Александр Блок

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Все будет так. Исхода нет.

Умрешь — начнешь опять сначала
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

  Когда я задумывал цикл очерков «Писатели и поэты», речь шла исключительно о писателях и поэтах, которые мне нравятся или так или иначе повлияли на меня или на мои литературные взгляды. С Блоком у меня странная история, моё отношение к его стихам менялось, впрочем, я всегда любил несколько его стихотворений, и всегда некоторые его стихи казались мне не то, чтобы пустыми, но как бы ненужными для меня, причем музыка его стихов слышна была всегда. Но был какой-то период, где-то в середине 90-х, мне его стихи доставляли физическое наслаждение. Тогда я по случаю купил его собрание сочинений и начал не спеша читать заново все его стихи подряд, правда все эти чтения были поздно ночью, точно после полуночи.  Я читал – рядом спали любимые мои псы, «немцы», они были преданные и им было всё равно, сколько сейчас времени и пью ли я виски или что-нибудь ещё. Но последний десяток лет я вообще не прочитал ни одного его стихотворения, и вот относительно недавно я послушал лекцию Эдварда Радзинского о гибели поэтов в России, было там и о Блоке. Я начал перечитывать, и тут та же история: некоторые стихи нравятся, некоторые даже не дочитывал. Это мнение чисто читателя, Александр Блок для меня – не любимый поэт, как Мандельштам или Есенин, но есть стихи, от которых дух захватывает, сколько их ни читай и не перечитывай, и он несомненно поэт первой линии, слава русской литературы. Пусть даже одно из двадцати стихотворений такое, а только вот так не напишешь.
    Начал я с вопроса о «Двенадцати». Я считаю, что это очень сильные стихи, а строчки

«В белом венчике из роз
Впереди Иисус Христос»

тоже на своём месте. Некоторые считают, что именно «Двенадцать» были трагедией всей жизни Блока, и именно эта поэма стала причиной его болезни, которая в конце концов и привела к его смерти. Написав «Двенадцать», Блок совсем перестал писать стихи и на все вопросы о своём молчании отвечал: «Все звуки прекратились… Разве вы не слышите, что никаких звуков нет?» А художнику Ю. П. Анненкову, с которым у него были дружеские отношения (см. ниже) он жаловался: «Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь! Мы задыхаемся, мы задохнёмся все. Мировая революция превращается в мировую грудную жабу!».
      Но была у него еще важная проблема – женщины, и тут, наверное, собака и порыта.
      Первой его любовью была Ксения Садовская, жена статского советника, мать троих детей. Ему было 16 лет, Ксении Садовской – 36. Они познакомились в мае 1897 года в немецком курортном городке Бад-Наухайм, где он был с матерью и тетушкой Марией. Блоку было скучно и тут он встретил Ксению Садовскую и влюбился (фото 6). Он влюбился пылко и мечтательно, по-Блоковски. К слову, именно Садовской Блок посвятил свое первое автобиографическое стихотворение:

Ночь на землю сошла. Мы с тобою одни.
Тихо плещется озеро, полное сна.
Сквозь деревья блестят городские огни,
В темном небе роскошная светит луна.
В сердце нашем огонь, в душах наших весна.
Где-то скрипка рыдает в ночной тишине,
Тихо плещется озеро, полное сна,
Отражаются звезды в его глубине.
Дремлет парк одинокий, луной озарен,
Льется скрипки рыдающий жалобный зов.
Воздух весь ароматом любви напоен,
Ароматом незримых волшебных цветов.
В темной бездне плывет одиноко луна.
Нам с тобой хорошо. Мы с тобою одни.
Тихо плещется озеро, полное сна.
Сквозь деревья блестят городские огни

