Имя на поэтической поверке. Анатолий Преловский

  Известный, родом из Иркутска, русский советский поэт, переводчик, сценарист, Анатолий Васильевич Преловский (19.04.1934. Иркутск – 17.11.2008. Москва), оставил большой след в российской поэзии, как  талантливый поэт шестидесятник.

  Пристрастие с детства к литературным занятиям, вне сомнения, он обязан общекультурной обстановкой в семье, которая окружала его с детства.

  Отец, Василий Иванович Преловский, человек одарённый, писал стихи, неплохо рисовал, музицировал, был одним из основателей первой в Иркутске литературной организации «Барка поэтов».

  Мать, Нина Владимировна Попова, врач по образованию, Бабушка Александра Николаевна Попова, бывшая земская учительница, научившая внука Анатолия, читать уже на четвёртом году жизни.

  Фамилия поэта, по родословной росписи предков, тянется в Сибирь из «псковских мест». Позднее с появлением первого священника в роду, фамилия приобрела оттенок семинарский – Преловский и род из казачьего сословия, постепенно, переместился в дворянский.

 Этот род  дал Сибири, от Зауралья до русской Америки, немало чиновников, миссионеров, офицеров, разных управляющих и прочих служак.

  Наступил, зловещий 1937 год,  массовых  сталинских репрессий. Маленькому Анатолию Преловскому шёл 4-ый год.

 Отца, Василия Ивановича, арестовали и расстреляли, явно за дворянское происхождение, приписав ему какие-то намерения против советской власти, по трафарету: то ли вредительство, то ли заговор.

  Боль за гибель любимого отца, жила в душе Анатолия Васильевича, всю жизнь. Будучи уже именитым поэтом, он смог её доходчиво передать, через стихотворение:

           «Боль»

Без траурных флагов на зданьях казённых,
Без поминальных свечей и речей
Потайно простили безвинно казнённых.
Казнённых простили
И – их палачей.

Одних извели.
А другим пригрозили.
Всем выдали справки о их не вине.
А сколько назад не вернулось к России,
Откуда отец не вернулся ко мне?

Оплачем? Оплатим ли эти потери?
Неужто и нету таких, кто в долгу
Пред памятью мёртвых?..
          Россия, не верю! –
Прощаю, прощаю, простить не могу.

  Вскоре в 1937 году, когда расстреляли отца, мать, недоучившийся врач, была изгнана из мединститута, как «жена врага народа», со второго курса.

 Семья была ввергнута в разряд изгоев, так в три с половиной, будущий талантливый поэт, Анатолий Преловский, стал сыном врага народа.
Вот мать и решала спрятать «от греха подальше», своих двух сыновей, к родне в город Якутск.

Якутск, стал второй родиной для маленького Толика, был на то время добрей Иркутска. Материнский казачий род принял в своё лоно, стал воспитывать, питать, учить.

  Два деда и бабушка Попова, заботливые наставники, свято чтили казачий устав жизни, хранили семейные и сословные предания, были людьми работящими, трезвыми, к тому же прекрасно знали якутский язык.

Анатолий Васильевич жил в Якутске с 1942 года по 1948 –ой. Приехал восьмилетним, а уезжал четырнадцатилетним пареньком.

 Это, по сути, должно было быть время золотого детства – узнавание жизни во всех её красках и постижение человеческих ценностей. Так оно и произошло, просто время было  безжалостным и суровым.

  Якутск был глубоким тылом в период Великой Отечественной войны, но от этого боль утрат не становилась глуше, а лишений и невзгод было ничуть не меньше, чем в центральных частях страны, растерзанной врагом.

 Якутск, стал для Анатолия Преловского местом, где он постигал жизнь во всей её военной суровости. Восьмилетний мальчуган быстро адаптировался на новом месте, он научился якутскому разговорному языку, нашёл друзей.

  Мать, как недоучившийся врач, работала медсестрой в госпитале Якутска.

