Глава 4

В слове «Форс» на самом деле должно быть два «с», «Форсса», названа в честь промышленного города-побратима, расположенного на юго-западе Финляндии, теперь члена НАТО, бандитские пятиэтажки 1976-го года, такие же старые и ветхие, как наш «Уголовный кодекс», написанный в те же времена, немые тому свидетели, в общем, хоронили каждый день, но корысти в том не было! Просто отправляли. Только мы думаем, что феномен это утверждение, познание чего-то есть феномены отрицания, отсутствие демократии в Америке тоже феномен, кстати, таких больше, например, отсутсвие состава преступления во многих уголовных делах, заведённых в целях поиска пропавших в церкви без вести, виновных так и не нашли, потому, что их не было.

Поторопитесь восхищаться Человеком, ибо упустите радость! Чтобы в Америке выбрать себе стезю судьи, сначала надо стать адвокатом, сверхчеловеком с кристально чистой совестью, железной самодисциплиной, безупречной честностью, отсутствием меркантильности, горячим сердцем и холодной головой, и, обычно, человеком, глубоко верующим и даже воцерковленным, а потом идти работать в суды, получающими право решать, принимать решения по телефонному звонку свыше, руководствуясь иногда чей-то личной, иногда государственной или политической необходимостью, преступник осуждает себе подобного, американское правосудие в корне не совершенно.

Ключевой момент. Против чего никто не возражает, социальная защищённость в тюрьме в США гораздо выше, чем на улице, гарантированная крыша над головой и прекрасное трехразовое питание, и полдник, в хороший централ мечтает попасть и обычный служащий! Кроме того, отсутствует так называемый «комьютинг», занимающий в быту подчас по три часа, ездить никуда не надо, работать тоже! Учись, тренируйся и отдыхай, набирайся сил, кто мешает?

Масти в местах изоляции распределены по «цветам», белые с белыми,  чёрные с чёрными, желтые с желтыми, азиаты, китайцы, красные с красными, индейцы, «латинос», латиноамериканцы и кубинцы, испаноговорящие со своими. В общем, процветают взаимные сегрегация и расизм, видишь срез этого общества и его структуру, только неприкрытые, абсолютная обнаженная истина-как-это, Америка это то, что она есть, Статую свободы надо красить пёстрым, «Дело Пестрых», фигурально в этом кино вся Америка, главное, не как  в думаешь,  а что можешь, постоянных величин почти нет, сегодня ты президент, завтра станешь пеплом, ошибок этот континент не прощает, только если умер, ты наконец свободен.

Все выдерживающим становым хребтом Америка была мафия, теперь нет, остальные группировки прогнувшиеся, в них мразь, «ванна Генуи», параша, дальняк, обшарпанный козий дом старого мира, тот, кого выгнали из родных ОПГ, переезжает в испражняющуюся звуками джаза и рок-н-ролла Америку, которые есть режущие ухо звуки перистальтики ее внутренних органов, чтобы продолжать играть там в прятки и
выживалки, обычно не долго, в больших городах на стук сначала стреляют в дверь, а потом спрашивают, кто там? Это Америка!

За третьестепенностью и невозможностью для мировой братвы вернуться назад, такие мысли отходили у нее на задний план, потом пропадают, махнув на все рукой, она не обращала внимания на прошлое, из которого на самом деле строится настоящее, изменить его не возможно. Наше будущее наше прошлое, и только, навсегда останемся в этой скорлупе. Считай, ещё повезло, у находящихся под их крышами коммерсантов вообще не было никакого «хочу», только должен и обязан, беспросветно, бесконечно и безнадёжно! У них отбирали деньги, а потом давали им же взаймы, навсегда загоняя в батраки, их мозги рвались от грандиозности наконец-то понятого ими простого постулата, о котором они всю жизнь интуитивно знали и помнили, но так и не познали до этого момента до конца, не бандиты для них, а они для бандитов, убивали тех, кто был не нужен.

