Милый ангел

Вторник

12 апреля 1960 года

Крис всеми доступными ей способами мстит доктору Майклу Добкинсу, пользуясь помощью и поддержкой нашей медсестры. Оказывается, теперь он старший ординатор в «травме», и думаете, начальство решило перевести его в другое отделение после скандала с нами? Как бы не так! Пух и перья у нас теперь летят регулярно, и нетрудно предсказать, что доктор Добкинс скоро решит, что в больнице Хорнсби ему будет спокойнее, да и к дому в Пимбле поближе. Я назвала бы шикарную и огромную Королевскую больницу Северного предместья, но туда чужаков не зовут. Если оставить болтовню о фелляции, мужчины поступают глупо, когда раздражают женщин, облеченных властью. Да, Добкинс прав, мы стервозные, но не безмозглые. Зато он сам — болван.Крис сорвалась на меня в присутствии младшей лаборантки — за то, что я была вежлива с Деметриосом. Я вышла из себя и выпустила когти.

— Слушай, стерва ты надменная, Деметриос — порядочный парень с мозгами в голове и большим будущим! Не знаю, что он в тебе нашел, но ты ему нравишься, так что кончай помыкать им только потому, что он возит больных и не родился в Австралии! Если я захочу, я буду относиться к Деметриосу, как к человеку, и вы с сестрой Агатой меня не остановите! Знаешь, Кристина Ли Гамильтон, чего тебе не хватает? Как следует потрахаться!

Получилось, получилось! Младшая лаборантка чуть не грохнулась в обморок и поспешила удрать в темную комнату, а Крис застыла, разинув рот, точно ей в глотку вгрызлась морская свинка.

Я думала, она наябедничает на меня сестре Агате, но, к счастью, Крис сообразила, что благоразумие и доблесть неразделимы, и потому даже мне ничего не сказала. Однако в следующий раз, когда Деметриос привез к нам пациента, Крис смотрела на него, будто с ее глаз спала чешуя. И даже улыбнулась ему. Ручаюсь, завтра Деметриосу предложат чашечку чаю с печеньем.

Зовите меня просто — Купидон.

Понедельник

25 апреля 1960 года

(День ветеранов)

Почти две недели я не доставала из сумки дневник. Сегодня нам пришлось работать, хотя в стране официальный выходной, но пациентов почти не было, и я ушла вовремя.

В моей комнате по-прежнему пахнет пряностями: шелухой мускатного ореха, куркумой, кардамоном, шамбалой, кумином. Такие экзотические слова. Я присела к столу, слегка всплакнула в тишине, окутанная запахами, а потом достала дневник.

Та пятница, когда я узнала от Пэппи теорию счастливого брака и сказала Крис Гамильтон, что все ее беды — от нетраханности, была Страстной, но в Кроссе она мало чем отличалась от любой другой. Все местные заведения работали, как всегда. Мы с Пэппи и Тоби отправились в «Аполлион» — подвальную кофейню. На мой взгляд, атмосфера там слишком интеллектуальная, в шахматы играют за каждым столиком, но Пэппи там нравится, а Тоби надеялся встретить в кофейне своего приятеля Мартина. По лестнице в подвал сошла Розалин Нортон с другом-поэтом Гэвином Гринлисом. «Ведьму из Кросса» я увидела впервые и решила, что ничего пугающего в ее внешности нет. Разве что дьявольское сочетание цветов — надломленные черные брови и алая помада на губах, смоляные волосы и глаза и резко контрастирующие с ними белила на щеках. Но никаких сатанинских эманации, как называет их миссис Дельвеккио-Шварц, я не уловила.

А потом прибыл и Мартин под руку со своим красавцем приятелем. На эту парочку, как и на Розалин Нортон с Гэвином Гринлисом, вытаращились даже самые азартные шахматисты. Я замерла и ужасно застеснялась, когда вновь прибывшие двинулись прямиком к нашему скромному столику.

— Можно к вам? — прошепелявил Мартин.

Нужно! Я порывисто подвинулась вместе со стулом, освобождая место. Мартин не скрывает своей принадлежности к гомосексуалистам Кросса, наоборот, афиширует ее, но шепелявит не по этой причине. У него просто нет зубов. Он из тех, кто не желает наносить визиты дантисту.

— Это Наль, — продолжал Мартин, изящным жестом указывая на улыбающегося Адониса. — Соблазнить его практически невозможно: я уже перепробовал все уловки и отчаялся.

— Добрый вечер, — произнес его неподдающийся спутник с оксфордским акцентом и уселся напротив меня. — Я Наль Прарахандра, доктор медицины. В Сидней прибыл на неделю, на конгресс Всемирной организации здравоохранения.

Какой потрясающий красавец! Я думала, слово «красота» к мужчинам не относится, но иначе описать его внешность было невозможно. Длинные густые и загнутые, как у Фло, ресницы, идеальные, будто нарисованные углем дуги бровей, черные, глубокие, томные глаза. Цветом кожи он тоже напомнил мне Фло. Прямой нос с небольшой горбинкой, губы полные, но не слишком. А высокий рост, разворот плеч, узкие бедра! Адонис, иначе не скажешь. Я смотрела на него снизу вверх, как деревенская девчонка на королеву.

Он взял меня за руку, дотянувшись через стол, перевернул ее и взглянул на ладонь.

— Ты девственница, — произнес он одними губами. Но я разобрала, что он сказал.

— Да, — кивнула я.

Тоби слушал, что трещит ему в ухо Мартин, но смотрел на меня и недовольно хмурился. Пэппи положила ладонь ему на руку, он отвлекся, морщины на лбу разгладились, и он улыбнулся ей. Бедняга Тоби!

— Ты живешь одна? В приличном месте? — шепнул Наль.

— Да, — сказала я.

Не отпуская мою руку, он встал.

— Тогда пойдем.

И мы пошли — вот так просто. Я не успела даже возмутиться, хотя Тоби, надо полагать, был не прочь дать Налю в ухо. Наверное, тревожился, потому что я ухожу с чужаком.

— Как тебя зовут? — спросил Наль, когда мы выбрались из подвала на ярко освещенные и шумные улицы Кросса.

