Не оставляй меня, любимая. Почти сценарий

 
Демиург и Ирина
Сценарий


1.
Середина прошлого века.
Поэт молодой и  одухотворенный идет по столице. Он недавно тут появился и теперь  открывает ее для себя, радуется всему, что видит и слышит.
- Нет, это определенно мой город, хотя бы в сравнении с Питером. Это трудно объяснить, но я это кожей чувствую, что не покину его, останусь тут навсегда.
Он пока страшно одинок, и замечает, что так просто с москвичами не познакомиться, что все они куда-то спешат и никто никого не замечает.
Рядом с ним шагает ангел в деловом костюме и длинном плаще, наверное, чтобы спрятать крылья под ним.
- Я ничего не перепутал, это ведь ты.
- Это ведь я, - передразнил его Ангел, - я выбрал того, кто никуга не торопится, не люблю эту столичную суету, а потому редко приземляюсь на ее улицы и площади.
- Да я просто тут совсем недавно, всего несколько дней.
-А потом станешь таким, как они все, - тяжело вздыхает он
- А может быть и не стану.
-Как говорит мой бос, упасть в рассол и не засолиться нельзя, хочешь ты того или нет.
- Моя бабушка тоже так же говорила, но я все-таки постараюсь не засолиться.
- Я вижу, ты нашел свой город. Что же, поздравляю, такое  редко так быстро случается, но ты же поэт, у вас все иначе
- Тебе  и это известно.
- не смеши меня, у тебя это на любу  написано, и этого не скроешь, во что бы ты ни рядился, да ты и не рядишься особо.
- Мне тоже  показалось,  что Москва – мой город, знаю, что и прежде до ты хранил меня, но я тебя тут не встречал. Да не только тут и в других местах чувствовал, что ты рядом, но не видел.
- Я прихожу только тогда, когда это очевидно. И все же тебе не хватает в этом шумном городе спутницы.
- Тут  ты совершенно прав. Но где же ее взять?
- В этом городе, раз ты прикипел к нему душой. Могу сразу сказать, что здесь труднее встретить Маргариту, чем в любом  другом месте, но ты же поэт, у тебя все получится.
-  Хотел бы и я быть в том вот так уверен.
- Н е сомневайся, так и будет, ведь  ты даже меня встретил, а уж женщина прекрасная не такая редкость, как персональный ангел.
- Еще большая редкость, чем ангел – хранитель, как мне кажется.. Буду рад ошибаться.
- А почему ты так думаешь? Вот даже интересно стало, думал,  меня никто не сможет удивить, а тебе удается, ну поэт же
- Потому что далеко не у всех есть любимые женщины, ангелов значительно больше.
- В этом ты прав, на одного счастливого, тысяча несчастных, потому нам и нет ни сна, ни покоя. А сколько с ними возиться приходится,  ты бы только знал.
- Но я буду стараться и обязательно ее найду.
- Я слышал, они тебя демиургом называют.
- Это скорее в шутку,  ты же знаешь, так  когда - то князя Ярослава брат называл Мудрым.
- Но им он в итоге и стал уже без всяких шуток. И с тобой так же будет, можешь не сомневаться.
- А у меня есть  стихотворение про демиурга, наверное, оттуда все и пошло.
- Почитай, люблю твои стихи. Только из –за них я к тебе в хранители и напросился. Заглянул случайно на огонек,  подсмотрел, подслушал и понял, что это мой парень. Стало  интересно, что же будет дальше, что из всего этого выйдет.
Игорь чуть замедляет ход и начинает читать стихотворение:
Есть демиурги языка,
Язычники, языкотворцы -
Восторгом золотых пропорций
Играет каждая строка…
Кто ниспослал им этот дар?
Кто научил так изъясняться,
Что их слова ночами снятся,
Питая души, как нектар?
Их слог - то строг, то вводит в транс
Тем, как божественно небрежен,
Как между строк туманно брезжит
Высокий смысл иных пространств…
Но кто бы знал, какой ценой
Им достается почерк легкий,
И сколько никотина в легких,
И сколько боли теменной,
Как прогорая до трухи
В стакане копятся окурки,
Как засыпают демиурги,
Упав лицом в свои стихи.

Они остановились, посмотрели друг на друга, улыбнулись:
- Очень хорошо и точно сказано, вот потому  я и люблю твои стихи. Мне пора, но мы еще встретимся, обязательно встретимся.
Он растворяется в воздухе, поэт остается  московской улице, на Старом Арбате один.
- Пропал. Прямо Ангел из Чертаново какой-то. Интересно, понравится ему стихотворение про него самого?  Но напишу его обязательно, такое не каждый день случается. Но Старый Арбат – это такое место, где всего ждать можно. Пропал. Так и не сказал, где мне Маргариту искать. Но я ее все равно найду. У меня просто нет другого выхода – только быть счастливым.

2.
Игорь останавливается на несколько дней у хорошего знакомого. Там собирается небольшая компания москвичей. Типичная московская кухня в действии. Они разговаривают, пьют вино, спорят о чем-то – тепло и уютно. Здесь впервые  он и читает стихотворение об Ангеле, только что написанное на листке из тетради в клеточку.
Все внимательно слушают, и удивляются.
- Это так славно, словно и сам  там побывал и с твоим ангелом по Арбату побродил.
- Будет жаль, если судьба занесет тебя в Питер или другой город, оставайся здесь с нами
- Да я уже все для себя решил, я останусь здесь навсегда – говорит он мечтательно.
- Смотри, ты обещал при всех, страна большая, а журналист может оказаться в любом месте.
- Так и я могу оказаться тоже, но все равно буду сюда возвращаться, вот и ангел мне о том самом сказал
- Ну если ангел сказал, тогда я спокоен, - говорит Александр, - хозяин квартиры и бард, - а мне вот он все время говорит, что придется уехать, в ссылку, в Париж.
- Хороша ссылка, - усмехнулся его друг Сергей
- Вот именно ссылка, что мы без нашего языка и без наших слушателей, кому мы там нужны, в чужом мире
- А я вот  особо не печалюсь, дом там, где хорошо и уютно.
- Ты так говоришь, потому что  нигде не жил, кроме России, а туристические поездки не считаются, мы знаем, что вернемся домой, а вот если нет такой уверенности, тогда беда
За окнами брезжит рассвет, Игорь не слышит того, о чем они говорят, хотя такие ночные разговоры будут их преследовать всю жизнь, на втором листке из тетради он набрасывает стихотворение «Ночные разговоры». Мы узнаем только позднейшую его редакцию, а первый вариант где-то затеряется, может кто-то из друзей возьмет его на память в тот самый вечер


Не знаю по какой причине дневные первачи да воры
Нас ненароком приучили ценить ночные разговоры:
Себя не относя к богеме, пока мозги не заржавели,
Нам интересней о Гогене, чем о Бали и Куршевеле...
Не о Таможенном законе, но о Басё и Мураками...
И тьма клубится в заоконье, смеясь над нами, дураками,
Шуты кривляются у рампы, грызет поноску век шакалий...
А мы с тобой не толерантны - нам интересней о Шагале...
Строкой болезненной увиты от лагерного Мандельштама,
Мы исчезающие виды из вымирающего штамма.
И все печальнее мотивы звучат в библиотечных гетто.
И все бледней альтернативы у бедного интеллигента...
Жалейте или не жалейте, но над Москвой почти светает
И дворник в розовом жилете все на своем пути сметает.

Глава  2  Начало 21 века (2012 год. Москва)

Вагон подмосковной электрички. Игорь и Ирина сидят обнявшись, о чем-то тихо говорят, шутят,  появляется бродяга и проходя между вагонами начинает читать Бродского. Он читает одно стихотворение за другим и  наши  влюбленные переглядываются
- Это он? –спрашивает Ирина, - Посмотри, это твой бродяга, он точно такой, как ты  написал.
- Это он, - отвечает Игорь, мне так хотелось, чтобы ты хоть раз его услышала.
- Чудеса какие-то, я знал, что ты его видел и слышал раньше, но чтобы вот так мы вместе послушали. Не верится даже.
- И ничего удивительного, я  в третий раз его слушаю и не перестаю удивляться. Его бы определить  на филологический, к студентам,  а он вот так свою жизнь проводит.
-  Теперь и я тоже его  слышу, какой удивительный у нас народ.
- От Хабаровска до Питера я кого только не встречал, но только в  нашей  столице они вот такие невероятные. Ну как не любить Москву, скажи мне, дорогая? Она вместила в себя столько  удивительных личностей. Нигде таких больше нет.
- И только рядом с  тобой я научилась так любить и понимать свой город. А ведь можно всю жизнь прожить и ничего такого не заметить. Но у меня оказался свой Вергилий в моей  столице, невероятно, но факт. И прибыл он с самого Дальнего Востока, чтобы подарить мне мой город.
Игорь  хмурится, о чем-то вспоминая:
- Не надо о подземном мире, о крае света. Весна, солнце, жизнь прекрасна, хотя и очень коротка, тут ты права.
Ирина тоже перестает  улыбаться и задумывается.
 - И все же  без тебя все было бы другим: и весна, и солнце, и Москва,  и жизнь. Ты даже не представляешь, как мне повезло в этой жизни.
 И я бы  без тебя многого не увидел. А может быть и вовсе сбежал бы  в Тобольск,  и там остался навсегда. Одиноким быть в столице не  самое приятное житие. Мой Хранитель  в самом начале сказал о том, что без спутницы не обойтись.  Но как бы я там жил без тебя, ума не приложу. Нет,  я  ни разу не пожалел, что остался в Москве, что мы с тобой так чудно устроили свою жизнь. Это не просто город, он – герой нашего романа, вот что удивительно и бесспорно. Он третий, но вовсе не лишний в нашем с тобой союзе.
Электричка тормозит, они  плотно прижимаются друг к другу. Смолкают стихи Бродского. Бродяга исчезает, электричка  летит  дальше.
- Самое время почитать то стихотворение, не сомневаюсь, что теперь оно зазвучит по-другому, после нашего свидания с ним.
Игорь начинает негромко читать, но пассажиры, которые  едут рядом, прислушиваются к его голосу, и замирают, кажется даже перестают дышать.
Вида серого, мятого и неброского,
Проходя вагоны походкой шаткою,
Попрошайка шпарит на память Бродского,
Утирая губы дырявой шапкою.

В нем стихов, наверное, тонны, залежи,
Да, ему студентов учить бы в Принстоне!
Но мажором станешь не при вокзале же,
Не отчалишь в Принстон от этой пристани.
Бог послал за день только хвостик ливерной,
И в глаза тоску вперемешку с немочью...
Свой карман ему на ладони вывернув,
Я нашел всего-то с червонец мелочью.

Он с утра, конечно же, принял лишнего,
И небрит, и профиля не медального...
Возлюби, попробуй, такого ближнего,
И пойми, пожалуй, такого дальнего!

Вот идет он, пьяненький, в драном валенке,
Намешав ерша, словно ртути к олову,
Но, при всем при том, не такой и маленький,
Если целый мир уместился в голову.

Электричка мчится, качая креслица,
Контролеры лают, но не кусаются,
И вослед бродяге старухи крестятся:
Ты гляди, он пола-то не касается!..

