Из отзывчивости

У осени нашей есть горсть чернобривцев
и много ещё хризантем,
есть разноцветные мятые листья
и шорох шагов. А затем
есть небо, такое ещё голубое
и голуби в листьях, грачи,
и солнце так низко, какое-то вдовье,
и даже тревога молчит.

Но только недолго, до края прогулки
и вот, прогоняя меня,
завыла опять,
так пронзительно, гулко,
чтоб мир на войну поменять.

Но мир не менялся: такое же небо
и в небе ни облачка – синь.
Сижу на скамейке и голуби бегают
так близко, чтоб крошек просить...

*

И седину скрываешь под беретом
и будто молодеешь на чуть-чуть,
и провожаешь зелень, краски лета,
и пишешь перезрелых листьев чушь,
их шелест, шёпот, запах горьковатый
и солнечную спесь и красоту,
а в синеве немного тонких ваток
и луч меж веток голых не потух...

*
 
Осень пишет по зелени золотом, 
и срывает листву,
вновь насыпает за шиворот холода,
вновь её грустью зовут.
Но одаряет плодами и красками
всех, кто жару проводил.
Будет ещё неуютной, ненастною.
Будет зима впереди.
Будет... Рассветы встречать
вновь будет жизнь, и кофе, и счастье –
осень предзимний причал...

*

Кленовой желтизной грустит проспект
и отсылает людям письма-листья,
но чуткие на миг перевелись все,
как ракушки в просеянном песке.

Стоишь среди осенней тишины.
Она условна: мчатся механизмы
сквозь разные перипетии жизни,
сквозь мысли и немыслимость войны...