Я ответила, даже не пытаясь высвободить руку из его пальцев.

— Как тебя угораздило связаться с Мартином? — спросила я, пока мы переходили через Уильям-стрит.

— В мой первый день в Сиднее мне посоветовали сходить в Кингс-Кросс. Мартин заговорил со мной, пока я разглядывал интересную витрину. Я не возражал против такой компании — понял, что рано или поздно он приведет меня к тому, кто мне понравится, и не ошибся. — Его улыбка оказалась не такой чудесной, как у мистера Форсайта. Наверное, потому, что изумительным красавцам не подобает улыбаться.

— Но почему я?

— А почему бы и нет, Харриет? Ты еще не разбужена, но в тебе таится подлинная страсть. И ты симпатичная. Я с удовольствием дам тебе урок любви, благодаря тебе неделя, проведенная в Сиднее, станет приятным воспоминанием. Мы будем знакомы так недолго, что не успеем влюбиться, и расстанемся добрыми друзьями.

Наверное, мы с Пэппи все-таки слишком разные: лишь сейчас я поняла, что мне совсем не хочется описывать все пикантные подробности. Скажу только, что в первый раз мы были близки в ванне — к счастью, алая эмаль уже высохла! Наль был таким нежным и внимательным, что я не возражала, чтобы он стал моим первым мужчиной. Ему понравилась моя грудь, а мне — как он ласкал ее, но лучше всего оказалась его чувственность. Я не сомневалась, что он наслаждается и в то же время дарит наслаждение мне. Прожив в Доме четыре месяца, я уже знала теорию секса и потому восприняла его гораздо охотнее, чем девственницы былых времен. Они, должно быть, испытывали шок!

Тем же вечером Наль переселился ко мне и прожил у меня целую неделю, заручившись благословением миссис Дельвеккио-Шварц. По-моему, в Сиднее не найти другой домовладелицы с такими же широкими взглядами. Когда в воскресенье днем к нам в гости зашла Фло, ее немота заинтересовала Наля. Но я заверила его, что девочка разговаривает с матерью, а он заметил, что вряд ли она болтлива.Тем же вечером Наль переселился ко мне и прожил у меня целую неделю, заручившись благословением миссис Дельвеккио-Шварц. По-моему, в Сиднее не найти другой домовладелицы с такими же широкими взглядами. Когда в воскресенье днем к нам в гости зашла Фло, ее немота заинтересовала Наля. Но я заверила его, что девочка разговаривает с матерью, а он заметил, что вряд ли она болтлива.

— Скорее всего они общаются без помощи речи, — добавил Наль, познакомившись с миссис Дельвеккио-Шварц, которая пришла за Фло после двухчасовых развлечений с Гарольдом. — Ее мать — удивительная женщина. Такая властная и ужасно старая душой. Мысли, как птицы, не могут пробить твердый предмет. Мне кажется, Фло с матерью без слов понимают друг друга.

Понимание без слов. Мы с психиатром Налем знали, что это такое. Несмотря на разницу во взглядах, он очень нравился мне, и, думаю, я нравилась ему не только как партнерша в сексе. Наше словесное общение тоже было богатым.

Наль научил меня готовить два блюда индийской кухни — корму и овощное карри, подробно объяснив, что настоящий карри — совсем не то что молотый, который продается у нас: для каждого блюда нужен особый набор трав и специй. Воскресным утром мы сходили на базар Пэдди и накупили шелухи мускатного ореха, куркумы, кардамона, кумина, шамбалы и чеснока. Нелепо сравнивать бефстроганов Клауса или телячий эскалоп пикката с индийской едой, но, думаю, время от времени разнообразие вкусовых ощущений не повредит.

Лишь в одном вопросе наши мнения разошлись: когда речь зашла о Пэппи. Удивительно. Наль сказал только, что она типичная полукровка, потомок людей из разных каст. Оказывается, индийцы бывают такими же предубежденными, как коренные австралийцы. Сам Наль принадлежит к очень высокой касте — его отец вроде махараджи. Он объяснил, что ему уже выбрали невесту, но она еще слишком молода, чтобы выходить замуж. Я уже знала ответ на вопрос, который не стала задавать: будет ли Наль и после женитьбы сближаться за границей с женщинами, которые ему нравятся? Ну что ж, каждому свое. Так он устроен. Если его жена готова воспринимать это как должное, какое право имею я осуждать Наля?

Каждый вечер он приходил в «травму», ждал меня, чтобы проводить домой, сидел на неуютной пластмассовой кушетке и читал «Миррор», пока я не выходила и не запирала дверь. Наль отбирал у меня сумку, и мы уходили, а за нами тянулся пышный хвост сплетен. Медсестра, которая дружит с Крис, работает с ней в одну смену, но я уверена, что сестра Герберт из вечерней смены докладывает ей все новости о нас. Крис со значением поглядывает на меня, но после моей вспышки мы как будто подружились. А сама Крис, кстати, начала встречаться с Деметриосом. Наверное, у них будут красивые детишки: флегматичной английской крови Крис не помешает примесь горячей греческой. Конечно, если Крис в последнюю минуту не струсит. Ее подружка, наша медсестра, смотрит на эту парочку с ехидным прищуром и не упускает случая подпустить Крис шпильку. Само собой: где ей искать другую соседку по квартире, если Крис выйдет замуж?

На рассвете в прошлую субботу Наль улетел в Новый Дели. Почему-то мне было невыносимо оставаться в Доме на все выходные, и я гостила дома в Бронте и в соседнем санатории. В Дом вернулась только сегодня утром. Все выходные мама подозрительно поглядывала на меня, но молчала. Я тоже.

Кориандр. Совсем забыла про кориандр. Его аромат только что долетел до меня из-за ширмы. Наль был прав: мы слишком мало знали друг друга, чтобы влюбиться, потому расстались добрыми друзьями — мой первый Король Пентаклей и я.

Вторник

26 апреля 1960 года

Этим вечером у меня случилась странная встреча с Тоби — первая с тех пор, как мы с Налем вместе ушли из «Аполлиона».

