Зимняя вьюга покровом безбрежным...

Зимняя вьюга покровом безбрежным землю укутала вновь.
В каждой судьбе, не смыкающей вежды, волнами хлынула кровь
Из нестареющих ран и страдания близких терявших людей.
Веяло смрадами смерти дыхание. Столько мир видел смертей

Лишь со времён череды мироздания. Вечность на боль променял
Лик человека - венец созидания. Власть у небес он отнял
Над искупительной кровью с молитвою. Снова померк чей-то взор.
Снова народы взметнулись пред битвою, страсти лелея узор.

В сердце ожившем селились чаяния. Мрак пустоты и завет.
Пишет картины со смертью венчания кутавший землю рассвет.
Сколь полегло вас, родные и близкие сердцу отеческих лир.
Будет звучать поминальною тризною в вас утопающий мир.

Шёл по дороге, истоптанной горечью, странников новый отряд.
Пленные шли, опустив низко головы. Голос живых канонад
Ветром разнёсся в округе воззванием. "Вот он, проклятый фашист!"
"Землю родную измучал терзанием." Путь их отныне тернист.

Шли не спеша, спотыкаясь и падая. Кто-то остался лежать...
С криками били солдаты прикладами немцев, что шли убивать
За вознесённые речи фашистские, славу идей палачей.
Путь сквозь Европу надежды арийские, словно текущий ручей,

Из пробивавшихся мыслей истоками, впавших в судьбы океан,
Жизни людей уносили потоками. Земли страдали от ран.
Кровью размытою, с грязью размешанной, взгляды померкли небес.
Мир не забытою, злобою бешеной - ад в поколеньях воскрес.

Дети бежали, и с криками радости в пленных кидали снежки.
Шли пожилые, неспешно от старости, пленным вменяя грешки.
Женщины с плачем и воем тоскующим, с криком надрывным "За что?"
Падали в снег с исступленьем беснующим. Время ведь павших пришло.

И за мужей, и за братьев замученных, угнанных в плен сыновей,
Били они тех дрожащих и скученных, падавших долу людей.
Что-то шепча на немецком наречии, руки подняв в небеса,
Силясь забыть о кровавой той вечери, слышали лишь голоса,

Землю собой до краёв наполнявшие. Вдруг тот немецкий солдат,
Что лишь стоял, глядя в небо упавшее снегом на русских ребят,
Им не забытых, судьбою и памятью. Болью пронизанный взгляд...
Тихо шепнул: "Млеко, яйки подавите..." "Души у вас не болят!"

Крикнула женщина, гнев изливавшая. "Сын добровольцем ушёл."
И о судьбе человека не знавшая. Сын же уж в вечность вошёл...
"Сколько ещё нам страданий отмерено?" Крикнула женщина та,
Что потеряла семью всю безвременно. Полнятся болью уста.

Снова шумела толпа вся страданием, гнева нетленной волной.
Были равны они пред мирозданием. Жаждали жизни иной,
Чтоб не ютиться в избе замерзающей, в голод вкушая лишь снег.
Смерти не видеть, клинок свой вонзающей, рвущей весь времени бег.

Верить и жить, ожидать возвращения близких сердцам всем людей.
Весточка с фронта не знает прощения. Болью своей богатей,
Женщина русская - чудо незримое. Вечен в ней образ небес.
Сколько любовь даровала просимое. Каждый убитый воскрес

В памяти прошлого, боль настоящего верой грядущей полна.
Страстию горшего, сердца хранящего павших солдат имена.
Зримые подвиги нам показующе, звёздами в небе зажглись,
Истину помнить живым наказующе: к милой с победой вернись!

Громче и громче все слышались возгласы. "Бей их, и сил не жалей!"
Видели в них все мучения образы, гнев распаляя сильней.
"Что же берёте вы в плен этих иродов?" Слышался женщины крик.
"Смертью своей искупляют пусть идолов!" "Мало, ведь смерть - тоже миг!"

"Мучить их нужно, как сами мучения детям земли принесли!"
"Боже, неужто не слышишь моления? Этих зачем вы спасли?"
Вторили им голоса многозвучные. Дрожью мороз пробирал.
Вновь над землёю нависшими тучами пленных их гнев окружал.

Тихо стояла старушка в стороночке. Руки держа за спиной.
Пряча в ладонях кусочек той корочки, сил что дала быть живой.
Голод пронзал тело мертвенной слабостью. Вновь потемнело в глазах.
И неземною невидимой радостью мысль отразилась в слезах.

Сделала шаг к опустившему голову, пленному перед толпой.
Голову боль залила будто оловом. Но перед нею живой!
Сын был единственной в мире отрадою. Помнила всё, как сейчас.
Жизнь для неё стала снова наградою, как Бог от смерти их спас.

Служит сейчас где-то родненький Ванечка... Этот же - матери сын.
Как не жалеть ей, ведь "милая Анечка" звали не зря как один
Всею деревней старушку любимую. Горе делив пополам,
Денно и нощно молясь пред лучиною, мудрость стяжала к годам.

Женщины шли к "милой Анечке" с горестью. Радость нечасто жила в их семье.
Войны несут откровения совестью. "Только скажи, как же жить дальше мне?"
"Нужно нам жить, принимая всё с верою. Боль никому не даётся подчас
В жизни сосуды с излишнею мерою. Боже, прошу, обними нас сейчас..."

И посреди океана презрения, злобы к таким ненавистным врагам.
"Милая Анечка" чувством прозрения тихо шепнула: "Держи, я отдам."
Сунула в руку солдату плененному малый сухарик, хранимый давно.
И улыбаясь ему, обделенному, видела сына, что жив всё равно,

Пулей не сломленный, верный заветам. Так уж его воспитала она.
Встретит и он спозаранку рассветы, как и живая навеки страна.
Сделала всё, пусть жила, как умела. Сына Отчизне своей отдала.
Тихо шепча, шла к домишке несмело. Будет молитва её не мала!

Вдруг в тишине, наступившей внезапно, кто-то заплакал. "Мир Божий тебе".
Люди молчали, забывшись украдкой. Вера единством в народной судьбе
Чьей-то любовью сполна отзывалась. Стоит лишь благотворить.
В каждом частичка её пробуждалась. Новым желанием жить!