За Державу обидно!

В ноябре 1994 года (30 лет назад) началась, по сути, чеченская война – одно из драматических последствий распада СССР. В 90-е годы у меня родились эти стихи.

Котел

Надежда

Было время надежд и весны:
Возвратились мужчины с войны.
Травы спрятали ратное поле,
Что стонало когда-то от боли.
Над землей разлилсЯ белый свет
На десятки безоблачных лет.
По окраинам небо вздыхает,
Но на землю войны не пускает,
Орет пахарь поля на заре,
Новый город растет на горе,
Ходят бойко трамваи по кругу,
И березы судачат упруго,
Да пощелкивают соловьи,
Что построено все на любви.

Крылья

Были люди-икары,
А по-нынешнему, - чудаки:
В небе – Юрий Гагарин,
В шахте – Гении Конончуки.
Комсомольские песни
Разливались в туманах дорог.
Ничего нет чудесней
Ощущенья любви и тревог.
Где прошли стройотряды,
Там сегодня дворцы и цветы,
И бегут автострады,
И висят над водою мосты.
Где красиво искрили
Молодые костры
роем звезд,
Словно светлые крылья
Шелестят над сплетеньем берез.

Застой

И вот уже град на горе
Тускнеет, как лист в октябре,
Когда его дождик полощет…
Шумит лицемерная площадь.
Портреты, плакаты - ура!
А скверна вползла со двора
Привычкой уставы не трогать
И зря не испытывать бога.
Пусть будет, как было вчера…
Скучнеет, чернеет гора,
Трамваи все ходят по кругу,
Как мысли устало и туго,
И чахнет новаторский дух
У горна, где пламень потух.

Память

Надломился мой посох:
Все казалось мне косо.
В околесице дня
Я не видел огня.
И газетный мой очерк
Стал больней и короче:
«Все истлело до дыр,
Ты ослеп, поводырь!».
Строгий выговор - в книжку:
«Как ты смеешь, мальчишка»,
Словно хищника рык,
Сбил дыханье на миг.
Но отцовская память,
Где гвардейское знамя
И нельзя отступать,
Помогли устоять.

Перестройка

Половодье, половодье.
Нет пути, бросай поводья.
Быстро тонет все вокруг,
За чужой хватайся круг.
Пред тобою сто америк,
Как Кортес, случайный берег
Объявляй своим скорей.
Только «ваучер» имей.
Он теперь надолго в моде.
Если шум пойдет в народе,
Ври побольше, денег дай
На церквушку да на чай.
Не жалей дешевой водки.
Ванька с Валькой в пьяной лодке
Вон как весело плывут –
Отхватил красотку плут.
Раньше Валечка любила
Партячейки заводилу.
По рукам теперь пошла –
Ишь, отвернута пола.
А кому какое дело,
Что торгует Валька телом –
Плещет рынок на дворе,
Все в его лихой игре.
Словно щепу гонит цену,
И шахтер идет на смену
С пищей огородною.
Ой ты, мама родная…

Отсрочка

Вызрела чирь, да не лопнула…
Зудом взялось место лобное,
Требует жертвы обильные:
«Где вы, ребята, всесильные?
Ну-ка сойдитесь на площади.
Выяснить правду не проще ли
В битве открытой, отчаянной.
Бросьте дискуссии чайные.
Кровью противника ближнего
Площадь омойте булыжную».
Взяли Манеж флаги красные,
Знавшие годы всевластные.
Сила на спуске Васильевском
Встала с Борисовой вывеской.
Ждут депутатов решения,
Словно из недр извержения.
Весть прилетела, вихляется:
В силе Борис, ухмыляется,
Власть его даже упрочилась…
Страшная битва отсрочилась.

Жертвоприношение

Пушки на Москве палят –
Стал вражиной депутат.
В страхе шепчутся девицы:
«Белый дом» уже дымится.
Неужели тут опять
Ваньке с Ванькой воевать?».
Танков лязг и грохот пушек…
Кто-то Богу отдал душу,
Кто-то Дьяволу продал
За высокий пьедестал,
За базарную свободу
С постным кукишем народу,
С расчленением страны.
Вот и отзвуки слышны
Из Чечни дичайшей новью.
Захлебнись, Россия, кровью
Обезглавленных сынов
И слезами новых вдов.