Тоби уже два месяца бился над портретом Фло и бесился от досады. Столкнувшись с ним в прихожей, я спросила, как продвигается работа.

— О, тысяча благодарностей за проявленный интерес! — процедил он. — Или, может, мне поклониться в знак признательности за внимание к моей скромной персоне?

Моя голова дернулась, как от пощечины: я не понимала, на что он злится.

— Нет, — вежливо ответила я, — разумеется, не надо. Просто в прошлый раз ты говорил, что дело у тебя не ладится, потому и решил встретиться со своим наставником Мартином.

Спокойным ответом мне удалось пристыдить его. Тоби протянул руку:

— Прости, Харриет. Мир?

Я ответила ему рукопожатием.

— Пойдем ко мне, сама увидишь, — предложил он.

На мой непросвещенный взгляд, портрет был изумительным и невыносимо печальным. Бедный мой маленький ангеленок! Тоби ухитрился нарисовать Фло тоненькой и хрупкой, но не болезненной; ее лицо казалось просто рамкой для огромных янтарных глаз, а тени у нее за спиной напоминали видения, проступающие сквозь туман. Мы с Тоби никогда не говорили о Фло, поэтому фон картины потряс меня. Неужели инородность девочки в этом мире видят все? Или ее заметил лишь Тоби наметанным глазом художника?

— Блестяще, — искренне произнесла я. — В прошлый раз Фло выглядела как дитя Освенцима. Но теперь все по-другому, не кажется, будто ее морят голодом.

— Угу, — буркнул он, но не предложил мне сесть или выпить кофе. — Герой-любовник улетел? — вдруг спросил он.

— Да, в прошлую субботу.

— Что, разбито сердечко? Хочешь выплакаться на плече у дядюшки Тоби?

Я рассмеялась:

— Нет, глупый! Ничего подобного.

— Ну и как оно было?

Чтобы Тоби задал такой интимный вопрос? Небывалая вещь.

— Замечательно.

Его глаза налились кровью, лицо исказилось от бешенства.

— Он тебя не обижал?

Так вот в чем дело! Боже, храни Тоби, вечного защитника всех женщин Дома! Я покачала головой:

— Ничуть, честное слово. Был просто мимолетный постельный роман. В котором я отчаянно нуждалась после долгих лет с Дэвидом.

Он только сильнее вскипел и оскалился.

— Как ты можешь называть такое постельным романом? — возмутился он.

— Слушай, хватит разыгрывать викторианскую добродетель! — в свою очередь возмутилась я. — Я думала, Тоби Эванс не из тех людей, которые цепляются за двойные стандарты! Мужчинам, значит, можно трахать кого ни попадя, а женщины должны ждать, пока их не возьмут замуж? Да иди ты к черту! — закричала я.

— Спокойно, не злись, — попросил он, наконец приходя в себя, но надолго ли — неизвестно. По крайней мере так мне показалось. А может, я и ошиблась, не знаю, только странно все это выглядело, Тоби был на себя не похож.

— А я и не злюсь, мистер Эванс, — отрезала я. — И если я переспала с индийским павлином, это еще не значит, что я доступна для всех австралийских ворон!— Мир, мир! — перебил он, жестом капитуляции поднимая обе руки.

Я еще не успела остыть, но меньше всего на свете хотела вдрызг рассориться с Тоби, дружбой с которым слишком дорожила. И потому сменила тему:

— Знаешь, две недели назад я слышала, что Эзра собирается просить жену о разводе, но с тех пор не виделась с Пэппи и не знаю, что было дальше.

Тоби мгновенно впал в черную тоску.

— В прошлые выходные Эзра не появился, поэтому Пэппи ничего не знает. Только в пятницу он позвонил и сказал, что жена решительно против, поэтому ему придется еще раз навестить ее.

— Наверное, отчаялась настолько, что сама предложила ему фелляцию, — не подумав, ляпнула я.

Тоби уставился на меня как пораженный громом, затем резко отпрянул, схватил со стола бутылку бренди и плеснул себе полный стакан. Только на лестнице я догадалась: он решил, что это слово я узнала от Наля, а может, и опробовала способ на практике. Я впервые поняла, что, несмотря на всю либеральность, Тоби придерживается старомодных взглядов, когда речь идет о женщинах. По его понятиям, я — женщина, а Джим, Боб и миссис Дельвеккио-Шварц нет. Странные эти мужчины.

Пятница

29 апреля 1960 года

Разговорилась с Джо Дуайером, который торгует спиртным в пабе «Пиккадилли». Сегодня я зашла туда за квартой бренди для воскресных посиделок с миссис Дельвеккио-Шварц. Джо положил бутылку в коричневый бумажный пакет и с широкой усмешкой протянул мне.

— Это для всевидящей тигрицы с верхнего этажа, — сказал он.

Мне показалось, что он хорошо знаком с этой тигрицей, так я и сказала, а он засмеялся.

— О, это местная достопримечательность, — сказал Джои. — Можно сказать, за свою жизнь я успел хорошо познать ее.

Судя по голосу, это было познание в библейском смысле, и я задумалась, сколько у миссис Дельвеккио-Шварц было любовников — и старых, и не очень. Робкий и незаметный Лернер Чусович, который коптит для нас угрей и иногда приходит пообедать к Клаусу, отзывается о нашей домовладелице с нежностью и тоской. Критерии, по которым миссис Дельвеккио-Шварц отбирала мужчин, не поддаются никакому объяснению. Закон для нее — собственное слово.

Верхний туалет отделен от верхней ванной, которой я часто пользуюсь, потому что там есть душ, а я предпочитаю принимать его, а не ванну. Благодаря работе во вторую смену душ мне требуется в те часы, когда все остальные обитатели Дома либо разошлись по делам, либо заняты ужином, так что я никому не мешаю. Честно говоря, для четырехэтажного дома одной ванной маловато. Но никому не хочется спускаться до самой прачечной.

