Звёздный лёд

   
I

Река недюжинною властью –
Меж дном и льдом – пренебрегла,
И вьётся холод по запястью,
И колет звёздная игла.

Витает мост в ночном наплыве
Туманной измороси дня,
И в тишиной представшем взрыве
Ложится вечность на меня.

Она висит, неторопливо
Просеявшись сквозь строй примет,
И проникает сиротливо
И в этот день, и в этот бред.

С утра я в сон вживался близкий,
Изъяв обыденную явь
Из междометий той записки,
С которою пускался вплавь
Не в те разбитые проулки,
Где век течёт и вкривь и вкось,
Но в мир, где жизнь играет в жмурки
С тем, что судьбой отозвалось.

В себе воспитывал я с детства
Нелёгкий долг: средь ночи, вдруг,
Спросонья объяснить в наследство
Дню расколовший сон испуг.
Будь то кварталы и пространства,
Полёт, затеянный спроста,
Любви невступной постоянство
Иль гипсовая жуть Христа,
Распаренный полок и шайки
С блудливой резвостью яги. –
Слова взахлёб сбивались в стайки,
Смелее делали шаги.

Здесь было место для дитяти,
А ещё чаще – для отца;
И сны не ведали разъятий,
Сводя с живыми – мертвеца.

Каков был путь для этой рифмы,
Какой разгон, какой провал!
Отец в болезнь вплёл логарифмы
И на носилках напевал.

Там было «смело», было «в ногу»,
«товарищи» и «в бой пойдём».
Он плыл к последнему итогу,
Навеки покидая дом.

Он был тяжёл, его неловко
По рельсам в кузов завезли,
Как бы приманкой в мышеловку,
И оторвали от земли,

От сада, от семьи, от дела, –
Машина шла, его трясло, –
Смертельно голова болела,
А он терпел себе назло.

Он был таков, кого эпоха
Несла, как смертную печать,
Ни стона от кого, ни вздоха
Была вольна не замечать.

И вот теперь он нас оставил.
В окно впивались виражи,
Впервые, в нарушенье правил,
Он говорил себе: «Лежи.

Я знаю, мне придётся туго,
Обратно нет дороги мне».
И взгляд по дугам полукруга
Шёл в светлое подобье луга,
Чтоб, став причиною испуга,
Ко мне с небес сойти во сне.

Да, я пугался расставанья,
Всегда внезапного, стремглав,
Когда он вдруг, без основанья,
В свиданьи точкой ставил явь.

Такие утра – промежутки
Меж явью сна и долей бреда
В искусстве дня, и лишь победа
В искусстве скрашивала сутки…

Я вверх дышал, как ясенец,
Луну слагая из колец,
Метавшуюся в снежной мгле
По льду реки и по земле.

II

Стой! Куда идёшь ты?
Жизнь твоя проста
Огненною прошвой
Палого листа,
Возвращеньем к миру
Древа и куста.

Искромсай под лиру
Кружево из труб,
Капелька эфиру –
Кровь сердец и губ.
Вдох – одно мгновенье –
Сумочка и труп.

Скрежет и забвенье
Страх метнут в дома.
Смертное мгновенье
Сердца и ума.
Повод для затменья
Сердца и ума.

После, понемножку,
Я вперёд пойду,
Скроюсь под обложку,
Рухну в лебеду,
Сплюну привкус ржавый,
Липкую беду.

Правы иль не правы,
Миновать нельзя
Кровяной приправы
В виде киселя
К тем, кто жив был – сзади
Или у руля…

Вспомни, Бога ради,
Этот день и час.
Дождевые пряди
Одевали нас,
Свет по подворотням
Западал и гас.

Вечером субботним,
Спасшись от забот
(ставши безработным
на ближайший год),
Шёл я за судьбою
Вёдр и непогод.

Был я вновь с тобою.
Где, когда и как?
Мыкались, гурьбою
Уходя во мрак,
Прожитые годы –
Пред толпой зевак.

Жаждали свободы
Камни и трава.
В чернь пустой породы
Свет вкраплял слова.
Мертвь фонарных плошек –
В море острова.

Сквозь зрачки окошек
Не доходит свет
В мир лесных сторожек
Промелькнувших лет,
Коим в мире места
Не было и нет.

Из какого теста
Эти шалаши,
Что сулят нам вместо
Рай по гроб души?
Вместо сна и смерти –
Милых, за гроши.

Жизнь проста, поверьте
(если без прикрас).
Не в любви, так в смерти
Слышен Божий глас.
Маятника всплески,
По слогам: сей-час.

В вековечном блеске
Августовских дней
Вспыхнут арабески
Тусклых фонарей
Той поры, апрельской
Родины моей*.
______________________
* Мой папа умер 27 апреля 1960 г.


III

Я к тебе обращаюсь.
Я с тобой расстаюсь.
Я в себя обращаюсь
И тебя не коснусь.

И в свою одинокость
Лью твою наготу
И твою звездоокость,
Боль, как привкус во рту.

И, что делают руки,
Не пытаюсь понять.
В струнах множатся звуки,
Чтоб вселенною стать.

Это дыбятся волны,
Чтоб с пуантами гор,
Ими сердце наполнив,
Им внимал Пифагор.

IV

Вот вам геометрия любви,
Жалобная алгебра словес,
Тех, что ядом плещутся в крови,
Адом простираясь до небес.