  Учился Анатолий Васильевич на окраине Якутска, в русско-татарской школе – там собирались тогда дети окраины, преимущественно ссыльные: прибалтийцы, китайцы, евреи, корейцы, татары…

 Стихотворение «Ворон», написанное Анатолием Преловским, в зрелые годы, даёт полную картину тылового Якутска, где все, как и по всей стране, люди жили ожиданием победы.

         «Ворон»

Однажды на якутской барахолке
среди барыг и нищенок возник
носатый и залатанный старик,
с ним ворон был в коричневой ермолке.
Встал около татарина с мукою
и длинный ящик на косом ремне
раскрыл, смущённо улыбнулся мне,
а ворон каркнул под его рукою.
Я книги продавал, их брали плохо,
уже вторую осень шла война.
А книга что? Кому она нужна,
когда не чтеньем занята эпоха?
А к старику шли и шли люди,
ворон вытаскивал им бумажки.
Я видел, как преображались лица,
как люди молодели предо мной
от слов «Кого вы ждёте, возвратится»,
иль «С кем вы разлуке, встретитесь весной»...
И я решил попытать  фортуну,
И мудрый ворон со своих высот
взглянул на мир и на меня. И клюнул:
«После войны вам очень повезёт».
А вечером в прокуренной столовой
я подсмотрел, как пил старик вино,
а ворон спал, наевшись, и соловый
глаз предсказателя глядел темно.
Старик достал бумагу, послюнявши
огрызочек и коротко черкнул –
и в тёмный ящик тот пакетик вставил,
и за стаканом руку протянул.
И так застыл в молчании суровом,
похожий сам на ворона, старик,
задумавшийся над подсунутым словом,
что людям было подороже книг.
И шла война, и голодно и тяжко
Жилось моей измотанной стране,
Но в старой гильзе вещая бумажка
Ещё немало лет светила мне.

  С 1948 года Анатолий Васильевич жил в Иркутске.

 Позже, когда Анатолий Преловский был студентом Иркутского государственного университета, работал в газете «Огни Ангары», на строительстве Братской ГЭС, затем, уже, будучи известным маститым поэтом, он всегда вспоминал Якутск с теплотой, подчёркивая свою особую связь с якутским народом, свои личные знания особенностей якутской жизни…

  В 1952 году в иркутской газете «Советская молодёжь» были опубликованы первые стихи, восемнадцатилетнего Анатолия Преловского.

  В 1955 году два больших цикла стихотворений были опубликованы в альманахе «Новая Сибирь» и иркутском сборнике, начинающих поэтов – «Молодая гвардия».

  С 1955 года стихи студента университета стали публиковаться в альманахах: «Новая Сибирь» и «Ангара» ( Иркутск), альманахе «Абакан», в журналах:

«Свет над Байкалом» (Улан-Уде), «Урал» Свердловск, «Молодая гвардия»,  «Москва», «Знамя», «Октябрь», «Юность», «Смена», «Новый мир».

  Первая книга стихов Анатолия Васильевича «Багульник» вышла в Иркутске в 1957 году, в этом же году поэт окончил филологический факультет Иркутского университета.

В первых сборниках стихов Анатолия Преловского – мир строительной романтики, молодёжь с её мечтой о подвиге:

«Багульник»-1957, «Берега»-1960, «Рукопожатье»-1962. Нравственное становление молодого современника в процессе труда, осмысление прожитого отражено в сборниках: «Лестница»-1965, «Чёрная работа»-1966 год.

Пафосом живой связи поколений отмечены книги: «Земной поклон»-1970, «Говор»-1975, «Смешанный лес»-1977, поэма «Насыпь»-1976 год.
А всего, за свою творческую жизнь, Анатолий Преловский, издал 20-ть поэтический сборников.

  Учёба в университете и журналистская работа, определила и литературное окружение Анатолия Преловского, которое начинает формироваться в 50-е годы.

