Опровержение чуши Лидия Чуковская. Начало

Публикация на портале "Золотое руно" 2 ноября 2024 г.
Из цикла «Защита»

Из дневника Лидии Чуковской:

— Каким же заявлением можно опровергнуть чушь? — спросила в ответ я. — Чушь тем и сильна, что неопровержима. Единственный способ, по-моему, — это молчать и работать. Ведь вот молчит же в ответ на все клеветы Ахматова — и молчит с достоинством.
Эти слова произносила Лидия Корнеевна в ответ Зинаиде Николаевне Нейгауз, считавшей, что подвергавшемуся травле Борису Пастернаку необходимо было писать какие-то опровержения и объяснительные письма «наверх». Да, оправдываться правому — это унизительно и недостойно. «Собака лает — караван идёт».
И всё-таки я постараюсь опровергнуть ту чушь, которая громоздится и множится теперь уже в адрес самой Лидии Чуковской, защитить светлое имя и достоинство этой талантливейшей писательницы, кристально чистого человека, всегда бесстрашно восстававшей против лжи, беззакония, несправедливости,  воплотившей в себе честь и совесть русской литературы.
Но, чтобы было понятно, о чём идёт речь, я должна отослать вас прежде к своему тексту трёхлетней давности, к эссе о Борисе Пастернаке, вернее, к той его части, где говорится о «лагерной истории» Ольги Ивинской, описанной Лидией Чуковской в её «Записках об Анне Ахматовой».
Вот этот фрагмент:

«Бессердечная женщина, которая умело притворялась сердечной»

Не хочется разрушать прекрасный поэтический образ Ольги Ивинской, созданный Пастернаком в его бессмертной лирике, но правду всё-таки сказать надо. Всю правду об этой женщине, которую Пастернак не знал или не хотел знать, но которая тем не менее уже объективная реальность. Можно не доверять воспоминаниям Зинаиды Нейгауз, где та пишет о сопернице нелицеприятные вещи — всё-таки лицо пристрастное, но как не верить кристально честной и совестливой Лидии Чуковской, Варламу Шаламову («Знамя» № 2, 1992), Борису Ливанову («Москва» № 10, 1993), Сухомлиновой А. П. («Дорогие сердцу имена». - СПб: Ника, - 2011. - с. 4-26), свидетельствам многих других порядочных людей?

Лидия Чуковская работала несколько лет с Ольгой Ивинской в отделе поэзии в редакции «Нового мира».
Она пишет, что потом отдалилась от неё, так как её оттолкнули лживость Ольги, её интриги, безответственность, алчность. Позже эти её качества проявили себя в полной мере.
Чуковская высказывает сомнения в общепризнанной версии ареста Ивинской, так как та накануне сама рассказывала ей, что её таскают ежедневно на допросы в милицию по делу зам. главного редактора журнала «Огонёк» Осипова, с которым Ольга была близка многие годы. Осипов присвоил казённые деньги, попал под суд, и во время следствия выяснилось, что в махинациях с фальшивыми доверенностями принимала участие и Ивинская. В лагере она сочла более эффектным и выгодным для себя объяснять причину своего ареста близостью с великим поэтом. Она показывала сокамерницам фотографии своих детей и говорила, что это дети Пастернака. Но самое ужасное её преступление не в этом.
Вместе с Ивинской сидела подруга Чуковской Надежда Адольф-Надеждина. Когда Ивинская освободилась, она заняла у неё плащ и другие вещи, которые обещала выслать, как только доедет домой. Но ничего не выслала. Она присвоила вещи и другой женщины — Улановской — шерстяные свитера и связанную ею кофточку, которую та просила передать её дочери. И в течение пяти(!) лет брала у Чуковской деньги и продукты для передачи в лагерь Надеждиной, но, как выяснилось, всё присваивала.
Таким образом, – делает Чуковская свой вывод об Ивинской, — «она крала у лагерниц не только то, что им посылали из Москвы, но и то, что они через нее посылали в Москву. Улановской она потом объяснила свой поступок потерей адреса, а Надежде Августиновне созналась, рыдая, что отправлять мои посылки перепоручила будто бы одной своей подруге, а та, злодейка, не отправляла их. Пастернак отправлял деньги и вещи своим друзьям в лагерь, Ивинская же относительно своих лагерных друзей поступала иначе». (Чуковская, «Записки об А. Ахматовой, т. 2, с. 660—661).
Когда разрешили переписку и Надеждина ни словом в письмах Чуковской не обмолвилась о её посылках, она заподозрила неладное и сказала Ивинской, что будет теперь их отправлять сама. Но та уверяла, что ей это сделать легче, ссылаясь на нездоровье Чуковской. Когда же она попросила показать квитанции — под разными предлогами увиливала. В конце концов всё раскрылось. Ивинская плакала, изворачивалась, как могла, говорила, что ей нужно было кормить детей. Надеждина её великодушно простила. Но Чуковская и Ахматова навсегда вычеркнули Ивинскую из числа порядочных людей. Ахматова ни разу не приняла её у себя, несмотря на многочисленные просьбы Пастернака, на которые она, по её выражению, «притворялась оглохшей». («... я держу границу на замке. Не желаю встречаться с этой бандиткой» – из «Записок об А. Ахматовой»).