Ирина говорит ему на ухо:
- Ты точно народный поэт. Остается только пройти вслед за бродягой по вагону электрички и убедиться в том.
Они оба весело смеются
- Нет, я подожду немного, надеюсь до такого не дойдет. Но я не понимаю другого, откуда столько Бродского? Сам я отношусь к нему спокойно. Вот так,  чтобы читать наизусть, нет, наверное, не смог бы. Но слышу и  от молодых девчонок, и  от филологинь уважаемых одни сплошные восторги.
- Мне кажется, что это не только дань моде, наверное, есть что-то  музыкальное, чарующее, непередаваемое другими словами. Но твой Бродяга – это шедерв, уж поверь мне, и я сегодня в том убедилась еще раз, вряд ли сам Бродский смог бы ему такой вот памятник нерукотворный  подарить.
Электричка останавливается, и они неторопливо идут к выходу. Это конечная станция, можно не спешить
2.

Они выходят из  электрички на площадь трех вокзалов и радостно вдыхают  осенний  воздух. И тут только Игорь внимательно смотрит на Ирину.
Что-то случилось, пока я был в командировке?  У тебя такие  грустные глаза. А я не сразу и заметил, вот как на меня Бродяга и Бродский  подействовали. И вообще, откуда столько Бродского?
Да ничего такого. Светлана звонила, говорит, что в последнее время ты устал и болен. Она намекнула, что это я во всем виновата. Вот если бы такой муж достался ей, то  совсем по-другому все было бы.
Она так и не унимается, горемычная. Как же  страшна эта неразделенная любовь, но я не давал никакого повода. На всех встречах и в рецензиях на стихи я везде говорил, что влюблен только в свою жену. И это обращено в первую очередь к ней. Жаль, что она этого не слышит и не понимает.
- Да я все прекрасно знаю, зачем ты оправдываешься. Просто обидно выслушивать упреки влюбленных дам. Я же не виновата, что им  не повезло.
- Конечно, не виновата, и даже не думай о том, мало что и кому  почудится.
- Уговорил, не буду, мир так прекрасен,  стоит только стереть случайные черты.
- Только у меня такая умная и все понимающая жена. Но нам пора прогуляться по Москве, она нас  ждет и любит так же,  как и мы ее. А у меня есть только ты и она, все остальные женщины не в счет.
- Ты  прав, это не просто  место жительства, это  живое существо, и очень симпатичное к тому же. Нам не только друг с другом, но и с  Москвой   очень  повезло. Столько людей здесь сходят с ума, но вовсе не от любви, а от суматохи, стрессов, от не любви скорее.
- Вот, уже лучше, ты улыбаешься, и я счастлив. Но откуда это чудесная музыка, пошли, послушаем.
3
Они выходят на площадь. Там  толпа народу, девушка самозабвенно играет на скрипке.  Они стоят и слушают. Игорь не скрывает восторга, Ирина улыбается. Знает, что после такой встречи появится еще один шедевр. Судя по всему, ее он видит и слышит впервые. А как ей нравится присутствовать при рождении нового стихотворения.
- Посмотри,  такая молодая и дерзкая, и такая талантливая и бесстрашная
-  Вижу, слышу, дорогой. А ведь это Шнитке,  что самое удивительное. Сколько талантов на каждом шагу, и нет им числа.
- Как  же я люблю наши прогулки. Так бы всю жизнь гулял с тобой по Москве и чувствовал себя Моцартом.
- Именно Моцартом. Не могу утверждать, что точная цитата, но все-таки,  Богу нужен Моцарт, чтобы разговаривать с людьми, как-то так она звучит. Когда я ее услышала, то сразу же подумала о тебе.
-  Мне конечно, лестны твои слова, но Моцарт это наш  бродяга и  эта  скрипачка. А я только Демиург, как сказала одна  дама из Сибири.
Они шагают по  улице и беседуют.
- Как ты думаешь, она тоже влюблена в тебя,  как Светлана?
- Вряд ли, ничего похожего и близко нет.  Но она влюблена в поэзию вообще и в мои строки тоже, вот это точно. Есть такие  пани, редкая порода, уходящая натура, только потому я ей и доверяю. Тебе не о чем волноваться.
- Значит,  тебе и в этом повезло. Сколько фанаток вокруг, и как мало ценительниц прекрасного.
Они какое-то время идут молча, потом он поворачивается к ней:
- Знаешь, о чем я подумал, если со мной что-то случится, человек ведь часто смертен внезапно, ты найди ее, свяжись с ней. Она тебе поможет разобраться в моем творчестве, думаю, вы поладите, наверняка поладите.
- Ну о чем ты говоришь, так хорошо все начиналось, бродяга, скрипачка, и вдруг ангел из Чертаново в тебе снова проснулся.
Они немного помолчали.  Оглянулись вокруг. Так же ярко светило солнце и жизнь была прекрасна и восхитительна, и они были вместе.
-  Мы будем жить вечно в нашей Москве за себя и за них, чтобы показать миру, что и у Мастера с Маргаритой может быть счастливая любовь и долгая жизнь. Никакого бала, никакого отравленного вина, никаких психушек, ничего такого с нами не случится, я тебе обещаю.
- У Демиурга с Ириной, ты хотела сказать. Хотя  в главном ты права. Мы просто не можем иначе, за себя и за них жить придется..

Глава 3   
Сон о Мастере
Игорь возвращается домой на Метро. Он уселся в углу и задремал. Очнулся, и посмотрел вокруг, и снова погрузился в сон.
- Не пойму, где сон, а где явь, что-то я заработался, день был трудным, засыпаю прямо на ходу.
Рядом с ним сидит Мастер и они внимательно смотрят друг на друга.
- А я как доктор, могу сказать, что Москва часто сводит с ума, в любом другом Омске или Тобольске, мы прожили бы долго и счастливо до самой старости, но тут это почти невозможно. Разве ты не заметил этого, мой друг?
- Нет, не заметил. Хотя устаю порой очень сильно, это правда.
- И все таки надо себя беречь, уж поверь моему скверному опыту, знаю о чем говорю. А в вашем времени  все стало совсем несносно.
- Это совет доктора?- Игорь пристальнее всматривается в человека в шляпе и темном пальто.
-  Нет, это просто мысли вслух, того, кто прожил свой короткий век в муках и лишениях. Да ты и сам о том знаешь лучше меня. О моих последних днях все по часам расписано. Заглянул в эти записи, не думал, что это кому-то будет так  интересно. Одна Ахматова вон как написала:
О, кто подумать мог, что полоумной мне,
Мне, плакальщице дней не бывших,
Мне, тлеющей на медленном огне,
Всех пережившей, все забывшей, —
Придется поминать того, кто, полный сил,
И светлых замыслов, и воли,
Как будто бы вчера со мною говорил,
Скрывая дрожь смертельной боли.
-  И все-таки Москва, знаешь, мне какой-то Рыжий тип говорил о том, что  Мастер должен вернуться, чтобы  быть счастливым. Только так  он сможет оставить свой мир и растворится в  вечности. Если этого не случится, то он обречен возвращаться, исправить то, что было не так.
- Я тоже это слышал, только верится с трудом, что Демиург может быть счастлив  в союзе с женщиной, тем более в творческом союзе.
- Так и будет,  я это чувствую, я это знаю, - Игорь  уверен в том, что говорит, как никогда прежде не был уверен.
Наверное, не случайно они все-таки встретились – это судьба.
- Я буду рад за тебя, кто же не хочет быть счастливым? Живи за нас двоих долго и счастливо.
Поезд метро останавливается.  Игорь  очнулся и  поспешил к выходу. Ему показалось, что человек в шляпе  мелькнул где-то и скрылся за колонной на станции.
- Приснится же такое. Но надо спешить домой, Ирина уже заждалась. Оказывается,  он не любил Москву. Что только не откроется со временем.
2 
Квартира Мастера 1938 год Он ужинает вместе с Еленой Сергеевной.
- Ты так крепко спал и даже разговаривал во сне, скажи, что тебе снилось.
- Конечно, ты и ты летела ко мне на метле
- Ну этот сон ты пересказываешь каждый раз, когда не хочешь говорить о чем-то важном. Я расслышала слово Демиург, а это точно не про меня.
- Это не про тебя, ты права. Там я переместился в будущее. Ехал в метро и сидел рядом с человеком, странным таким человеком, хотя они все там странные, ты даже не представляешь насколько. Не хотелось бы мне там жить.
- Но что же этот человек?
- А ты о нем. Он говорит, что в новой жизни мы  с тобой буддем жить долго и счастливо, потому что он так решил, и все для этого сделает
- Ну а что, хорошая идея, хотя мне не хотелось бы той спокойно и счастливой жизни, я как-то к этой уже привыкла.
- Но мы бы спокойно дописали роман, издали его и  стали бы богаты и знамениты,  да ладно богатство, но мое  детище должно быть издано, иначе как я подарю тебе бессмертие.
Хороший сон, а теперь пошли прогуляемся по Москве. Надоело мне сидеть дома и охранять твой сон
- Конечно, пошли, мне и самому хочется воздухом подышать. Вдруг еще в этой жизни мы станем счастливыми?
 3
2012  год. Москва. Квартира поэта
Герои дома, Игорь за компьютером, что-то пишет, повторяя  уже напечатанные строки. Ирина на кухне готовит ужин.
- Какой запах, только сейчас понял, насколько я голоден.
Он смотрит на чучело ворона на шкафу и улыбается
- Ворон здесь для того, чтобы повторять свое извечное «Никогда». Мы никогда не расстанемся, правда, старина? И как можно уйти от такого домашнего уюта
Ирина входит в комнату, улыбается. 
А мне кажется, или ты написал лучшее стихотворение? Но остановись, сначала я должна тебя покормить, а потом допрос устраивать. Мой муж должен быть сытым голодный художник, это не про нас. А так и пишется и думается легче.
- Ты как всегда права. Вот писал -   скрипачка, Шнитке, что-то такое получилось, но сначала попробуем то, что ты приготовила на ужин.  Как я люблю все, что  ты творишь на кухне. Это всегда чудесно благоухает  и очень вкусно.
- Только на кухне?
- Нет, конечно,  и за письменным столом ты творишь чудеса, я же  не устану это повторять.. Все жалуются, что соавторство в творчестве – сплошной кошмар, но как хорошо мне дышится и пишется, когда ты  сидишь напротив и  делаешь свою часть работы. Мы и в этом совпали.
- Все верно, так и должно быть в идеале. Влюбленный разделяет участь того, кого он любит. Там не совсем так у Булгакова, но  примерно так это и звучит.
- Откуда столько Булгакова?
- Сама не знаю, но Москва без него и не Москва уже.
-  Хотя он приехал из Киева и коренным москвичом не был, но попробуй, вынь его из контекста столицы, из нашей юности. И мало что там останется, что правда, то правда.
- Да, это еще одна загадка, и нашей жизни тоже. Но теперь, когда ты не голоден,  почитай, что же там написалось? Я так люблю твои стихи.
- Один ангел мне так же говорил когда-то, чуть ли не в первый день моего появления в Москве.
- Значит, так оно и есть, раз мы с ним совпали.
- С превеликим удовольствием, пани Ирина. Там еще поработать надо, но  в общих чертах текст сложился, да и могло ли быть по-другому?  Слушай.

