Дочь Монтесумы

31. Часть 1, часть 2  ниже               
            Отоми говорит
со своим народом
Я очнулся в тускло освещенной пещере. Надо мной
склонилась Отоми, а чуть поодаль – какой-то человек
подбрасывал сухие стебли агавы в огонь под кипящим
горшком.
– Где мы? – спросил я. – Что произошло?
– Мы спасены, любимый, – ответила Отоми. – Во
всяком случае на время ты в безопасности. Поешь,
потом я все расскажу.
Она принесла мне похлебки, лепешек, и я с жадностью набросился на еду. Когда голод был утолен, Отоми заговорила:
– Ты помнишь, как тласкаланец бросился за нами
и как я… как я от него избавилась?
– Помню, хотя и не понимаю, откуда у тебя взялись
силы убить его.
– Мне дали их любовь и отчаяние, но не хотела
бы я это повторять. Не вспоминай, муж мой. Страшно
подумать… Я только тем и утешаюсь, что, наверное,
не убила его: меч повернулся у меня в руке и, пожалуй, только оглушить тласкаланца. Потом мы бросились бежать. Через некоторое время я оглянулась и
увидела его двух товарищей: они шли по нашим следам. Около бесчувственного тласкаланца они остановились, а затем со всех ног бросились за нами в погоню. Ты едва двигался, твой разум мутился, а у меня
уже не было сил нести тебя. Они нас настигали, но мы
все шли вперед, пока между нами не осталось всего
шагов пятьдесят. И тут я увидела, как из зарослей на
нас бросилось человек восемь вооруженных воинов.
Это были люди моего племени, отоми, твои солдаты.
Они следили за испанским лагерем и, увидев испанца, хотели его убить. И они едва не убили тебя, потому
что я так задыхалась, что не могла говорить. Наконец
мне удалось в двух словах сказать им, кто я, и объяснить, в каком ты положении. И тут подоспели тласкаланцы. Я позвала своих отоми на помощь, и они бросились на врагов, прежде чем те успели опомниться.
Одного убили на месте, другого взяли в плен. Потом
воины сделали носилки и без отдыха несли тебя двадцать лиг, все дальше в горы, пока мы не добрались
до этого тайного убежища. Здесь ты пролежал три дня
и три ночи. Теули искали тебя везде и всюду, но не
нашли. Только вчера двое из них с десятком тласкаланцев прошли в ста шагах от пещеры, и мне стоило
немалого труда удержать моих воинов: они хотели на
них напасть. Сейчас все ушли, и, я думаю, мы на время в безопасности. Когда тебе станет лучше, тронем-
ся отсюда.
– Но куда идти? Мы теперь как птицы без гнезда,
Отоми.
– Нам остается только просить убежища в Городе
Сосен или бежать за море. Выбор невелик, муж мой.
– О море нечего и думать; сюда приходят только испанские корабли. А как нас встретят в Городе Сосен –
не знаю. Ведь мы разгромлены, и тысячи воинов отоми погибли.
– Придется рискнуть, муж мой. В Анауаке есть еще
верные сердца, которые сумеют постоять за себя и за
нас в эту годину скорби. Мы ведь с тобой пережили
и не такие опасности! А теперь дай я перевяжу твои
раны. Отдохни.
В этой горной пещере я пролежал еще три дня. Отоми ухаживала за мной. На четвертую ночь, когда меня
уже можно было нести на носилках – ходить самостоятельно я начал только через несколько недель, – мы
тронулись в путь. Воины донесли меня на своих плечах до самого ущелья, за которым лежал Город Сосен.
Здесь нас остановили часовые. Отоми рассказала
им нашу историю и попросила кого-нибудь отправиться вперед и предупредить старейшин города. Следом
за вестниками двинулись и мы. Утомленные дальней
дорогой воины шли медленно, и к воротам прекрасного города мы подошли как раз в тот миг, когда вечер-
няя варя осветила возвышающуюся над ним снежную
вершину вулкана Хака, окрасив его дымный султан в
багровые цвета расплавленного железа.