Когда летом 1956 года Лидия Чуковская впервые рассказала о том, что знала про Ивинскую, Анне Ахматовой, реакция той была яростной:

«Такие всегда прирабатывали воровством. Но обворовывать человека в лагере! Самой находясь при этом на воле! И на щедром содержании у Бориса Леонидовича... и не у него одного, надо думать... Обворовывать подругу, заключенную, которая умирает с голоду... подобного я в жизни не слыхивала. Я надеюсь, вы уже объяснили Борису Леонидовичу, кого он поёт, о ком бряцает на своей звучной лире? Образ «женщины в шлеме»! – закончила она с отвращением цитатой из стихотворения Пастернака».

Пастернаку Чуковская всего этого не стала рассказывать, так как считала, что «он все равно не поверит... он свято поверит тому, что наврет ему Ольга». «Это бессердечная женщина, которая умело приворялась сердечной», – писала она о ней.
Крайне удивило меня, что Д. Быков в своей книге о Пастернаке все эти факты замял и «отмыл» под предлогом того, что всё это вроде как «недоказано», а Лидия Чуковская Ивинской просто «завидовала». Понятно, что ему, пользуясь архивными документами, любезно предоставленными дочерью Ивинской Ириной Емельяновой, неловко было бы писать плохо о её матери, тут как бы этический момент, но с другой стороны — нарушается не только этика, но и правда, истина. Платон мне друг, но, как говорится...
На это обратила внимание не только я. Вот цитата из книги журналиста Ивана Толстого «Отмытый роман Пастернака. "Доктор Живаго" между КГБ и ЦРУ» (М., Время, 2009):

«Можно, конечно, и не разделять страстной ахматовской нетерпимости, но довольно странно делать вид, что причины её гнева тебе не известны, если ты – пастернаковский биограф. Вот как Дмитрий Быков, автор в целом очень талантливой ЖЗЛовской книги, невинно пишет о казусе Ольги:

«Ахматова отказалась ее принять, когда Ивинская была в Ленинграде; Лидия Чуковская с ней раззнакомилась. Может быть, виновата была своеобразная ревность, а может быть, сыграли свою роль сплетни. Ходил слух, что Ивинская присваивала деньги, переданные ей для арестованной подруги. Поэты и их возлюбленные вечно витают в облаках, забывают о бытовых обязанностях, долгах и обещаниях – все это легко выдать за злонамеренность, а то и нечистоплотность» (Быков, с. 688—689).

И дальше Быков в той же манере потешается над читателем:

«Лидия Корнеевна принадлежит к числу столь безупречных людей, что, право же, для придания ее облику милых человеческих черт хочется иной раз вообразить ее не столь твердокаменной, придумать ей хоть какую-нибудь слабость вроде курения или пристрастия к анекдотам! Ничего подобного: моральная твердыня. Что удивительно, в быту она была проста, весела, остроумна, – но когда писала, ее пером водила Немезида. Нам неизвестно, действительно ли Ивинская присваивала деньги, предназначенные для арестованной подруги. Она всю жизнь отрицала это» (там же, с. 689).

А Дмитрий Быков хотел бы – чтобы признала? Впрочем, лукавство пастернаковского биографа глубже, чем кажется на первый взгляд. Он не только прикрывает от читателя чуковско-ахматовские свидетельства («нам неизвестно»), но и по-мелкому передергивает библиографию в конце своего повествования: предлагает желающим двухтомник «Записок об Анне Ахматовой» (где примечаний Лидии Чуковской об Ольге Ивинской нет) вместо трехтомника (где они есть). И не потому, что трехтомник вышел недавно (он появился за целых восемь лет до быковской книги), а потому что задача Быкова – сделать сальдо Ивинской положительным».