   На самом деле, неизвестно, испытывала лм сама Садовская к Блоку какие-либо чувства, или может быть нет? В основном её описывали как кокетку, болтушку и даму, знавшую себе цену. Но, по-моему, всё это чепуха, Блок с 9 лет рос в полку, и там хватало пошлости и кутежей. По факту, Блок сначала докучал Садовской своими неумелыми ухаживаниями: приносил цветочки, сопровождал ее молча, даже прятался в кустах, чтобы тайком наблюдать за ней. Но его пылкие признания, да и стихи, сделали свое дело. Садовская увлеклась и однажды позволила остаться Блоку на ночь. Конечно, мамочке это не могло понравиться, увлечение сыночка замужней женщиной с тремя детьми, женой статского советника, которая была ей к тому же практически ровесницей, так что она увезла сына в Шахматово. Влюбленный Блок даже не успел проститься, он лишь положил на порог дома розу. Но, вернувшись в Питер, Блок не забыл Садовскую и несколько раз встречался с ней, пока их страсть не рассеялась как дым. Потом вся история вообще сошла на нет и чувства угасли напрочь: Блок повзрослел, а Садовская погрузилась в свои семейные хлопоты. Когда через 12 лет до Блока дошли слухи о мнимой кончине Садовской, он лишь сказал нелестно: «Однако, кто же умер? Умерла старуха. Что же осталось? Ничего. Земля ей пухом». Что в любом случае его характеризует.
      После октябрьской революции Садовская овдовела и жила в нищете в голодном Питере. Она отправилась к сыну в Одессу, где и скончалась в возрасте 65 лет в психбольнице. Она пережила Александра Блока на 4 года. Перед смертью Садовская раскрыла своему психиатру тайну первой любви Блока, но доктор ей не поверил. Лишь после смерти у Садовской нашли засохшую розу и 12 писем Блока, зашитые в подоле ее юбки как доказательство влюбленности поэта, а может быть как память, кто знает? В его творчестве она оставила глубокий след.
      А в 1903 году Блок женился на Любови Менделеевой, дочери Д. И. Менделеева, героине его первой книги стихов «Стихи о Прекрасной Даме». Блок испытывал к жене сильные чувства, но периодически поддерживал связи с различными женщинами: одно время это была актриса Наталья Николаевна Волохова, потом — оперная певица Любовь Александровна Андреева-Дельмас. Но об отношениях с Менделеевой я ещё вернусь, это важно. Но главное увлечение Блока этого периода – проститутки, и он в этом смысле весьма преуспел, возможно и его неизвестная науке болезнь, от которой он и погиб в конце концов, связан с его увлечением проститутками. Ничего не имею против, просто это надо иметь в виду.
        Блок познакомился с Любовью Александровной Дельмас в марте 1913 года. Они жили рядом, Блоки жили тогда в доходном доме на Офицерской улице. Несколько месяцев они были неразлучны:
                О да, любовь вольна, как птица,               
                Да, все равно - я твой!
                Да, все равно мне будет сниться
                Твой стан, твой огневой!

                Да, в хищной силе рук прекрасных,
                В очах, где грусть измен,
                Весь бред моих страстей напрасных,
                Моих ночей, Кармен!

     В 1912 году в Петербурге открылся новый театр – Музыкальная драма. Второй его постановкой стала опера «Кармен». На премьере 9 октября 1913 года Кармен играла Любовь Дельмас. Она была не очень известная столичной публике оперная актриса (меццо-сопрано), украинка по происхождению. В 1905 году окончила Петербургскую консерваторию, пела в киевской опере, участвовала в Русских сезонах в Монте-Карло. Когда Блок увидел ее, ей шел тридцать пятый год. Она была замужем за известным басом-баритоном Мариинской оперы П. З. Андреевым. Исполнение партии Кармен было ее первым и, в сущности, единственным настоящим сценическим успехом. Вряд ли она была хороша собой, на фотографиях довольно плотная дама, но у Блока было свое представление о женской привлекательности, далекое от стандарта писаной красавицы. Все его женщины были не красивы, но Блок сотворил их прекрасными, и нас с вами он заставил поверить в свои творения.
    В 1906 году Блок познакомил с Натальей Волоховой, дело в том, что члены театрального кружка сторонников символизма В. Ф. Комиссаржевской иногда гостили в квартире Блоков, в частности Наталья Волохова и Людмила Блок. Блок посвятил Наталье Волоховой сборник стихотворений «Снежная маска», из которого я не смог что-нибудь приличное выбрать, а из цикла «Фаина», извольте:

         * * *   
Вот явилась. Заслонила
Всех нарядных, всех подруг,
И душа моя вступила
В предназначенный ей круг.

И под знойным снежным стоном
Расцвели черты твои.
Только тройка мчит со звоном
В снежно-белом забытьи.

Ты взмахнула бубенцами,
Увлекла меня в поля...
Душишь черными шелками,
Распахнула соболя...