Две чашки кофе, булка с джемом —
За целый вечер весь навар,
Но в состоянии блаженном
У входа на Цветной бульвар,
Повидлом губы перепачкав
И не смущенная ничуть,
Зеленоглазая скрипачка
Склонила голову к плечу.

Потертый гриф не от Гварнери,
Но так хозяйка хороша,
Что и в мосторговской фанере
Вдруг просыпается душа,
И огоньком ее прелюдий
Так освещается житье,
Что не толпа уже, а люди
Стоят и слушают её...

Хиппушка, рыжая пацанка,
Еще незрелая лоза,
Но эта гордая осанка,
Но эти чертики в глазах!
Куриный бог на тонкой нитке
У сердца отбивает такт
И музыка Альфреда Шнитке
Пугающе бездонна так...

-  Я ждала чего-то подобного, но получилось еще лучше, чем можно было ожидать. Стихотворение станет  знаковым, его точно не забудешь.
-  Это все Москва, ты,  музыка, мне осталось только записать. Как не хочется уходить, но сегодня передача. Я должен там быть.
- Даже не пытаюсь отговаривать. Тем более там будет творец серебряного века. Но береги себя. Нельзя же  так близко все принимать к  сердцу.
-Если мы не придем, то они победят, дорогая, а как это допустить? Я постараюсь оставаться хладнокровным.
Ирина  включает  компьютер. Это первое  интерактивное телевидение, передача идет в прямом эфире.
Она смотрит на ворона на шкафу.
- Не смотри на меня так, ты ведь знаешь, что все будет хорошо и с ним ничего не случится.

Глава 4

Студия, где собрались поэты и критики, начинается прямой эфир.  Работает чат. Очень много слушателей по  всему миру, и они пишут, высказывают свое мнение о поэтах, стихах, о том, что творится в студии. Режиссер следит за всем происходящим и  читает самые интересные записи в чате. Поэты по очереди выходят к микрофону и читают по три стихотворения.
Режиссер  начинает вести передачу.
- Сегодня необычная передача, я давно ждал  появления этого поэта. И дождался, мы все дождались. Не сомневаюсь, что  вы услышите лучшее из написанного в наше дни. Прошу любить и жаловать.

К микрофону выходит Игорь. Стихотворение  Тобол

На Тоболе край соболий, а не купишь воротник.
Заболоченное поле, заколоченный рудник...
Но, гляди-ка, выживают, лиху воли не дают,
Бабы что-то вышивают, мужики на что-то пьют.

Допотопная дрезина. Керосиновый дымок.
На пробое магазина зацелованный замок.
У крыльца в кирзовых чунях три угрюмых варнака -
Два пра-правнука Кучума и потомок Ермака.

Без копеечки в кармане ждут завмага чуть дыша:
Иногда ведь тетя Маня похмеляет без гроша!
Кто рискнет такую веру развенчать и низвести,
Тот не мерил эту меру и не пробовал нести.

Вымыл дождь со дна овражка всю историю к ногам:
Комиссарскую фуражку, да колчаковский наган...
А поодаль ржавой цацкой - арестантская баржа,
Что еще при власти царской не дошла до Иртыша...

Ну, и хватит о Тоболе и сибирском кураже.
Кто наелся здешней воли, не изменится уже.
Вот и снова стынут реки, осыпается листва
Даже в двадцать первом веке от Христова Рождества.

В  студии молчание, минуту, вторую. Словно бы вырубили звук, но нет, все работает исправно.
Слово снова берет режиссер
Мне кажется или чат наш взорвался, как я вам и обещал. Давно такого не было в прямом эфире. Лента так стремительно бежит, что я ничего разглядеть не успеваю. А ведь многие видели и слышали  поэта впервые.
Он поворачивается к сидящим в студии
- И что же вы скажете, господа поэты и критики, очень  интересно вас послушать простым смертным.
Михаил Мэтр оглядывается на собравшихся,  и берет слово, вызывая  огонь на себя:
 Ну и что же особенного нам тут открыто? Вообще все это немного странно,  мне вот кажется, что поэт не любит мир, о котором он пишет. Как-то все отстранённо, почти безразлично. Сам не зажегся, и нас не зажег.
В разговор вступает Марина – поэт и руководитель поэтических вечеров:
- Михаил,  это общие слова, что не так с автором? Вы же Мастер по конкретнее что-то сказать можно? Тоже как-то не слишком зажигательно получается.
Михаил  говорит  очень тихо, себе под нос, оглядываясь на критика, она должна  взять слово после него, и от нее все будет зависеть.
- Ну что вы,   голубушка,  у меня миллионная аудитория, песни мои поет Газманов, а тут вдруг пророк в своем отечестве появился. Хороший поэт, но никак не более того
Он явно запутывается в словах и замолкает, понимая, что ничего больше сказать не сможет дельного.
- Ну если честно, то  песенный жанр очень сильно отличится от поэзии вообще, это две большие разницы. И не хотелось бы сравнивать тексты песен и стихотворения. Сама писала и то, и другое, знаю, о чем говорю. А то, что  спеть стихотворение нельзя, так это скорее знак качества. Может быть вы и хотели пожурить, а получилось наоборот.
И уже потухший  Мэтр вспыхивает и загорается снова:
- Новый серебряный век близко, я всегда это говорил, но наступит он  не  с приходом вашего гения, уж поверьте моему опыту, я на эстраде полвека.
Он пристально смотрит на критика, и девица  понимает, что пора вступать в этот спор, иначе все будет совсем скверно:
-В чем-то Михаил прав. Это все  гладко конечно, но не цепляет, нас волнует совсем другой подход, вот послушайте у  Бориса Рыжего, например.
Но что там было у Бориса Рыжего, она сказать не успела, потому что слышится голос  режиссера передачи:
-  Давайте, не о Рыжем сейчас поговорим.  Мы пригласили сюда поэта, о нем и речь. Не надо всех нас в сторону уводить. Это конечно любопытно, но в другой раз.
- Хорошо, но мне нечего сказать, как и самому поэту. Как там у него: «Ну, и хватит о Тоболе и сибирском кураже.
Кто наелся здешней воли, не изменится уже».  Разве этим не все сказано?   Что же нам тут обсуждать? Хватит, так хватит.
Снова вспыхивает и окрыляется Мэтр:
- А я все-таки должен сказать, что  это вчерашний день поэзии, нам нужно совсем другое сегодня, совсем другое, не знаю, что точно, то точно, что другое, а этого другого мы тут не увидели и не услышали,  к великому сожалению.
Режиссер  теряет терпение и отключает микрофон у Михаила:
- Дорогой Мэтр, вот придете домой, загляните в чат, там много всего интересного написано, вам интересно будет узнать, почитайте, не пожалеете.
- Микрофон мне включите, что это за безобразие такое творится. Так вот, мнение  слушателей-читателей, конечно важно, но мы- критики,  все видим  дальше и глубже. На нас лежит ответственность перед всей эпохой.
 История литературы и поэзии в наших руках, иначе, куда все покатится?
Режиссер  снова останавливает Светилу и автора шлягеров:
- А пока для нашего поэта  привет из Сибири и Тобола и Омска, поддержка грандиозная.  У нас же прямой эфир, и он сейчас взорвется.
 Игорь тайком достает валидол, но из студии не уходит.

4   
За кулисами передачи, когда основная часть ее уже закончилась
Марина подбегает к Игорю и внимательно на него смотрит:
- Что случилось, Игорь, Ирина нам этого не простит, скажи, что давление, сердце?
- Что-то сердце прихватило, вдруг. Вроде все нормально было.
- Подожди минутку, я воды принесу, здесь душно и обстановка  еще та. Откуда только таких находят?
- У поэзии разное бывает лицо, это правда, но что делать, и они тоже нужны. Песни у него не плохие. Но слушать самого,  не переслушать.
Марина уходит. Появляется журналистка.
Журналистка  с блокнотом в руках  в фойе, когда закончилась передача:
- Я вижу, что вы не очень хорошо себя чувствуете.  Почему вы пришли не совсем здоровым? Я  видела таблетки, разве  выступление  так важно? Оно дороже жизни самой?
Все верно, сердце немного прихватило, но если мы не придем, то их будет значительно больше, они побелят. А этого никак нельзя допустить. Я всегда придерживался этого принципа.
- Вы просто удивительный человек, ваши поклонники правы, почитайте чат, они все за вас, ну почти все. Я была здесь с самой первой  передачи, но эта самая интересная и яркая, редко когда поэзия так задевает за живое, как в случае с вами. Хотя, дорого  такие встречи  обходятся авторам.
Спасибо,  обязательно загляну, мне очень интересно все, что происходит в современной поэзии. Вот ради этого  стоит и жить,  и писать, где наша не пропадала. Прорвемся,  обязательно прорвемся,
5
   Возвращается Марина со стаканом воды
- Тебе вроде получше, с девушкой поговорил и легче стало.
Он запивает лекарство. Звонок Сотового.
- Это Ирина, ты ей позвонила?
- А что мне оставалось делать, мне стало как-то страшно даже. Она бы потом мне не простила того, что я промолчала, ты же знаешь.
- Марина мне позвонила, я все знаю. Оставайся там, в студии, мы сейчас подъедем. Хорошо, что это не далекою Никуда не уходи. Час поздний, нечего трястись в метро.
- Не стоит так волноваться, уже все прошло.
- Сядь и посиди,  дорогой, передохни, после всего, что там у вас творится, у любого инфаркт будет, и не перечь мне.
- Хорошо, хорошо, не волнуйся так, я жду.
Она появляется  в студии и бросается к нему
-С тобой все в порядке, правда? Как же я испугалась.
- Ну я же говорю, что все терпимо, в первый раз что ли, да и где наша не пропадала.
Михаил издалека наблюдает за тем, что происходит около кресла Поэта. Поворачивается к критику:
- Прилетела ведьма на метле. И за что только этому малахольному все – и зеленый свет в студии, и  толпа поклонников, и любимая женщина. А ведь он в сравнении со мной бездарность – так герой Высоцкого говорил, помнится.
- Михаил, я сделала, что могла,  но у меня плохо получилось.
-  Да тут и Белинский бы ничего не сделал, не волнуйся так, детка.
- Не надо меня утешать. В следующий раз мы будем пожёстче
Михаил усмехается,, но глаза становятся злыми:
- Надеюсь, он доживет до следующего раза.
- А вот яму копать не надо, а то неровен час.
-  Вы правы, правы, голубушка, не буду. Помирать нам рановато, нам надо еще серебряный век возглавить и повести в светлое будущее настоящих поэтов.
Он оглядывается, чтобы посмотреть, что там творится. Так, где был поэт пустое место.
-Увела  И нам с вами пора,  голубушка, в ресторане посидим часок - другой, вы же не против? Домой рановато, да и нечего там делать. Ночная жизнь так увлекательна. А что простаивать, пока мы живы.
- Я не против, с вами хоть на край света, Мастер.
- Ну тогда вперед, кони поданы.
6.

