Быстроногий Гоначхир

                (Из  эпоса  Мурадина  Ольмезова)       
               

           БЫСТРОНОГИЙ  ГОНАЧХИР


В  предверховьях  Балыка  тому  много  лет
Жил  народ  невеликий  без  горя  и  бед.

Звались  нартами  люди  из  этих  племён,
Был  един  их  обычай,  един  их  закон.

Статью,  силой,  сноровкой  слыл  общий  кумир
Быстроногий  и  ловкий  стрелок  Гоначхир.

Быстр  как  серна,  косуль  настигал  среди  гор
И  разил  их,  на  ноги  и  на  руку  скор.

Дичью  леса  кормились  Балыка  жидьцы,
Лишь   охоте  детей   обучали  отцы.

Я  хочу  поделиться...  Вам  надобно  знать:
Что  была  кобылицей  охотника  мать.

А  отец  его  облаком  снежным  витал,
Кобылице  той  нежным  он  суженым  стал. 

Гоначхира  в  дупле  поселянка  нашла,
Приласкала,  согрела,  домой  принесла.

Словно  мать,  материнскому  долгу  верна,
Воспитала,  взрастила  ребёнка  она.

Добротою  и  лаской  её  окружён
Беззаботно  слонялся,  бездельничал  он.

На  охоту  до  сроку  не  брали  его:
Дескать,  много  ли  проку  в  лесу  от  него?. 

Время  длилось,  однако...   Малец  подрастал,
Глядь-поглядь,  повзрослел  и  охотником  стал.

В  испытаниях  длились  охотника  дни,
Гоначхира  учили  терпенью  они.

Раз  случилось  такое:  забывшись  во  сне
Чей-то  шёпот  расслышал  стрелок  в  тишине.

«Знайте,  лошадь  в  лесу  не  объявится  ввек,
И  ребёнок  в  селе  не  родится,
Подоколе  не   сможет,  таясь  ото  всех,
Пособить  ему  в  том  кобылица».

Это  пёстрый  орёл  прокричал  и  взлетел
В  поднебесье  с  раскидистой  ветки...
И  его  распросить  Гоначхир  не  успел
Чей  он  сын,  каковы  его  предки.

Годы  длились,  ребёнок  мужал,  матерел, 
Занимался  рыбалкой,  охотой,
Серн,  оленей  губил  догоняя  без  стрел,
И  дичине  не  ведая  счёта.

Вот  догонит,  повалит  и  бритвой  ножа
Им   ярёмную  жилу  вскрывает,
Съест  печёнку  оленя,  покуда  свежа,
Жаркой   крови  глоток  выпивает.

Воротившись  из  дрёмы  в  свой  явственный  мир,
Стал  свой  сон  наяву  вспоминать  Гоначхир,

И  решил:  сколь  бы  трудной  стезя  не  была,
Разыскать,  расспросить  о  минулом  орла.

Много  троп  он  прошёл,  похудел,  изнемог,
Но  таился  орёл,  знать  скрывал  его  бог.

Обратился  потом  к  той,  что,  сына  любя,
В  отрешеньи  святом   не  жалела  себя:

 - «Мать, послушай  о  том  что  случилось  со  мной,
Семь  уж  лет  с  той  поры  прокатились  волной. 

Я  загадку  прослышал  в  лесу  от  орла,
Ту  что  с  детства  томила,  неведеньем  жгла.

Много  тЯгот  сполна  одолеть  мне  пришлось,
Но  найти  вещуна  так  и  не  удалось».

 - «Что  он  проклёкатал,  что  поведал  тебе,
Что  наизобретал  о  грядущей  судьбе»?

 - «Знайте,  лошадь  в  лесу  не  объявится  ввек,
И  ребёнок  в  селе  не  родится,
До  поры,  как не  сможет,  таясь  ото  всех,
Пособить  ему  в  том  кобылица».

Извини,  мать,  но  крУгом  идёт  голова,
Не  понятны  мне  странные  эти  слова».

Приадумалась  мать  и,  помедлив  слегка,
Проронила:   «Задача  твоя  нелегка.

Ты  о  жертве  богам,  не  скупясь,  порадей,
В  лес  ступай  на  охоту  и  зубра  убей.

Отруби  ему  голову  жертвенно  ты
И  с  рогами  спали,  посвятив  Апсаты.

Пепелище  развей  и  угли  потуши,
Следом   тую  с  дуплом  отыскать  поспеши.

Схоронившись  в  дупло,  наблюдай  из-за  век
Ты  за  тем,  что  досель  не  видал  человек.

Тур  придёт  колченогий  что  ввысь  и  длину
Преогромен.
Рогами  задевши  луну
Прислонится  он  к  туе...    Ты,  выскочив  вдруг,
Уцепись  за  рога  крепкой  хваткою  рук
И  воскликни:    «Стой,  тур,  не  шали,  не  дури,,
Двери  в  доме  отца  моего  отвори.

Коли  тайны  рожденья  не  выдашь  ты  мне,
Сгинут  звери  в  лесистой  твоей  стороне».

Так  и  было:  до  донца  исполнил  наказ,
Гоначхир,  до  последней  из  сказанных  фраз.

Был  ответ  Апсаты  Гоначхиру  таков:
«Твой  родитель  одним  был  из  тех  облаков
Что  презорко  следят  за  землёй  с  высоты,
Отражая  в  себе  все  земные  черты.