Слух о нашем прибытии разнесся по всему городу. Всюду собирались кучки народа, молча провожая
нас взглядами, и лишь изредка какая-нибудь женщина, чей муж или сын погибли во время осады, посылала нам вслед проклятия.
Увы, нас встречали совсем иначе, чем год назад, когда мы прибыли в Город Сосен впервые. Тогда за нами следовала целая армия, верных десять тысяч воинов, музыканты, певцы, и путь наш был усыпав цветами, а теперь? Теперь мы были двумя жалкими беглецами, спасающимися от мести теулей. Четыре воина несли меня на носилках. Отоми шла рядом, потому
что ее нести было некому, и женщины насмехались
над ее нарядом продажной девки, – иного достать она
не смогла. Жители города проклинали нас, как виновников своих бед, и хорошо еще, что они ограничивались только проклятиями!
Наконец мы пересекли площадь, на которую уже
пала тень от теокалли, а когда приблизились к древнему, украшенному изваяниями дворцу, сразу наступили сумерки, и столб дыма над священной горой
Хака осветился изнутри, словно раскаленный пламенем.
Во дворце почти ничего не было приготовлено, и в
тот день мы поужинали при свете факела сухими тортильями, или пресными лепешками, запивая их водой, как самые последние из бедняков. Потом мы легли. Боль от ран мешала мне уснуть, и вскоре я услышал рядом плач Отоми. Думая, что я сплю, она тихо
рыдала. Даже ее гордый дух был сломлен. До сих пор
она так горько не плакала никогда, разве что над телом нашего первенца, умершего во время осады.
– О чем ты скорбишь, Отоми? – спросил я наконец.
– Я думала, ты спишь, – проговорила она в ответ
прерывающимся голосом. – Иначе я бы не выдала
своей боли. О, муж мой, я скорблю обо всем, что выпало на долю нам и моему народу, но больше всего
о тебе. До чего тебя довели! На тебя смотрят, как на
последнего человека! А как нас встретили?!
– Ты ведь знаешь причину, жена, – ответил я. – Скажи лучше, что с нами сделают твои отоми? Убьют?
Выдадут теулям?
– Завтра мы все узнаем. Но живой они меня не
возьмут.
– И меня тоже. Лучше смерть, чем великодушные
милости Кортеса и его подручного де Гарсиа. Но есть
ли хотя бы надежда?
– Да, любимый, надежда есть. Сейчас отоми удручены и помнят только о том, что мы увели на смерть
их лучших воинов. Однако у них добрые мужественные сердца, и если я сумею их тронуть, все может
обойтись к лучшему. Мы с тобой ослабели от лишений, усталости и перенесенных страданий, а нам, пережившим столько опасностей, нужно быть сильными и смелыми. Спи, муж мой, дай мне подумать! Все
будет хорошо. Ведь должны же наши несчастья когда-нибудь кончиться?
Я уснул и наутро проснулся с новыми силами – телесными и душевными, как всякий человек, освеженный отдыхом и ободренный сиянием дня.
Я открыл глаза, когда солнце уже стояло высоко, но
Отоми встала на рассвете и не потратила эти три часа даром. Прежде всего она добилась, чтобы нам доставили приличную пищу и другую одежду, более подобающую нашему достоинству, чем старые лохмотья. Затем она созвала немногих знатных людей, которые даже в беде остались ей верными, и разослала
их по городу, чтобы они известили всех о том, что в
полдень принцесса Отоми будет говорить с народом
со ступеней дворца. Она прекрасно знала, что душу
толпы растрогать гораздо легче, чем холодные сердца старейшин.
– Ты думаешь, народ соберется? – спросил я.
– Не бойся, – ответила Отоми. – Их приведет желание увидеть тех, кто пережил осаду, и узнать от
них правду. Конечно, придут и те, кто жаждет нам отомстить.
