Странник. В. Хлебников

   

                СТРАННИК

                Мне мало надо !
                Краюху хлеба
                И каплю молока ,
                Да это небо ,
                Да эти облака .
                В . Хлебников.
          
                Поэту сколько можете , подайте,   
                вы этим не обидите его
                И. Кабыш .
               

              В . Хлебников

  Добывая несказанный свет ,
  на стихах рисуя завитушки ,
  жил в великой бедности поэт .
  Спал на удивительной подушке .

  Не всегда бела , что из того ,
  но зато какое время снится !
  Мягким пухом были для него
  рукописей жёсткие страницы .

  Муза озаряла города ,
  явь и сон душа перемешала .
  Нелегко быть в грозные года
  Председателем Земного Шара .
              И . Слепнёв
Маяковский начинается (фрагмент)

  Он жил -
  не ища
  ни удобства , ни денег ,
  жевал в сухомятку ,
  писал на мостах ,
  гранёного слова
  великий затейник,
  в житеёских расчётах
  профан и простак.
  Таким же , должно быть ,
  был и Саади ,
  Таким же Гафиз
  и Омар Хайям -
  как дымные облаки
  на закате -
  пронизаны золотом
  по краям .
  Понять его
  медленной мыслью
  не траться :
  сердечный прыжок
  до него разгони !
  Он спал
  на стихами набитом матрасе , -
  сухою листвою шуршали
  они.
              Н. Асеев

    - В мире мелких расчётов и кропотливых устройств собственных судеб
Хлебников поражал спокойной незаинтересованностью и неучастием в людской
суетне . -  Н. Асеев

                Куда же , Витечка ?
                Туда , -
                отмахнётся , -
                навстречу весне !
                Н . Асеев

                Странник
                Памяти В . Хлебникова

  Двадцатый год . Весенний тёплый вечер.
  К степному полустанку подощёл
  И стал состав , унылый , бесконечный :
  Теплушки , и платформы , и цистерны ,
  Да несколько зелёных пассажирских .
  Железной гарью пахнет эшелон .
  Опять , опять глухое ожиданье :
  Зачем тут стали ? Долго ли стоять ?

  И вот с площадки классного вагона
  Легко на гравий спрыгнул человек .
  В нём было что - то птичье и такое,
  Что вне времён и будничных забот.
  Он посмотрел на зарево заката ,
  На огонёк пастушьего костра ,
  Мерцающий далёко - далеко ,
  Дымок почуял , горестный и горький ,

  И , словно вспомнив древнюю судьбу ,
  Пошёл навстречу ветру и огню ,
  Бессмысленное что - то напевая ,
  Размахивая длинными руками.
  Не Дон - Кихот , не Гамлет , но крылатый ,
  Он шёл , подпрыгивая , по степи ,
  По выбитой траве былых кочевий
  И не слыхал , как поезд - Змей - Горыныч,

  Железными суставми гремя,
  Пошёл на Юг , к предгорьям Дагестана ,
  К каспийским сытным берегам .
  Шёл человек , вдыхая терпкий воздух ,
  На разгоревшийся вдапи костёр ,
  И ветер волосы его ласкал ,
  Нежданное даря освобожденье
  От духоты и смрада верхней полки .

  Уносит поезд жалкие пожитки .
  В пальто случайно лишь тетрадь осталась .
  Но и о ней тогда не думал странник ,
  Всю жизнь свою доверивший бумаге .
  Клеёнчатая старая тетрадь ,
  Не он , могла бы рассказать
  О мудрости его и об отваге .
  Закат погас . Ночь плотно обступила

  Стремительно идущего к огню ,
  И в отсветах огня лицо светилось .
  Слова в его сознании рождались :
  "Не Бог , но человек - источник света ,
  Он факел истины . И не
  Что в этом мраке отвергает милость
  И рубит древо жизни на корню ...
  Поэт - струна и луч своей страны ,

  А луч - как меч , слова ему верны ....;
  Слова рождались на степном ветру,
  Как искры от костра , чтоб кануть в Вечность ,
  Но факел - человек пришёл к костру .
  Вела его судьба или беспечность ?
  Сорвавшиеся ринулись овчарки ,
  Спокойным словом он унял собак
  И молча поклонился чабанам .