Игорь и Ирина  дома, после ужина сидят друг напротив друга за своими рабочими столами.
-Все-таки скажи мне, что там случилось?
- Так плохо было в студии, думал, не дотяну до конца передачи, а вот увидел тебя, вышел на улицу, по Москве прогулялся, и словно ничего не было. И никакие доктора не нужны.
- И все-таки доктору надо показаться. Тут любой не выдержит с такими- друзьями товарищами и критиками. Но Москва прекрасна, ты прав, она спасает и дает нам силы, она умеет ценить настоящих поэтов.
- Она наш доктор и любовь наша. Не устану ей в любви объясняться никогда. Я  так тоскую во всех командировках по ней и по домашнему уюту, что назад  лечу на крыльях. И только это  спасает от тоски и неустроенности там, вдали от дома.
- Подруги жалуются, что расстояния большие, утомительно, устают страшно, а я ничего не чувствую. Домой на крыльях лечу. Так может,  это не Москва вовсе виновата?
- Ну что ты, милая, эти прогулки просто спасительны. Вы не умеете любить то место, где родились. А вот когда проехал всю страну и не один раз, есть  с чем сравнить, все кажется иным. И прекраснее ее улочек нет ничего на свете, особенно если бродить по ним не спеша и забыть про вечную суету.
- Но может быть,  тебе дан особый дар видеть и слышать то, что  ускользает от других, в этом все дело? Вот я бы  торопливо прошла мимо скрипачки, думая о своем, решая стоя дел разом, и все ускользнуло бы. Для этого нам всем поэты и нужны, чтобы увидеть и рассказать о том, что в мире творится.
- Может быть, но думаю, что у каждого есть свой город, единственный, и это чувствуешь как первую любовь. Вот послушай, ты слышала это конечно, и все-таки, еще раз послушай:

Столица, которой не спится,
Купается в темной росе.
И ты – не последняя спица
В ее запасном колесе –
Бежишь от дежурных респектов,
Оставив на память - каков! -
На глянце рекламных проспектов
Протектор своих башмаков.

Баюкает сирые гнезда
Ночная сиделка - печаль,
И город на вырост, и звезды,
И небо с чужого плеча,
И дом, где квартира пустая,
И вечно молчащий звонок…
Орлы не сбиваются в стаи,
Поэтому ты одинок.

Но фокус, ведь, именно в этом –
Перо и чернильная ночь
На то и даются поэтам,
Чтоб немочь могли превозмочь,
Чтоб в рифму с урановым веком,
Который безжалостно строг,
Рождалась в душе имярека
Целебная музыка строк.

Ирина размышляет задумчиво:
-  Только поэт может выразить  чувства так то, что становится   понятно и нам, простым смертным, но  вот сказать о том не получается, это только немногим дано, а ты все можешь.
- Поэт, рядом с которым есть любимая женщина, ты это хотела сказать. Разлуки, ссоры, суды вряд ли добавят и оптимизма и вдохновения. Наверное, потому они и не сделали многого, из того, что могли.
- И умерли рано, очень рано « Не женитесь, не женитесь, не женитесь, не женитесь. Поэты. Ненадолго хватит вашего терпенья…Так кажется знаменитый бард пел.
- Он точно не встретил свою Ирину.
- Это верно, а помнишь, как мы встретились в первый раз?
- Ну как я могу такое забыть. Гитары,  песни, люди, костры, у одного из них две невероятные девушки.
- А о чем ты подумал тогда? В тот момент? Ты никогда об этом не говорил. А мне неловко было спрашивать, и все же.
- Я сразу понял, в тот же миг, что буду с этой женщиной до конца своих дней. Это не красивые слова, все это так и есть на самом деле. Интуиция и в хорошем, и в дурном редко меня подводила. И на этот раз не подвела.
- А я ни о чем таком и не думала, правда.
- Потом мы расстались надолго.  Я не знал, где и когда мы снова  встретимся,  как это будет, но то, что все будет вот так,  не сомневался ни минуты.
Ирина по памяти читает стихотворение

Тусклый быт в окне маячил, камнем под воду тянул.
Случай все переиначил, жизнь вверх дном перевернул.
Пламя снизу голубое, сверху белое крыло
Подхватило нас с тобою, закружило, понесло…

Две дороги, два теченья, путеводная звезда -
Мы пришли к пересеченью, ни на миг не опоздав.
И забыв про мир столичный, обнимаясь под луной,
На поляне земляничной пили сладкое вино.

Освещал горящий хворост контур милого лица.
Мы блуждали в разговорах без начала и конца.
Мы почти не замечали, что, стараясь нам помочь,
Сосны ветками качали, придержав на время ночь.

Млечный путь всплакнул украдкой, и немного погодя,
Мы поставили палатку, чтоб укрыться от дождя.
Дождь все шел, и шел, и шел, в землю бил стеклянный посох…
Как нам было хорошо возлежать в блаженных позах!

Как нам было наплевать на людские пересуды –
Кости нам перемывать – что в тазу греметь посудой.
Пусть же плещутся в помоях, пусть вершат свой глупый суд –
Может, золото намоют и в ломбард его снесут,

Или в будничной похлебке за казенные гроши
Обнаружат после стопки две влюбленные души,
Пламя нежно-голубое, белоснежное крыло,
Что однажды нас с тобою закружило, понесло...

7

Москва. Патриаршьи пруды. Ирина торопливо шагает навстречу к Игорю. Он довольно долго ждал ее здесь
Они гуляют по Москве, счастливые и беззаботные и подходят к Булаковскому дому.
-  Это то самое место, куда я хотел тебя сегодня привести. Не спрашивай , почему, сам не знаю, но очень хотелось тут с тобой побывать.
- А мне сон приснился, я видела ту комнату, кровать, окно и двух женщин около кровати умирающего писателя.
- Даже  так. Почему двух?
- Там все время кто-то был с Еленой Сергеевной, ну как одной перенести такое? Какая это страшная мука. Я столько раз пыталась представить, но так и не смогла.
- « Я сделалась ведьмой от горя и страданий, - так писала она в записке. Для себя я тогда решил две главные вещи, когда в первый раз прочел эту главу.
- Какие же?
- То, что никуда я от тебя не сбегу, и   постараюсь тебя сделать счастливой. У романа века должен был счастливый финал,  ведь если предположить, что мы обречены возвращаться в этот мир, то переживать все муки и страдания снова и снова невыносимо.
- И могу сказать, что тебе все или почти все удалось. Ты написал прекрасное продолжение того романа. Дописать счастливый финал предложено было многим, но ты сделал это лучше  всех.
- Я старался, дорогая. Хотя ты мне так всегда и во всем помогала.
- А что мне оставалось делать?
Ирина   вспоминает   ворона на книжной полке.
-  Он говорит: «Никогда». Нам не суждено  расстаться,   мы пишем  роман со счастливым финалом.
- Он и не мог быть другим.
- Напомни мне  то стихотворение  Так хочется послушать его в этом месте.
Игорь
Горько женщина вздыхает,  пробегая по панели,
А под нею громыхает метропоезд по тоннелю,
А над нею башней Спасской звезд рубиновая древность,
А на сердце едкой краской закипают гнев и ревность…

Боже, как сегодня сыро! Под зонтами зябнут люди.
Плесневеет лунным сыром желтый диск на черном блюде.
Ночь пугает эхом хлестким, хриплым ветром в ухо дышит.
Распласталась по известке театральная афиша.

Тени оперы «Аида». Сверлит спину взгляд Харона.
На плече сидит обида, как промокшая ворона.
Гамлет с сердцем лилипута жалко выглядит, не так ли?
Снова кто-то перепутал мизансцены из спектакля.

Королева рыжей масти козырной шестеркой бита.
Маргарита, где твой Мастер? Где твой Мастер, Маргарита?

- Ты угадал, я именно об этом стихотворении подумала. Вот интересно, могли бы эти двое жить в Киеве или Питере?
- Конечно, нет,  они могли встретиться только в Москве и в счастье, и в горе, но только в Москве. Мне очень нравился Питер. Пока я не встретил тебя и Москву, очень нравился. Там можно было побыть какое-то время. Но если бы я там остался навсегда, то никогда  не был бы счастлив.
- А может поднимемся туда?
- Нет, нет, там слишком много горя и страданий, а у нас ведь  совсем другая история. Не сейчас, может быть в другой раз?  Давай лучше вспомним что-нибудь веселенькое?
Веселый ангел миражи
Обводит гвоздиком.
Комета небо сторожит,
Виляя хвостиком.
Там у галактик рукава
С каймою вышитой,
А тут по маковку трава –
Куда уж выше-то!

Нам это поле перейти
Бок о бок выпало.
Я весь репейник на пути
Руками выполол.
Осталась только лебеда
Неистребимая,
Но ты меня не покидай,
Моя любимая!

Над синей крышею дымок
И стол под сливою –
Старался сделать я, как мог,
Тебя счастливою.
Чтоб путеводный свет не гас,
В ночи бы выручил,
Я «Отче наш» как Отче нас
На память выучил.

Синицей теплою в руке,
Ручным ли соколом,
Не важно как, не важно кем,
Я буду около.
Какая б ни была беда,
Тебя не брошу я.
И ты меня не покидай,
Моя хорошая.

Они отходят  от знаменитого дома и идут дальше, еще не зная, куда пойдут, куда свернут и где присядут рядом на лавоске.

Глава 5

Мари 1940 Та самая комната с окном крестом  Полумрак. Кровать, где лежит больной и две женщины около окна.
Анна только что вошла в квартиру и Марго улыбается одним лишь ртом, благодаря ее за то, что она здесь.
Она говорит очень тихо, чтобы  он не слышал:
- Только что ушел доктор, говорит, что не больше недели осталось.
- Да, я встретила его  перед домом, но ни о чем спросить не решилась.
Мастер пробуждается и отвечает:
- Он лукавит, я все прекрасно знаю о своей болезни. Разве ты не сказала ему, что я сам врач и не самый худший из них.
- Он это и без меня знает. Но за это время медицина ушла далеко вперед. И чудеса никто не отменял. Не думай о плохом.
- Не надо, дорогая, он прав, я ухожу, но я вернусь. И та наша жизнь будет счастливой, я все для этого сделаю, вот увидишь. А если это будет не так, то не стоит и возвращаться. Но я вернусь и обязательно тебя найду, где бы ты ни была.
И ты совершенно прав, мы вернемся снова в Москву и найдем друг друга, обязательно найдем, я тебе обещаю. Даже если мне снова придется стать ведьмой.
Мастер замолкает, словно он снова погрузился в небытие. Марго поверчивается к Анне
-  Заснул, кажется. Может ему стало легче. Он даже говорил сегодня. А я так давно не слышала его голоса, стала забывать, как он звучит.
- Как много я дала бы, чтобы это было так. Если бы доктор ошибался.  Он так молод, он еще столько сможет написать. Это так  несправедливо, смерть на взлете.
Марго отворачивается, чтобы скрыть боль и отчаяние. Но молчание кажется слишком тягостным, и она снова поворачивается к Анне.
- А вы что-нибудь написали, почитайте. Я  так люблю ваши стихи.
- Не могу. Мастер не любит стихов. Я никогда не решилась бы читать при нем. Это невозможно, и не просите меня.
- Но мы совсем тихо, вряд ли он нас услышит. Он точно спит, визиты врача так утомительны.
- А вдруг.  Нет, не могу. Но в другой раз обязательно почитаю. Я вам обещаю, Елена. Имя - то у вас какое мифическое.
- Но не забудьте, что вы мне обещали. Пойду, чайник  поставлю, надо немного согреться, а то так  тошно становится.
Анна задерживается в комнате на один миг, издалека смотрит на спящего, не решившись его потревожить. И беззвучно произносит:
- Как будто бы вчера со мною говорил, скрывая дрожь предсмертной боли
Идет за нею на кухню. Оставаться в комнате одной становится совсем невыносимо.

