Не впопыхах - поэма 154-156

154.
Всё настолько интересно,
заплетается язык,
словно тесто в кадке пресно,
издающий громкий мык.

Расползающийся веник
подметает вновь лучи.
Наблюдает гибкий гений,
призывая: “Замолчи!”

Не могу ответить фразой,
предложение пишу.
Понимаю, но не сразу,
ровно всё-таки дышу.

А вокруг светает, в небо
пламя вьёт своё заря.
Всё так выглядит нелепо.
Я пишу, наверно, зря?

Не восторга от физорга.
Домосед идёт ва-банк
и глядит на утро строго,
словно из тусовки панк.

День пиликает на скрипке,
ветер рвёт опять меха,
обдирает кожу с липки.
Ночь беззвёздная тиха.

Уступает темь рассвету,
золотятся облака,
дарят новый день Поэту –
отступает вмиг тоска.

Превращается в былое
неизвестное Душе,
в непонятное, смешное,
но в достойном неглиже.
155.
Свои читаю снова бредни,
не улыбаюсь, но смеюсь.
Опять не служит поп обедни,
святую пропил, падла, Русь.

Стоит на клиросе с амвоном,
из тунеядства вышел он,
когда-то был же агрономом,
но перестраивал загон.

И получился не на славу,
а на проклятия гулаг,
устраивают где облаву –
трепещет собственный кулак,

что занесён над головою,
над оправданием… Бандит
доволен в ветер над секвойей,
по озеру с утра следит

и оставляет след презренья
под ветхим опахалом дня.
Приходит всё же озаренье
и озаряет вновь меня.

Не стало искренности в людях,
тем более в скупых попах,
и расплываются на блюдах
те, кто сбросил тень папах.
156.
Сирень сливается с туманом,
и обнуляется она,
становится для всех обманом
свирепая, как сон, весна.

Но с первых чисел за апрелем
проходит дней водораздел.
Долина грусти пахнет прелым –
начала летнего удел.

Летают пчёлы со шмелями.
Пыльцой заполнился простор
по-над цветами и полями.
Вступили осы в разговор

с дождями летними весною
и со стрекозами, спеша
с озёрной гладью за стеною
шуршаний светлых камыша.

С отцом плывём меж облаками
на лодке памяти моей…
…слывём в деревне рыбаками,
владельцами как тень сетей.