Полиция все время странным образом поступала наоборот, сажала на серьезные срока тех, кто зарабатывал деньги, а не кто с них получал, сопротивляться братве легко, а вы попробуйте сопротивляться закону, так и произошёл невиданный доселе в мире феномен, сращение преступности с коммерцией, отсидев, бизнесмены выходили и сами становились гангстерами, не нуждаясь в вычурности оправдания, совесть в них теперь говорила слабо и не настойчиво, самим прикрывать свой бизнес! Тут их и подтягивали к себе итальянцы, невидимая рука мафии, сообщество почти идеальных Людей, хоть и совершенно разных.

Как большинство осужденных по статьям организованных преступных сообществ, истый член спортивного ОПГ Шаббатий, отбывая в лагерях, старался не лезть ни в какие передряги, не мурчать, жить обособленно, насколько возможно, предпочитая работать, ожидая конца срока. Перед освобождением попросил утром положенную ему манную кашу, потому, что успел понять, это его мир, его жизнь, разглядеть ценности тюрьмы и свои вольные ошибки: страшно было не не совершить их, не надо делать то, чего потом нельзя исправить! Поймёт это лишь тот, кто побывал там, и для кого, может быть, прежняя свобода была забыта, а по выходу весь мир стал подобием тюрьмы, где оплошности не прощались даже меньше, чем внутри, где для многих заключение было способом настоящего, благополучного существования, не ценимого многими, находящимися там, как говорится, гражданами.

Тогда он решил стать священником, спасать рабов Божьих в настоящем концентрационном лагере на воле, выход из которого, как и под замком, смерть, то есть, в сущности помогать умирать, некоторых из своих прихожан задушил, по их согласию, конечно, помог, туда, как на свободу, чем раньше, тем лучше! Хотя вообще сама по себе тюрьма не информативна, все все о ней и так знают до того, как попадают туда, она помогает рождать безопорное мышление, сознание, которое ни к чему не привязывается, прожил день, и ладно, то же охраннники, которые по сути отбывают его вместе с тобой по ту сторону, есть ли та сторона? Добро и зло часто путают местами, и то, и другое это карма.

В кущи, никаких жёстких рамок и правил для уходящих, решите, когда и приходите, придумаем. В нем осталось и желание быть ближе к «телу общего», того, что собирается на общие нужды, личного имущества самих усопших себе священник не брал, заносил в офис, Бача и бригада распоряжались им по своему усмотрению. В моргах у них все было схвачено, лучший находился в Центральной районной больнице, сокращено ЦРБ на улице Форса, которая до революции именовалась «Фабричной», а после вплоть до середины прошлого века все годы «Красный текстильщик», оба врача, и сдающий, и принимающий смену, были питомцы тренера, проблем не возникало. Помочь кому-то уйти вообще дело богоугодное, а в присутствии своего духовника гарантированное, попадешь на небеса, наконец отмучился, кто не хочет?

Говорят, Бог даёт человеку свободный выбор, к сожалению, он тоже предопределён, все, что мы делаем, делаем в силу привычки, женщина ушла за угол, а запах духов остался, уже давно нет тех причин, а мы все равно так делаем, в книгах написано, те, кто убивали в прошлый жизни, родятся снова и снова будут убивать! Шабу аж передернуло, если у китайцев морскую обезьяну оранжевого цвета размером с собаку, чудовище из глубин Южного-Китайских морей, в глубинах которых живут гораздо более страшные твари, чем на суше, с мордой обезьяны, которая, казалось, все ещё ухмылялась, зажмурив один глаз, как писатель Салман Рушди на интервью в телевизоре, и телом краба, говорят, у них есть и жабры, и легкие.

Это была отнюдь не гордыня. Когда Шаббатий, начав с головы, мерзкий деликатес лежал на тарелке на столе на животе мордой к нему, — почему?… — зачерпнул обезьяньи усы и кусок с лица большой мельхиоровой ложкой, его чуть не стошнило. Образину запекли вместе с панцирем, притомив до состояния печёного хлеба, кости, клешни, бока были мягкие, внутрь в желудок проскочил кусок заваренного арбуза с твёрдой корочкой, больше он ничего не помнил. Когда в следущий раз открыл глаза, увидел одни объедки, панцирь был выеден его друзьями по ОПГ дочиста, виднелись одни пустоты в его кусках, внутри оказавшихся темно-коричневыми, разодранных ножами и вилками, все выскребли. Какая гадость! Кто-то кидал друг в друга твёрдый обезьяний зрачок… Мерзкое ощущение от этого не прошло до сих пор.