  Тут встал с кошмы рыжебородый пастырь
  И обратился к путнику : Будь гостем ,
  Садись к огню . Вот хлеб , вода в кувшине .
  Кто ты , пришлец ? И эта власть откуда ?
  Без посоха куда ты держишь путь
  В ночи и с непокрытой головой ?
  Я человек . Бродить, смотреть и мыслить ,
  И всюду оставаться человеком -

  Вот подвиг мой , и счастье ,и судьба .
  Я беден так , что всё моё богатство
  В гостеприимстве вашем ,но бедняк
  Богаче всех в богатом этом мире ,
  Ему ничто и всё принадлежит .
  Спасибо вам за щедрый этот ужин !
  Сказав , сосредоточенно стал есть .
  И ветер шелестел сухой травой ,

  Пустынный ветер выжженных предгорий,
  Катились звёзды , заходил Стрелец
  И Лебедя уже клонило к долу ...
  Неторопливая беседа тлела ,
  И умирал предутренний костёр .
  Гость говорил о временах прошедших
  И тех . что нам ещё не видно ,
  Там всходят звёзды ввысь из- под земли ,

  Осуществляя вызревшие сроки ...
  Не грел костёр . От принесённых трав
  Уже не оставалось ни былинки .
  Над дальним морем бледной полосой
  Обозначалось утро . Утро ! Надо
  Ещё немного поддержать огонь ,
  Чтобы с огнём прийти из ночи к солнцу !
  Он вспомнил про тетрадь и по листку

  Рвал из тетради и бросал в костёр .
  Огонь затрепетал и осветил
  Усталое , но ясное лицо
  С глазами , устремлёнными к Востоку .
  Там , на костре , на жертвенном огне ,
  Сгорели вещие его слова .
  Но он об этои не жалел , не думал ,
  Простился с пастухами и пошёл

  Навстречу солнцу продолжать свой путь
  И славить в этом мире Человека .
  А через год его уже не стало ,
  Но искры , искры от его костра не гаснут .
                В . Мануйлов . 1956 - 1960.

                Поэт -  бродяга по странам мысли и   земли .      

                Стихи - это всё равно , что
                путешествие , нужно быть там ,
                где до сих пор ещё никто не был .
                В. Хлебников

                Россия
                сменой тундр , тайги и степей -
                похожа на один божественно
                звучащий стих .
                В . Хлебников

            Хлебникову

  Уста пристегнув к стремени ,
  Мы больше не слышим , не дышим ,
  О ком шумят волны времени
  И лотос каспийский пышный ?

  Раскрыла колени Астрахань ,
  Глядит смуглый горб обнимая ,
  Как синяя линия ястреба
  Колеблется в воздухе мая .

  Мы можем крикнуть земле стой !
  Телегой она остановится.
  И каждая буква невестой
  Червонного солнца становится .

  И ты над собой пролетаешь ,
  Как туча над сонной водою .
  К ладони звезды проникаешь ,
  Своей астраханской ладонью .
 
  Уста , пристегнув к стремени ,
  Летим , как рыбы на привязи ,
  Как будто кусок из времени
  С мясом и кровью вырезанный .
                Р. Ивнев .1919