Ты  сынок  его...    
Раз  приключилось  ему
Опуститься  к  утёсу,  бог  весть  почему:

Приустал  он,  поди,  придремав  оттого...
Тут  прошла  кобылица  сквозь  тело  его.

Белогривье,  и  шерсти  её  серебро
Оросила   вода,  просочилась  в   нутро...

Кобылица   в  тот  миг  от  него  понесла,
Знать  такая  судьба  кобылицы  была».

Тут  на  плечи  могучие  тушу  взвалил
И  к  селенью  от  туи  побрёл  Гоначхир.

Добредя  до задворий  родного  села
Гоначхир  кобылицу,  что  белой  была,
Вдруг  увидел  внезапно,  и  бросился  к  ней...
Но  пришлось  поразиться  стократно  сильней:

Уж  не  лошадь  она,  а  молочная  мать...
Только,  глядь,  кобылицею  стала  опять.

Ухватил  Гоначхир  ту,  что  снега  белей
И  на  ухо  шепнул  кобылице  своей:

«Уж  не  ты  ли  мне  в  матери  богом  дана,
Белооблаку  в  небе  не  ты  ли  жена»?

И  в  ответ  кобылица,  вновь  женщиной  став,
Так  промолвила,  сына  сердечно  обняв:

«Появился  ты  третьим,  сынок,  у  меня.
Первых  двух  разорвал   среди  белого  дня
Тот   орёл,  что  не  птицей,  а  ведьмою  был
Чернокрылой...    Он  братьев  твоих  погубил.

От  рыданий  и  камни  дробились  внутри
Превращаясь  в  песок...   
                Я  взмолилась  Тейри:

О,  Великий,  в  скотину  меня  преврати,
Чтоб  ведьма  ко  мне  позабыла  пути,

Возрастить  чтоб  дала  мне  ребёнка  она...
Всё  что  дальше,  ты  знаешь...    
Лететь  я  должна».

И  исчезла,  пропала...        Ей  вняв,  Гоначхир
С  осознанием  сердце  своё  примирил.

Люди  встарь  не  имели  коней  верховых,
Укрощать  не  умели,  осёдлывать  их.

На  охоту,  с  ездой  на  коне  не  знаком,
Гоначхир,  как  и  все, отправлялся  пешком.

Он  добычу  с  охоты  не  вёз  на  коне,
А  влачил  на  плечах  и  могучей  спине.

Как-то  раз,  помышляя  о  чём-то  своём,
На  пути  повстречал  он  речной  водоём.

За  рекою,  теряясь  в  туманистой  мгле,
Мирно  кони  паслись  голова  к  голове.

Лебединые  гривы  белей  серебра
Расплетали,  резвясь,  озорные  ветра.

Через  реку-Кубань  переплыв,  наш  стрелок
Чуть  дыша  любовался  изяществом  ног,
Небывалой  красою  серебряных  грив, 
Что  венчали  гнедых,  сединой  присолив.

Среброгривые  не  растоптали  его,
Будто  сердцем  признали  вождя  своего.

В  отдалении  стайка  лихих  скакунов
Состязалась  в  бегах...
                К  испытанью  готов
Гончахир,  что  с  ребячества  бегать  любил,
Вместе  с  ними  помчал,  не  жалеючи  сил.

Наибыстрого  смог  обогнать  на  бегу,
Превозмог  его  силу  на  этом  лугу.

Из  коры  ивняка  недоуздок  сплетя,
Обуздал,  приласкав  как  родитель  дитя.

Удивлённо  за  ними  следил  Апсаны,
И  косились  на  них  табуна  скакуны.

Верный  конь,  наступая  на  нарта  следы,
До  реки  с  ним  дошёл,  до  текучей  воды,

Он,  по  знаку  батыра  взлетев  высоко,
На  другом  берегу  очутился  легко.

Удивлённый  сноровкой  и  силой  коня,
Гоначхир,  тем  задачу  его  усложня, 
Приказал  ему  плыть  до  истоков  реки,
Как  бы  не  далеки  той  реки  родники.

Конь  исполнил  наказ  и,  ничуть  не  устав,
Вдлинь  поток  переплыл  до  болотистых  трав.

"Позабавился  я,  пусть  уходит  к  своим,
Хоть,  по  правде  сказать,  породнился  я  сним".

Так  решил  Гоначхир,  отпуская  коня...
Только  тот  произнёс:
                «Обогнал  ты  меня.

Не  найти  человека  сильнее  вокруг,
Я  отныне  до  века  твой  преданный  друг».


Тем  конём  был  Сийкун,  тот  что  облаком  плыл,
Тот,  чьим  доблестным  сыном  был  нарт  Гоначхир.

Ярким  солнцем  сияли  глаза  у  отца,
Подобрал  он  тулпара  ему — жеребца.

И  вручил  Гоначхиру,  чтоб  тот  жеребец
Стал  защитой  батыру  как  сыну  отец.

На  мгновенье  Сийкун  над  лужайкой  завис
И,  помедлив,  растаял  средь  облачных  риз.

Приголубив  тулпара,  нарт  сел  на  коня
И  в  село  прискакал,  тень  свою  обгоня.

Он  был  первым  из  тех  кто  коня  приручил
И  уменью  тому  поселян  обучил.

Миновали  года,  старость  гостьей  пришла,
Дряблость  телу  и  слабость  ему  принесла.

Проклиная  недужье  и  старость  кляня,
Без  оружья  вскрабкался  нарт  на  коня.

Умоляя  Тейри  быть  защитой  страны,
Нарт  растаял  в  пучине   речной  глубины.