— Заказали морского! Гада!! Монстра!!! — Идущий дорогу осилит, а кто тебе сказал идти с ним одно поприще, иди с ним два и не сцы, сблевал. Потом посмотрел, пол-бригады под столом страдают  животами. Все сортиры в ресторане за пятнадцать минут стали серьёзно засраны, рады были лишь сами китайцы, за эту дуру обезьяну пацаны отвалили столько денег, тонну крабов можно купить. Здоровье в очередной раз не подвело, мученик веры на другой день оклемался, одыбал и больше не тупил, обходил экзотику стороной, мы же не на службе живем водолазовой, как сказал поэт, яды заморских яств могут проникнуть в твоё тело и разъесть разум, они непобедимы.

Многие подсаживаются на восточную еду, она как наркотик, начнёшь в них питаться, говорить тебе что-то будет бесполезно! Гречневая каша с молоком и картошка, вот что была пища Шаббатия, настоящий русский богатырь. Ну убил кого-то и что? Так произошло. Своих вин он не ощущал и спасать свою душу от них не собирался, главное
было получить сан, чтобы помочь другим, спасти их, а потом себя, если получится, в ад так в ад, но они — пусть спасутся! То, что он когда-то был жестким и махровым беспредельщиком, было не причиной его перипетий, а их следствием, видел много пейзажей, знал много персонажей. Воры всегда дают всем так много обещаний, сколько это возможно физически,  очень быстро делая это с самого начала диалога, на который сажают обычную братву, Шаббатий так не делал. Когда попал в Нью-Йорк, понял, встретился с обезьяной Бога, Америка давила его всей своей очевидностью. Плюнуть на все, отстать от бригады на утренней прогулке, забиться в какую-то дыру, пропасть без вести? Петю не искать? Но нет, после того, что произошло с Изей два года назад… Он даже не решался.

— Кто был никем, тот станет всем! — Изя развеселился. — Найдем Дищука! Конечно!! Сделаем  генеральным менеджером!!! А потом президентом. Станем американцами… — Потихоньку Слава вошёл во вкус, ехать домой ему расхотелось.

— Были никем и тут будем, — Арсен, бандитский крупняк, мудрее и строже других, который, увидев Нью-Йорк pro et contra, понял, не все тут так просто. Сам Ной не построил бы такого ковчега! В Америке не 100% населения, а 101 процент, один живет хорошо, даже отлично, остальные сто загибаются, его обслуживая, рядом с казино «Амбассадор» напротив Центрального парка одни бомжи, некоторые, уверяли швейцары, раньше у нас были, играли на большие ставки каждый день, ставки, в этом все дело. Которые составляли долю, которая потом всегда отходила не тем, составляя между классами в Америке неизмеримую пропасть. — Они все тут и так менеджеры, брательник, наедем, пойдут к  своим мусорам, всех закроют! Как думаешь, кому поверят больше, нам или им? Это не Москва! Копать будут, как проклятые. Если так охота, вернись домой, стань там менеджером.

— Домой… — вздохнул Изя, — по башке! Дадут, а потом догонят.

— Тогда не тренди, — грузин завозмущался, — движемся и движемся. — Сначала реплики в машине шли поступательно, пробуя свои варианты, потом разговор принял атмосферу вкусной весёлости, бригада воссоединилась вновь, старая не зацепить ни одного острого угла, как и связной, осторожно лавируя между несущимися на огромной скорости дальнобойными грузовиками, доехали до Нью-Джерси. Когда криминальная группировка набирает обороты, думают не том, кто сдаст, это пока дойдёт, а чтобы не подвёл. Не переживайте если вы не стали великим гангстером любая попытка ведущая в этом направлении это нормально.

