1. О моей недостоверной научной работе, недоучках,

Как начиналась моя работа в научно-исследовательском институте селекции плодовых культур

Моя работа во Всероссийском научно-исследовательском институте селекции плодовых культур (ВНИИСПК, Орёл) началась в 1993 году. Я была уже кандидатом с.-х. наук, когда пришла сюда на должность младшего научного сотрудника по изучению сортов яблони. А кандидатскую диссертацию я защитила в Москве, по селекции чёрной смородины двумя с половиной годами ранее, в научно исследовательском институте в Бирюлёво. Сейчас это ВСТИСП, Всероссийский селекционно-технологический институт садоводства и питомниководства, тогда название было другим и статус тоже.
Моим непосредственным начальником в Орле была Красова Нина Глебовна. А селекционером по этой культуре Седов Евгений Николаевич. Весьма известное имя в России. В то время он казался мне ВЕЛИЧИНОЙ, и не только мне. Теперь он давно академик РАН, но уже не работает – скоро 95 лет. О нём речь впереди. С Красовой отношения были – типичные отношения подчинённого с начальником. Но заметила я, что иногда давала мне задания написать какие-либо основополагающие сведения в виде законченной схемы, вот один из таких примеров: «Напиши мне модель идеального сорта по яблоне». Меня задания несколько удивляли; такие вещи все уважающие себя сотрудники способны без проблем набросать сами… Но оказалось, не в случае с моим начальником. Написанные мной «модели» она вставляла без малейших изменений в свои статьи, причём я, как соавтор, в них вовсе не фигурировала.
Некоторое время спустя оказалось, что в институте открылась вакансия селекционера по садовой землянике. Сообщил об этом сам Седов. Услышав новость, я думала недолго. Я была до этого сотрудником по ягодным культурам, вела как раз землянику и малину, диссертация была по смородине, да и я хотела и, главное, была без проблем способна вести самостоятельную селекционную работу, а отношение Красовой ко мне было явно потребительским: «ты делаешь, я использую». На следующий день я начала перевод на новую должность.
Я перевелась, стала старшим научным сотрудником по селекции земляники. Однако, как выяснилось вскоре, лаборанта взять мне позволять вовсе не собирались, как и предоставлять площадь под селекционные опыты. Лаборанта, когда мне был нужен, я должна была просить у другого сотрудника – Князева С.Д., селекционера по чёрной смородине. И далеко не всегда мне кого-то предоставляли. Года через два я добилась, чтобы у меня был собственный лаборант, но как только появился, стали использовать любые возможности, чтобы он либо ушёл, либо у меня не было возможности заложить опыты. У нас закладывать опыты всегда могли, как только было нужно, только сам Седов, да всё тот же Князев. Они у нас занимались селекцией «ведущих культур», а остальным – всё выдавалось по остаточному принципу. Мне далеко не каждый год выделялась площадь даже под опыты по изучению сортов, а уж селекция… Если мне удавалось провести скрещивания и получить семена, то потом посеять их ещё можно было, а вот посадить сеянцы чаще всего было некуда. Я выпрашивала какие-то сотки на огородах, а однажды мне удалось заложить большой опыт в учхозе, не имеющем отношения к институту. Мне это стоило немалой крови, но опыт я провела, однако тогда-то и появились первые намёки на недостоверность. Мол, мы твоих опытов не видели! В то время я как раз смогла «выбить» ещё одного лаборанта, и с ними мне удалось существенно продвинуться и отобрать несколько высокоурожайных форм с отличным качеством ягод, вполне способных стать хорошими сортами. Чуть позже я провела ещё один опыт – по засухоустойчивости, а как раз был чрезвычайно засушливый год. Я выполнила вместе с лабораторией агрохимии целый ряд анализов, и получилась крайне полезная работа. Однако вскоре за моей спиной началась возня по поводу этой самой работы. Начать с того, что, даже, прочитав мою достаточно подробную статью, многие не могли понять, что, как и зачем я делала. Не понимали, что за показатели я рассчитывала, как я это делала, и, не разбираясь в сущности вопросов, не зная пределов варьирования показателей, начали ставить под сомнение всё, что было непонятно. При этом вовсе не задавали вопросов, не пытались что-то прояснить у меня, а за моей спиной, когда я не слышала, начали дискредитацию показателей и работы в целом. Начали и тормозить всячески мои статьи, при этом без объяснения, что в них не нравится. Некоторые, правда, открыто заявляли, что таких значений у показателей не может быть, просто потому что они о таких никогда не слышали, не встречали в публикациях и т.д. А некоторые, не тратя времени на объяснения и лишние вопросы ко мне, просто и кратко заявляли: «Брешет!». Понятно, что эти последние в школе и в ВУЗах, если они там вообще учились, были особенно «успевающими», сами мало что знали и ориентировались исключительно на мнение публикаций. Если в публикациях этого не встречали, значит, такого просто не может быть.  Таким людям невозможно объяснить, что что-то иногда делается впервые, и такие сведения, если они верны, особенно ценны. Но беда в том, что те, кто с трудом успевали на «тройки», не могут оценить ценность работ (да и саму их сущность), проведённых впервые. Они ведь этого не знают, значит, это недостоверно.
Сколько же «копий» сломали вокруг этой работы! Именно после этого меня и мои рукописи и статьи начали особенно рьяно (сначала исподтишка, а потом и открыто) всеми возможными способами чернить, обливать грязью, а вскоре так называемыми методами «кнута и пряника» добились, чтобы обе мои лаборантки рассчитались. Тогда прошло несколько конференций, но ни на одной из них мне не дали слова, не позволили показать опыты, хотя многие из приезжих учёных очень хотели их посмотреть, так как о моей работе уже начали говорить, и сведения дошли до нескольких научных институтов.
Добавьте сюда то, что для работы по культуре земляники были в наличии только два вида рабочих журналов – для оценки сортов и для оценки сеянцев, причём в очень малом количестве, особенно первых (2-3), так что приходилось экономить. Следующие «обещали» поступить не скоро… Показатели, по которым в них можно было фиксировать данные, были немногочисленные и примитивные, оценивать их можно было только в штуках и граммах. Количество кустов, их высота, цветков, соцветий, ягод, рядов, масса ягод и пр., оценка болезней, вредителей, повреждений морозами и заморозками в баллах – вот и всё. Если я определяла что-то более интересное, хотя бы даже процентное отношение поврежденных морозами почек к общему числу почек (по каждому сорту), я могла это делать уже только в дополнительной тетради, а это не рабочий журнал, все сведения в такой тетради уже спокойно можно назвать недостоверными, даже если она прошнурована, как положено. К тому же ничего не стоит взять и тихонько её выбросить – отдельного кабинета у меня очень долго не было, и иногда случалось, что я не досчитывалась какой-нибудь тетради или, например, копии статьи, особенно переводной с английского. Да, инциденты случались. Со временем я стала все дополнительные тетради хранить дома. По крайней мере, так я смогла сохранить многие результаты своих оценок, но…