Надо сказать, что данный факультет Иркутского университета, окончили и два знаменитых, на всю Россию человека: писатель Валентин Распутин(15.03.1937. – 14.03.2015.) и драматург Александр Вампилов (19.08.1937. – 17.08.1972.), с которыми, Анатолий Преловский, был знаком по литературным собраниям и городским встречам, общим друзьям и учителям.

Следует сказать, что Анатолий Преловский, был по возрасту старше Александра Вампилова и Валентина Распутина.

  Он родился в 1934 году, а писатель с драматургом в 1937 году.
Анатолий Преловский окончил университет в 1957 году, а Распутин с Вампиловым, соответственно: в 1959 и 1960 году.
После окончания Иркутского университета, все трое, на первых порах, связали себя с журналистикой.

  Анатолий Преловский работал редактором иркутской студии кинохроники, а затем литературным сотрудником газеты «Огни Ангары», на строительстве Братской ГЭС.

  Александр Вампилов корреспондентом газеты «Красноярский комсомолец» и «Советская молодёжь», Валентин Распутин корреспондентом газеты «Красноярский комсомолец» и «Советская молодёжь».

Их очерки и рассказы о тружениках сибирских строек – дороги Абакан-Тайшет, Красноярской ГЭС и Братской ГЭС, таёжная романтика, объединялась темой преобразования Сибири, которая стала для всех троих молодых авторов общей.

  В соответствии с жизненной биографией, выстраивались и тематические периоды биографии поэтической, у Анатолия Преловского:

Строительство «стальной колеи» Абакан-Тайшет (Стальная колея»), Братской ГЭС «Великая стройка»), работа в геологической экспедиции (сб.«Чёрная работа»), перегон скота из Монголии («Монгольское лето»).

 Романтика «вседневной работы» становится основным состоянием лирического героя первых книг Анатолия Васильевича. Наглядный пример тому, стихотворение:

         «Урановый поиск»

    Рыть канаву, сбиваясь со счёта.
Пересеивать горы земли.
Как работать такие работы
за такие скупые рубли?
Как осиливать ливни и ветры,
камнепад, что не взять и ломам?
Как выхаживать те километры,
где сам чёрт себе ноги сломал?
Чаем грею я скулы косые
После тягот дневных и забот
И с устатка не сплю: жду-Россия
Колыбельную, что ль, напоёт.
Эту ласку по главному счёту
мне давно задолжала она
за вседневную эту работу,
что веду дотемна, допьяна –
для её обороны и блага,
в память мёртвых, во славу живых
и её незакатного флага
цвета первых мозолей моих.
1964 год.

  Вместе с Виктором Киселёвым, Анатолий Преловский был составителем первой поэтической летописи БАМа – коллективного сборника стихов «Автограф века».

А городу Братску, на глазах который, у поэта вырос, от первого колышка, Анатолий Васильевич, посвятил светлое стихотворение:

        «Палатки  наши здесь стояли»

Палатки наши здесь стояли
теперь не встретишь ни одной.
А есть кино, и есть рояли,
и даже танцы в выходной.
Но, пережившие в палатке
и стужу зимнюю, и грязь,
Мы в тёплый дом брусчатой кладки
вошли, ничуть не изменясь.
И ты, наш город хорошее
и поднимаясь в полный рост,
обязан помнить все лишенья,
в которых мучился и рос.
И житель завтрашнего Братска,
В себе сберечь обязан ты,
Того палаточного братства
 не проходящие черты!

  Поэта, Анатолия Преловского, как превосходного переводчика, захватила работа по переводу поэзии народов Сибири, на русский язык, которые он выполнял по внутреннему заказу, и без договоров с издательствами.

 Он считал, как сибиряк, что мы плохо знаем поэзию исконных народов Сибири, землю которую они обжили рядом с нами. А там такой кладезь!

Анатолий Преловский много и успешно переводил, на русский язык поэтов северных народов, в первую очередь, конечно якутов: Леонида Попова, Моисея Ефимова, Семёна Данилова, Ивана Гоголева.

Алтайских поэтов: Бориса Укачина. Эркемено Палкина, Лазаря Кокычева.
Ненецких поэтов: Прокопия Янтысыйя, Любовь Ненанг.