Офис, куда они, доехав до Нью-Джерси, поднялись за оружием, находился на тридцать втором этаже, внизу был оружейный магазин, пока связной под расписку получал спортивные сумки с автоматами, пистолетами, гранатами и патронами, выглянув в окно, увидели сверху, их машину окружили негры. Фигурки были маленькие, как в портативных шахматах, в которые играют на столе в поезде, и одного цвета.

— Крепкие ребята, — сказал Бача.

— Обычно все сдают друг друга на перегонки, —  ответил Арсен. Он полез за своим зоновским шабером. — Изолента где?! Скотч. Примотайте! — Негры собрались вокруг их машины, похожи на тех, что сделали своей профессией в том числе и убийства, внимательно, сосредоточенно, а главное, уверенно о чём-то говоря, один из них, явно имеющий более высокий статус по рождению высотой за два метра, указывал места нахождения каждого, по всей видимости, объясняя план действий, когда белые покажутся, куда делся Сэм, пацаны не знали.

— Мрака много в душе, поэтому и рождаются чёрными, — ответил отец Шаббатий, — никакой совести и чести. Собрать бы их всех в эпицентр и запустить вместе с собой на Луну, где, как известно, водки нет! А потом на Марсе по УДО всех выпустить! — Изя изумился.

— Устранить всех негров? А как же чёрная Америка?? А??? — Что-то зашевелилось глубоко внутри него, там, где он был все ещё настоящий. На свой счёт из команды Разбойника особо никто не парился, всем было глубоко за тридцать, до тридцати лет денег нет, и не будет, или семьи и здоровья. В его голосе появились нотки свободы.

У него Америка вызывала ощущение ещё одного пройденного шага пути на сложной дороге, конец которой не то, что был не виден, но даже не предсказуем, никаких динамик. В отличие от Франции и Испании, где он был наивен, в эту страну Разбойник попал, уже веря в провидение, ему угодно, уверенность в котором от вида небоскрёбов, зубов дракона, полностью послушного Желтому дьяволу и являвшегося его ездовым животным, все сделки в США заключаются в этих башнях Мордора, в первую очередь по продаже собственной души,  только усилилась и вселяла в него спокойствие, хотя рассудок логически настойчиво пробивая брешь в этой вере, говорил о другом и всё никак не мог остановиться до предполагаемой поимки Пети, требования, прозвучавшего на воровском суде, от которого, как известно, нигде нет спасения.

Это внутреннее противостояние его и бывшего ВорА окончилось бы быстрее, но человек слаб, а потому оно длилось, есть что-то внутри нас, что безошибочно определяет и правильные пути, и необходимый выбор пацана, иного не дано, это совестит, а то, что разливает теплоту по всей душе, нужно только прислушаться, «понятия», каждый получает то, что должен, кто нары, кто Канары, но видеть и понять этого обычно не хочет, а поняв, уцепившись за самый хвостик своей, казалось бы, только найденной истины, всё-таки отвлекается и в суете забывает о самом важном, есть только две масти, порядочные и нет, сознательная часть его говорила, Петя будет сопротивляться, или что-то как всегда пойдёт не так’ но с глубокой уверенностью в закоулках бессознательного, что всё окончится хорошо не только до того, как они найдут свою добычу, и после, Арсен надеялся на лучшее.

Волновала его только местная полиция, это не Европа, в Америке у копов полно диктаторских полномочий на уровне Рима до Христа, США, собственно, и есть Рим, достаточно посмотреть на фотографию Капитолия. Статистика вещь упрямая, посмотрите на цифры погибших при задержании за год по стране, поражают. «Значит, и мы так с ними, — решил он, хотя убивать американцев на их земле ему не хотелось. Для грузина гость и хозяин значимый архетип посильнее любого Фрейда. — Будем валить по Джеймсу Джойсу, — он читал в тюрьме «Поминки по Финнигану», — объезжать, вычленяя частности, за один день всех, кого необходимо, а потом прервёмся. — Сам он сидел молча, как всегда, и лицо у него было бесстрастным, будто все происшедшее его не касалось, смотрел на дорогу из окна, как вернуться, сидя на месте пастора за рулем, из Нью-Джерси обратно все равно бы не запомнил. Промолчал и тут, рывком открыв тугую фрамугу окна, порывом ветра сдуло со стола важные бумаги.

