пирожки

Она любила эти тихие вечера. Субботние, мягкие, никуданенадоспешащие. Шум дождя за окном, горячее дыхание свечей, терпкое рубиновое вино в пёстром венецианском бокале. Сыр, порезанный на маленькие кусочки и помидоры черри, заботливо уложенные в фарфоровую тарелку с анютиными глазками. Жёлтые, голубые, нежно-фиолетовые - надёжные собеседники - хранители тех самых ярких минут неугомонного Времени, когда её бабушка, строгая и величавая, в ярком цветастом платье грациозно вплывала в комнату. Тогда тарелку украшали не одинокие кусочки сыра, а пышные, аппетитные пироги. Такие уже никто и не лепит. Такие умела делать только она, её бабушка. Пирожок к пирожку, все как на подбор, словно богатыри со своим Черномором. Бабушка, её бабушка, та самая, которая голодала во время войны, рисуя на полях учебника сладкую сдобу, бабушка вносила в комнату тарелку с дымящимися пирожками: с говядиной, с капустой, с творогом и Юлькины самые любимые - с яблоками, ставила её на середину стола и молча присаживалась рядом.
Помолчав две минуты (пока пирожки не разберутся многочисленными друзьями и роднёй, бабушка начинала рассказ.
- Было мне тогда лет 10. Немцев от Москвы уже отогнали да и жили мы в Иванове. В большом сером кирпичном доме. Мать моя, искусная портниха, работала в госпитале, а вечерами строчила на Зингере. Швейная машинка досталась ей в наследство от отца, купца первой гильдии Платона Макарыча Закорюкова. Машинка да блюдо с цветами. Всё, что уцелело после национализации. -  Раскулачили их - вздыхала бабушка и, погружённая в свои думы, мечтательно крутила тяжёлый тёмно-ореховый локон.
- Берите, пирожки! Берите! - вдруг спохватывалась она. - Остынут!
И, дождавшись, пока каждый возьмёт себе по пирожку, продолжала. - Вот в тесто всегда свежие дрожжи ложи и масла сливочного не жалей! Вкусная пища - хандру прогоняет, настроение поднимает. И муку просеивать не забывай! 
И забудь, что сахар - белая смерть. Ешь! Я однажды целый килограмм сахара зараз съела. Как? Да так. Просто.
Жили мы с матерью в то лето вдвоём. Отец на фронте, воевал где-то. От него писем давно не было. Была карточка: "Пропал без вести". И у нас была карточка. "Семье из двух человек положено .... сахара в год". Мать карточку берегла очень, а тут решила меня в магазин с ней отправить. За сахаром. Идти до него было далековато. Километров пять, а то и все десять, наверное. Но я обрадовалась: большая! Мне такое ответственное дело доверили! Сахар домой принести. Одела я своё самое лучшее платье. Синее, с пояском. Мама его мне из старой портьеры сшила. Одела сандалии на босу ногу, повязала косынку и побежала за сахаром.
Влетаю в магазин, бросаю карточку на прилавок и кричу, что есть мочи: Давайте сахар!
Продавщица, худющая и усталая, машинально смахнула карточку в ящик, достала кусок коричневой бумаги, бросила его на весы и, зачерпнув кувшином  белое золото, стала сыпать его на бумагу. Стрелка весов зашевелилась, я замерла. Так и стояла, завороженная,
пристально следя за стрелкой. Наконец, стрелка остановилась.
И продавщица, ни слова не говоря, ловко подхватила бумагу с сахаром, свернула из неё какой-то пакет и положила его на мои расрытые, мокрые от волнения ладони.
Я облегчённо вздохнула и направилась в обратный путь. Шагала я медленно. Боялась расплескать драгоценное сладкое сокровище. А оно привлекало, манило, звало,   тысячами острых игл рассыпалось в желудке, кричало, упрашивало, соблазняло.
И я осторожно  лизнула это белое манящее облако. Лизнула и закрыла глаза. Вкусно!  Не знаю, сколько раз я потом останавливалась, вдыхала аромат сахара и слизывала только самую-самую, самую -самую верхушечку этого бесценного Айсберга.  Когда я пришла домой, на бумаге осталась одна только  неприметная горка. И была она меньше маминой серебряной чайной ложки.
А вы кушайте, пирожки. Кушайте. - улыбалась бабушка. Наголодаться успеете.
...Спокойный вечер, за окнами монотонно шелестит дождь, а сыр в её тарелке пахнет сдобными бабушкиными пирогами. И на вкус он почти такой же: свежие дрожжи, много сливочного масла и щепотка сахара.