2
Елена и Анна на  кухне пьют чай. Анна  говорит тихо и задумчиво
 - Мне снился сон в эту ночь. Какое то иное время. Довольно мирное время, Москва, конечно, ваша Москва,  и там вы с Мастером бродите по Нескучному  саду и Патриаршьим, по всем этим символическим местам, и не можете расстаться. И что удивительно, вы счастливы, вы оба так счастливы, так любите друг друга. Но это совсем другая жизнь. Ничего общего с нашим кошмаром там нет. Такой хороший сон.
- Мне тоже кажется, что мы проживем с ним еще одну жизнь, совсем не такую, как эта. Разве мы не заслужили счастливую любовь? Она дается только за страдания, за большие страдания. А здесь мы уже свое отстрадали вполне.
Они молчат какое-то время. Тихо звучит Реквием где-то вдалеке, но они его пока не слышат, увлеченные  беседой.
- Я видела прекрасно изданный роман с великолепными иллюстрациями и толпы людей, которые цитируют его почти наизусть. Это похоже на чудо, но это там реальность. Я не собираюсь вас обманывать и утешать, но в ином времени это все так. Вопрос только один, доживем ли мы до тех восхитительных дней.
- Вот в это поверить значительно труднее, чем в нашу счастливую жизнь, но пусть все так и будет. Пусть такой чудесный сон сбудется. Я верю вам, Анна, вы бы не стали лгать и притворяться, это мой, а не ваш удел. Но что делать? Я ни о чем не жалею.
- Он непременно сбудется, вот увидите. И помолитесь там за ту, которая никогда не была счастлива « Муж в могиле, сын в тюрьме, помолитесь обо мне». Наверное, для меня никогда такого времени не найдется. О себе я не видела таких снов сроду.
- Как же хотелось бы в это верить, и я все сделаю, Анна, чтобы ваш сон стал явью. Вы даже не представляете,  на что я ради него способна. Да на все, правда.
-   Ну почему же, я представляю это прекрасно.
Они допивают чай и молча сидят на кухне. Марго прислушивается, нет ли шума из комнаты, но там все тихо.
Марго вдруг признается:
- Я фиксирую все, что происходит в эти дни,  и для себя, потому что  память порой беспощадна, и для тех людей, которых вы видели в своем сне
- Вот и правильно, им это важно будет узнать и понять, как все тут было.

Глава   6

Москва 2012 год. В ЦДЛ  собрались поэты, там вручают награды «Поэту года».
В зале много народа. Игорь и Ирина сидят во втором ряду около сцены. Ведущий объявляет главную номинацию:
- Поэтом года на этот раз становится Игорь Царев.
Игорь словно очнулся от раздумий, наклонился к Ирине: 
- Это кажется про меня. Вот видишь, немного странно, конечно, что только на один год такое звание  случилось, но дай бог не последний год,  и награда не последняя.
- Конечно, не последний, ты у нас поэт века, и мы с тобой это прекрасно знаем.  И они об этом узнают тоже.
- И мы с тобой это знаем, - повторяет онЭ, поднимаясь на сцену и смущаясь.
Он поднимается на сцену за премией, выходит к микрофону, беззащитно улыбается, и начинает  читать стихи:

Когда в елабужской глуши,
В ее безмолвии обидном,
На тонком пульсе нитевидном
Повисла пуговка души,
Лишь сучий вой по пустырям
Перемежался плачем птичьим…
А мир кичился безразличьем
И был воинственно упрям…
Господь ладонью по ночам
Вслепую проводил по лицам
И не спускал самоубийцам
То, что прощал их палачам…
Зачтет ли он свечу в горсти,
Молитву с каплей стеарина?
Мой Бог, ее зовут Марина,
Прости, бессмертную, прости.

Игорь уходит со  сцены в странном молчании.
- Какая гробовая тишина, и холод могильный, тут не тайно враждебны, а явно. И ничего с этим не сделать.
Садится на свое место, протягивая Ирине статуэтку
- Это тебе, без тебя бы ничего вовсе не было.
- Я не думала, что ты выберешь это стихотворение. Гадала и не угадала, вот видишь, не так хорошо я тебя знаю.
- Я и сам не думал, само собой как-то вышло. А о каком тексте думала ты? Очень интересно  узнать это, признавайся.
- Была  почти уверена, что это будет Ангел из Чертаново
- Интересный выбор. Но нет. Не в этом зале, не для этих людей, тут нужно было что-то иное, чтобы как-то хоть всколыхнуть их немного, напомнить о всей трагедии поэта. Я это понял, пока шел на сцену, спиной  почувствовал то, что там творится. После известия о смерти Михаила, мне хотелось прочитать Иеронима, но подумал, что это будет уж слишком. Тогда и возникли в памяти эти строки:
Звучит стихотворение Иероним фоном к тому, что тут происходит.

Съели сумерки резьбу, украшавшую избу.
Звезды выступили в небе, как испарина на лбу.
Здесь живет Иероним - и наивен, и раним.
Деревенский сочинитель... Боже, смилуйся над ним!
Бьется строф ночная рать... Сколько силы ни потрать,
Все равно родня отправит на растоп его тетрадь.
Вся награда для творца - синяки на пол-лица,
Но словцо к словцу приладит и на сердце звон-ни-ца...
На печи поет сверчок, у свечи оплыл бочок -
Все детали подмечает деревенский дурачок:
Он своих чернильных пчел прочим пчелам предпочел,
Пишет - будто горьким медом... Кто б еще его прочел.

Но это так и есть, хотя, для тех, кто сидел в зале знать это не обязательно. Они не поймут и не расслышат.
- Вот и я  о том же думал. Надо что-то сделать для Михаила. Какая странная судьба. Он только вернулся к нам из своей Самары, только успел снова о себе заявить, и все. Мы хотели записать его голос, его ролики, но там у него не было даже компьютера, не успели. А ведь у него был дар. Но столица жестока к тем, кто за ее пределами остается, каким бы не был его дар. Хотя, боюсь, что здесь бы он прожил еще меньше, чем в своей глуши. Она все-таки его спасала и берегла до поры, до времени.
- Ничего,  ты еще успеешь для него сделать немало. У меня нет никаких сомнений. А он тебе поможет. Вы  вовремя нашли друг друга. А ведь этого могло и не случиться.
-  Он заставил меня задуматься о том, что все мы смертны, а многие смертны внезапно. И нет у него своей  Ирины, своей Маргариты, увы, нет.
-   А помнишь, как все начиналось?

2
Ирина, Игорь, костер, песни бардов ( на большом экране)
-  Когда я уезжал из Хабаровская, знал, что вернусь туда  только гостем. Ведь об этом был знак еще в момент рождения, когда произошел пожар, и мы с матушкой с трудом вырвались из горящего роддома. Какая-то сила меня гнала в  центр, хотя море, бригантины, там все было красиво. Но я не мог там остаться. Не мог и все.
- Но в те времена развить свой талант в провинции было не реально, не было даже  Сотовой связи, уж не говоря об интернете. Ты все правильно сделал тогда.
- И это тоже, но главное мне нужна была поэтическая среда и конечно ты, как я мог тебя встретить в Хабаровске?
- Я уж и не знаю, как вырвалась тогда на Грушинский фестиваль, но и меня какая-то сила туда толкала тоже. Все было против. Но мы все-таки поехали в самый последний момент.
-Песни, музыка, пространство общее для всех, не могут не сближать. До того я думал о том, чтобы остаться в  Питере, а потом, никаких сомнений не осталось, Москва, только Москва, я должен быть там, где ты.
  - У меня тоже сомнений не было, но  ведь все было не так и просто, это Маргарита  легко ушла от генерала в неизвестность. Мне с ребенком на руках на такое решиться было не так легко.
- И все-таки ты решилась,  не представляю, что было бы, если бы этого не случилось
- Мы с тобой целые тома о мифах и мистике написали, как же этого могло не случиться? Мы были обречены оставаться друг с другом, а помнишь ту песенку, которая покорила меня раз и навсегда?
Игорь берет гитару и тихо напевает:

 - Видно чайки всю ночь голосили не зря -
Адмирала опять укачало.
И едва пронеслась над бушпритом заря,
Он с похмелья велел выбирать якоря
И сжигать за собою причалы.

Ветры дуют не так, как хотят корабли.
Ветры слушать приказов не стали.
Половина эскадры сидит на мели,
Остальных по пути волны так замели -
До сих пор еще дна не достали.

Только Санта-Ирина, моя бригантина, еще на плаву.
И команда, которая прежде не нюхала соли,
Налегает на ванты до хруста, до рваных мозолей,
Мертвый холод пучины спиной ощутив наяву.

Нас несет на утес. Справа мыс. Слева плес.
Берег скалится в злобной усмешке.
Как назло у штурвала заклинило трос.
Якорь цепь оборвал, как взбесившийся пес.
Кто умеет молиться, не мешкай!..

И не веря, что Бог в этот раз нас сберег,
И почти не касаясь штурвала,
Я влюбленно слежу, как встречая поток,
Режет Санта-Ирина волну поперек -
И плевать ей на всех адмиралов!

Глава 5

В редакции  газеты. Идет  работа, в печать готовится свежий номер. Игорь разговаривает с помощником:
- Этот материал должен быть в номере сегодня. Убираем любой другой. Пусть он появится как можно быстрее.
- Но  мы не можем его поставить сейчас, есть указание свыше.
-  Я отвечаю за номер,  и  материал должен увидеть свет. Есть еще какие-то вопросы?
- Вы видно совсем не дорожите своим местом.
- Я им буду больше дорожить, если лучшие материалы увидят свет как можно быстрее.
- Да кому она эта Сибирь нужна, стояла и стоять будет, а шуму поднимется. Вы все хотите вернуть прошлое, а мы уже далеко вперед идем. Это совсем другой мир и другая жизнь. И писать надо иначе, и интересует нас Москва, а не провинция в первую очередь.
- Прямо к пропасти шагаем, если судить о вас и вам подобных. И вы правы, я - сын страны, которой больше нет. Но делайте то, что нужно, у нас совсем нет времени на споры.
Редактор  выбегает в ярости
- Ничего, мы еще посмотрим, чья возьмет, он всегда умнее всех очет казаться. Пусть выходит номер, а там и получит все, что заслужил. Но мне сначала надо убедить шефа, что я  не принимал в этом участия, тонуть вместе с ним я не собирался.
Игорь тихо 
- Он прав,  уходящая натура. Я сын страны, которой больше нет. Сам сказал, но разве все не так? Жаль, что ничего не меняется и вряд ли изменится в мою бытность.
Звонок Ирины. Он быстро берет трубку.
-  Мне показалось или у тебя там что-то творится? Какой-то странный день, магнитные бури разгулялись, и боюсь, что ни они одни.
 У нас всегда что-то творится, мы же  новый  номер  выпускаем. Как может быть иначе. И каждый знает, как нужно сделать лучше. Но пока я тут , ничего у них не выйдет.
- Не спорь с ними, хотя о чем я говорю. Но  сердечные капли с собой?  Мне дурной сон снился.
- Выходи через пару часов, прогуляемся по Москве,   и все пройдет.  Сегодня я поведу тебя на Ордынку, дорогая. И правда, что-то душно. Но ничего страшного, не волнуйся.
- Игорь, ты меня слышишь, открой окна, на улице и на самом деле духота, а в кабинете у тебя тем более.. Я уже собираюсь.
- Все будет сделано я жду тебя,  дорогая.
Он сидит еще пару минут неподвижно, а потом вызывает секретаршу и просит принести воды, запить лекарство.