— Снайперская винтовка есть? — спросил он, Бача ушёл в глубь офиса. Эх, если б с ними сейчас был Шахид, они бы повеселились.

Наверное, поздний Достоевский или Толстой. Из литературы Студент любил крупные формы, он даже в нарды играл только длинные, это было в нем от природы. Некоторые писатели, когда не достигают реализаций на своём пути — кто бы их не учил! — разочаровываются, говорят, лучше буду ничего не делать, пить и употреблять наркотики, это неверно. Сколько чудес и таинств заключено в литературе, посмотрите! Надо писать. Когда-нибудь в один прекрасный момент, в момент, который и есть наш собственный нерукотворный, беспричинный первоначальный Будда, остановись, мгновение, вся наша печаль и боль возьмёт и растворится, перестанем из него выпрыгивать, пытаясь увидеть то, чего на самом деле никогда не было и нет, только мы  сами хозяева этого дома сиюминутного момента, в котором единственно и можем освободиться, одно условие, чтобы увидеть свет, надо самому — быть светлым.

Задача литературы помочь читателю пережить этот самый свет, он же момент, в котором и истина, и отсутствие нашей бренной самости, все мы меняемся. Душа вечна, но это не мы, а, к сожалению, только часть нас, поэтому нам так трудно, остального много, она мала, чтобы вернуться в неё, с ней слиться, приходится трудиться изо всех сил, как в камере, в которой в качестве благодарности не говорят «спаси, Бог», спасибо, а именно «от души». Бог и так спасает, арестанты давно нашли свою душу.

— А откуда ты знаешь, что мы творим? — грозно нахмурился Молодой. Все измайловские творцы! Возьмут и вдруг исполнят такое! Например, победят в войне с Шакро и ореховскими.

— Так хочется жить родная,
Но здесь дожди из  свинца,
Поверь, так вернуться хочу,
Но я иду до конца!
Я иду до конца,
Но я иду до конца!!
Против свинца
Я иду до конца!!! — Надрывался магнитофон.

— Потише сделай, — сказал Коля. Они только вошли и обступили бездомного плотным кругом, вместе с Дейвом приехал начальник охраны застреленного Лешей Солдатом бизнесмена Глоцера, китайский ресторан «Панда», которым последний владел наряду со знаменитым ночным клубом «Доллз» на Красной Пресне, был них с Дейвом на двоих, крыша чеченская от Бориса Абрамовича. Что, впрочем, чести будущему секретарю Совбеза совсем не делало. Как и его компаньону Бадри, бывшему начальнику автосервиса «Жигули» в столице Грузии, который повсюду строил из себя ВорА, за что ему сначала пришлось покинуть Тбилиси,  а потом и пределы нашей родины, умер в Лондоне от неумеренного потребления трубочного капитанского табака.

— Ну?! Говори!!! — Он тихонько ударил помоечника между лопаток.

Обычные алкаши не интересовали Студента, ему нравились настоящие бомжи, которые в силу обстоятельств опустились на самое дно жизни или почти на самое, они были полны разной мудрости, с одним из таких он познакомился в Селезневских банях, худой, но сухожильный сын московских улиц среднего возраста сматывал с себя грязную портянку, запах был, что надо.

— У вас римский профиль, — сказал он. Стоявший рядом Андрей Балабанов по кличке Молодой, один из бойцов измайловской ОПГ, потянул Студента за руку, пойдём, они взяли себе секцию, завесили ее парусами, то есть простынями, и ждали Давида Абрамовича, который для своих был дядя Дэйв, еврей ашкенази, отсидевший в совокупности 28 лет, личный друг пресловутого Мирона Подольского, ребята которого у бара «Встреча» в Балашихе тихим летним вечером расстреляли из автоматов милицейский патруль, событие для того времени, одного из них, по слухам участвовавшего, Женю Соловьева потом приговорили к высшей мере, но не за это, убил свою мать топором, на деле, пошёл к ВорАм, меру наказания просил сам первый секретарь Перовского райкома комсомола, к нему прислушались.