Капище несбыточных богов
Убирают матом в кружева,
Загнанную плоть освежевав
В непролазный ряд окороков.

Здесь их крючат в дантовом пылу
Для шестикопеечных котлет.
Липкий пот сгорает на ветру,
И вожатого со мною рядом нет.

Ну так где ж бессмертие, скажи!
Здесь не души – туши, и людей
Не прельстят лихие рубежи
Безвозвратно-небывалых дней.

Что есть смерть? Искусство говорить,
Словно о грядущем, – о былом.
Выхваченный миг с собой сложить
И не вспомнить ни о чём ином.

Вспыхнет миг на эллипсах орбит
По несчётным перекрестьям душ
И в веках на стрелках загремит
Звёздной скорлупой замёрзших луж.

Кракелюры свяжут судьбы тех,
Кто дерзал вперять в немую твердь
Глину здешних глаз, чтоб под орех
Обожгла её земная смерть.

Сколько раз на ломаной стезе
Жизни от рожденья до конца
Нам перепадал такой презент
В совпаденьи краха и венца!

Sehnsucht, боль движенья по прямой.
Плюс иль минус? От угла к углу.
Вновь душа отпущена домой.
И опять я по прямой бегу.

В слаломе, где факелы светил
В кривизне пространственных полей
Всхолмьями ухоженных могил
Тюбиками свечек цедят клей.

Вскрой конверт, увидишь письмена,
Ни строки, ни слова не поймёшь –
И заломишь руки, и одна
Ляжешь и слезами изойдёшь.

V

Светлая окраина пустыни.
Тамариски, ферулы, кандым.
Сладок и приятен мне отныне
Этих звуков стелющийся дым.

Суслики свистят, поют цикады.
Дни и ночи. Солнце. Холод звёзд.
Слаще дыни не найти отрады.
Самый жаркий спор кристально прост.

Небо, словно лупа, накаляет
Дно забытых хорезмийских рек,
И свою судьбу в себя вбирает
С веком примирённый человек.

На заре малиновое солнце
Хладным светом озарит лицо.
К ужину, в палатке, сквозь оконце
Долу никнет алое яйцо.

Съеден плов и выпит чай с сгущёнкой.
Пять минут – и под ногой обрыв.
Режет воздух, как струною тонкой,
Рой стрижей: дуга, бросок, извив…

Я смотрю на голое светило,
Уходящее за гыры и пески…
Господи, я помню, это было:
Кольцевые, бурые мазки,
Стрёкот говорливого пространства,
Легион бесплотных, вёртких слов,
И призвание, и боль, и самозванство,
И неслышный, неразрывный Зов.

Серый день и сирые громады
Из белёсых блоков и стекла,
Отдалённый дробот эстакады,
Где годами жизнь моя текла,
Все надежды, беды и желанья –
Всё уходит в этот тихий миг,
В поле исчезая без названья.

Тот, кто был в пустыне, тот постиг
Этот мир, чреватый ожиданьем
Встречи, неразрывной с расставаньем.

VI

Что говорить? Какие силы
Способны время удержать,
Когда дома друзей – могилы,
А память их – домам под стать.

Начнём иначе. Снова начат
Роман, что пачка сигарет.
Над лампою сюжет маячит
Прозрачной пеленой примет.

Садится запах на обои,
На клавиши, в страницы книг,
В полуувядшие левкои
И эхом, напоследок, в стих.

Затихла жизнь, и ангел тихий
Опять в ночи не пролетал.
Он как бы в образе пловчихи
Литою бронзою витал.

Кругом гортанно шелестела
Мне с детства памятная речь
И, ввысь взлетая, вниз летела,
Чтоб пепельною тенью лечь

На чёрный, вычурный обмылок,
Что, растекаясь без конца,
Среди глумлений и ухмылок
Плыл в рьяной немощи резца.

Закрыв глаза, чтоб видом плоти
Немую плоть не обмануть
И в чёрном гробовом полёте
Цепями крылья зачеркнуть.

То ангел Барлаха, нездешний,
Готический синоним уз,
Беззвучной вестью тьмы кромешной
Вторгался в лепетанье муз.

Так вот, роман мой не был начат.
Увы, я это понимал.
Слова ведь ничего не значат,
Я их из смысла вычитАл.

Я вЫчитал из книг и басен
Мгновений призрачную вязь,
И постепенно стал мне ясен
Вираж, что, медленно виясь,

Витраж, что медленно слагаясь,
Очерчивал пространство лет,
Где жизнь содержит, словно завязь
Цветка, свой прикровенный цвет.

Роман без толка и сюжета.
Сюжет – дань призрачной мечте
Сковать прозрачным льдом портрета
Черты в их вечной наготе.

Фантазия – убогий повод,
Попытка избежать конца –
Забрасывает сеть и ловит
Трепещущую снедь лица.

Мы живы только вдохновеньем,
Животворящим нашу плоть,
Когда мгновенье за мгновеньем
Благословляет нас Господь!

Нет времени тогда и меры,
Тогда бессмертная душа
Отбрасывает прочь химеры,
Своё бессмертие верша.

И этот миг, в себя вбирая
Остаток наших дней, живёт
В немеркнущем сиянье Рая
И вечной Розою цветёт.

И если в этой жизни бродим
Мы врозь, то, вырвавшись из тьмы,
Всех умерших – живыми мы
В мгновенной вечности находим.

16.05.1979. 24.11.2024