоты,
разорванной в клочки,
и ностальгии Чаши,
наполненной и вновь опустошенной ветром.
 
К земли началу близок.
Ощущаю пульс цветов.
Знаком с судьбой воды,
обычаем зелёным у деревьев.
 
Душа струится в новом направлении вещей.
Душа юна. И временами кашляет от страсти.
Душа ничем не занята:
Считает дождевые капли, стыки кирпичей.
Порой правдива так как придорожный камень.
 
Не видел я, чтоб елки были во вражде.
Не видел я, чтоб ива продавала
земле свою тень. Дарит вяз бесплатно
свои ветви вороне.
Всюду, где есть листья, моя страсть цветет.
В потоке Бытия постиран я мака коробочкой.
 
Как крылышки у насекомого
я знаю вес рассвета. Слышу я
Музыку роста как горшок цветочный.

Как полная фруктов корзина я
охвачен быстрым жаром созреванья.
Я Как трактир
стою на пограничье слабости.
Как зданье
на моря берегу я беспокоюсь
о волнах вечных и высоких.
 
В изобильи солнце,
и связь, и размноженье.
 
Мне
довольно яблока,
вдыханья аромата ромашек, собранных в букет...
Мне зеркала достаточно и чистых отношений.
Не засмеюсь, когда воздушный шарик лопнет.
Не засмеюсь, коль философия луну
вдруг делит пополам.
Шум крыльев перепела мне знаком,
Расцветка брюшка дрофы,
следы копыт у горного козла.
Я знаю, где растет ревень,
Когда прилет скворца,
когда песнь куропатки,
когда умирает сокол,
Во сне пустыни что значит луна,
Смерть на стебле желания,
малина наслаждений
на челюстях совокупленья.
 
Жизнь - принимаемый обычай,
У жизни крылья шириной со смерть,
полет - с любовь размером.
Жизнь – не что-то,
что на краю привычки нашей
будет забыто и тобой и мной.
Жизнь – как экстаз срывающей руки
черный инжир во рту у лета терпком.
Жизнь – измеренье дерева в глазах
у насекомых.
Полет летучей мыши в темноте.
Странное чувство перелетной птицы.
Жизнь – поезда гудок, звучащий в сне моста.
Виденье сада
в иллюминаторе закрытом самолета.
Известие о запуске ракеты,
касанье одиночества Луны,
мысль о вдыханьи аромата
цветочного и на другой планете.
 
Жизнь –  мытье тарелки.
 
Нахождение монеты
в сточной канаве.
Из зеркала «квадратный корень».
В "квадрате" бесконечности цветок,
биеньями наших сердец земля "умноженная",
жизнь –
простая геометрия дыханий.
 
Где бы я ни был, буду пусть,
Небо – мое.

И мысли, окно, воздух, любовь, земля – мое.
И что за важность, если ностальгии грибы порой растут?
 
Не знаю
Почему считают, что лошадь – благородна, а голубь – красив.
И почему никто не держит в клетке грифа.
Чем клевер хуже красного тюльпана.
Глаза нужно промыть, нужно иначе видеть.
Слова нужно промыть.
Слова должны быть ветром,
дождем слова должны быть.
 
Позакрыть зонты,
выйти под дождь.
и мысли и воспоминания нести.
Со всеми под дождь выйти.

Под дождем увидеть друга.
под ним искать любовь.
Спать с женщиной под ним.
Играть под ним.
Писать, и говорить, и сажать лотос.
Жизнь – это промоканий череда,
это купание в бассейне «теперь».
 
Одежды сбросим:
до воды лишь шаг.
 
Узнаем свет.
Вес сельской ночи, сон газели.
Тепло гнезда у аиста.
Не ступим
ногой на закон луга.
Узел вкуса развяжем у лозы.
Раскроем рты, когда взойдет луна.
Не скажем: ночь - плоха..
Не скажем: светлячок
не ведает о проницательности сада.
   
И принеся корзины, унесем
все это красное, зеленое все это.
 
И станем по утрам просвирник есть и хлеб.
Посадим саженцы в изгибе предложенья.
Рассыпем меж слогов молчанья семена.
Читать не станем книгу, где не дует ветер.
Где кожица роса не влажная,
где не имеют измерений клетки;
не хотим,
чтобы слетела муха с пальчика Природы.
Не захотим, чтобы ушла чрез дверь Творения пантера.
Знать будем, если б не было червей, то жизни бы чего-то не хватало.
не было гусениц, то был бы убыток дерева закону.
И если б смерти не было, искали б что-то руки.
И будем знать: без света
живая логика полета бы была в смятеньи.
Будем знать,
что до коралла в морях мысли - пустота.
 
Не спрашивая, где мы,
Запах петуний мы вдохнем в больнице.
 
Не спросим, где фонтан удачи.
Не спросим, голубое почему истины сердце.
И не спросим
у предков, каким был ветер их,
какой была их ночь.
 
Живого нет пространства за спиной.
Не дуют ветры. Птицы не поют.
Зеленые закрыты окна ели.
На всех волчках давно осела пыль.
Истории усталость. За спиной
несет на берег память волн холодных
покоя раковины.
 
Так пойдем на берег моря,
Закинем в воду сети,
свежесть из воды достанем.
 
Камушек с земли подняв, тем осознаем
весомость Бытия.
 
В жАре не будем плохо говорить о лунном свете
(порой в бреду я видел - опускается луна,
и руки достают до потолка небес.
Заметил, что щегол лучше поет.
Порою шрамы на моих ногах
меня буграм земным учили и ухабам.
Порой объем цветов на ложе
моей болезни многократно рос -
диаметр грейпфрута, размер лампы.)
Не будем же бояться смерти
(Для голубя она не завершенье,
Не перевертывание кузнечика она.
В сознании акации струится.
В приятной атмосфере мысли.
Средь сельской ночи смерть
приход вещает утра.
С кистью винограда входит в рот.
В горле малиновки поет.
Смерть отвечает
за красоту крылышек мотылька.
Смерть иногда рвет базилик.
Смерть иногда пьет водку.
Порой сидит в тени, глядит на нас.
Известно - наполняет смерти кислород
Легкие наслаждения.
 
Перед судьбы словами
за плетнями звука
да не закроем двери.
 
Приподнять завесу:
Глоток свежего воздуха для Чувств.
Ночевка Зрелости под-над открытым небом.
Игры Инстинкта в игры. Обувь снять
и перепрыгивать через цветы в погоне
за временами года.
Пускай Одиночество поет,
что-нибудь пишет,
выйдя на природу.

Будем простыми.
Всюду, у окошка в банке или под деревом.
 
Познанье тайны розы - не для нас,
Возможно, наше дело в том,
чтоб в чарах розы плыть.
За Знанием устроить бивуак,
Руки омыв по притяжению листка,
за стол присесть.
С восходом солнца вновь рождаться по утрам.
Отправить волнения в полет.
Водой опрыснуть понимание пространства,
цвЕта и звука, окон и цветов.
Устроить небо
между двумя слогами «быть».

Вечность вдохнуть и выдохнуть.
Груз знаний снять
с плеч ласточки на землю.
Имя отобрать назад у тучи,
чинара, комара, у лета. И взойти
на влажных ногах ливня на любви высоты.
Для человечества все двери распахнуть,
света, растений, насекомых.
 
Может, наше дело в том,
Чтобы меж лотосом и веком
Бежать за эхом истины вдогонку.

 
--
Кашан, селенье Чинар, лето 1964 г.