Дядя Дейв обычно приезжал с неким Колей из министерства, другом известного Вора в законе Тайванчика и привозил в баню в трехлитровой банке мужицкий чай тюремного запара с лимоном, компания, что надо! Пару в парной поддавал накачанный Аркаша, киллер из неизвестной группы, которую он не афишировал, на сеанс заходили два борца-тяжеловеса, они и их старик отец неподалёку от Новослободской владели какой-то фирмой. То, что рядом на соседней с баней стадионе собирались ореховские, никто не знал, а вот афганцы в этой бане своих как-то убили, впрочем, это совершенно другая история.

— Подожди, — сказал Андрею Студент, — смотри! — Его внимание привлекла татуировка бездомного, рисунок на которой говорил всякому, знакомому с зековской символикой, что его владелец сидел за «мокрое». — Ты где чалился, уважаемый? — Жалко, нету Пети.

Маргинал, который, наверное, только что этими руками разгребал мусорные завалы, чтобы хоть что-то положить на завтрак себе в рот, упоенно ворошил отбросы, абсолютно не обращая внимания на окружающее, лихорадочно затряс ими руку Студента, перстни у которого были не наколоты, а надеты, на безымянном пальце и на мизинце две печатки. Перед тем, как отдаться обжигающей волне, он снимал их, цепь плетения «бисмарк» с крестом на 200г и часы «Омега Констеллэйшн» с бриллиантами, отдавая сверкающую груду и барсетку, в которой был «тт» со сточенным номером и заявлением «нашёл на дороге, иду сдавать в милицию» банщику, который, говорили, и открыл ту самую дверь, чтобы одни афганцы замочили других, не наше дело. У автоматчиков в преступном мире всегда войны! В эту субботу парилась элита, ждали и Большого, но он пока не приехал.

— За то самое, за то самое, — радостно прошипел беззубым ртом бомж, — что и вы творите!

— Ай, яй, йяяяй, — запричитал бомж, вертясь в центре, видимо, стараясь рассмотреть лица, чтобы потом опознать в отделении милиции, если выживет. Умирать не хочется, а придётся даже меняя страх на дерзость. — Я помыться пришёл, ездите на деловых машинах, мужиков лупите! — Студент не дал ему договорить.

— Смыть решил с себя воровскую кровь? — Вокруг засопели, это был тест, проверка на вшивость: спросить за партаки. Вдруг опустит глаза, бросится на колени, закричит, пожалуйста, только не надо, покажет на зад, или, семью не  трогайте! Хотя какая у бомжа семья? Придурок не закричал, а заговорил приятным, хорошо поставленным голосом.

— Воровской крови на мне нет, хожу, куда хочу! — Это прозвучало.

— А мусорской? — спросил дядя Дэйв. Маленький кусочек вороненой стали предательски выглядывал из его рукава, вечный сиделец любил белые рубашки, правильно, кто не за нас, то против, белое или чёрное. Бомж посмотрел на него несколько с опаской, переодетые опера с Петровки из бригады майора Розова? Которая контролирует Арбат, все о них слышали, могли быть пьяны, даже если находились на дежурстве, а что, пьяные сотрудники МВД убивали в московском метро за колбасу, злые братья Олени, излюбленные приемы не довезти подозреваемого до Петров, ой, сбежал, потом таких больше никто не видел или отпустить после поверхностного допроса, предварительно оформив, если надо, вызовем, или домой! Ступай… До места прописки ни один не доходил, оборотни в погонях. Лицо у этого еврея вроде серьезное…

— Нет, —  сказал он, — жена, жену убил. — Студент со всего размаха влепил ему пощечину, он всю жизнь любил Таню, Татьяну Логидзе, жену одного грузинского ВорА, который в данный момент томился в манхэттенском централе. Мужчин, убивающих слабый пол, он презирал, кухонные боксёры. Хочешь, разводись, а мучить жену за что? Или подругу. Женщин — любить надо. Петя тот вообще объяснялся иногда в любви проституткам, ел у них дома из холодильника чёрную икру, любовь опасное состояние, привязанность, ослепляет. Поговоришь пять минут с любимой, трусы мокрые.