Эвенских поэтов: Баргачена(Василия Кейметинова), Андрея Кривошапкина, Платона Ламутского.

Бурятских поэтов: Бамо Базарева, Гунги Чимгитова.
Хакасских поэтов: Михаила Кильчичакова, Тинникова.

Юкагирского поэта: Улуро Адо.

По сценарию Анатолия Преловского, были сняты два художественных фильма: «От снега до снега»-1968 год, Одесской киностудии, режиссёр Юрий Петров и  «Красные дипкуръеры»-1977 год, Одесской киностудии, режиссёр Вилен Новак.

Поэтический труд поэта Анатолия Преловского, был высоко оценён государством:

 За свод 6-ти поэм «Вековая дорога» («Насыпь», «Станция»,  «Заповедник», «Выстрел», «Борозда», «Сибиряне»), в 1986 году удостоен Государственной премии СССР.

 Анатолий Васильевич Преловский, за большой вклад в развитие российской литературы, был удостоен:

 -Орден Трудового Красного Знамени.

 - Лауреат премии Союза писателей СССР-1978 год.

  Ушёл из жизни замечательный поэт-шестидесятник, Анатолий Васильевич Преловский, !7 ноября 2008 года, на 75 году жизни, в Москве.

Похоронен на Перепечинском кладбище Москвы.

Поэтическое творчество, Анатолия Преловского, его обширное наследие, заняло достойное место, в русской, советской поэзии.

Любитель поэзии, впервые ознакомившись со стихотворениями Анатолия Васильевича Преловского, будет приятно удивлён свойством, их большого воздействия на его чувства.
 
Из поэтического наследия Анатолия Преловского.

         «Смысл»

В обиходе смертей и рождений,
В смене будничных встреч и потерь
Не сулит никаких откровений
Жизнь чужая: хоть верь, хоть не верь,
А лишь только своею, своею
Жизнью – больше, чем смертью своей, -
Сможешь выразить смысл и идею
Пребыванья средь звёзд и людей.

         «Экология»

Тьмы и судеб властительные князи
Уверились, вождями становясь,
Что под рукой у них людей что грязи –
И миллионы втаптывали в грязь:
Страну в те победительные годы
Ломало от сумы и до тюрьмы,
Но мысль об экологии народа
Вождям едва ль тревожило умы.

          «Четыре просьбы»

Всего четыре просьбы к Богу –
и счастлив был бы я вполне.
Во-первых, не криви дорогу,
какую уготовил мне.

А во-вторых, не дай упиться
всем, что избрал я для себя:
влюбляться, странствовать, трудиться,
быть сам себе – царь и судья.

А в третьих, так же и в четвёртых:
не тенью     - на своих двоих
дай добрести до мира мёртвых
и возвратиться в мир живых.

У талантливого поэта, Анатолия Преловского, есть замечательный цикл, из 11-ти стихотворений  посвящённых известным поэтам ХХ века, с которыми он дружил и общался, при их жизни.

Впервые эти стихи были опубликованы в «Литературной газете», №46, 24 ноября 2009 года.

             №1
         «Совет»
     ( Всеволод Иванов)

Я не думал, что так надолго
Он вселит свой опыт в меня,
Что ещё и до этого дня
Вера, ставшая чувством долга,
Укрепляет меня, ведёт,
Сна и отдыха не даёт.

А всего-то ведь два-три слова,
Что успехи все впереди,
Что строку не жалей, труди
И что эпос – всему основа, -
так Иванов сказал тогда.
Дал совет на жизнь, навсегда.

                №2
        «Над Ангарой»
      (Ярослав Смеляков)

Туманной осенней порою,
Купая ботинки в пыли,
над сонной ещё Ангарою
Мы к стройке недремлющей шли.

И он, прилетевший недавно,
и я, доживающий год,
сейчас новичками, на равных,
вершим этот странный обход…

Степенный бульдозер заборы
под новое море ломал,
нехитрый базар помидоры
и веники нам предлагал.