Поиск

Не имея «опоры»,
Я отправился в горы
Исцеленья искать.
И под хвойным покровом
Посох новый, кедровый,
Мне дала Лада-мать.
Через древо святое
Стал сильнее я вдвое
И как будто умней.
В родниках очищался,
С верой ввысь поднимался,
Твердость брал у камней.
И с вершины скалистой,
Где лишь Разум лучистый,
Мир казался чужим:
Суета от гордыни,
А над скопищем линий –
Серой смог, черный дым.

Инстинкт

В горах, поднимаясь в высь,
Прогнал чумовую мысль:
Сейчас заберусь повыше,
А там, над вершиной, - крыша.
Нелепая мысль:
а вдруг
Поделено все вокруг
И небо покрыто тонкой
Стеклянною перепонкой.
Коварен и вездесущ
Безбожного рынка плющ.
Но света не заарканит.
Что рынок? Из млечной ткани
Не сделает сети он
Для взятия звезд в полон.
Не мучьтесь, фантасты-клоны -
Все рыночные законы -
Инстинкт «муравьев» и «мух»,
А правит вселенной дух.

Сон

Вижу снова этот сон,
Слышу снова чей-то стон.
Сон, как стон, во мне живет
Вот уже девятый год.
Снится мне отцовский дом,
У окна отец с котом.
Завтра праздник февраля.
Помнит батя, как земля
Полыхала – сущий ад.
За спиною – Сталинград
Да и вся Россия-мать,
И нельзя ее предать…
Кто-то в двери постучал
И ответа ждать не стал.
Трое сумрачно вошли:
«Дед, сиди и не шали».
Молодой приставил нож:
«Много в гроб ты не возьмешь.
Вот такой вот оборот:
Вы пожили – наш черед».
Двое старших барахла
Навязали три узла.
Денег же – тоска одна,
И взялись за ордена.
Не стерпел отец: «Не тронь!
Не для вас я шел в огонь.
Брать не смей моих наград.
Не добил тебя я, гад!».
Нож прервал солдата речь.
Бог не смог его сберечь.

Тоска

С хлебом да водицею,
С батогом в руке
По родной провинции
Вновь бреду в тоске.
Поизрыта, вскучена,
Столько свежих ран,
А доходы – скучные:
Так, один обман.
Миллиарды горные
Спрячет банк чужой,
А шахтеры гордые
Будут грызть забой.
Если газы вредные
Под землей рванут,
Отстегнут посмертные
За геройский труд.

Провинция

Милая, наивная
провинция,
Знаю с детства
все твои традиции.
В дни лихие
рук не опускать,
Землю предков
почетать как мать.
Никогда не хаять
край суровый
Проливать поты
для жизни новой,
Затянув отчаянно
ремень.
Ждать зарплаты
в милостивый день,
От своих хозяев,
как подачки,
И спасать себя
в трудах на дачке.
Робко пред чиновником
стоять,
Словно ты не гой,
а вор и тать.
От сумы, тюрьмы
не зарекаться,
Одного лишь Бога
не бояться,
Верить, что,
все ведая, поймет
И спасет тебя
и весь твой род.

Кормилица

Эх, родимая
сторона!
Видно вечна
за жизнь война –
Для себя
и мыло не мылится…
Всем-то ты –
буренка-кормилица,
От того и Москва
красна.
И всегда ты
ясна, честна.
Даже в праведном
хулиганстве
И в больном,
безудержном пьянстве.
От тебя я
не отрекусь.
Лишь тобою
спасется Русь.

Усталость

Отгуляли
малиновые пиджаки,
Нынче черные в моде.
Все лопахины –
чеховские мужики –
Окультурились вроде.
Но сверкает
тонированное стекло,
Пряча тени косые,
И торгует за ним
просвещенное зло
Кровью вскрытой России.
Где же золото,
ливни валютные где?
По народу не скажешь,
Что забыл он давно
о нужде и беде…
И закон моет кражу.
Обнищала провинция.
Юность черна,
Как у печки заслонка.
И культура великая
низведена
До продажной девчонки.
Вот и, кажется,
кончились светлые дни,
Глупость – в доблестях наших.
Но ищу и ищу я
живые огни
Средь немых и уставших.

Знак

Дымы сгустились над Москвой,
Бледны в сырых повязках лица.
Чем провинилась ты, столица,
За что нарушен твой покой?
Давным-давно разбит фашист,
А ты чадишь, как в 41-м.
Знать, и у Неба сдали нервы.
Ему ведь видно – мир не чист.
Тщеславьем, похотью и мздой,
Потоками рекламной чуши
Мир-рынок сам себя задушит.
Вот и ниспослан знак святой…

1990-е гг.