И о той ли вольной воле
Ветер плачет вдоль реки,
И звенят, и гаснут в поле
Бубенцы, да огоньки?

Золотой твой пояс стянут,
Нагло скромен дикий взор!
Пусть мгновенья все обманут,
Канут в пламенный костер!

Так пускай же ветер будет
Петь обманы, петь шелка!
Пусть навек не знают люди,
Как узка твоя рука!

Как за темною вуалью
Мне на миг открылась даль...
Как над белой снежной далью
Пала темная вуаль...
Декабрь 1906

Не, я пасс. Кроме того, образ Натальи Волоховой отражён, в пьесе «Песня Судьбы» и в «Сказке о той, которая не поймет его», с ней связаны многие стихотворения 1907 года. Их отношения прекратились в 1908 году. Последняя встреча Волоховой с Блоком состоялась в 1920 году в Московском драматическом театре. Блок ушёл со спектакля, не дождавшись конца. Через год его не стало.
     Отношения Блока с женой самая непонятная для меня часть в этом человеке. Представляете, альфонс? Ай, ай, я так люблю тебя, давай скорее поженимся, но дотрагиваться не могу, ты для меня священна! К тому же, ещё и бесплодный.  Давайте всё по порядку:
    В годы обучения в институте Блок влюбился в дочь Дмитрия Ивановича Менделеева. Любовь Дмитриевна стала для Блока той самой Прекрасной Дамой из блоковской любовной лирики. Летом 1898 года в поместье Боблово семьи Менделеевых 17-летний Александр и 16-летняя Любовь ставили «Гамлета», после чего между ними возникла дружба, а затем, понятное дело, и любовь. Через год Блок назвал Менделееву своей Прекрасной Дамой и попросил ее руки у отца. Летом 1903 года состоялась свадьба влюбленных. Любовь Менделеева была счастлива, но все закончилось с наступлением первой брачной ночи. Блок заявил, что не собирается жить с ней плотской жизнью. Он не хотел вступать в связь с любимой супругой, так как боялся разрушить их духовную близость. Он клялся супруге, что не разлюбил ее, а, напротив, она была для него символом святости и женственности.
     Со временем Любовь Блок стала искать любви на стороне, например, с писателем Андреем Белым, с которым Блок познакомился в 1904 году. Белый был без ума от жены Блока. Но это ещё понять как-то можно, но вот то, что, хотя Блок боготворил свою супругу и гордился родством их душ, он постоянно заводил романы на стороне. Вот как писал Блок в письме к Любови Менделеевой (1902 год): «Ты - мое солнце, мое небо, мое Блаженство. Я не могу без Тебя жить ни здесь, ни там. Ты Первая Моя Тайна и Последняя Моя Надежда...».
    Спустя чуть больше года после свадьбы Любовь Блок, прибегнув к женским хитростям, соблазнила супруга и лишилась невинности. Однако долгожданная близость не принесла супругам особого удовольствия. Тогда Любовь Блок решила жить по правилам и нравам мужа. С тех пор у них с супругом периодически происходили краткие и по-мужски эгоистичные встречи (не мое мнение), и к весне 1906 года и это прекратилось. А Блок тем не менее удовлетворял свои плотские желания в случайных связях то там, то здесь. По словам Блока, в его постели побывали сотни женщин, большинство из которых являлись дешёвыми девицами. Да и Любовь Дмитриевна была замечена в случайных связях и романах, причем многие из её любовников были друзьями супруга. «Я же верна моей настоящей любви, как и ты! Курс взят определенный, так что дрейф в сторону не имеет значения, не правда ли, дорогой?» - отвечала Любовь Блоку на его недовольство ее изменами с Андреем Белым (фото в подборке) и другими.
     От измен жены Блок начал замыкаться в себе. Он переживал, что его «идеальная любовь» рушится. После отношений с актером Константином Лавидовским Любовь Блок узнала о своей беременности. Ей было стыдно и страшно, так как у ее супруга было бесплодие. Узнав о положении жены, Блок сказал, что ей нужно рожать, и это будет их общий ребенок. К сожалению, спустя 8 дней новорожденный сын скончался. Блок тяжело пережил эту смерть. Он сам похоронил младенца и потом часто навещал его могилу.
     Супруги переживали, потеряв ребенка. Они решили отправиться в путешествие по Европе, и действительно, Любовь пыталась как-то наладить семейную жизнь, но ее хватило ненадолго. В 1912 году у неё случился роман с юристом, который был младше нее на 9 лет. Она уехала с новым возлюбленным в Житомир, затем вернулась к мужу и снова уехала. В общем, чехарда: она решилась просить супруга отпустить ее, либо жить втроем. А Блок всё тосковал без своей Прекрасной Дамы, да и она переживала, но оставалась в Житомире.
     Летом следующего года супруги отправились во Францию, Блок супруге развод не давал. Из Франции в Россию супруги вернулись порознь. Было время, когда и Блок думал развестись, это во время его отношений с Натальей Волоховой. Но вот началась война, Любовь Дмитриевна поначалу все так же ездила с гастролями, а Блок тосковал по ней. Вернувшись в Петроград, Любовь Дмитриевна пыталась скрасить мужу жизнь, она наладила быт – доставала продукты питания, дрова и прочее необходимое. Возвращение жены успокоило Блока, теперь он хранил ей верность до последнего дня своей жизни. А вот у Любови Дмитриевны в 1920 году завязался роман с актером Жоржем Дельвари. Тогда Блок тяжело заболел: высокая температура, бессонница, слабость и сильнейшие боли в мышцах. Врачи не знали, как ему помочь, они советовали ему уехать за границу, но Блок отказывался. Когда стало хуже, Блок наконец-то согласился уехать, но не успел, он скончался 7 августа 1921 года, в день, когда пришел его загранпаспорт. Проводить в последний путь поэта пришел весь Петербург.
