А табор в небо уходил

В стране Карпат, у горного ручья
он встретил кареглазую цыганку.
Она была, как сладкая приманка
для мучимого голодом шмеля.
Она смотрела на него в упор,
стесняя грудь широкую ремнями.

Он был повергнут, слизан языками
вишнёво-благодатного огня.

– Иди за мной, – промолвила она.

И он пошёл, противиться не в силах.

Был смел, как лев, но с ней робел, как псина,
почуявшая запах шатуна.

На полпути им встретился олень,
что знал и ждал её прикосновений.
Не выказав ни страха, ни смущенья,
он стал жевать из рук её сирень.

Открылось поле, где алел шатёр.

В шатре сидел барон золотозубый.
Он был седой, пузатый, толстогубый,
и взгляд его был цепок и хитёр.

– Луми;ница, зачем ты привела
в наш добрый табор этого румына?!
Заступница, святая Катаржина,
как вразумить мне эту дочь осла?!

– Отец! Люблю. Люблю, люблю его!
Останусь с ним пасти овец отары,
и пусть меня постигнет божья кара,
но нет милее больше никого.

Барон вскочил, блеснул цыганский нож,
блеснули солнцем зубы золотые.
И две души, блистательно младые,
освободились от атласных кож...

А табор молча в небо уходил.

Не ведома нам глубь души цыганской,
что глубже дна и бездны океанской,
и в чём её магический посыл.