После смерти Пастернака Ивинская, как бы в ответ на все эти обвинения, писала в стихах:

И скажу я тебе, вздыхая,
в беспощадном сверканье дня:
пусть я грешная, пусть плохая,
ну а ты ведь любил меня!

Да, он любил, не верил плохому, что ему говорили о ней. Поэты способны любить созданный в их воображении образ, мало имеющий общего с реальностью.
Как пел Вертинский: “Я могу из падали создавать поэмы, я могу из горничных делать королев”. Он продолжал видеть в ней своё.
Когда наше пушкиноведение клеймило Наталью Гончарову как недостойную подругу поэта, Пастернак, видимо, находя в этом какую-то аналогию с собой, писал:
«Бедный Пушкин! Ему следовало бы жениться на Щёголеве и позднейшем пушкиноведении, и всё было бы в порядке. А мне всегда казалось, что я перестал бы понимать Пушкина, если бы он нуждался в нашем понимании больше, чем в Наталье Николаевне».
Эти строки Пастернак, казалось, написал в защиту своей любимой. Что ж, гений вправе сам выбирать себе героинь, и тут мы ему не судьи.
Воспоминания Ольги Ивинской «В плену у времени» вышли в 1978 году в Париже, потом в 1991-ом — в Литве и в 1992-ом — в Москве. Читаются они легко, с интересом, особенно тогда, когда не было ещё других мемуарных источников, но, как понимаешь сейчас, – там много лжи, сведений счётов с разоблачавшими и не принимавшими её людьми, неубедительных оправданий. Бог ей судья.
И вот спустя три года я получаю такой отклик (именно на этот фрагмент во 2 части текста, хотя приведён был уже в конце 3-ей, заключительной), от некого Ефима К.:


Уважаемая Наталия, спасибо за интересный и написанный с любовью к Пастернаку рассказ. Но не кажется ли Вам, что Вы слишком тенденциозно относитесь к О. Ивинской? Знакомы ли Вы с книгой Бориса Мансурова "Лара моего романа"? В ней документально опровергнуты многие наветы на Ивинскую. Кроме того, там далеко не в розовом цвете представлена семья Пастернака (Зинаида Николаевна и сыновья, особенно Евгений). Интересно Ваше мнение как человека, которому Пастернак не безразличен. Вы, конечно, читали биографию Пастернака, написанную Евгением. Как Вы к ней относитесь? Есть и другие вопросы, но ограничусь теми, которые задал. Спасибо ещё раз.

Я ответила. Он тоже. Привожу этот диалог:

 
Уважаемый Ефим! Книгу Бориса Мансурова ("инженера, учёного, бизнесмена"), как говорится о нём в некоторых статьях, я не читала, но, судя по анонсу, она составлена со слов самой Ольги Ивинской, а та, естественно, постаралась, видимо, опровергнуть в беседе компрометирующие её факты, но это именно факты, а не "наветы", в воспоминаниях Лидии Чуковской – честнейшего и порядочнейшего человека – они представлены достаточно подробно и убедительно. Ведь Ивинская сама призналась ей в том, что не посылала посылки в лагерь, деньги и продукты для которых в течении пяти лет давала ей Чуковская, позже была даже устроена очная ставка О.В. с освободившейся лагерницей, и Ивинская плакала и просила у неё прощения. Вы считаете, что Чуковская могла всё это придумать, т.е. иными словами, оклеветать её? У меня нет оснований не верить Чуковской, той обворованной Ивинской репрессированной, Ахматовой, В. Шаламову, всё это "документально опровергнуть" невозможно, можно лишь попытаться как-то оправдаться, объяснить свои поступки, но это не отменяет фактов. Вы называете "тенденциозным отношением" то, что я лишь изложила правду, ссылаясь на эти документальные источники. Что касается того, что Пастернак любил Ивинскую и считал её прототипом Лары, что Зинаида Нейгауз была "прекрасна без извилин" и пр. – это давно уже не новость, и обо всём этом я пишу в трёх частях своего эссе довольно подробно. Материалы к биографии Пастернака, изложенные Евгением, читала, это довольно серьёзная скрупулёзная работа. Вообще всё, что я хотела, я уже высказала в своём тексте, он достаточно объёмен, чтобы дополнять его ещё каким-то продолжением.

