Бабы

Бабы снились мне. И бабы с вёдрами.
И от тревоги аж свело под рёбрами –
- много их стоит, все с коромыслами,
и тянет плечи вниз пустыми смыслами.

Просто так стоят, в глазах оторопь:
"Вы бы, бабы с плеч сняли вёдра хоть,
вы б со мною хоть взглядом встретились"!,
Но то ли взгляд как плеть, то ль глаза как слизь.

И вот в пустыне мы, и никого вокруг,
и бабы палками очертили круг,
и бабы плакали, матерясь на зной.
Еле жив и сам на жаре такой.

Мне б глоток испить, но я во сне немой,
на два глаза слеп, со спиной кривой.
Может чей-то он, этот Суховой?
Отвечала каждая: «Нет вы что? - Не мой»!

"Это не мой сын, я ему не мать -
- мой весь день лежит, век не может встать.
Сыну моему на меня плевать,
вот вам правда вся – для чего мне врать?"

А той, что я не брат, мне и не сестра.
Ощетинилась, да на язык остра:
"Ты ж за кругом тут жмёшься неспроста
Это, мой не брат, не твоя игра!"

Та, что не жена, пустых не сводит глаз,
больше не нежна, злая - это раз,
больше не нужна ей общая печаль,
и в руке свеча. И во лбу фонарь

словно чертит нимб - это во-вторых.
Черти - мотыльки злобных слов скупых
бьются о стекло, и я снова нем,
как и час назад - "Снова! Насовсем!"

А та, что снилась мне, - в белой простыне,
словно машет мне, шторою в окне.
Только дома нет - рама, вот и всё,
словно бы я сам лишнее отсёк.

А за тем окном - всполохом заря
жжёт глаза огнём, да только всё зазря.
Я смотрю в окно пустотой глазниц,
не зная ничего, окромя границ.

И выйти бы за круг я к любой бы рад,
но у баб в руках уж колода карт,
и вот играю я с ними в дурака.
И тут дурак один - про это и игра.

Бабы снились мне: рожи кислые,
с бёдрами в аршин, с грудями вислыми.
Несли бабы те вёдра с мыслями,
но не дали мне напиться смыслами.