2.
 
Ирина собирается на свидание с мужем. Звонок. Она вздрагивает и напрягается. Голос в  телефоне  ее пугает еще больше
Ирина Борисовна, вам срочно нужно   появиться в редакции.
-  Что? Что такое?  Я ничего не слышу, что вы сказали? Вы скажете, что случилось?
-  Приезжайте скорее, Ирина Борисовна, здесь и поговорим.
Она мечется, вызывает такси и  бегом спускается вниз, задыхаясь и каменея от дурных предчувствий.
-  Я знала, я знала, что с ним что-то не так. Дурные предчувствия меня никогда не обманывали.  Игорь, только держись, в апреле всегда отвратительная полгода, все эти магнитные бури, весна  и твоя работа. Все к худшему, но ты держись
Такси несется по улицам столицы. Она даже не смотрит в окно, благо, что это не  так далеко.  Она вбегает в здание редакции, бежит к кабинету, вспоминая, что от подъезда отходила Скорая.
Редактор ждет ее около кабинета и преграждает дорогу.
- Что случилось, там отъехала Скорая, его увезли в больницу? Да что вы молчите, хватит играть со мной в прятки
-Нет, Ирина Борисовна, соболезную вам. Скорая была бессильна что-то сделать. Это не в их власти.
- Что, о чем вы говорите, да в своем вы уме? О чем вы вообще – ее голос становится тише, она отступает от этого человека без лица в безупречном костюме. Он кажется ей  роботом  в полумраке.
- Я хотел бы быть не в своем уме. Он скончался до приезда Скорой. Хотя они прибыли очень быстро, никаких задержек не было с их стороны. Нам их не в чем винить. Но им ничего не оставалось делать.

Ирина распахнула дверь в кабинет. Игорь неподвижно сидит за столом. Редактор стоит за ее спиной и  смотрит в сторону
-Должна появиться полиция, смерть внезапная, они должны быть тут и написать свое заключение
Он мнется с ноги на ногу  и  разводит руками.
- О, господи, Игорь,  ну что же ты натворил. Почему ты меня оставил? Я никак не могу понять этого. И как мне теперь оставаться?
Редактор бесшумно исчез, словно его и не было, на его месте появилась секретарша. Она говорит тихо , но отчетливо:
- Он был один. Попросил воды, запить лекарство, а когда я влетела туда, пульса уже не было. Я знаю, как все происходит, у меня бабушка тяжело болеет, пришлось освоиться  с оказанием первой помощи давно. У меня есть даже курсы медсестер и сиделок. Если бы можно было что-то сделать, уж поверьте, я бы не растерялась и не запаниковала.
- Нет, этого не может быть. Этого просто не может быть. Я говорила с ним минут  за 15 до этого,  он плохо себя чувствовал, но чтобы так.
На пороге стоят полицейские и главный редактор
За кадром звучат стихи
Когда объявит белый танец небесный церемониймейстер,
Когда пронзительная нота из-под кленового смычка
Перечеркнет заслуги лета, и дальновидные предместья
Достанут снежные одежды из ледяного сундучка,
Не подводи меня, родная, не разжимай свои объятья,
Какие б трубы ни трубили, не отводи любимых губ!..
И ветер, пролетев над крышей, не руны зимнего проклятья,
А наши имена напишет на свежевыпавшем снегу.

 3 
Разговор в чате  Вечерних стихов, где собрались те, кто обсуждают неделю прошедшую передачу.
Рулит  тролль Роман Курортный
-   Это не поэзия, это черт знает что.  Никто так больше не пишет. Мы не в начале 19 века живем. Народу такое творчество точно не нужно.
Любовь -  человек из лагеря Игоря:
Может, потому что они не умеют этого делать и никогда не научатся? Потому и времена не те достались  и сами мы не такие? Зато кричать-то как научились, не остановишь.
Мэтр тоже присоединяется к беседе:
-  Новый век, новое время, зачем возвращаться к старому, да будет серебряный век, но он будет совсем иным. Все эти символизмы, акмеизмы – пройденный этап. Это будет настоящая поэзия, простая и понятная народу, как мои песни. Они проверены временем,  они уже стали серебряными.
Любовь  ставит смайлики и строчит:
- Началось в колхозе утро, кто о чем, а Михаил о себе любимом. Напомнить надо , пока не забыли
- А что в этом плохого, вот и вы могли бы статью написать, руки поди не отвалятся, или вам не нравится то, что я делаю?
Роман не может молчать и возникает снова:
- Да о чем ты говоришь, ей нужен только старомодный Демиург, так она его называет, если мне память не изменяет, а мы с тобой для 7них неформат.
В чат врывается еще один собеседник, взрывной и эпатажный Константин:
- Да замолчите же вы наконец, мне только что передал знакомый из редакции, что  Игорь Царев скончался мгновенно, а вы все делите шкуру неубитого медведя.
Молчание несколько минут Первым появляется запись Михаила:
- А этому можно верить? Люди мрут как мухи.
-  Хотел бы я не верить, пусть это будет фэйк. Но это правда, тупейшие ваши сиятельства, это правда, черт бы вас всех побрал, гении самоварные.
Роман снова начинает истерить и ерничать:
- Хватит причитать, все мы смертны,  и все помрем, только не в один день. Никто на земле не останется, никто не бессмертен.

Константин не выдерживает такого словоблудия.
- Рома, а ты бы заткнулся хоть на минуту? Ну как так можно? Ты вообще берега попутал, скотина такая.
Михаил решает взять все в свои руки:
- Да перестаньте вы оба,  грызетесь, как собаки. Человек умер, поэт, а вы, что творите?
Роман не собирается замолкать и набрасывается на Михаила:
-  Только  не рассказывай, как ты его любил, как тебе жаль, что он нас покинул.
-  И не собирался, но нельзя же так. Рома, не перегибай палку. В кои то веки я должен согласиться с Константином.
- Не знаю, что там можно, что нельзя, но я врать не собирался, радости мало, но  и горевать особенно не стану. Земля ему пухом, конечно, но не более того.
Все смолкает и гаснет свет. На экране поэт читает перед микрофоном стихотворение «Недописанное»

...Так важно иногда, так нужно,
Подошвы оторвав натужно
От повседневной шелухи,
Недужной ночью с другом лепшим
Под фонарем полуослепшим
Читать мятежные стихи,
Хмелея и сжигая глотку,
Катать во рту, как злую водку,
Слова, что тем и хороши,
Что в них - ни фальши, ни апломба,
Лишь сердца сорванная пломба
С неуспокоенной души.

 4
Студия, где проходит  передача  «Верчение стихи» . Поэты и критики сидят за столами. Невероятная тишина. Кажется слышно, как комар летает в студии.

Режиссёр   в полной тишине садится к микрофону:
- Я долго думал, что же нужно сказать в такие вот минуты. Ничего  такого придумать не смог.  Но как хорошо, что он с нами был, что он успел, мы успели услышать его и увидеть, понять. Дюжина лет в новом веке – это не так мало. Это подарок судьбы для всех для нас. Не могу больше ничего говорить, простите, друзья.
Микрофон берет Мариня поэт, критик и друг:
-  Всегда , когда уходит человек,  говорить трудно. Сегодня трудно вдвойне. Но нам остается только продолжить то, чем вопреки всему он занимался, назло всем врагам и к радости друзей. Ничего другого просто не остается. Простите, друзья, всего этого никак не осмыслить и не понять.
Микрофон переходит к критику Ольге:
- Не сомневаюсь, что он нас видит и слышит, Он остается с нами, пока мы живы, что тут еще сказать.
И снова слово берет режиссер:
- И все-таки не надо о грустном, Поэт   прожил яркую и красивую жизнь,  и пока мы помним, он вечен, не забывайте про это. Я долго думал, какое стихотворение поставить из записанных накануне,  и остановился вот на этом.
С  большого экрана поэт читает Апокалипсис
На седьмом ли, на пятом небе ли,
Не о стол кулаком, а по столу,
Не жалея казенной мебели,
Что-то Бог объяснял апостолу,
Горячился, теряя выдержку,
Не стесняя себя цензурою,
А апостол стоял навытяжку,
И уныло блестел тонзурою.

Он за нас отдувался, каинов,
Не ища в этом левой выгоды.
А Господь, сняв с него окалину,
На крутые пошел оргвыводы,
И от грешной Тверской до Сокола
Птичий гомон стих в палисадниках,
Над лукавой Москвой зацокало
И явились четыре всадника.

В это время, приняв по разу, мы
Состязались с дружком в иронии,
А пока расслабляли разумы,
Апокалипсис проворонили.
Все понять не могли – живые ли?
Даже спорили с кем-то в «Опеле»:
То ли черти нам душу выели,
То ли мы ее просто пропили.

А вокруг, не ползком, так волоком,
Не одна беда, сразу ворохом.
Но язык прикусил Царь-колокол,
И в Царь-пушке ни грамма пороха...
Только мне ли бояться адского?
Кочегарил пять лет в Капотне я,
И в общаге жил на Вернадского -
Тоже, та еще преисподняя!

Тьма сгущается над подъездами,
Буква нашей судьбы - «и-краткая».
Не пугал бы ты, Отче, безднами,
И без этого жизнь не сладкая.
Может быть, и не так я верую,
Без креста хожу под одеждою,
Но назвал одну дочку Верою,
А другую зову Надеждою.

Глава  6

Две тени в   белом поле.  Мы видим их со спины. Они двигаются в одном направлении. И разговаривают  тихо, но голоса слышны тут.
Голос 1  Где мы и что тут делаем?
Голос 2  А мне откуда знать? Если честно, я и сам ничего не понимаю.
Голос 1  Тогда  куда мы идем?
Голос 2  Идем туда, не знаю куда, для нас с тобой сказка начинается, брат мой дорогой.  Но мы никуда не уходим и жизнь не кончается, в этом я  уже успел убедиться.
Голос 1 Мне тоже кажется, что жизнь не  закончилась,  но мы не в Чертаново, как мне тогда хотелось.
Голос 2  А хорошо там, было, хотя и зябко.
Голос 1  Но разве мы умели это ценить? Нет, конечно. А теперь уже все в прошлом, увы.
За сценой звучат стихи. Двое прислушиваются
Этот стреляный город, ученый, крученый, копченый,
Всякой краскою мазан – и красной, и белой, и черной,
И на веки веков обрученный с надеждой небесной,
Он и бездна сама, и спасительный мостик над бездной.