Уважаемая Наталия, спасибо за подробный ответ. Насколько я понимаю, у вас нет желания ни продолжать дискуссию, ни адаптировать своё эссе. И тем не менее, я решаюсь написать еще раз, даже если это обращение останется без ответа. Дело в том, что материалами Интернета (будь то эссе на сайте или выступление на "youtube") пользуется намного больше людей, чем количество людей, читающих книги. Мне кажется, что представление о людях, близких Пастернаку, которое складывается при прочтении и просмотре этих материалов, оказывается не совсем верным. Вот Вы ссылаетесь на книгу Чуковской. Нет сомнений в её высокой порядочности. Но, во-первых, Пастернак по-женски не был безразличен Чуковской, и Ивинская в какой-то степени была её счастливой соперницей. Во-вторых, "лагерница" (Надежда Надеждина) сама опровергала историю с посылками и деньгами. Не сомневаясь в честности Чуковской, можно привести также мнение о семье Пастернака Ариадны Эфрон, которая этих людей, что называется, на дух не переносила. Думаю, мнение о человеческих качествах Ариадны Эфрон мы с Вами разделяем.
Вы хорошо отзываетесь о книге Евгения Пастернака. Получилось так, что эту книгу я прочитал до того, как прочитал воспоминания Ивинской, книги Быкова, Мансурова и т. п. Вывод, который я сделал об Ивинской, был однозначен –  непорядочный, нечестный, корыстный человек (непонятно было только, как могла такая женщина "вести нарезом" по сердцу Пастернака). И только прочитав другие книги, я понял, что не всё так однозначно. Да и сам Евгений Борисович предстает несколько в ином свете.
 Хочу еще раз объяснить, для чего я всё это пишу. Я тоже рассказываю о поэтах (правда, очень узкому кругу слушателей – детям и друзьям). Если есть какой-то вопрос, на который существует несколько точек зрения (а "вопрос" здесь – честь и порядочность людей, близких великому поэту), то я стараюсь эти точки зрения изложить (может быть даже не становясь ни на одну из них). Ведь объективность –  первое правило исследователя, не так ли?
 И ещё. Мне кажется не совсем верным отвергать книгу Мансурова только потому, что он не литературовед и ведет диалоги с Ивинской. Известно, что формальное образование – далеко не всё, и мы многое знаем о Гете из его разговоров с Эккерманом, а о Бродском – из диалогов с Волковым.
 Еще раз спасибо

Ефим, я не понимаю, о чём Вы хотели «вести дискуссию» и в чём именно я должна, по Вашему мнению, «адаптировать своё эссе». Вы хотите упрекнуть меня в необъективности по отношению к Ивинской на основании приведённого мною факта её моральной нечистоплотности, точнее говоря, воровства? Но я ссылаюсь на документальные источники, а Вы пытаетесь опровергнуть этот факт ссылкой на слова самой Ивинской. Мансурова я не читала, книгу которого не «отвергала», не надо передёргивать, при чём здесь его образование, просто сделала вывод из анонса, что это беседы с самой Ивинской, воспоминания которой я уже читала («В плену у времени»), вряд ли она может добавить о себе что-то новое (аналогии с Эккерманом и Волковым вряд ли здесь уместны, ведь Ивинская – не Гёте и не Бродский). Читала и воспоминания её дочери Ирины Емельяновой («Легенды Потаповского переулка»), архивом которой пользовался Д. Быков при написании своей книги о Пастернаке (именно поэтому он не мог писать объективно об этом позорном факте биографии Ивинской из этических соображений. Я же писала обо всём этом во второй части эссе, подкрепляя обширной и убедительной цитатой журналиста Ивана Толстого: http://www.liveinternet.ru/users/4514961/post205825576/ (в самом конце этой части).
Кстати, мнение об Ивинской я почерпнула не только из мемуаров Е. Пастернака, но, главным образом, из «Записок об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской (трёхтомника, а не двухтомника, на который лукаво ссылается Быков, зная, что там нет примечаний об Ивинской), Вы не упомянули его в перечне прочитанных Вами книг. Не читали? Или не доверяете этому источнику? Вы пишете:
«Нет сомнений в её высокой порядочности. Но, во-первых, Пастернак по-женски не был безразличен Чуковской, и Ивинская в какой-то степени была её счастливой соперницей...»
То есть иными словами, хотите намекнуть, что Чуковская оболгала соперницу из ревности. Как можно подозревать в такой подлости человека, «не сомневаясь в его высокой порядочности»? Почему Быков так пишет, понятно, у него были на то свои причины, но почему Вы повторяете за ним эту чушь?
Дальше — больше: «Во-вторых, "лагерница" (Надежда Надеждина) сама опровергала историю с посылками и деньгами». Вы меня заинтриговали. Чуковская пишет об очной ставке двух этих женщин, о раскаянии Ивинской и прощении её Адольф-Надеждиной. Вы можете дать ссылку или привести цитату, где говорится о том, что этого не было, и Чуковская всё придумала? Боюсь, что это «опровержение» идёт опять-таки из уст самой Ивинской или её дочери, т. е. заинтересованных лиц.
«Не сомневаясь в честности Чуковской, можно привести также мнение о семье Пастернака Ариадны Эфрон, которая этих людей, что называется, на дух не переносила». Не поняла этой фразы. Какое отношение честность Чуковской, в которой Вы не сомневаетесь (но тем не менее всё время пытаетесь обвинить во лжи), имеет к мнению Ариадны Эфрон к «этим людям» – каким людям? Если Вы о членах семьи Пастернака, то я не о них, в общем-то, писала, вернее, писала о том, что имело отношение к нему самому, в его жизни и судьбе. Так в какой моей «необъективности» Вы хотите меня упрекнуть? Вы хотите, чтобы я привела иные точки зрения на поступок Ивинской? Но разве могут быть тут иные мнения, иные оценки совершённого ею? Подлость есть подлость, воровство есть воровство. Может быть лишь опровержение этого факта на основании каких-то документальных свидетельств, но Вы их не приводите, кроме намёков на необъективность и личную заинтересованность Л. Чуковской, что равносильно обвинению её в клевете, и тогда о каком уважении и уверении в её «высокой порядочности» может идти речь?

