Выступ над бездной

К счастью, я многого не знаю. Причем, самого главного. Узнав хоть мизерную часть этого, я непоправимо изменюсь. Открыв еще чуть-чуть, исчезну. Хорошо это будет или плохо? Я не знаю.

Именно это и называется тайной. Тайна – не просто мрак, а животворящее неизвестное, любимый резец мироздания: каждая форма подразумевает лишнее, которое должно быть ограничено, в том числе и тайной. В этом смысле неведение является одним из основных условий существования и формирует оно каждого человека не меньше, чем знание. Когда не останется тайн, некому будет радоваться – исчезнет и форма, субъект.

Стремление узнать чего не нужно знать, неутолимое желание проникнуть во все тайники и сдернуть любые покровы во многом определяет суть поэзии. Оно же объясняет вольное или невольное тяготение поэта к смерти. С другой стороны, любое талантливое стихотворение является для читателя маленьким открытием еще и в прямом смысле – оно в той или иной степени приоткрывает ту или иную завесу.

Поэзия здесь начинается с определения наименьшей дистанции между принципиально непознаваемым и принципиально познающим. Когда субъект и смертоносная тайна, манящая, содержащая все ответы на все вопросы, глядят друг на друга с единственно возможного расстояния. Шаг назад – и нет никаких тайн: днём работа, вечером кино. Шаг вперёд – и нет субъекта. Поэзия в этом смысле – просто площадка. Маленький выступ, на котором счастливые смертники говорят с бездной.

Понятно, однако, что на этом – минимальном – расстоянии до тайны для субъекта всё очень плохо. Поэзия здесь – граница, предел, а предельно возможное – значит губительное. Познавая непостижимое, поэт безвозвратно, неотвратимо меняется, перестаёт быть. Да, в «броне небытия» появляется отверстие, но ведь и от него остаётся «простой кружок».

Поэт приносит себя в жертву, и эта жертва требует его целиком, без остатка. Отсюда и преданность поэта своему делу, и многогранность поэзии как искусства. Поэзия – это зафиксированный в художественной форме процесс чувственного озарения, комплексного мышления – логического, образного, интуитивного, религиозного – всего сразу.

Именно комплексного – ведь с тайной говорит человек, не только его мозг или душа. Поэзия и забирает всего человека, без остатка. И тогда судьба автора становится иллюстрацией к его стихам, но не наоборот.

Именно чувственного – поэзия рождается от чувств и вызывает отклик. Глубина и разнообразие вызванных стихотворением чувств является главным индикатором поэтического, основным отличием поэтической речи от повседневной, пусть и зарифмованной. Это роднит поэзию с волшебством: где нормальная речь называет, поэтическая – вызывает.

Именно в художественной форме. Стихи – вершина художественного слова, даже когда это стихи в прозе. Поэзия расширяет арсенал художественных приемов до такой степени, что привлекает и «антихудожественные» и даже нехудожественные.

Меня в своё время поразило стихотворение Геннадия Шпаликова: «Людей теряют только раз,/ И след, теряя, не находят,/ А человек гостит у вас,/ Прощается и в ночь уходит./ А если он уходит днем,/ Он все равно от вас уходит./ Давай сейчас его вернем,/ Пока он площадь переходит./ Немедленно его вернем,/ Поговорим и стол накроем,/ Весь дом вверх дном перевернем/ И праздник для него устроим». Поразило тем, что, будучи прекрасным, одновременно является пособием, как не надо писать стихи: ни одной метафоры, яркого сравнения, нетривиального хода, оригинальной рифмы –  вообще ничего, что обычно составляет ткань поэтической речи. Но такого родного человека я вижу, о таком большом, близком для меня он говорит… А откуда вижу – а из «плохого» стихотворения. Так поэзия делает творчеством всё, к чему прикасается.

Именно процесс, а не результат. Чудо хорошего стихотворения в том, что читатель всякий раз становится свидетелем его рождения. Не только аудитория, но и сам автор не знает, что будет в последней (или в первой) строфе. Настоящий поэт не вкладывает мысли и чувства в стихи – он их оттуда берет.

Итак, стихотворение само выводит поэта и читателя к новым образам, смыслам. Становится общим фактом, маленьким этапом их биографий. Поэт и читатель меняются.

А значит – живут.

(«Поэтоград», № 34, 2012 г.)