мальчик в треснувшей криокамере

чаинкой в гайване осядешь   душистый и терпкий   лично твой криптонит с исписанным эпидермисом   словно в сапер на стареньком ноуте   нравится минное поле?   огонь таким, как мы, вовсе не страшен

ты — горчица   не щадя обжигаешь   пятнаешь в краску-горошек    я же — твою репутацию — краденым солнцем   до бессознанки за шиворот тащишь   паучьими лапками вяжешь   не по-людски ласковой грубостью   шелковым привкусом   азбукой нежити   хочешь меня на коленках со сбитым дыханием   до покраснений малиновых  а потом — говорить-говорить-говорить   твой пиджак фиолетово-вырви-глазный   на тонкую альбу-кожу   голую альбу-кожу   себе же — великолепие   дурно влияешь   сколько стихов стоит шанс на вечный декабрь?   льдышки в тарелке и самокрутка

— Почему ты так светишь?

ягодным джемом прольешься   на «новую жизнь»   про нас писал данте?   оскар за самую нежную-свежую боль   так сыграть невозможно, ты проживаешь   меж литосферных плит   иссохшего сердца   швом пролегаешь

— Мы же случайность?

понять и простить   в горизонт самолетиком   охрово-дерзкий тай-дай   рваные крылья   сэр-необычность   сто девяносто — голову выше   твой взгляд как звоночек:   вовремя кушать, не виснуть на крышах

я бы все деньги за горе-таблетку   чтобы взяло, взорвало и не вернуло обратно   хватит смотреть, я стесняюсь   все равно созерцаешь, наклонив голову   в чайниз-нео-панке   из наречий рапсодию   загнанно, томно   в губы твои — мою гибель:   «экзотично до чертиков»   ох, дьявол, как вкусно   пряность корицы, страсть эрота   греческий стан и напористость   догонишь слюну и распробуешь смесь   утром — сдуваешь пылинки, ночью — сбиваешь спесь

незваный ветер сквозь волосы   разбитый хронометр   крохи стекла острой пылью войдут в наши вены   кто-то зовет   знакомым сливочным «Оджи!»   теряюсь в зеркальных пространствах   десятки нуарных слайдов   отыщи меня, я повсюду:   в горных шапках, в световой рефракции   ничего от человека-адама-и-евы   растворяются звуки и запахи   заберите все, что угодно   но не касайтесь моей покалеченной памяти   худшим проклятием будет забыть тебя   мутные топи делирия   нащупай же здравый атом в родных глазах   невидящих, помешанных   отдели, словно зерна от плевел   буду давиться, посекундно таять, льнуть ближе   хвататься так, будто спасение заключается в твоих ладонях   где святость во имя грешности

в четырех стенах, в шести гранях   узник флакона — ничто или нечто?   птичкой в ловушке   приторной фа малой октавы     голос зовет не сдаваясь   но меня закляли не вспомнить   только мелькает поступь   грацией сфинкса, улыбкой предательски честной   — мне это неведомо —   посреди сознания-крышечки   он кладет на язык слово «freedom»   и тянется к губам мальчика   стирая границы треснувшей криокамеры   плети-трубки, разрезы глаз — черные дыры   и вправду ведь что-то странное?

/мой светлячок, ты же к дому ведёшь?
своим светом серп затмеваешь.
я готов вновь и вновь отдаваться тебе,
даже если однажды сломаешь.