Уважаемая Наталия! У меня уже был готов ответ на все Ваши вопросы и упреки (я ведь ничего не передергивал. Когда Вы представили Б. Мансурова как «инженера, учёного, бизнесмена», я решил, что Вы не хотите его читать по той причине, что в этом перечне нет литературоведа. Извините, если я не так Вас понял), когда я неожиданно обнаружил, что все ответы уже даны. Нужно только перейти по следующей ссылке:
http://m-tsvetaeva.org//-/--..--./
Ещё раз хочу объяснить, зачем я затеял эту дискуссию. Я представил себе человека, который хочет понять, что же действительно произошло в последние два года жизни Пастернака, и попадает на Ваше эссе или слушает Ваше выступление. Вывод, который он делает в отношении О. Ивинской, однозначен – низкий, бесчестный человек. Вы еще раз это подчеркиваете в ответе мне. «Подлость есть подлость, воровство есть воровство» – это приговор, причем не подлежащий обжалованию (обратите внимание, что в отношении Лидии Корнеевны Вы не допускаете и тени сомнения в её качествах. А ведь о её чувствах к Пастернаку говорят и её стихи, и воспоминания, взять хотя бы книгу Эммы Герштейн). Но ведь мы не прокуроры и не адвокаты. Мне просто кажется, что если есть хоть какая-то возможность сказать доброе слово о человеке (а ведь это не рядовой человек. Благодаря Ивинской у нас есть великие стихи, уж в этом-то сомнения точно нет), это нужно сделать. И поэтому мне не очень понятно то упорство, с которым Вы отказываетесь что-то изменить в Ваших материалах. Впрочем, своя рука – владыка, это давно известно.
С уважением

Если раньше у меня ещё были какие-то сомнения в отношении идентификации личности «Ефима», то после того, как я перешла по указанной им ссылке, эти сомнения отпали: Ефим К. и есть, конечно, тот самый Мансуров, («инженер, учёный, бизнесмен», как характеризую его не я, а многочисленные анонсы в Интернете), автор мемуара, состряпанного им на пару с Ивинской и её родственниками, причём с единственной целью: «отмыть» бесчестные поступки Ольги, снять с неё обвинения в воровстве и сексотстве и обвинить в ответ (по принципу: «а ты кто такой?! От такого слышу») во всех несуществующих грехах «разоблачительницу» Лидию Чуковскую. Уж очень настырен был оппонент  в своём намерении «адаптировать» моё эссе и заставить не мытьём, так катаньем «изменить свои показания» в отношении своей «подзащитной», то бишь героини книги, как-то крайне заинтересован в этом, в пиаре своего мемуара, выдавая доскональное знание его содержания, которому противоречил мой текст и этим, видимо, мешал. Начал вкрадчиво, почти льстиво, а закончил еле скрываемым раздражением моей «несговорчивостью».
Ссылка, в которой, по его утверждению, содержались «ответы» на мои недоверчивые вопросы, называлась: «Жесткие» вопросы Лины Кертман по книге «Лара моего романа» и была адресована писательнице Лине Кертман, с которой Борис Мансуров находился в сетевой переписке. Вот и она, оказывается, не всё приняла на веру в его книге и попыталась найти истину в споре с автором. Приведу несколько её «неудобных» вопросов с его ответами и моими ещё более «неудобными» комментариями.

