Из Роберта Грейвза. О войне

Швы рваной раны блещут чистотой,
И болью отзываются к дождю,
Протез на одноногом - как влитой,
А однорукий бережёт культю.
Ушами и руками зрит слепой,
Быть может, лучше, чем двумя глазами,
Они наелись досыта войной —
Двадцатку лет оставив за плечами,
Они воспринимают ту войну,
Как ранний путник, выйдя поутру,
Ночной кошмар над дальними холмами.

Война для них не бой за честь знамён,
Но пандемия хуже чёрной оспы,
Окутавшей зловеще небосклон
В расцвете майских утренников росных.
Но мы тогда, обманутые свыше,
Поверили в лихое право силы,
Естественная смерть из моды вышла,
Смерть молодела на краю могилы.

Мы с ужасом в обнимку засыпали,
С восторгом открывая жизни бренность,
Мы, молодые, просто мясом стали,
Нам заменили разум наши бредни.
Но к нам вернулись прежние понятья:
Надёжный дом, вино, дрова в камине,
Хирург для раны, нежные объятья,
Стремленье к Богу и мечта о сыне,
В отсутствие еды, тепла, вина —
Всего того, что отняла война.

Война втоптала нашу Землю в грязь,
Возвышенное ввергнула в ничтожность,
Над Верой и Искусством всласть глумясь,
Она повергла в прах, что только можно.
Любовь и логику поправ,
Лишила их законных прав,
Приблизив к нам невыносимый миг,
Когда узреем мы безумства лик.

Мы помним ошалелый вой орудий,
Ровняющих с землёю города.
Как дети крошат пироги на блюде,
Так церкви разрушались навсегда.
Свою работу знают пулемёты,
Без устали строчат из тайных нор,
И падают бойцы за ротой рота,
И если мы с войны запомним что-то,
То хвастовство, отчаянье,  позор.

***

Recalling War

Entrance and exit wounds are silvered clean,
The track aches only when the rain reminds.
The one-legged man forgets his leg of wood
The one-armed man his jointed wooden arm.
The blinded man sees with his ears and hands
As much or more than once with both his eyes.
Their war was fought these twenty years ago
And now assumes the nature-look of time,
As when the morning traveller turn and views
His wild night-stumbling carved into a hill.

What, then, was war? No mere discord of flags
But an infection of the common sky
That sagged ominously upon the earth
Even when the season was the airiest May.
Down pressed the sky, and we, oppressed, thrust out
Boastful tongue, clenched fist and valiant yard.
Natural infirmiries were out of mode,
For Death was young again: patron alone
Of healthy dying, premature fate-spasm.

Fear made fine bed-fellows. Sick with delight
At life’s discovered transitoriness,
Out youth became all-flesh and waived the mind.
Never was such antiqueness of romance,
Such tasty honey oozing from the heart.
And old importances came swimming back &mdash
Wine, meat, log-fires, a roof over the head,
A weapon at the thigh, surgeons at call.
Even there was a use again for God &mdash
A word of rage in lack of meat, wine, fire,
In ache of wounds beyond all surgeoning.

War was return of earth to ugly earth,
War was foundering of sublimities,
Extinction of each happy art and faith
By which the world had still kept head in air,
Protesting logic or protesting love,
Until the unendurable moment struck &mdash
The inward scream, the duty to run mad.

And we recall the merry ways of guns &mdash
Nibbling the walls of factory and church
Like a child, piecrust; felling groves of trees
Like a child, dandelions with a switch.
Machine-guns rattle toy-like from a hill,
Down in a row the brave tin-soldiers fall:
A sight to be recalled in elder days
When learnedly the future we devote
To yet more boastful visions of despair.