Переходи к главному, Харриет! Гарольд. Верхняя ванная и туалет находятся между владениями Гарольда прямо над моей гостиной и спальней и кухней миссис Дельвеккио-Шварц, двери которых всегда заперты. Похоже, он караулит меня, хотя клянусь, я ступаю совершенно бесшумно, а возвращаюсь домой в разное время, потому что у нас в «травме» раз на раз не приходится. Но когда бы я ни направилась в ванную, Гарольд всегда ждет в коридоре, в котором всегда темно — лампочка каждый день перегорает, но когда я однажды сказала об этом миссис Дельвеккио-Шварц, та удивилась и ответила, что при ней лампочка горела. Значит, Гарольд вывинчивает ее, когда чутье подсказывает ему, что мой приход уже близок? В туалете свет всегда включен, дверь приоткрыта, поэтому видно, куда идешь, но в коридоре есть темные углы, а в одном из них вечно торчит Гарольд. Он молчит, только стоит у стены как приклеенный и с ненавистью смотрит на меня. Признаться, я захожу в коридор настороженно, готовясь увернуться, если он бросится на меня с ножом или проволочной удавкой.

Почему же в таком случае я не довольствуюсь нижней ванной? Потому что я упрямая, а точнее, я просто боюсь своей трусости больше, чем Гарольда. Если я сдамся и перестану принимать душ, Гарольд поймет, что я слишком боюсь его, чтобы вторгаться на его территорию, и восторжествует. Он получит преимущество надо мной. Этого не должно случиться, я этого не допущу. Поэтому я хожу в душ наверх, делаю вид, что не замечаю Гарольда в темноте и вообще он подстерегает не меня.

Воскресенье

1 мая 1960 года

Когда я вошла, на столе в гостиной стоял ничем не прикрытый Хрустальный Шар. Лето кончилось, воздух похолодал, поэтому миссис Дельвеккио-Шварц перебралась с балкона в дом. Сегодня шел сильный дождь.

Фло просияла, бросилась навстречу, а когда я села, забралась ко мне на колено. Почему меня не покидает ощущение, что этот ребенок — плоть от моей плоти? С каждым днем я все крепче привязываюсь к ней. К моему ангеленку.

— Наверное, этот Шар очень ценный, если ему тысяча лет, — сказала я миссис Дельвеккио-Шварц, которая расставляла на столе нашу обычную закуску.

— Если бы я продала его, то смогла бы купить отель «Австралия», но хрустальные шары никто не продает, принцесса. Особенно если работает с ними.

— Как он к вам попал?

— Подарила прежняя хозяйка — точнее, завещала. Шары переходят от одной прорицательницы к другой. Перед смертью я тоже завещаю его.

Вдруг Фло содрогнулась всем телом, слетела с моих колен и нырнула под диван.

Не прошло и тридцати секунд, как в открытую дверь шагнул Гарольд. Как Фло узнала, что он идет? Я не слышала ни шороха одежды, ни шарканья шагов.

Миссис Дельвеккио-Шварц помрачнела, как грозовая туча.

— Какого черта тебе тут надо? — сердито произнесла она. — До четырех еще три часа. Тебя тут не ждали, Гарольд, так что проваливай.

Пробуравив меня взглядом, полным ненависти, он перевел глаза на нее и заявил:

— Дельвеккио, это позор!

Дельвеккио? Значит, это ее имя?

Она со стуком поставила на стол бутылку бренди и посмотрела на Гарольда так, что даже я поняла, что он видит в ее глазах.

— Позор? — переспросила она.

— Две извращенки, которые живут наверху, воруют деньги из газового счетчика в ванной!

— Чем докажешь? — Миссис Дельвеккио-Шварц выпятила нижнюю губу.

— А зачем? Мне и без доказательств все ясно! Кто еще в доме способен на такое? Ты сама велела мне проверять все газовые счетчики каждое воскресенье! — Он сморщился. — Сказала, что тебе трудно нагибаться, а у меня все равно утиная болезнь!

Злорадно усмехнувшись, она повернулась ко мне:

— Верно, принцесса. Знаешь, что такое утиная болезнь?

— Нет, — ответила я. Лучше бы она не высмеивала Гарольда при мне.

— Задница слишком близко к земле. — Она тяжело поднялась. — Идем посмотрим, Гарольд.

Я знала, что выманивать Фло из убежища бесполезно. Гарольд наверняка вернется, и Фло это понимает. Маленький экстрасенс. Где-то я читала, что такие способности начали изучать. Мерзавец Гарольд! Это он нарочно, чтобы испортить мне посиделки с миссис Дельвеккио-Шварц. Джим и Боб таскают монетки из счетчика? Не смешите меня.
— Задница слишком близко к земле. — Она тяжело поднялась. — Идем посмотрим, Гарольд.

Я знала, что выманивать Фло из убежища бесполезно. Гарольд наверняка вернется, и Фло это понимает. Маленький экстрасенс. Где-то я читала, что такие способности начали изучать. Мерзавец Гарольд! Это он нарочно, чтобы испортить мне посиделки с миссис Дельвеккио-Шварц. Джим и Боб таскают монетки из счетчика? Не смешите меня.

Многое подсказывало мне, что этого внешне сдержанного и пропитанного ненавистью старика захлестывает злость. Мне вдруг вспомнилась лекция одного психиатра. Он рассказывал нам о «маменькиных сынках» — одиноких мужчинах, живущих с матерью. К тому времени, как матери умирают, эти мужчины уже настолько неадекватны, что чаще всего попадают в лапы к другим властным женщинам. Неужели Гарольд — «мамсик»? В образ вполне вписывается. Но ненависть ко мне это не объясняет. Как правило, «мамсики» безобидны, а если и проявляют склонность к насилию, то их агрессия направлена на доминирующую женщину, но чаще — на самих себя. Если верить тому типу, который читал лекцию. Сегодня выяснилось, что я не единственный предмет ненависти Гарольда. Его новыми жертвами оказались Джим и Боб. А Джим — еще одна Королева Мечей.

Я сразу услышала, что миссис Дельвеккио-Шварц возвращается, потому что она заливалась хохотом.

— Красуля, ты бы только видела! — вскричала она, ворвавшись в комнату. За ней с каменным лицом следовал Гарольд. — Это нечто!

— Что именно? — послушно спросила я.