Л. Кертман — Б. Мансурову:

– Обвинения Лидии Чуковской в трусости не принимаю. Она всегда была сверхчестная и порядочная. Не явившись на собрание писателей Москвы (27 окт. 1958 г. – Б.М.), где изгнали из СП Бориса Пастернака, Лидия Чуковская проявила достаточное мужество и преданность любимому поэту. И думаю, что Борис Леонидович это так и оценил. Как раз Лидия Чуковская в разгар травли решилась прийти к Пастернаку (на дачу в Переделкине) и повидаться  с ним, и это потрясло Ахматову: она спросила, что слышно о Борисе (его состоянии) в Переделкине, имея в виду – через каких-то людей, окольным путём – и «ушам не поверила», услышав, что Лидия сама видела Бориса, сама пошла туда – потрясённо смотрела на неё и несколько раз переспросила.

– И ещё мне кажется, что Вы очень уж преувеличиваете именно влюблённость Лидии в Бориса Леонидовича и ревность. Послушать Вас – так чуть ли не ВСЕ женщины были в него влюблены!..

–  Ещё вопрос. Я читала «Жизнь – животное полосатое» Ирины Емельяновой.
Как Вы объясняете и ещё тот факт, что Аля настойчиво пишет, что не надо ей (Ольге) считать себя «политической заключённой»? Тут я ничего не утверждаю – просто спрашиваю. Почему Аля писала так?
От Вас, Борис Мансурович, жду разъяснений.

«Разъяснения» Б. Мансурова

«Уважаемая Лина.
Во всем необходимо искать истину, которая всегда КОНКРЕТНА.
Тема 1: О Лидии Чуковской (ЛЧ) – о ее влюбленности в Пастернака, жгучей  ревности к Ольге Ивинской и сверхчестности ЛЧ.
Рекомендую очень почитать записки Эммы Герштейн о треугольнике Чуковская-Пастернак-Ивинская, где описана трагедия ревности ЛЧ к Ольге...»

Стоп! Комментирую: в «Мемуарах» Эммы Герштейн (Санкт-Петербург, ИНАПРЕСС, 1998) нет НИ-ЧЕ-ГО «о треугольнике Чуковская-Пастернак-Ивинская» и о «трагедии ревности ЛЧ к Ольге», нет ни малейшего намёка на это, всё это басни Мансурова, рассчитывающего, видимо, на то, что читатели его книги вряд ли имеют в своих библиотеках такие массивные фолианты серьёзных литераторов, а если и имеют, и читали, то вряд ли могут упомнить, о чём там говорится на более чем пятистах страницах убористым шрифтом и поверят ему на слово. Но здесь самонадеянность г. Мансурова подвела: ведь уличить его во лжи легко, достаточно свериться по указателю имён в конце книги, где о Л. Чуковской — только уважительные ссылки на её «Записки об А. Ахматовой». Об Ивинской же — самые нелестные отзывы.

«Лидия Корнеевна вела в журнале принципиальную борьбу за высокое мастерство редактора, а блондинка с помятым лицом служила секретарем и отвечала на «самотек», то есть на стихи, присылаемые со всех концов Союза в редакцию «Нового мира». Она ненавидела эту работу, держалась за нее только из-за повышенной продовольственной карточки, но и этих благ не хватало, чтобы прокормить двоих детей и мать. Она была патетически бедна, как мы все ободранна, ходила в простеньких босоножках и беленьких носочках, иногда забрызганных грязью, плохо читала стихи, писала под копирку одинаковые ответы графоманам и демонстративно восхищалась Пастернаком. Борис Леонидович это замечал и при своих уже тягостных отношениях с редактором журнала (тогда это был К. М. Симонов) утешался ласковым приемом секретарши. «Она такая милая», — говорил он Лидии Корнеевне».  (Из «Мемуаров» Эммы Герштейн).