Здесь живут мудрецы и купцы, и глупцы и схоласты,
И мы тоже однажды явились - юны и скуласты.
И смеялся над нашим нахальством сиятельный город,
Леденящею змейкой дождя заползая за ворот.

Сколько раз мы его проклинали и снова прощали,
Сообща с ним нищали и вновь обрастали вещами,
И топтали его, горделиво задрав подбородок,
И душой прикипали к асфальту его сковородок...

Но слепая судьба по живому безжалостно режет,
И мелодии века все больше похожи на скрежет,
И все громче ночные вороны горланят картаво,
Подводя на соседнем погосте итоги квартала...
Ах, какая компания снова сошлась за рекою,
И с туманного берега весело машет рукою...
Закупить бы «пивка для рывка» и с земными дарами
Оторваться к ушедшим друзьям проходными дворами...

Этот стреляный город бессмертен, а значит бесстрашен.
И двуглавые тени с высот государевых башен
Снисходительно смотрят, как говором дальних провинций
Прорастают в столице другие певцы и провидцы.

Проявляется на белом фоне Игорь, второй все еще остается в тени и трудно понять, кто он такой. Но постепенно проступают черты Мастера, молодого, веселого и живого.
- Это мое стихотворение, но  что произошло, хочешь сказать, что  я уже не том берегу?
- А что говорить, ты сам все это понимаешь. И я пришел тебя встречать не случайно, говорят, ты там прожил счастливую жизнь со своей Маргаритой или это только миф?
- Да не верится просто, только что был там, в кабинете, самые важные проблемы решал, с Ириной говорил по телефону, на свидание собирался. На Ордынку хотел ее отвести. Мы так любим гулять вечерами по старой Москве.
- Ну ты же знаешь, что люди смертны, а часто смертны внезапно.
Игорь смотрит на землю, стараясь разглядеть  Ордынку с  высоты,  и  повторяет за ним:
- И часто они смертны внезапно, да знаю, помню, только не так же быстро.
- А ты хотел долго и мучительно, чтобы любимая женщина сошла с ума и перестала улыбаться?
- Нет, конечно, о чем ты. Бабушка говорила, что за такой смертью с самого детства   очередь надо занимать.
-  Моя  бабушка тоже так же говорила, а я ее не послушался. И ты сам знаешь, что получилось.
- Роман о Понтии Пилате не располагал к легкой смерти. А там ты уже предвидел все, что было и что будет.
-  Да и твои стихи порой тоже бывали и глубоки и очень серьезны.
- А говорили, что ты не любил стихи. Это стало мифом каким-то.
- Правильно говорили, они порой были просто отвратительны, но всегда же находится поэт среди стихоплетов. Я его не встречал, но должен быть, мне так кажется. Хотя они еще большая редкость, чем хорошие писатели.
-  Да они просто боялись при тебе  читать стихи, вот и не встретил.
- А что нас бояться?  А ты не боишься?
-  А чего  бояться-то? Стихов читать я никогда не боялся.
- Ну  рискни, почитай. Целую вечность не слышал стихов, все сидел под луной и ждал, когда же появится поэт. ( усмехается)  Вот и дождался.
- А почему и не почитать, чего нам теперь бояться? Два раза не умирать, а больше и бояться нечего.
Солнце злилось и билось оземь,
Никого не щадя в запале.
А когда объявилась осень,
У планеты бока запали,
Птицы к югу подбили клинья,
Откричали им вслед подранки,
И за мной по раскисшей глине
Увязался ничейный ангел.

Для других и не виден вроде,
Полсловца не сказав за месяц,
Он повсюду за мною бродит,
Грязь босыми ногами месит.
А в груди его хрип, да комья -
Так простыл на земном граните...
И кошу на него зрачком я:
Поберег бы себя, Хранитель!

Что забыл ты в чужих пределах?
Что тебе не леталось в стае?
Или ты для какого дела
Небесами ко мне приставлен?
Не ходил бы за мной пока ты,
Без того на ногах короста,
И бока у Земли покаты,
Оступиться на ней так просто.

Приготовит зима опару,
Напечет ледяных оладий,
И тогда нас уже на пару
Твой начальник к себе наладит...
А пока подходи поближе,
Вот скамейка - садись, да пей-ка!
Это все, если хочешь выжить -
Весь секрет как одна копейка.

И не думай, что ты особый,
Подкопченный в святом кадиле.
Тут покруче тебя особы
Под терновым венцом ходили.
Мир устроен не так нелепо,
Как нам чудится в дни печали,
Ведь земля — это то же небо,
Только в самом его начале.

Михаил оживился и улыбнулся. Помолчал немного, а потом произнёс:
- Значит Ангел из Чертаново, говоришь, но какой-то он не правильный ангел получился, думаю, его бы в свиту мои хлопцы взяли
- Мне тоже порой так кажется, и все-таки Ангел, и все-таки она вертится.
- Мне пора, но мы еще увидимся, обязательно увидимся, - махнул  он на прощание.
- Обернется или нет? – стал спрашивать  Игорь, - обернулся, значит желание сбудется.
Глава 7 

Издалека за ним наблюдает  Михаил Анищенко, тот самый, о ком они говорили с Ириной, когда  вручали премию на конкурсе «Поэт года». Он покинул мир на полгода раньше Игоря, и теперь разыскал его  на небесах, чтобы наконец увидеться и поговорить.
Михаил  и Игорь в пустой белой комнате идут навстречу друг к другу и вглядываются внимательно в знакомые лишь по фотографиям и видео черты.
Михаил  заговорил первым, понимая, что перед ним стоит;
- Недолго мне тебя ждать пришлось, дружище. Оглянуться не успел, отдышаться, а ты уже с нами.
- Верно, полгода прошло по земным меркам. Только успели тебя проводить,   и мне собираться пришлось.
- Как много не сделано, не написано, столько всего еще могло быть, только что вернулись из  забытья и сразу в небытие. Обидно, конечно, но ничего тут не поделать.
- Ну почему же в небытие, мы  там с тобой оставили своих Маргарит. Завещание Мастера- его главный  роман,  недаром было написано и издано, главное, кого ты оставил, чтобы быльем не поросло наше творчество.
- Это ты оставил, а у меня там никого такого нет. Подруга верная есть, конечно, а вот хранительницы, Берегини нет. Да что теперь, раньше надо было о том думать, теперь уж поздно пить  Баржами, когда и жизни совсем не осталось.
- Не вещай нос, ты же сам говорил, что мы братья. Вот и останемся братьями и здесь и там.
- А я и не спорю, и не отрекаюсь от своих слов, просто,  когда чувствуешь себя Мастером, то надо не забывать о главном, должна быть Маргарита рядом. Ты это усвоил, а я нет, вот и вся разница.
- Да я тоже о том не думал, просто так вышло, встретил не просто любимую женщину – это уже огромная удача, а писателя, единомышленника, и Маргариту, если ты так хочешь ее назвать, в этом повезло.
- Ну тебе и мечтать  больше не о чем, не о ком, все сбылось, все случилось, а он еще говорит, что надо бояться своих желаний.
-  Я хотел бы на Москву взглянуть с высоты птичьего полета. Тоскую без нее с самой первой минуты, как только случилась  разлука.
- Да что там  в твоей Москве хорошего – суета сует и вечная суета.
- Не скажи,  брат, я и правда весь белый свет объездил от Хабаровская до Калининграда, но Москва - это мой город, единственный и неповторимый. Там это знал и здесь утверждаю – ее величество Москва со  мной останется.
-И все, и больше никаких желаний?
- Ну почему же, с ним хотел бы встретиться.
Михаил пристально на него смотрит, догадывается о ком речь
- А не боишься, он же не любил стихов.
- Я его видел, говорил, даже своего  «Ангела из Чертаново» прочитал, он любит хорошие стихи, как я и предполагал. И тебе нечего бояться.
- Да я  и  не боюсь, просто давно привык быть отверженным и к чужим столам не подхожу, потому и оказался затворником.
Михаил вопросительно на него смотрит.

 2
Михаил, Игорь,  Гамлет.

- Если не Мастер, то я теряюсь в догадках, с кем же ты хотел встретиться?
- Какой ты любопытный,  однако. Был июль. Разгар лета. Жара невероятная. Ты не очень представляешь расстояния в Москве, а в  тот день я прошел пешком, просто потому что многие станции   метро были закрыты, машины и трамваи, весь транспорт стоял в  пробках. Приходилось идти и идти.  Я не хлипкий, но в тот момент понимал, что идти больше не могу, что сейчас рухну от усталости.  Я очень люблю Москву, готов бродить по ее улочкам и паркам днями и ночами. Но тут мне показалось, что я  оказался в аду. Мне было худо.  Я умирал, пока не показалась ограда Ваганьковского.
- А, вот ты о чем и о ком. Меньшого потеряли брата, всенародного Володю, понимаю.
- Конечно,  перекрыв все дороги, с нами поступили по-свински. Но я их понимаю, дошли те, кому это было действительно нужно, кто не мог иначе, мы все  равно дошли.
- Ты опоздал на похороны?
- Конечно, опоздал, ты хоть представляешь, сколько времени потребовалось? Там и на машине-то приличное расстояние.  Но уже на закате я стоял  перед  могилой, и думал о том, что ушла целая эпоха,  мир больше не будет прежним. Мы больше не будем теми наивными романтиками и бардами.
- Я чувствовал примерно то же самое, но не написалось ни одно стихотворение тогда, сам удивлялся. Ничего не писалось.
- А я писал, писал не раз, ну вот хотя бы это

Волчий гон закис в конском щавеле.
Где былой азарт серой унии?
Души вольные опрыщавели –
Не волнует их полнолуние.

Глотки кашлем рвет едкий дым костра,
Вновь в бега вожак стаю выстроил.
Я отстал на шаг, меня жжет не страх,
А предчувствие перед выстрелом…

Дождь вбивает спесь в грязь по темечко:
Не дерзи, воздай Богу богово!..
Как опасно, друг, это времечко!
Как убого, брат, наше логово!

Хриплый лай собак гонит нас вперед,
Хлесткий стук копыт, запах потников…
Подожди, вожак, будет наш черед
Поохотиться на охотников!..

Нас укроет лес темным облаком.
Не проехать здесь, чтоб не спешиться...
Будет пир клыкам - тот, кто дым лакал,
Головой врага будет тешиться.

А пока - бега, так, что кровь из лап.
Хмурый день ведет свой свинцовый счет.
Волчий гон отдаст только тех, кто слаб,
А другим, Бог даст, повезет еще.