— Они чисты сердцем, — уверял он, —  мы их перевоспитаем!

— Перевоспитаем, как же, — ворчал Студент, — завтра на панель. — Нормальная женщина, спорил он, себя продавать не будет никому.

— Они все себя продают, — дебатировал Петя, — даже жены! Только цены разные! Если ты не можешь дать девушке ничего, на тебя даже не посмотрит.

— А матери? — иногда Студент мог ударить друга ниже пояса. — Тоже ****и?

— Ну ты сказал, — не нашёлся Петя, — мать это святое. Мать у нас одна, тюрьма! Вот. Не забуду мать родную. — Бомжа отвели в его кабинку. Там лежал старый, ободранный тулуп с отворотами рукавов мехом наружу, которые почему-то были в зеленке, заплаканные на коленях ватные штаны и валенки. На синей клеёнчатой скамейке лежала шапка-ушанка с обрезанными ушами,  зеки называют такую «голоушая».

— Кончать будем? — громко спросил за перегородкой Молодой, все стояли теперь вокруг него и подмигивали. Бомж одновременно возмущал и развлекал их. — Сажать в машину? — В банной секции что-то зашуршало. Подсудимый сидел, как грешник в католической церкви на исповеди через стенку от того, кто может ему отпустить грех, а может и нет.

— Пусть ещё поживёт, — хриплым голосом сказал дядя Дейв, он поднялся на цыпочки, крикнул изо всех сил в спертый воздух:

— Бегом!!! — На руке у Дейва сверкали каталожные часы за 65 000$, видимо, бизнес, цепь китайских ресторанов-фастфудов прибыли совсем не приносил, торговали за чертой бедности. Чёрная от грязи тень с ворохом своей одежды в руках, прошмыгнув мимо них побитой кошкой, на низком старте стремглав вылетела из бани обратно в направлении спецприемника на Каланчевке на полных оборотах, где их брата моют и дают бесплатную еду, больше он сюда не покажется. Ага, ждите!!!

— Пошёл за одеколоном, — сказал Молодой, намереваясь выйти к своей «бмв М5», сверхспортивной. Он хотел окончательно устранить следы своего не совершенного преступления подношением богам разных ароматов, чтобы благословили контрабанду, которой он и планировал заняться. Мозги у него работали, как сейчас бы сказали, может мысленно сделать миллион кликов на один сайт в наносекунду, через несколько лет он перемудрит сам себя, больше никогда не вернётся в Москву,  будет опасно, если бы это произошло, в данное время находился бы в одиночной камере, возможно, без конечного срока.

— Бля, — сказал Коля, — мне надо идти! Пацаны звонили с Орехова-Зуева, мусора забрали себе бампер, который сняли с их джипа, когда те перевозили кокаин, приняли и поставили на свою  машину «за беспокойство», просили подъехать сейчас в «Тринити Моторе». Он имел в виду известный автосалон в бывшем книжном магазине на Тверской, выходящем окнами на Исторический музей, в котором когда-то читал свои стихи сам Сергей Есенин.

— Пойдём париться, — Студент с большой пригоршней презренного металла, в войлочной шапке на голове с барсеткой и веником в руках прошлепал оранжевыми вьетнамками в баню, оставив слева бассейн с ледяной водой, в который будет выбегать потом. Когда он вошёл в парилку, дышать было совершенно невозможно, разогнав температуру до 100 градусов по Цельсию, киллер Аркадий кровожадно вращал глазами. Увидев Студента, он злорадно выплеснул на камни красного цвета, по бокам переходившего в синий, ампулку с ментолом. 

— Вспышка справа!!! — Студент рухнул на ароматный, чёрный от векового пара и времени дубовый пол. Встать он сможет только полежав лицом вниз, привыкнув, по привычке он расставилась латинской буквой «V» ноги, Аркаша засмеялся.

— Этим не занимаемся, можно сдвинуть!

— Люблю Людей с  юмором, — прохрипел Студент в одно дыхание больше сам себе, — поэтому прощаю.

Конец четвёртой главы