— Эти шельмецы все время крали из счетчика в ванной деньги, только замок они не трогали — нет, что ты! Просто взяли ножовку и распилили петли на дверце, через которую деньги выгребают. И никто ничего не заметил! Но это же умора — столько возни из-за двух пригоршней пенсов!

— Дельвеккио, я требую, чтобы ты выставила этих женщин! — заявил Гарольд.

— Слушай, приятель, — сквозь зубы процедила миссис Дельвеккио-Шварц, — это сделали не Джим и Боб, а Чиккер и Мардж с первого этажа. Вот так-то.

— Они порядочные люди, — стоял на своем Гарольд.

— Балда, и когда же ты наконец поумнеешь? Ты что, не слышишь, что он каждую пятницу бьет ее, когда приползает домой на бровях? Тоже мне порядочные! — У нее затряслись плечи. — За грош удавятся! Но теперь уже ничего не докажешь. Да я и не собираюсь. Хорошо еще клиентов к себе не водят. Если бы не шумели по пятницам, были бы жильцы что надо.

— Поверю тебе на слово, — сказал Гарольд, которому было явно наплевать на Чиккера и Мардж. — Но я все равно требую, чтобы ты выгнала лесбиянок! А эта езда на мотоцикле! Они омерзительны, а ты дура!

— А тебе, — не осталась в долгу миссис Дельвеккио-Шварц, — даже в доме 17d никто даром не даст. Отвали! Пшел отсюда, слышал? И не трудись приходить в четыре. Я не в настроении.

Но Гарольд будто не слышал: он впивался жгучим взглядом в меня. А я, понимая, что скандал для моих ушей не предназначен, пристально смотрела в Хрустальный Шар, в котором отражалась перевернутая комната.

— Еще одну шарлатанку обучаешь? — съязвил Гарольд.

Миссис Дельвеккио-Шварц не ответила. Просто взяла его за шиворот и за штаны и выкинула за дверь, как соломинку. В коридоре послышался грохот, я вскочила, чтобы проверить, не убился ли Гарольд, но передумала. По крайней мере теперь он угомонится.

— Вали отсюда, дерьмо собачье! — крикнула миссис Дельвеккио-Шварц в коридор, вернулась в комнату и села с довольным видом. А потом повернулась к дивану: — Можешь вылезать, Фло, Гарольда уже нет.

— Почему Фло так боится его? — спросила я, потягивая бренди, пока Фло сосала материнскую грудь.

— Кто знает, принцесса?..

— А нельзя расспросить ее?

— Она не скажет. Да я и не хочу знать.

— А он… не обидит ее? — осторожно продолжала я.

— Нет, Харриет, не посмеет. Честное слово, я не настолько глупа. Я просто знаю.

— Не думала, что кому-то в Доме не по душе Джим и Боб.

— Гарольд никого не любит.

— Он, случайно, не маменькин сынок?

Меня опять пронзили рентгеновским взглядом.

— Ну разве не умница? Да, ты права. Его мамаша была профессиональной больной — целыми днями лежала в постели, а Гарольд ей прислуживал. А когда она умерла, он заметался, как цыпленок с отрубленной головой, не знал, как жить дальше. Мало того, его мать завещала все свое имущество двоюродной сестре из Англии, которую не видела с детства. Сестра продала дом, Гарольд остался на улице. Все свои деньги он тратил на эгоистичную старую корову. Когда он зашел спросить, не найдется ли у меня комнаты, я его пожалела. Раньше у меня жил другой учитель из той же шикарной частной школы, от него Гарольд и узнал про Дом. Я раскинула карты, а они сказали, что Гарольду предстоит важная работа в Доме. Вот я его и пустила. А потом, — она осклабилась, — оказалось, что у него не только манеры, как у старой девы, — он был девственником! Помяни мое слово, принцесса: ты еще встретишь такого.

Меня так и подмывало сказать ей, что я считаю Гарольда очень больным человеком, но язык уже не раз подводил меня, поэтому я его прикусила, не пожаловалась даже на ненавидящие взгляды Гарольда. Вместо этого я произнесла:

— Вы очень устали от него.

— Да, принцесса, я сыта им по горло.

— Почему же вы от него не избавитесь?

— Не могу. Карты говорят, что его служба в Доме еще не кончена, а картам надо доверять. — Она опустошила свой стакан, съела ломтик хлеба с угрем и осведомилась: — Значит, Король Пентаклей укатил домой, в Страну карри?

— Восемь дней назад. Прошлые выходные я провела в Бронте.

— Видный малый! Похож на мистера Дельвеккио, только тот был итальяшка, гораздо белее твоего парня. Но такой же гордец и красавец! Мистер Дельвеккио ходил гоголем, будто ему принадлежит весь мир. — Она вздохнула и шмыгнула носом. — Помню, лежала я в постели и смотрела, как он расхаживает по комнате — чисто петух. — Одним глазом она насмешливо поглядывала на меня, другой прикрыла. — А твой Король Пентаклей волосатый?

— Нет. Он похож на статую из слоновой кости.

— Жалко! Мистер Дельвеккио был сплошь волосатый. Я ему волосы расчесывала — и на груди, и сама знаешь где. — Она широко ухмыльнулась. — Представь, принцесса, целая шапка кудрей там была! Джунгли, да и только. Как я любила перебирать их! Языком расчесывала!

Каким-то чудом мне удалось сохранить невозмутимое лицо.

— Давно это было?

— О, лет сто назад!.. На самом деле тридцать. А я все помню, будто это было вчера. Мужчины запоминаются навсегда — ты сама убедишься, когда у тебя появятся другие… Да, как вчера. Вот что не дает нам постареть.
— А дети у вас были? — спросила я.

— Нет. Странно, да? У такого волосатого мужчины — и никаких детей. Наверное, во мне все дело. Фло тоже не было бы, если бы не гормоны.