 3
Игорь  и В.В, Михаил куда-то исчезает
Высоцкий  пристально смотрит на незнакомого поэта, потом улыбается:
Мечты сбываются, жаль, что мы там не встретились, даже по этим строчкам чувствую, что это двух поездов перекличка.
- Мы встречались, я столько раз  был на Гамлете и концертах, просто не решался подойти
- А вот это напрасно. Но так бывает часто, да почти всегда, появляются все, кроме тех, кто нужней. Что-то я сам себя цитирую, дожился.
- Но в вечности мы не разминулись.
- В вечности нет, но там, в жизни значительно больше можно сказать и сделать. Да что теперь о том. Я  долго не мог понять, что переступил черту, метался, кричал, хрипел, но уже никто ничего не слышал. Я видел, как они меня любят, но что  до их любви, если больше нет жизни.
-  Тогда начинается посмертная судьба творца. Не многим удается продолжить ее достойной. Чаще всего, все порастает быльем.
-Книги не изданы, нет ни одной записи Гамлета, да и любимая женщина стала еще дальше. А в кино, что они наснимали, это и правда, там я? У них странное чувство юмора, однако.
- Как и всегда  сценарий с элементами вымысла. Не бывает по-другому, даже если это   реальный человек. Но внешнее сходство есть.
- Да что внешнее сходство. Смотрю на себя и только диву даюсь. И памятник. Что это, кто такое мог придумать?
- Своеобразный получился памятник, со смыслом. А мой  творил друг, и  мне работа очень понравилось. Я не думал даже, что так может быть, и  друзья  все говорят,  как живой. И Ирине очень нравится, она бы не допустила того, что бы ей ни было по сердцу.
- Хорошо с тобой, уходить не  хочется, но мне пора,  у нас в запасе вечность, и мы еще увидимся.
- Конечно, так много надо сказать, и спросить.
Игорь остается один и с улыбкой думает о том, сколько встреч ему тут обещано. Вот этим и хороша вечность, что никто не прощается навсегда.
 4 

Московская квартира, Ирина, появляется тень Игоря в их комнате
Ирина  чувствует, что он  рядом , совсем близко и улыбается, не скрывая своих чувств.
Как долго я тебя ждала, бродила по всем нашим  любимым местам в Москве, мне казалось, что мы встретимся там.
- Я просто опомниться не успел, и все не верил, что уже оказался на той стороне. Мне бы конечно, не хотелось вот так лежать дни и месяцы, ощущать беспомощность, чувствовать, как мается любимая. Но когда все происходит так быстро. Сколько же я всего тебе не сказал, сколько не услышал от тебя и колкостей и  добрых слов. Мне так не хватает твоей заботы и семейного уюта, его нигде больше не встретишь.
-А я поняла, как много надо сделать, прежде, чем уйти. Я видела последнюю дверь, мне казалось, что можно все оставить и шагнуть туда. Но потом вспоминала всех, кто тебя любил и кто ненавидел, и делала шаг назад. Если Маргарита могла добиться, чтобы крамольный роман опубликовали, то мне  все было легче и проще, значительно легче и значительно проще. Не нужно было обольщать редакторов, только работай и находи деньги. Это тоже не просто, но разве сравнится с тем, что пережила она тогда? И конкурс поэтов, который  мы с тобой и тогда хотели назвать «Пятой стихией», он живет, он собирает столько замечательным поэтов.
- Ты совершила невероятное, когда я вижу, что было и что стало, я не могу в это поверить. Мне так  хотелось тебе помочь, но что я мог оттуда? Вот и сейчас мне уже пора уходить, а у тебя 10 сезон  «Пятой стихии», сколько там всего, и старых и новых друзей, приятелей, врагов, а куда без них. Но главное, что это живой организм, он был и останется с  нами.
-  Я знала, что ты все видишь и слышишь, как могло быть иначе. Возвращайся, я  буду тебя ждать.
На экране на стене  поэты и писатели «Пятой стихии». Они говорят, спорят о современной поэзии, читают стихи,  звучат стихотворения Игоря -. Жизнь продолжается.



Глава  6 

Игорь и Михаил в пустом  белом пространстве встречаются снова.
- Побывал дома. На Москву снова взглянул. Как же она все-таки прекрасна. Мне так хотелось оказаться на Ордынке еще раз, хоть на минутку туда  заглянуть, коли не получилось в тот последний день.
- А для меня это пустой звук. Знаю, что есть такая  улица в Москве и только.
- Ты просто мало у нас тут бывал.
- Больше, чем достаточно, но все время бежал без оглядки в Самару. Как только понял, что не могу  тут написать  ни строчки, что она просто сводит с  ума и бросает  в Пекло. Муз и вдохновения тут не отыскать. А усталость дикая, уже ничего не хочется и не можется.
- Все-таки мы очень разные, я городской моллюск.
- Да  и я не против города, просто не такого громадного и грохочущего, навалившегося  со всех сторон, кажется, что ты  оглох и ослеп. А тебе не хотелось вырваться из его объятий?
-  И хотелось, и вырывался, но снова и снова возвращался назад, как только передохну в объятьях леса, так  и рвусь на московские улицы, домой.
Я заметил, что  там всю  жизнь можно бродить и все время что-то новое открывать.
- А покой нам только снится.
- Но я покажу тебе свою Москву, и может быть,  ты ее полюбишь так, как люблю ее я.
- Почитай что-нибудь совсем Московское
- Ордынка, она у нас сегодня главная
На Ордынке в неоновой дымке
Всепогодную вахту несут
Старики, собирая бутылки,
Как грибы в заповедном лесу.
Не чураются каждой находке
Поклониться с корзинкой в руках...
Там и «белые» есть из-под водки,
Там и «рыжики» от коньяка.

Не смыкает стеклянные веки
На углу запрещающий знак.
В этом доме в «серебряном веке»
У знакомых гостил Пастернак.
И свеча меж тарелок горела,
И гудела метель за окном.
И куда-то в иные пределы
Уносили стихи и вино.

Нынче к этой парадной не сани
Подъезжают, ведь время не то,
А подвыпивший мальчик в «Ниссане»
В кашемировом модном пальто.
И свеча, горячась под капотом,
Согревает иную судьбу.
И звезда, словно капелька пота,
У Москвы на чахоточном лбу...

Что за тайна во "времени оном"?
Сохранились и дом, и окно...
Почему же в разливах неона
На душе у Ордынки темно?
Ведь горело же что-то, горело!…
Одолела ли нас канитель?
Для чего-то же белые стрелы,
Как и прежде, рисует метель!

 2 
Появляется  Аркадий и присаживается рядом с ними
- Долго же я вас искал, други мои.
-  И где же ты был столько времени? Ты же давненько мир покинул.
- Сначала просто заблудился, это вам не по Москве или Омску бродить, тут пространство бесконечное, как в сказке – поди туда, не знаю куда.
-  Но в Омск-то свой заглянул?
- Конечно, заглянул, там мне памятник соорудили, только что открыли,  вот забава –то, постоял в сквере, на свой памятник посмотрел  - похож вроде, но что могли они обо мне знать? Вот вы о том написали лучше и ярче, только кто же слушает поэтов. У художников свое видение.
- Не ворчи, главное, что они там о тебе студентам рассказывают, книги издают, конкурсы утраивают.
- Вот от этого и становится неловко, какой-то я там непричесанный, странный, горемычный одним словом. Точно Скелет звезды получается с их слов.
Михаил улыбается, вспоминая свою Самару
-  А прочти то стихотворение
Аркадий поморщился, словно пытается вспомнить:
Скелет звезды? Паучьи ножки?
Корона древнего вождя?..
Да нет, я пальцем на окошке
рисую атомы дождя.

Я знаю все! Ничуть не меньше.
Я свой в космических краях.
На Марсе - явно нету женщин.
А наше Солнце - в лишаях.

Рисую знаки Зодиака...
(И вдруг подумаю о том,
куда
    бежит
         вон та
               собака -
с таким торжественным хвостом?!).

- Но для посмертной судьбы эти все детали не важны, пока тебя помнят, ты вечен. Это там имело значение, да и то не для всех. Поэты завоевали право быть  такими, какими хотят.
Аркадий поворачивается к Михаилу:
- Теперь  твоя очередь.
-  Если только  короткое и не такое задорное, как у тебя
Мне прилечь бы, пасмурная родина,
Под кустом растаять, как сугроб…

Чтобы снова белая смородина
Красной кровью капала на лоб.

Чтоб забыть всю злость и наущения,
Жажду мести, ставшую виной;
Чтобы белый ангел всепрощения
Словно дождик, плакал надо мной.

Чтоб платить и ныне, и сторицею
За судьбу, сиявшую в глуши;
Чтобы гуси плыли вереницею
В небеса распахнутой души.

Все трое сидят молча, не произнося ни звука больше.

3
Игорь на Лунной дорожке. Он с высоты смотрит на Москву
 Смотрю и не могу насмотреться на этот удивительный город. И там,  на земле, и здесь, на небесах я знаю, что нет такого второго в мире. Нет, и никогда не будет. Она подарила мне все, и друзей, и Вдохновение, и Ирину, конечно Ирину.  Много написано о других городах. Но никогда столько не писал о них, как о Москве. Вот хотя бы это:
Столица, которой не спится,
Купается в темной росе.
И ты – не последняя спица
В ее запасном колесе –
Бежишь от дежурных респектов,
Оставив на память - каков! -
На глянце рекламных проспектов
Протектор своих башмаков.

Баюкает сирые гнезда
Ночная сиделка - печаль,
И город на вырост, и звезды,
И небо с чужого плеча,
И дом, где квартира пустая,
И вечно молчащий звонок…
Орлы не сбиваются в стаи,
Поэтому ты одинок.

Но фокус, ведь, именно в этом –
Перо и чернильная ночь
На то и даются поэтам,
Чтоб немочь могли превозмочь,
Чтоб в рифму с урановым веком,
Который безжалостно строг,
Рождалась в душе имярека
Целебная музыка строк.

Появляется  Михаил рядом с ним
- Слышал все, что ты читал. Не перестаешь удивлять, брат. Если так пойдет дальше, то и я полюблю твою Москву, а если  вспомнить, что у нас в запасе вечность, то, наверное, точно полюблю.
- Конечно, полюбишь, да и как ее не любить, там все, что нам дорого и близко
Аркадий  появляется из тени и встает  рядом с  ними:
А меня не уговаривайте, не полюблю. Мне милее и дороже трущобы моего Омска. И памятник там же поставили, а как без памятника - то теперь оставаться
- Тебе и здесь его скоро  поставят, если так все пойдет.
- Нет, там лучшее, роднее, рядом с Достоевским, хорошее соседство (смеется)
Они все смотрят  вниз, там выходит из дома и спешит куда-то Ирина.
Игорь провожает ее восхищенным взглядом
- Радость моя, как же я без тебя тоскую, а ты так же прекрасна, нет, еще лучше, чем была.
Михаил (ворчит) слыша его восторги и не находя там свою жену.
- Безумцы, мы осмеливаемся любить, словно будем жить вечно. Не помню  как там, может и переврал
-  Конечно, безумцы, но счастливые безумцы.
У каждого свой Бог, свои пределы.
Но Страшный суд приблизить не спеши,
Ведь может статься, что душа без тела –
Не многим лучше тела без души.

У каждого свой рай, свое болото,
Свой сущий ад, свой образ палача,
Свой храм, где объедает позолоту
Не верящая в Бога саранча.

У каждого своя в оркестре скрипка,
Свой миг победы, свой последний бой.
Но только для меня твоя улыбка.
И только для тебя моя любовь.
Не оставляй меня, любимая!!!
Свет гаснет