и свет, и тьма...

И свет, и тьма,
И Батюшков, безумный, бесприютный,
И близится зима,
Как символ смерти смутный,
Бедняга Мандельштам,
Цветаева бедняжка,
И наледь легкая, сверкая по утрам,
К падениям гордынь приводит тяжким.
  Жизнь аритмична,
Как ни барабань,
И как ни редактируй, не типична,
Как голубых кровей рябая рвань,
А смерть, хотя нежданна, но логична,
Поскольку жизнь и есть тот алогичный глюк,
В котором матерьяльны лишь потери,
Не верь в друзей, не верь в подруг,
Как Байрон им не верил,
Ведь все, что дал,
Бог заберет сторицей –
И ставший мастерством слагать ребячий дар,
И две квартиры, нажитых в столице.
Бедняга иудейский Пастернак,
А, впрочем, иудеи все бедняги…
Последняя затяжка натощак,
Глоток последний спазматический из фляги,
Последний фраерский аккорд
Перед расстрелом,
Чему ты был так горд,
Конквистадор во френче белом?
Все так, все то.
Ну что еще мы скажем о поэте,
В пальто и без пальто?
Пожалуй, даже Агнию Барто
Читают черти на том свете,
Там всё одно:
И Белый, да и Черный, да и Рыжий,
Водой становится вино,
И души шебаршат, как ночью мыши.
И свет, и тьма,
И море проклятущего покоя,
Пожалуй, что не нужно и ума,
Чтобы понять, но не принять такое.