          Маяковский продолжается
              фрагмент

  Маяковский любил
  Велимира ,
  как правду ,
  ни перед кем не складывающуюся пополам .
  Он ему доверял ,
  словно старшему брату ,
  уводившему за руку
  вдаль , по полям .
  Он вспоминал о нём,
  беспоколся ,
  когда Хлебников
  пропадал по годам :
  Где же Витя ?
    Не пропал бы под поездом!
  Оборвался , наверное ,
  оголодал  !
  Он до пустыни Ирана донашивал
  чистый и радостный звучный груз ,
  и люди , не знавшие
  говора нашего -
  про него говорили -
  дервиш урус .
  Он шёл ,
  как будто земли не касаясь ,
  не думая ,
  в чём приготовить обед ,
  ни стужи ,
  ни голода не опасаясь ,
  сквозь чащу
  людских неурядиц и бед .
  Бывало , его облекут ,
  как младенца ,
  в добротную шубу ,
  в калоши ,
  и вот
  неделя пройдёт и -
  куда это денется :
  опять -Достоевского Идиот.
  Устроят на место ,
  на службу пайковую :
  ну , кажется , есть
  и доход и почёт .
  И вдруг
  замечаешь фигуру знакомую :
  идёт ,
  и капель ему щёки сечёт .
  Идёт и теребит
  от пуговиц ниточки ;
  и взгляда не встретишь
  мудрей и ясней ...
  Возьмёшь остановишь :
  Куда же ,вы , Витечка ?
  Туда , -
  отмахнётся , -
  навстречу весне !
  Попробуйте вот,
  приручите , приштопайте ,
  поставьте на место
  бродячую тень ;
  он чуял
  в своём безошибочном опыте
  ту свежесть ,
  что в ноздри вбирает
  олень .
  Он ненавидел фальшь и ложь ,
  искусственных чувств
  оболочку ,
  ему , бывало ,-
  вынь да положь
  на стол
  хрустальную строчку .
  Он был Маяковского
  лучший учитель
  и школьную дверь
  запахнул навсегда  ,
  а вы - в эту дверь
  напирайте ,
  стучите ,
  чтоб не потерять
  дорогого следа .    
              Н . Асеев .
 
 

          Нижний

  Нежный Нижний ! -
  Волгам нужный ,
  Каме и Оке ,
  Нежный Нижний
  Виден вдалеке
  Волгам и волку .
  Ты не выдуман ,
  И не книжный
  Своим видом он .
  Свидетели в этом :
  И Волга иволги ,
  Всегда золотая , золотисто - зелёная !
  И Волга волка ,
  В серые краски влюблённая .
  Старою сказкою око
  Скитальца - слепца успокоив ,
  Киев на Волге
  Киевский холм на Оке !
  Киеом глаз успокоив ,
  Старою лютнею стен
  В облачной блещешь руке
  Сказкою , сказкою иволги !
                В. Хлебников .1918

      Велимиру Хлебникову

  За взлётом розовых фламинго ,
  за синью рисовых полей
  всё дальше Персия манила
  руками старых миндалей .

  И он ушёл , пытливо вечный ,
  как мысли в зауми , завёрстав
  насмешку глаз - в ржаные космы ,
  осанку денди - в три холста .

  Томился синий сумрак высью ,
  В удушье роз заглох простор ,
  когда ко мне он ловкой рысью
  перемахнул через забор .

  На подоконник сел . Молчали .
  Быть может , час , быть может , миг ,
  а в звёздах знаки слов качались ,
  ещё не понятых людьми .

  Прорежет воздух криком птичьим ,
  и снова шорох моря нем .
  А мы ушли в косноязычье
  филологических проблем .

  Вопрос был в том , вздымать ли корни
  иль можно так же суффикс гнуть ,
  и Велимир , быка упорней ,
  тянулся в звуковую муть .

  Ч - череп , чаша , черевини .
  В - ветер , вьюга , верея ,
  Вмещался зверь и ум великий
  в его лохматые края .

  Заря лимонно - рыжим шёлком
  над бархатной вспахнулась тьмой ,
  когда в луче он скрылся колком ,
  всё рассказав - и всё ж немой .

  И лист его в былом пожухлый
  передо мной давно лежит :
  Круглеют бисерные буквы
  и сумрачные чертежи .

  Урус - дервиш , поэт - бродяга
  по странам мысли и земли !
  Как без тебя в поэтах наго !
  Как нагло звук твой расплели !

  Ты умер смертью всех бездомных .
  Ты , предземшара , в шар свой взят .
  И клочья дум твоих огромных ,
  как листья , по свету летят .

  Но почему не быть в изъяне !
  Когда - нибудь в будой людьбе
  родятся всё же будетляне
  и возвратят тебя в себе .
                С. Городецкий. 1925