о детском

прозябшего детства промозглое утро
отхаркнет меня из квартиры в подъезд:
закутан в себя, и Вергилий, как будто
бы друг нереальный, на плечи мне влез.

ссутулясь вовсю, этим ломаным шагом
вбиваю, как крест, через дантовский ад
свой дух и душою по-детски расшатан
немного, чуть-чуть — в мириады плеяд.

ступнёй о ступени, по сладкой тропине,
где сладости в масть набирать из иглы.
и кролик пасхальный покажется синим,
и в ушко продел тот бледнеющий клык.

так, будто бы лик свой простёр сифилитик,
сквозь город давиться, бредя без дорог
в картине безумьем закрученных нитей,
где чёрным и серым промок да продрог.

я пал и колен не подъемлю витражных,
но жить без излишеств оставил Хрущёв
набитому брюху, что билось не дважды,
как будто нужда тут есть в чём-то ещё.

глотать этих туч раскалённые сгустки,
ворочась мычаньем в дрожащих устах.
и вопль без шума, что вымучен вусмерть:
чем ближе, тем дале желанный Рейхстаг.

я вещью в себе столь вселенски нетесен,
но сердцем расплющен от прутьев груди.
дождя бахромой всё насквозь занавесив:
себя от себя — жаль — не сыщешь гардин.

и вновь, как тогда, я под лужею мутен,
и вновь пробираюсь, робея, под рябь,
ничуть не прознав почему, но чему-то
там был сардоничен и холоден взгляд.