Отоми оказалась права. Ближе к полудню жители
Города Сосен начали тысячами собираться на площади, и вскоре все пространство между ступенями дворца и подножием теокалли было черно от несметных
толп.
Отоми расчесала свои волнистые волосы, украсив
их цветами, накинула поверх белого одеяния с золотым поясом сверкающий плащ из перьев, а шею украсила великолепным изумрудным ожерельем, тем самым, что мне дал в сокровищнице Куаутемок; моя
жена пронесла его через все опасности. Из украшений и символов власти, хранившихся во дворце, Отоми выбрала маленький жезл из черного дерева с золотым орнаментом. Несмотря на усталость и пережитые страдания, сейчас она выглядела самой царственной женщиной, какую я когда-либо видел.
Затем Отоми помогла мне лечь на мои грубые носилки и, когда настал полдень, приказала воинам, которые доставили меня через горы, нести носилки рядом с ней. Так мы появились в дверях дворца и заняли
свое место на верхней площадке широкой лестницы.
Многотысячная толпа встретила нас громкими криками, подобными реву диких зверей, почуявших добычу. Этот рев, способный вселить ужас в любого
храбреца, становился все громче и громче, и вскоре
для меня не осталось сомнений, что он означает.
– Смерть им! – вопила толпа. – Выдать этих трусов
теулям!
Отоми вышла вперед к краю площадки и молча подняла вверх свой черный скипетр. Солнце озаряло ее
прекрасное лицо и величественную фигуру. Люди внизу бесновались. Тысячи голосов ревели и вопили, волнение все возрастало, и вот толпа ринулась к Отоми,
чтобы растерзать ее на куски, но на самой последней
ступени замерла и отхлынула, как волна от утеса. Потом снизу взвилось чье-то копье и просвистело мимо
шеи Отоми над самым плечом.
Видя, что нам грозит верная смерть, и не желая погибать вместе с нами, воины поставили мои носилки
на каменную площадку и укрылись во дворце. Но Отоми не дрогнула даже тогда, когда копье едва ее не
пронзило. Презрительно и непоколебимо стояла она
перед беснующейся толпой, как истинная королева
среди сварливых женщин, и мало-помалу ее величие
и мужество заставили всех умолкнуть. Когда, наконец,
воцарилась тишина, Отоми заговорила звонким голосом, слышным всем собравшимся. Горькими были ее
слова:
– Где я? Неужели это мой народ отоми? Может
быть, мы сбились с дороги и попали к диким тласка-
ланцам? Слушай, народ отоми! Я одна, и голос у меня
один – я не могу говорить с толпой. Изберите того, кто
будет вашими устами, и пусть он выскажет все, что у
вас на сердце.
Люди снова заволновались. Одни выкрикивали одно имя, другие – другое; в конце концов из толпы вышел жрец и знатный старейшина по имени Махтла.
Этот Махтла пользовался среди отоми большой властью. В свое время он склонял соплеменников к союзу с испанцами и всеми силами противился посылке
армии Куитлауаку для зашиты Теночтитлана.
Махтла был не один. Вместе с ним из толпы вышли еще четыре вождя. Взглянув на их одеяния, я
узнал тласкаланцев, посланников Кортеса, и сердце
мое упало. Догадаться о цели их появления было
нетрудно.
– Говори, Махтла! – сказала Отоми. – Говори, мы
дадим ответ. А вы, люди отоми, храните молчание и
слушайте, чтобы рассудить нас, когда все будет сказано.
Воцарилась мертвая тишина. Все сгрудились поближе, как овцы в загоне, и затаили дыхание, чтобы
не проронить ни единого слова.
– С тобой, принцесса, и с твоим незаконным мужем
теулем разговор будет коротким, – нагло заговорил
Махтла. – Совсем недавно ты явилась сюда за вой-
ском для Куитлауака, императора ацтеков, чтобы помочь ему в войне против теулей, детей бога Кецалькоатля.
Хагард