— Что стало с мистером Дельвеккио?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Просто однажды встал и ушел. Даже вещи не собрал. Я ждала несколько дней, но он не возвращался. Тогда я раскинула карты, и они сказали, что он ушел навсегда: Башня, перевернутые Любовники. Висельник. Девятка Мечей. Перевернутая Четверка Жезлов — рухнувший дом, ты уже знаешь. Но для меня, Королевы Мечей, расклад был хорошим, так что я смирилась. Однажды, спустя много времени, я видела его в Шаре. Он был невредим, здоров и окружен детьми. Когда мы только познакомились, он подарил мне голубого кролика — для сына, который у нас так и не родился. Вот и все.

Эта история тронула меня до глубины души, хотя я не услышала в голосе миссис Дельвеккио-Шварц ни малейшего сожаления или жалости к себе.

— Простите, — пробормотала я.

— Незачем извиняться, принцесса. Все когда-нибудь заканчивается. Ты поняла это, проведя неделю со статуей из слоновой кости.

— Да, пожалуй.

— Твое сердце разбито?

— Даже не поцарапано.

— Вот и славно. В море полно рыбы, Харриет Перселл. Ты из тех, кто сам разбивает сердца, а не зализывает свои раны. Чем-то ты похожа на меня. Жизнь слишком хороша, а рыбы в море слишком много для таких, как мы, Харриет Перселл. Мы несокрушимы.

Любимое пойло Уилли давно перестало казаться мне отвратительным, и чем чаще я его пила, тем больше оно мне нравилось. Так что к этому моменту я уже достаточно отпила, чтобы задавать вопросы.

— Вы с мистером Дельвеккио в разводе?

— Это было ни к чему.

— Значит, вы не были официально в браке?

— Можно сказать и так. — Миссис Дельвеккио-Шварц снова наполнила наши стаканы.

— Но с мистером Шварцем вы состояли в браке.

— Ага. Смешно, да? Зато вовремя. Тогда у меня и появилась Фло. Знаешь, вот так опомнишься и вдруг почувствуешь, что без мужа холодно, даже ноги согреть не об кого.

— Мистер Шварц был похож на мистера Дельвеккио?

— Совсем наоборот, принцесса. Так и должно быть. Никогда не повторяй своих ошибок! Не выбирай дважды одинаковых мужчин. Вся соль жизни — в разнообразии.

— Мистер Шварц был симпатичным?

— Да, о нем бы стихи писать. Темные глаза — и светлые волосы. Милое лицо, свежее и молодое. Фло немного похожа на папу.

Странное чувство шевельнулось во мне — наверное, поэтому я вдруг увидела, какой миссис Дельвеккио-Шварц была тридцать или сорок лет назад. Не красивой, даже не миловидной, но притягательной. Должно быть, мужчины чувствовали себя сэром Эдмундом Хиллари на вершине Эвереста, когда им удавалось покорить такую высоту.

— Вы любили мистера Шварца всем сердцем, — сказала я.

— Да. Ты из тех, кто не стареет, — почти нежно произнесла она. — Вот и мистер Шварц не успел постареть. Он был на двадцать пять лет моложе меня. Чудесный еврейский джентльмен.

Я ахнула.

— Он умер?

— Да. Однажды утром не проснулся. Такая досада, принцесса. Потом говорили, что сердце у него было слабое. Может, и так. Но карты сказали, что если бы не сердце, он умер бы, попав под автобус. Или от укуса пчелы. Когда приходит время, от старухи с косой никому не уйти.

Я отодвинула стакан.

— Миссис Дельвеккио-Шварц, если я выпью еще глоток, то обделаюсь прямо тут, на стуле… — И у меня вдруг возник еще один вопрос: — Гарольд назвал вас Дельвеккио. Но это же не имя, которое вам дали при крещении, а фамилия. Можно узнать, почему он вас так зовет?

— Забавно: мы говорим про имена, которые дают при крещении, а в мире живут не только христиане, — усмехнулась она. — Свое настоящее имя я забыла уже не помню когда. Мое магическое имя — Дельвеккио-Шварц.

— А мое магическое имя — Харриет Перселл?

Она ущипнула меня за щеку.

— Пока еще нет, принцесса. — И довольно потянулась: — Благодать! И никакого тебе Гарольда!

Я спустилась к себе, легла и проспала два часа. Проснулась свежая, с ясной головой. Сегодня я узнала о нашей домовладелице больше, чем когда-либо… А Фло? И гормоны? Черт. Забыла спросить.

Среда

11 мая 1960 года

Днем к нам привезли несчастного старика с переломом обеих ног чуть пониже тазовых костей. Еще один дурацкий несчастный случай, о которых рассказать кому — не поверят. Старичок спокойно шел по своим делам, а на него обрушился кусок бетонного карниза ветхого фабричного здания. Попади бедолага точно под эту глыбу, от него и мокрого места не осталось бы, но глыба рухнула позади него вместе с листом железа, который и перебил несчастному ноги. Лист разрезали, старичка высвободили из-под него и доставили на «скорой» к нам в больницу. Увы, надежды не было ни малейшей — из-за преклонного возраста. Восемьдесят лет.

Я возвращалась из комнаты для персонала в лабораторию, когда меня перехватила сестра Герберт из вечерней смены и спросила, не занята ли я. Я была свободна.

— Послушайте, тут такой беспорядок, что нам без помощи не справиться, но сестры скоро подойдут, а пока надо проведать бедного старичка из седьмой палаты. Он мечется, никак не хочет успокаиваться — жаль будет, если таки отойдет в мир иной. Мы сделали все, что могли, завтра он наверняка будет уже на небесах, но он плачет и зовет какую-то Марселину. Невыносимо думать, что мы ничем не можем скрасить ему последние часы жизни, но мне решительно некого послать к нему. Он твердит, что у него нет ни родных, ни друзей, — да, он в сознании, в том-то и беда. Не могли бы вы утешить его?

И она унеслась — в отделении и вправду царил жуткий беспорядок.

Старик оказался очень милым и безукоризненно чистеньким. Вставную челюсть он вынул, улыбался мне беззубыми деснами и пожимал руку. На капельницу, больничную койку и мониторы он не обращал внимания: его тревожила только судьба Марселины. Его кошки.

— Кто же теперь накормит ее? — причитал он. — Ах, Марселина! Кто позаботится о моем ангеленке?

Эти слова обрушились на меня как тонна кирпичей. Опять ангеленок.

