Память носится в воздухе?

Я свою дочь родила поздно. В 34 года.
Моя мама меня - в 26.
Моя бабушка маму - в 26.

Дело было перед войной.
Под Феодосией.

"Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого!"

Девчонка была рыжей, как алтайский жарок.
Есть такие цветы - жарки. Ноготки перед ними просто бледная немочь.

Интересно то, что я, мамина дочка, не знала этого рыжего факта лет до тридцати.

Она не рассказывала. Была шатенкой.
Красила волосы хной. Когда умерла, мне было семнадцать.

И дед с бабкой - ни слова.
Они, конечно, помнили буйную голову старшей дочери.

Но забыли мне рассказать.
А я не расспрашивала.

И что тут скажешь?
Война. Оккупация. Миллионы россиян погибли.
Многие миллионы.

На второй день немцы расстреляли всех, кто имел отношение к советской власти.

Тётю моей бабушки. Она была ей, как мачеха.
Красивая женщина. Тонкие черты лица. Закройщица модной одежды.   

На свою беду была она ещё и вдовой командира красной армии. Кто-то же помогал фрицам писать списки на расстрел.

Неужели дотошные немцы заранее знали, кого расстреливать?
Один фриц, между прочим, сделал тогда доброе дело в местечке Лариндорф. Под Феодосией.

Я иногда думаю, что мама назвала меня Ларисой потому, что сама родилась в Лариндорфе. Но это не важно.

Ничего тот немец о добрых делах не думал на берегу Чёрного моря. Привёз машину боеприпасов. Её разгрузили.

Наверно, шофёр пообедал. Не знаю. Выходит, а верхней мины нет. Чумазые русские дети спёрли из-под носа!
Побежал за ближние хаты, а там целая толпа мину разбирает.

Но я снова отвлеклась от цвета волос своей матери.
Моя поздняя дочка ж тоже была рыжей. Ярко.

А почему, если у мужа в родне таковых не было?
Вот тут я и бросилась расспрашивать деда с бабкой.

На фотографиях-то не видно.
Они все чёрно-белые.

Но моя память была рыжей. Не сомневаюсь.
Я с детства зависала на этом цвете волос.

Как увижу рыжую голову, так глаза сами таращатся, взгляд отводить не хочется. Но я помалкивала.

Слова это всего лишь вторая сигнальная система.
Жаль, что к первой мы редко возвращаемся.

Забыла сказать: моей дочке двадцать семь. Волосы рыжие, но не яркие, как в детстве. Цвет медной окалины.

Мучается, бедная, от токсикоза беременных.
Это я виновата. Боялась бесплодия.

А потом на радостях никакого токсикоза не помнила.
Дочке радость от меня перешла. А тошнота стала неприятной деталью. Она, было, приготовилась радоваться.