Песни осени

Закружила осень хороводом листья…
И дождём умыла сонный тротуар…
О забытом вспомню… Ведь походкой лисьей
Входит в жизнь, рождая свой репертуар…

В старом пансионате дни текут медленно, как падают осенние листья. Никто никуда не спешит. Да и некуда, и незачем. Всё по распорядку: уколы, завтраки, обеды и ужины, сериалы, футбол и хоккей, шахматы, вязание, иногда чтение давно знакомых книг… Библиотека уже давно не обновлялась. Пожалуй, это всё из развлечений. Если только добавить к этому списку дни рождения, сценарии которых одинаковы для всех… Всё это, естественно, перемешано с болью, бессонными ночами, слезами и одиночеством. Это так странно – быть одинокими в многолюдном доме. И у каждого оно своё, и каждый его лелеет по-своему и непременно ждёт, что вот распахнётся дверь, и сын или дочь скажут: «Пойдём домой! Мы соскучились!»
Вот и это утро ничем особым не отличалось. Выдалось оно тёплым и ласковым. В парке на скамейках сидели привычно старички и старушки. Пахло прелой листвой, солнце предательски играло своими лучами и звало с разбегу окунуться в ворох листьев…
Но в этот день всё изменилось, когда в ворота вошел новый постоялец — Михаил Павлович. Невысокий, с густыми седыми волосами. Хотя был с клюкой, он шагал, как будто шёл не по дорожкам пансионата, а по подиуму.
«Гляньте-ка, новенький!» — прошептала Лидия Ивановна, вечно не равнодушная к мужской компании. Остальные старушки закивали, но самая тихая из них, Ирина Васильевна, вдруг побледнела. Это был Михаил, тот самый Михаил, Мишенька, с которым она когда-то мечтала провести всю жизнь.
Мир опрокинулся… По крайней мере, ей так показалось… Хороводом закружились мысли и воспоминания. Вспомнила, как мама сказала, что путного ничего не выйдет из этого Мишки. Всю жизнь работягой-подсобником будет. Для семьи не годится он никак! А она любила, сильно любила, но учиться в город всё-таки поехала. А он… женился через два месяца. Мама написала. С тех пор в родных краях не была. Больно было. И маму забрала к себе.
— Ира? Это ты? — прищурился он, хотя не было сомнений, что это она. Конечно, немного изменилась: у них обоих теперь больше морщин, чем счастливых воспоминаний, но глаза остались прежними.
— Да, Миша… Ты всё такой же… — тихо ответила Ирина Васильевна, не зная, что сказать.
—Такой же красавец, да? — с ухмылкой спросил он, хлопнув себя по коленям. Но тут же вскрикнул. -Ой, чего-то хрустнуло. Ага, старые колени, как старые машины: только согнёшься чуть-чуть — и всё, кирдык!
Ирина Васильевна рассмеялась, хоть и понимала, что встреча после стольких лет могла быть гораздо торжественнее. Но вместо торжественности они теперь обсуждали свои больные суставы. Михаил Павлович продолжил:
- Знаешь, Ира, я как сюда шёл, думал: может, найду кого-то знакомого; но никак не ожидал, что это будешь ты. Судьба, наверное. Хоть и слегка с опозданием — лет так на пятьдесят...
- Знаешь, я часто тебя вспоминала. Вот думала: увидишь меня когда-нибудь и пожалеешь, что женился не на мне тогда. Ведь много лет прошло с тех пор. Сейчас это всё уже неважно. Только хочется знать: неужели ты за два месяца моей учёбы тогда забыл меня? Совсем забыл и женился на другой. И на письма мои отвечать не стал.
- Ира! Ты о чём? О какой женитьбе? Это же ты замуж вышла в городе, когда уехала. Мама твоя приходила и сказала, что ты просила не беспокоить твою семью. Я тогда чуть с ума не сошёл. Но пережил это. А женился я только через 10 лет после нашего расставания. Танюша моя умерла три года назад. Сын за границей. А я вот теперь здесь.