Мне до слез жаль старых и всеми забытых людей — невероятно, как много их в старом городе, в ветхих, запущенных домах рядовой застройки между Королевской больницей и Кроссом. «Пансион только для мужчин» — гласят надписи на листах картона, и жильцы вроде моего сегодняшнего пациента незаметно сменяются в этих комнатах и домах. Цепляются за остатки былого достоинства, источают запах ветоши и смазки, а иногда и спиртного. Питаются бесплатным супом в благотворительных столовых, мирятся с одиночеством. И вот теперь один из этих людей умирал у меня на глазах, и некому было позаботиться о его любимом котенке.Вскоре подоспела сестра, работавшая в больнице четвертый год, вдвоем нам удалось убедить старичка, что я накормлю кошку и буду присматривать за ней, пока хозяин не вернется домой. Поверив нам, старик закрыл глаза и мирно уснул.

Я попросила у Крис холщовую сумку и несколько английских булавок, пешком дошла до Флиндерс-стрит, нашла нужный дом и постучала. Никто не открыл, поэтому я толкнула дверь, вошла в прихожую и начала стучать во все двери подряд. Домовладелец отсутствовал, расспросить его не удалось. Старик в трясучке, дыша перегаром, от которого у меня закружилась голова, указал в сторону заднего двора — тесного и замусоренного. Там на остове древней газовой плиты сидела любимица моего безнадежного пациента — тощая черепаховая кошечка, которая при виде меня вскочила и робко замяукала.

Я протянула руку.

— Марселина! Ты ведь Марселина?

Она спрыгнула на землю и принялась с громким мурчанием тереться о мои ноги. Когда я положила сумку Крис на землю и приподняла один край, так что получилась пещерка, кошка спокойно вошла в нее. Я осторожно стряхнула ее на дно сумки и начала застегивать верх на булавки, а Марселина урчала, не переставая. Свою ношу я без труда доставила домой, всю дорогу боясь, что миссис Дельвеккио-Шварц запретит мне держать в Доме ангеленка Марселину. Ни у кого из наших жильцов нет домашних животных — кроме Клауса, который держит в клетке двух волнистых попугайчиков и выпускает их полетать по комнате.

Миссис Дельвеккио-Шварц сразу поняла, что у меня в сумке, хотя Марселина не шевелилась и не мяукала. Откуда она узнала? Наверное, карты сказали или показал шар.

— Можешь оставить ее, принцесса, — сказала наша хозяйка и взмахом руки отпустила меня.

Я не стала говорить ей, что Марселина — ангеленок. Что я не просто так принесла в Дом животное.

Когда я расстегнула сумку, оказалось, что Марселина уютно поджала под себя лапки и мирно дремлет. Несчастный старик не зря так привязался к этой кошке, единственному живому существу, с которым прожил последние дни: Марселина была особенной. Я дала ей копченого угря, которого кошка проглотила с жадностью. Потом я указала ей на приоткрытое окно, кошка внимательно посмотрела на меня, подошла к окну, покачивая раздувшимися от еды боками, вспрыгнула на подоконник и скрылась в щели между створками.

Вернется ли? А если утром выяснится, что у меня больше нет кошки?

Четверг

12 мая 1960 года

Кошка у меня по-прежнему есть. Проснувшись, я обнаружила, что Марселина спит у меня в ногах. Я взяла ее на руки и внимательно осмотрела, ища блох, раны, следы чесотки, но она была такой же безупречно чистенькой, как ее старый хозяин. Только очень худой — видимо, старик не мог позволить себе досыта кормить ее. Мы вместе позавтракали яичницей с тостом, Марселина делом доказала, что она непривередлива. Сливки ей пришлись по вкусу — и отлично, хоть немного пополнеет. В Доме держать окно открытым не опасно: чтобы забраться к нам на задний двор, понадобится вскарабкаться по скале высотой метров двадцать. С другой стороны, зачем так мучиться, если парадная дверь никогда не запирается?

Мой бедный пациент отправился на небеса в то же время, когда я забрала его ангеленка из дома на Флиндерс-стрит.

Мне предстояло сходить с Марселиной к ветеринару, чтобы тот дал ей лекарство от глистов, а заодно и стерилизовал. Поэтому сумку Крис я оставила себе и по дороге на работу купила ей другую, новую и красивую.

Суббота

14 мая 1960 года

Глазам не верю! Вскоре после того, как я вернулась от ветеринара, ко мне нагрянул Дэвид Меркисон. Мой бедный старый пациент наверняка тратил на своего ангеленка все, что имел, потому что от ветеринара я узнала, что Марселина уже стерилизована. Мне понадобилось купить только средство от глистов, дрожжи в таблетках и вакцину на всякий случай. Целых пять фунтов на одни лекарства! Так что к моменту прихода Дэвида я думала только о том, как дорого обходятся кошки и какие обдиралы эти ветеринары.

Увидев у меня на коленях свернувшуюся клубком Марселину, Дэвид передернулся и даже не попытался подступиться ко мне поближе — остановился, не доходя до камина, в котором горел газ (еще один счетчик, опять монетки!). Зима была уже не за горами.

— Откуда это у тебя? — не скрывая отвращения, спросил он.

— Похоже, с небес, — ответила я. — Кстати, я только что от ветеринара, поэтому могу сообщить, что ее зовут Марселина, ей три года и она стерилизована.

Его единственной реакцией стал возглас отвращения, но он сел напротив меня в другое кресло, устремил на меня взгляд голубых глаз, которыми я когда-то восхищалась, и сцепил пальцы.

— Я слышала, у тебя новая подружка, — светски произнесла я.

Он вспыхнул от досады.

— Нет, ничего подобного! — резко ответил он.

— Не вписалась в твои рамки?

— Я пришел, — сдержанно произнес он, — чтобы попросить тебя вернуться ко мне. У нас с Розмари все кончено.

— Дэвид, — терпеливо объяснила я, — в моей жизни тебя нет. Я не желаю даже видеться с тобой, не то что общаться.