     Что касается Любови Дмитриевны, то в личной жизни она так и не нашла счастья, решив остаться вдовой великого поэта, которому так и не смогла стать настоящей женой. Умерла она спустя 18 лет после кончины мужа.
    Итак, Александр Александрович Блок (16 (28) ноября 1880, Санкт-Петербург, Российская империя — 7 августа 1921, Петроград, РСФСР) — русский поэт Серебряного века. Классик русской литературы XX столетия. Один из крупнейших представителей русского символизма.
     Отец Александра Блока — Александр Львович Блок, юрист, профессор Варшавского университета, происходил из дворянского рода. Мать — Александра Андреевна, урождённая Бекетова, дочь ректора Санкт-Петербургского университета А. Н. Беке;това. Замужество, начавшееся, когда Александре Бекетовой было 18 лет, оказалось недолгим, после рождения сына она разорвала отношения с мужем из-за его крайне ревнивого и деспотически жестокого характера. В 1889 году она добилась указа Синода о расторжении брака с первым супругом и вышла замуж за гвардейского офицера Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттуха, оставив при этом сыну фамилию первого мужа. Девятилетний Блок поселился с матерью и отчимом на квартире в казармах лейб-гренадерского полка на берегу Большой Невки. В 1898 году окончил гимназию и увлёкся Любовью Менделеевой. В августе того же года поступил на юридический факультет Петербургского университета. Через три года перевёлся на славяно-русское отделение историко-филологического факультета, которое окончил в 1906 году.
      С детства Александр Блок каждое лето проводил в подмосковном имении деда Шахматово. В 8 км находилось имение Боблово, принадлежащее другу Бекетова, великому русскому химику Дмитрию Менделееву. В 16 лет Блок увлёкся театром. Ездил по заграницам: во Францию, Бельгию и Нидерланды. Отношение у него было так себе: «мне очень надоела Франция и хочется вернуться в культурную страну — Россию, где меньше блох, почти нет француженок, есть кушанья (хлеб и говядина), питьё (чай и вода); кровати (не 15 аршин ширины), умывальники (здесь тазы, из которых никогда нельзя вылить всей воды, вся грязь остаётся на дне)».
   7 июля 1916 года Блока призвали на службу в инженерную часть Всероссийского земского союза, занимался строительством укреплений, был десятником. На фронте Блок узнал о крушении монархии в феврале 1917 года. Февральскую революцию Блок встретил со смешанными чувствами. Он отказался от эмиграции, считая, что должен быть с Россией в трудное время. Октябрьскую революцию Блок сразу принял восторженно.
    Блок был одним из тех деятелей искусства Петрограда, кто не просто принял советскую власть, но согласился работать на её пользу. На вопрос анкеты «Может ли интеллигенция работать с большевиками?» (14 января 1918 года) отвечал: «Может и обязана». И ещё: «Вне зависимости от личности, у интеллигенции звучит та же музыка, что и у большевиков. Интеллигенция всегда была революционна. Декреты большевиков — это символы интеллигенции. Брошенные лозунги, требующие разработки. Земля Божия… разве это не символ передовой интеллигенции?»
     На протяжении 1918—1920 годов Блока назначали и выбирали на различные должности в организациях, комитетах, комиссиях. Блок описывал своё состояние того периода словами «меня выпили». А в феврале 1919 года Блок был арестован Петроградской ЧК, его подозревали в участии в левоэсеровском заговоре. На третий день, после двух долгих допросов Блока всё же освободили, так как за него вступился А. В. Луначарский. Однако даже эти полтора дня тюрьмы надломили его. В 1920 году Блок записал в дневнике:
«…под игом насилия человеческая совесть умолкает; тогда человек замыкается в старом; чем наглей насилие, тем прочнее замыкается человек в старом. Так случилось с Европой под игом войны, с Россией — ныне».
      Переосмысление революционных событий и судьбы России сопровождалось для Блока глубоким творческим кризисом, депрессией и прогрессирующей болезнью. После всплеска января 1918 года, когда были разом созданы «Скифы» и «Двенадцать».
    Весной 1921 года Александр Блок просил выдать ему выездную визу. Вопрос рассматривало Политбюро ЦК РКП(б). В выезде было отказано и вместо этого было постановлено «поручить Наркомпроду позаботиться об улучшении продовольственного положения Блока».  Луначарский отмечал: «Мы в буквальном смысле слова, не отпуская поэта и не давая ему вместе с тем необходимых удовлетворительных условий, замучили его».
    Потом состояние Блока ухудшилось. 29 июля 1921 Горький просит разрешение на выезд и жене Блока как сопровождающему лицу. Уже 1 августа разрешение на выезд Л. Д. Блок подписано Молотовым, но 7 августа 1921 года Блок умер в своей последней петроградской квартире от воспаления сердечных клапанов на 41-м году жизни.
     Как свидетельствует В. Ф. Ходасевич: «Блок умирал несколько месяцев… Он умер как-то „вообще“, оттого, что был болен весь, оттого, что не мог больше жить. Он умер от смерти».
     Александр Блок был похоронен на Смоленском православном кладбище Петрограда. Там же похоронены семьи Бекетовых и Качаловых, включая бабушку поэта Ариадну Александровну, с которой он находился в переписке. Отпевание было совершено протоиереем Алексеем Западаловым 10 августа в церкви Воскресения Христова.
      Могила Блока на Литераторских мостках в Санкт-Петербурге
В 1944 году прах Блока был перезахоронен на Литераторских мостках на Волковском кладбище.
Как бы то ни было, Александр Блок - великий русский поэт, слава русской поэзии!