А он, не проспавшись с дороги,
клевал подбородком плечо,
корил и ботинки, и ноги
и в гору дышал горячо.

Но будто его подменили:
он стал молчалив и непрост,
когда мы с тропинки ступили
на полузасыпанный мост.

Солдат отгремевшего боя,
с камней, заваливших проран,
тот мост открывал за собою
совсем молодой котлован.

Он гладил рукою перила,
касался камней и песка,
и много ему говорила
измятая шиной доска.

И солнце одно нам сияет,
один на двоих кругозор,
и всё ещё объединяет
похмельный сухой помидор.

Но – не для него вездеходы
 и техники скрип на лесах:
как слёзы, двадцатые годы
опять у него на глазах.

Стоит отрешённый, нездешний
под той отшумевшей водой,
ни разу ещё не сидевший,
ещё, как страна, молодой.

Строительных гулов не слышит,
почти и не смотрит кругом.
Семь лет промолчит. И напишет.
И тоже совсем о другом.

Иные расслышит он шумы,
Иной он прочувствует быт –
За всем этим лик Аввакума
Пророчески он разглядит.

        №3
     « Наука»
(Юрий Левитанский)

Учил меня мастер писать –
я рифмы по строчечкам ставил,
чтоб сразу читатель представил,
что я собираюсь сказать.

Я был благодарен ему,
Ччо, искренне блага желая,
он сил не жалел, приобщая
меня к непростому письму.

Задав работёнку перу,
я тратил года и чернила,
но дело моё походило,
скорее всего, на игру.

По правилам этой игры
шедевры безбольно писались,
но так же легко, как рождались,
и рушились эти миры.

А жизнь погрубее была,
для этих стихов не годилась –
в глагольные рифмы просилась
и ритмы простые брала.

И, чтобы о ней говорить,
пришлось мне иному учиться:
не то чтобы  снова родиться,
но всё, что умел, призабыть.

Как видно, от этих утрат
я стал не бедней, а богаче,
поскольку, поздравив с удачей,
был мастер мой искренне рад.

А я всё боюсь, что строка
начнёт холодеть от старанья,
когда вдруг на чистописанье
нет-нет да собьётся рука.

         №4
    «Кандальный»
 (Варлам Шаламов)

Всё было: сума и тюрьма,
полжизни он пробыл вне жизни,
а вот не растратил души и ума
в своей беспощадной отчизне.

В нём то всесоюзное зло,
что помнят проклятые годы,
вселенским добром и строкой проросло
на почве нездешней свободы.

За всё и за всех отстрадав,
он жил, словно стланик под снегом,
но, всё-таки новым пророком не став,
остался в аду – человеком.

А мир, пребывая в тщете,
не видит горящего взора,
но чует в колымской его доброте
возмездия и приговора.

         №5
 «Нахринские посиделки»
 «Александр Твардовский)

Читать. И жизнь рассказывать велит.
Сидит напротив, утренний и хмурый.
Не пьёт, не ест. Лишь курево смолит,
весь отрешённый от литературы.
Рассказываю жизнь ему свою –
о родословной хочет знать подробно,
и я, как перед Богом,
не таю ни горести, ни правды неудобной.

Молчит. Не ест, не пьёт. А я ему,
стараясь не завыть, о родовой
потраве говорю – и годовые
сибирские свои считаю кольца
и, в частой смене перепохорон
сам одеревенев, уже не в силах
ни заикаться, ни молчать… Вдруг он
хватает полстакана – и впритык,
к словам моим свои раздумья ставит:
«Давно отцами стали дети,
но за всеобщего отца
мы оказались все в ответе,
и длится суд десятилетий,
и не видать ещё конца…»

Влажнеет волос, лоб. А голос глух,
глаз тёмно-сер от боли, сигарета,
дымя, послушно гаснет в жёлтых пальцах.
И вновь молчит. И вновь не пьёт, не ест,
а курит, отлепив со лба седую прядку.
Я чувствую душой: меж нами что-то есть
важней, чем общий стол… И не гоню догадку:
и то, что сыновья врагов народа – мы,
и что нести свой крест любому не по силам,
И что в России жить без опыта тюрьмы
нельзя иначе как – быть ей судьёй и сыном?