— Ты жестока, — пробормотал он. — Ты так изменилась…

— Нет, по отношению к тебе — ничуть. Я всегда была такой. Просто я разрешила себе делать что хочу и не поддаваться на уловки людей, которые играют моими чувствами. Так что можешь оторвать задницу от кресла и сваливать, потому что ты мне не нужен.

— Это несправедливо! — расцепив пальцы, вскричал он. — Я люблю тебя! И не собираюсь мириться с отказом!

Все ясно, Харриет Перселл, пора заряжать «Большую Берту».

— Я не девственница, — объявила я.

— Что?!

— Что слышал. Я не девственница.

— Ты шутишь! Ты меня обманываешь!

Я рассмеялась.

— Дэвид, лучше просто поверь.

— Но этого не может быть! Ты не могла так поступить!

— Могла и поступила. Мало того: мне очень понравилось. — Залп десятитонным снарядом, Харриет! — Кстати, моего партнера белым не назовешь, но цвет кожи у него очень красивый.

Дэвид поднялся и ушел, не сказав ни слова.

— Вот и все, — сказала я Тоби, с которым увиделась позднее. — Я наконец-то избавилась от Дэвида навсегда. Подозреваю, что дело не в том, что я лишилась девственности, а в том, что лишилась ее с индусом.

— И в том, и в другом, — с усмешкой поправил Тоби. — Вот болван! Он должен был еще давным-давно сообразить, что к чему. Выбирают женщины, а не мужчины. Мужчине остается лишь покорно ждать со шляпой в руке, пока женщина не примет решение. А если она решила дать ему пинка, тем хуже для него. Я часто наблюдал это в мире животных, от собак до птиц. А у пауков, — он пожал плечами, — самки вообще съедают самцов.— Но я-то не сучка в течке, — фыркнула я.

Он рассмеялся.

— Конечно, Харриет, но нас, старых псов, так и тянет к тебе. — Он прищурился, изучая меня, точно снайпер — мишень. — Ты сексапильная женщина. Это не на лбу написано, но все-таки несомненно.

— Но я не вихляю задом, не жеманничаю и не облизываю губы!

— А это всего лишь рекламная уловка, причем фальшивая. Если мужчина говорит, что женщина сексуальна, значит, он не прочь лечь с ней в постель. Сексуальными могут быть женщины с самой простой, ничем не примечательной внешностью. Посмотри на миссис Дельвеккио-Шварц. Задница у нее размером с автобус, но, ручаюсь, мужчины увиваются вокруг нее с тех пор, как ей исполнилось двенадцать. В сущности, к ней и меня тянет. Мне всегда нравились женщины ростом выше меня. Наверное, во мне есть примесь крови шерпа.

Он подошел к моему креслу, положил ладонь на спинку и присел на подлокотник, прижавшись ко мне коленом.

— Я на своем опыте убедился, что по-настоящему сексуальны только те женщины, с которыми в постели не соскучишься.

Я подозрительно нахмурилась.

— Это намек или приглашение?

— Ни то и ни другое. У меня нет никакого желания получать от тебя взбучку, спасибо большое. Но это не значит, что я не поцелую тебя.

И он меня действительно поцеловал — жадно, почти болезненно, заставив повернуть к нему голову. Добившись этого, он забрался языком мне в рот.

— А заходить дальше я и не собирался, — сказал он, отпуская меня.

— А дальше я и не разрешила бы, — ответила я.

Интересный он человек, этот Тоби Эванс. Влюблен в Пэппи, а тянется ко мне. Что ж, и меня к нему влечет, хотя я в него не влюблена. Почему жизнь буквально пропитана сексом?

Эти выходные Пэппи опять провела дома. Когда я пригласила ее перекусить, а заодно познакомиться с Марселиной, Пэппи объяснила, что жена Эзры оказалась ужасно несговорчивой.

— И неудивительно — с семью-то детишками, — ответила я, выставляя на стол огромное блюдо рагу из говядины, чтобы хватило на двоих. Я заметила, что Пэппи поморщилась и начала вылавливать из блюда морковку и картошку, но не притронулась к мясу. — Ты чего это? — удивилась я.

— Эзра осуждает мясоедение. Мы обрекаем ни в чем не повинных животных на страшные муки, умерщвляя их на бойнях, — объяснила она. — Человек не создан для того, чтобы есть мясо.

— Чушь собачья! Люди испокон веков были охотниками, зубов для измельчения мяса у нас столько же, сколько и для перетирания растительной пищи! — возмущенно заявила я. — За работой скотобоен следят правительственные организации, а животных, которых мы убиваем, вообще не существовало бы, если бы мы не питались их мясом. И потом, кто сказал, что морковка, которую ты усердно жуешь зубами плотоядного существа, не испытывала страшные муки, когда ее сначала выдернули из земли, обезглавили, отскоблили, беспощадно разрезали на кусочки, а потом бросили в кипящую воду? Но это ничто по сравнению с судьбой картофеля, который ты ешь: я не только сварила его заживо, но и предварительно содрала с него шкуру и выковыряла глазки! Мясо тебе полезно — ты совсем отощала, тебе не помешает пополнить запасы белка. Ешь, кому говорят!

Ох, кажется, я становлюсь мегерой. Зато на Пэппи моя вспышка подействовала: она положила себе мяса и с аппетитом съела его, больше не вспоминая своего дорогого идиота Эзру.

К счастью, Пэппи с Марселиной понравились друг другу: кошка забралась к Пэппи на колени и заурчала. После обеда я попыталась разузнать об Эзре и выведала нечто любопытное, а именно — как он ухитряется обеспечивать жену и семерых детей, жить в Глибе и покупать запрещенные законом и недешевые наркотики. Он преподает, но профессорам университета платят меньше, чем директорам компаний: интеллект и образование ценятся дешевле, чем умение делать деньги. Пэппи объяснила, что профессорское жалованье он отдает семье, а доход от двух популярных книг оставляет себе. Чем больше я узнаю об Эзре, тем меньше он мне нравится. Полный, абсолютный, беспардонный эгоист!

Но Пэппи с ним счастлива, а у нее так мало поводов для радости. В ней нет ни капли практичности. Но не всем же быть такими, как я.
Клолин Макклоу
Продолжение следует