Стихи Александра Блока

Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.

Три раза преклониться долу,
Семь — осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.

Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.

А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.

И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,

И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.

26 августа 1914
О временах и датах. Ровно месяц назад началась первая мировая война. С 17 августа русская армия перешла границу Пруссии. А Александр Блок написал через десять дней это стихотворение.

«Незнакомка»

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздаётся детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины,
И раздаётся женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный
В моём стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирён и оглушён.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Её упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за тёмную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,
Мне чьё-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склонённые
В моём качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906 года, из цикла «Город»

«Я пригвожден к трактирной стойке».

Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно. Мне всё — равно.
Вон счастие мое — на тройке
В сребристый дым унесено…

Летит на тройке, потонуло
В снегу времен, в дали веков…
И только душу захлестнуло
Сребристой мглой из-под подков…

В глухую темень искры мечет,
От искр всю ночь, всю ночь светло…
Бубенчик под дугой лепечет
О том, что счастие прошло…

И только сбруя золотая
Всю ночь видна… Всю ночь слышна…
А ты, душа… душа глухая…
Пьяным пьяна… пьяным пьяна…

«Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух»

Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух.
Да, таким я и буду с тобой:
Не для ласковых слов я выковывал дух,
Не для дружб я боролся с судьбой.

Ты и сам был когда-то мрачней и смелей,
По звездам прочитать ты умел,
Что грядущие ночи — темней и темней,
Что ночам неизвестен предел.

Вот — свершилось. Весь мир одичал, и окрест
Ни один не мерцает маяк.
И тому, кто не понял вещания звезд,
Нестерпим окружающий мрак.