           №6
    «Неясность»
(Сергей Дрофенко)

Ты писал о смерти, как о жизни,
друг мой бедный, и ушёл давно,
потому тебе в моей отчизне
жить посмертно стало суждено.

И теперь, когда так не хватает
твоего участья и тепла,
жизнь моя в твою перерастает,
и совсем неясно, чья прошла.

             №7
     «Распеванья»
(Николай Тряпкин)

Коля Тряпкин вспомнился… К чему
он ко мне явился с ночевой,
извиняющийся, красногубый,
удивлённый, что ещё живой.

Оказалось, оба мы заики,
оба далеко не москвичи,
но зато в духовном переклике
были и щедры, и горячи.

Он завыл стихи – я удивился.
Начал я – и он оторопев,
подхватил, - так на года продлился
двух провинциалов перепев.

За стеной литинститутский гений,
притомив подружек и вино,
в поисках высоких откровений
вламывался в мир через окно.

Долго не спускался сон к общаге,
и на голых койках мы вдвоём
с Колей Тряпкиным, два бедолаги,
ночь провыли – каждый о своём.

Нам на лютнях ангелы играли,
как, наверно, больше никому.
Жалко, все друзья поумирали –
что-то не поётся одному.

         №8
    «Степняк»
(Владимир Цыбин)

Родительница-степь, увы, далёко,
ни плугом, ни судьбою не поднять
её целин, а уж по воле Бога
и мы уходим предков догонять.

Творящая, безудержная сила
ещё России послужить могла,
да время ей осанку покосило,
эпоха перемен с пути свела.

Любая власть казачество ломала,
отстёгивала, чтобы не казнить,
чем у себя самой же отнимала
возможность первородство сохранить.

И горько, что казак ни в труд, ни в сечу
не кинется, как в омут головой,
и я Володи Цыбина не встречу
на внуковской тропинке полевой.

              №9
       «14 апреля»
(Светлана Кузнецова)

Это твой, ровесница моя,
день рожденья. Что же, сдвинем числа
около кувшина бытия,
запотевшего от стужи смысла.

Как ты с Богом там наедине?
Над какими безднами витаешь?
Что ещё, ворожея, и мне
и России нашей нагадаешь?

Из небесной тайны ледяной
знак подав, по-прежнему печальный,
вечностью ты чокнешься со мной,
словно штучной рюмочкой хрустальной.

         №10
«Поющая тень)
       (Булат Окуджава)

Толи сцену поделить и славу,
то ли сдуру, только цельный день
Окуджаву и «под Окуджаву»
исполняли все кому не лень.

К ночи он и сам возник в концерте,
чтоб напомнить хору о себе, -
в самоволку выскользнул из смерти,
заиграл судьбою на судьбе.

Эпигонов враз как не бывало,
а на всех телеэкранах – он! –
оттепели зябкий запевала,
звукоцвет глухонемых времён.

Позабыты дни надежд и страха
под ресниц и рук знакомый взмах.
И у тени, вышедшей из мрака,
тоже, тоже слёзы на глазах.

         №11
      «Песня»
(Анатолий Жигулин)

Жигулин петь любил и своедельной песней
брал сотрапезника в бесхитростную власть.
А чтобы слушателю было интересней,
Ещё обсказывал, как песня родилась.

И в этом сочленении распева
и лагерной тоски, что он являл,
была такая жуть, что никакой ни муж, ни дева
не выносили правды. Брал бокал

и обносил вином застолье,
где мне случалось обниматься с ним.
Делился с болью, словно хлебом-солью, -
колымским бытом каторжным своим.

  Поэт Анатолий Васильевич Преловский, в своём цикле стихотворений, вспоминает ушедших друзей, а мы вспоминаем и его добрым словом!