- Боже мой, какой обман! Мама! Мамочка! За что? Ирочка расплакалась, как обиженный ребёнок. Не просто обиженный, а разочарованный, поглощённый своей детской бедой.
- Ира, что такое? Что случилось?
- Неужели ты не понял, что нас обманули? Я не выходила замуж. Я училась и верила в твоё предательство, а ты страдал и не искал меня, потому что был уязвлён. Мама! Человек, ближе которого у меня не было никого. Я ей свято верила. Ведь я беременной уехала в город. Но, когда узнала о твоей свадьбе, согласилась на аборт. У мамы врачи были знакомые. Уговорили.
- Наш ребёнок? – У Михаила глаза стали влажными… В них отражались падающие листья. Подул ветер и закружил хороводом жёлто-красный столб, который передвигался с каким-то изяществом, напоминая женскую фигуру и молодость. Ещё никогда для Михаила молчание не было таким громким, а эмоции такими парализованными.
Он обнял Ирочку за плечи. Понимание произошедшего пронзало насквозь своей колючей болью. Но некого было винить, да и незачем. Нет уже того человека, который так бесцеремонно наступил на счастье и раздавил его.
- Знаешь, Мишенька, а ведь у меня детей нет. После того аборта я так и не смогла родить. Замужем была два раза, но счастье как-то не нашло меня больше. Муж в прошлом году умер. А я - сюда. В одиночестве очень грустно. Дочка соседки помогла устроиться. Я о её маме покойной заботилась в последние годы.
Оба замолчали. Так и сидели, обнявшись и погрузившись в свои мысли.
- Ира, а ты помнишь, как я тебе серенаду под окном пел?
- Конечно, помню! Как можно забыть? Но ты тогда так фальшиво пел, что моя мама потом ещё месяц уверяла всех, что это коты орали, а не ты!
Михаил Павлович закатил глаза:
- Может, потому что я не пел, а кашлял? У меня тогда сильный бронхит был!
          Они засмеялись, вспоминая молодость. Казалось бы, столько времени прошло, столько всего случилось, но вот они здесь, снова вместе.
 - Знаешь, а ведь у меня ещё силы есть, — гордо сказал Михаил Павлович и попытался встать с лавочки. Но колено снова подвело, и он с грохотом уселся обратно. - Ну, силы-то есть, а вот ноги против! — он с трудом выдавил из себя смех.
      Ирина Васильевна только покачала головой.
- Миша, не надо геройствовать. У нас тут свои правила игры. Медленно, но верно. Мы теперь, как старые патефоны — долго играем, но под конец фальшивим...
 Неспроста они вспоминали серенаду. Михаил всё-таки подговорил своего соседа Фёдоровича подыграть на гитаре песню собственного сочинения, не очень складную, но искреннюю. Репетировали, конечно, потихоньку и хохотали, когда что-то не получалось.
И вот наступил час икс. Выбрались через запасной выход на кухне, как партизаны, встали под Ирочкино окно. Михаил запел, Фёдорович заиграл, собаки по соседству залаяли, из соседних окон сначала закричали, типа спать дайте, но, когда поняли смысл происходящего, то с умилением застыли. И сотрудники останавливать не стали. А из окна смотрела Ирочка, молодая, красивая, с румянцем на щеках. И пусть кто-то не попадал в ноты, это была лучшая песня, которую она слышала. Аплодисменты прогремели на весь ночной двор.
Конечно, наутро об этом только и говорили. И жизнь в пансионате как-то оживилась. Даже стали поговаривать о предстоящей встрече Нового года. Как говорится, готовь сани летом… Тем более музыкальные номера было кому поручить.
Осень – далеко не конец! Ещё вся зима впереди!
Теперь смех часто разлетался по двору, смешиваясь с шорохом осенних листьев, словно подтверждая: песни осени всегда продолжаются, пока есть кому их петь и слушать.

05.11.24