И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,
Что грядущего ночь не пуста,
Затуманила сердце усталость и месть,
Отвращенье скривило уста…

Было время надежды и веры большой —
Был я прост и доверчив, как ты.
Шел я к людям с открытой и детской душой,
Не пугаясь людской клеветы…

А теперь — тех надежд не отыщешь следа,
Всё к далеким звездам унеслось.
И к кому шел с открытой душою тогда,
От того отвернуться пришлось.

И сама та душа, что, пылая, ждала,
Треволненьям отдаться спеша,—
И враждой, и любовью она изошла,
И сгорела она, та душа.

И остались — улыбкой сведенная бровь,
Сжатый рот и печальная власть
Бунтовать ненасытную женскую кровь,
Зажигая звериную страсть…

Не стучись же напрасно у плотных дверей,
Тщетным стоном себя не томи:
Ты не встретишь участья у бедных зверей
Называвшихся прежде людьми.

Ты — железною маской лицо закрывай,
Поклоняясь священным гробам,
Охраняя железом до времени рай,
Недоступный безумным рабам.

«На железной дороге»

Марии Павловне Ивановой
Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.

Бывало, шла походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом.

Три ярких глаза набегающих -
Нежней румянец, круче локон:
Быть может, кто из проезжающих
Посмотрит пристальней из окон...

Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.

Вставали сонные за стеклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блеклыми,
Ее, жандарма с нею рядом...

Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною,
Скользнул - и поезд в даль умчало.

Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая...
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая...

Да что - давно уж сердце вынуто!
Так много отдано поклонов,
Так много жадных взоров кинуто
В пустынные глаза вагонов...

Не подходите к ней с вопросами,
Вам все равно, а ей - довольно:
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена - все больно.

14 июня 1910 года, из цикла «Родина»

           В. А. Зоргенфрею

Тяжкий, плотный занавес у входа,
За ночным окном — туман.
Что теперь твоя постылая свобода,
Страх познавший Дон-Жуан?

Холодно и пусто в пышной спальне,
Слуги спят, и ночь глуха.
Из страны блаженной, незнакомой, дальней
Слышно пенье петуха.

Что изменнику блаженства звуки?
Миги жизни сочтены.
Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,
Донна Анна видит сны…

Чьи черты жестокие застыли,
В зеркалах отражены?
Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?
Сладко ль видеть неземные сны?

Жизнь пуста, безумна и бездонна!
Выходи на битву, старый рок!
И в ответ — победно и влюбленно —
В снежной мгле поет рожок…

Пролетает, брызнув в ночь огнями,
Черный, тихий, как сова, мотор,
Тихими, тяжелыми шагами
В дом вступает Командор…

Настежь дверь. Из непомерной стужи,
Словно хриплый бой ночных часов —
Бой часов: «Ты звал меня на ужин.
Я пришел. А ты готов?..»

На вопрос жестокий нет ответа,
Нет ответа — тишина.
В пышной спальне страшно в час рассвета,
Слуги спят, и ночь бледна.

В час рассвета холодно и странно,
В час рассвета — ночь мутна.
Дева Света! Где ты, донна Анна?
Анна! Анна! — Тишина.

Только в грозном утреннем тумане
Бьют часы в последний раз:
Донна Анна в смертный час твой встанет.
Анна встанет в смертный час.

«Скифы»

Панмонголизм! Хоть имя дико,
Но мне ласкает слух оно.
Владимир Соловьев

Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы,
С раскосыми и жадными очами!

Для вас - века, для нас - единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома, лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!

Вот - срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет - не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!

О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!

Россия - Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!...

Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!

Мы любим все - и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё - и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений...

Мы помним всё - парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады...

Мы любим плоть - и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах...
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?

Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых...

Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные обьятья!
Пока не поздно - старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем - братья!

А если нет - нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века вас будет проклинать
Больное позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!

Но сами мы - отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.

Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!...

В последний раз - опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!

30 января 1918 года

«Двенадцать» (фрагмент)
…
Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах...
... Так идут державным шагом —
Позади — голодный пес,
Впереди — с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос.

Приложения
Эдвард Радзинский
https://www.youtube.com/watch?v=HH9VFMQBTVA&t=1635s

Фото: К. Сомов. Портрет А. Блока, 1907

10.11.2024