Итак, запомним: враньё № 1.  Его будет ещё мно-о-ого. Того, что Мансуров называет «чисто конкретной истиной».
Добавлю сюда ещё одну лживую ссылку из его книги на несуществующие свидетельства:
«В начале 1954 года Ольга стала носить под сердцем ребенка от Бориса Пастернака. С этого времени ревность Чуковской к Ольге начала преступать все границы. Лидия Корнеевна распространяла небылицы о коварстве, воровстве и стяжательстве Ольги повсюду. Об этой клевете в адрес Ивинской, вызванной ревностью, говорил в фильме «Последняя любовь Пастернака» поэт Андрей Вознесенский, который часто бывал у Пастернака в Переделкине и знал о любви поэта к Ольге Ивинской[303]».

Враньё № 2. Вознесенский ничего подобного и близко даже похожего не говорит. Расчёт на то, что люди не будут разыскивать этот фильм, чтобы удостовериться? А вот я не поленилась и посмотрела, обе части. Вознесенский говорит о красоте Ивинской («очень хороша собой», «роскошная фигура»), о её оптимизме («смеющийся носик») и благотворном позитивном влиянии на поэта, о своей «мальчишеской ревности», о гостеприимном доме Пастернака, где всегда был порядок, и о многом другом, всем хорошо известном, но имя Лидии Чуковской и вся эта лагерная история даже не упоминается. И как же Мансуров будет теперь выкручиваться?  Говорить, что это место вырезал редактор?
«Фильм режиссера Агишева «Последняя любовь Бориса Пастернака» впервые был показан в 1997 г. на канале «Культура» в цикле «Больше, чем любовь». В этом фильме Вознесенский говорит о женских кланах, ревновавших Ольгу к Пастернаку, что рождало наговоры и сплетни с целью очернить Ивинскую» (прим. на стр. 303).
Зачем же автор так бессовестно лжёт, выдавая горячо желаемое за действительное, подставляет Вознесенского, ни сном ни духом не ведавшим ни о какой «клевете» Чуковской, ни о каких «кланах», как перед этим подставлял Эмму Герштейн, приписывая ей свои грязные домыслы, наговаривает на людей, которых уже нет, не имеющих возможности ему ответить и «опровергнуть чушь».
«Женские кланы» эти выдуманы самим Мансуровым и поддакивающей ему И. Емельяновой в своих книгах, написанных в защиту матери.
«К «их кругу» можно отнести Эмму Герштейн, Агнию Барто, Нину Муравину, Елену Берковскую… (На самом деле влюблённых в поэта женщин было гораздо больше — его все любили, но Мансурова в данном случае интересовали лишь те, кто плохо относился к Ивинской и неблагосклонно писал о ней. Таких он пытается «отстреливать», собирая тщательный компромат на них).
Конечно, наиболее яркий представитель этой очарованной поэтом женской когорты — писательница Лидия Чуковская, дочь писателя и давнего переделкинского друга Пастернака Корнея Ивановича Чуковского».
Почему же, собственно, «представитель» – этих ничем не связанных между собой женщин? Я понимаю, что Мансурову надо изобразить во что бы то ни стало Л.Ч. влюблённой в Пастернака «фанаткой», чтобы как-то мотивировать её якобы «клевету» на Ивинскую, но какие основания у него для этого? Под какой искажённой лупой он рассматривал её дневники и стихи?  Все эти гнусные намёки имеют расчёт на то, что мало кто будет отыскивать и читать упомянутые им страницы. Авось поверят на слово.  Как говорится, «клевещите, что-нибудь да останется». Так вот, чтобы ничего не осталось, чтобы ни малейшей тени сомнения у читателя не возникло в отношении личности и репутации Лидии Корнеевны Чуковской, я и отмываю сейчас эту мансуровскую грязь, грязь его наговоров и наветов на честнейшего и чистейшего человека.
Кстати, об одной из тех упомянутых писателем «фанаток» поэта, «самым ярким представителем» которых являлась якобы Чуковская. О Нине Муравиной. Причина занесения её в «чёрный список» Мансурова становится ясна, когда открываешь её воспоминания.
«Интересна малоизвестная мемуарная книга о Пастернаке Нины Муравиной «Встречи с Пастернаком» ( Нью-Йорк: Эрмитаж, 1990 ). Автор, дружившая с поэтом в России, эмигрировала из СССР в начале 70-х, сейчас живёт во Франции» (И. Панченко)
А вот что пишет Н. Муравина в своих воспоминаниях об Ивинской:

«Репутация Ольги Ивинской в литературных и окололитературных кругах была весьма сомнительной... Летом 1948 года в Москве распространились слухи о связи Пастернака с Ольгой Ивинской. Она сама их распространяла везде, где могла. Мне трудно было понять, каким образом сотрудница Суркова, которого я возненавидела за то, что он написал о Пастернаке клеветническую статью и возглавил его травлю, смогла вдруг превратиться в близкого Пастернаку человека.
Во внешности ее я не находила ничего интересного: полная, похожая на московскую купчиху, с приятно улыбающимся лицом и серыми, притворно-ласковыми глазами. Если б я не видела ее несколько раз в консерватории с Пастернаком, то не обратила бы на нее внимания.
Оказалось, что она дружит со свекровью моей троюродной сестры  и часто у них бывает. Но и там про нее говорили только одно: Люся любит деньги. Все, кто знал ее, удивлялись, что Пастернак что-то в ней нашел. Впрочем, его тогдашние стихи свидетельствуют, что он и не искал ничего серьезного. Внешность Ивинской – ее сытое, полное, раздавшееся после двух родов тело – свидетельствовала не столько о ее характере и душевном складе, сколько о том, что ни во время войны, ни после нее этой женщине не пришлось голодать».

Мансуровский клан парирует:
«Пристрастный женский взгляд редко находит во внешности и личности соперниц какие-либо достоинства, а для Муравиной Ивинская стала главным конкурентом в борьбе пусть не за тело, но за душу поэта. Пастернак-то смотрел на любимую совсем другими глазами».
Да бог с ней внешностью, в самом деле, о вкусах не спорят. Разве дело в ней?
Кто там дальше в числе крамольных «поклонниц»? Елена Берковская. Вот её «Воспоминания о Пастернаке», опубликованные в «Знамени» в 1999 году: http://magazines.russ.ru/znamia/1999/11/berkovs.html
Там тоже об Ивинской, и тоже нелицеприятно, но, как говорится, ничего личного.
Ну, а об Агнии Барто (это совсем смешно) мы читаем в «Дневнике» Л. Чуковской:

«Оказывается, Агния Львовна чуть не влюблена в Пастернака, «это мой идол», читает наизусть его стихи, пересказывает свои разговоры с ним и пр.

– Но, Лидия Корнеевна, скажите мне, почему, объясните мне, почему он не напишет двух-трех стихотворений – ну, о комсомоле, например! – чтобы примириться? Ведь ему это совсем легко, ну просто ничего не стоит! И сразу его положение переменилось бы, сразу было бы исправлено все».

О «безумной ревности» Л. Чуковской
Б. Мансуров — Л. Кертман:

– Право, эта безудержная ложь и ненависть ЛЧ в адрес Ольги Ивинской так напомнила мне изречение Вольтера: «Бурная ревность женщины совершает больше преступлений, чем корысть и честолюбие»!

Теперь Вольтером прикрывается, как фиговым листком.

Из книги Мансурова:

«В моем разговоре с Козовым на тему навета Лидии на Ольгу Ивинскую Вадим говорил:
— Ревность женщины рождает к сопернице ненависть, не знающую границ.
(На снимке в книге Мансурова – И. Емельянова, Жорж Нива, Вадим Козовой (зять О. Ивинской). Т.е. Козовой тоже член семейного клана.

А с чего вы взяли эту ревность, с какого потолка? В дневнике Чуковской, в её воспоминаниях, «Записках об А. А.» об этом ни слова, ни намёка. Ровный, спокойный тон, такое же дружеское, уважительное отношение как к Ахматовой,
да, верное служение ему (такое же, как и ей), да, восхищение его гениальностью, стенография речей поэта, записи его телефонных монологов, тревога за его судьбу.
Да, она не любила Ивинскую, с которой работала бок о бок, и не скрывала своей неприязни. Привожу несколько записей из дневника Л. Чуковской:

 28/XII 46.
Потом дома читала стихи, данные мне Ивинской. Боже, до чего она ничего не понимает! Пошлейшие стихи преподносит мне как открытие.

Ивинская делает вид, что «обслуживает» меня – при полном безделии. Ей нельзя поручить, конечно, не только того, что имеет отношение к поэзии, но прочесть корректуру или дозвониться кому-нибудь – тоже. Вечно бегает по своим делам или флиртует.
 
 7/I 47. Ольга Всеволодовна с грудой плохих стихов. Сидела до бесконечности, сплетничала. Утомила меня ужасно.

... делала глупости: говорила с Долматовским и читала свои стихи Ивинской.

Ивинская быстро улепетнула на рынок продать мыло. Не делает она ровно ничего. Она работает (очень неквалифицированно) в день полтора часа – самое большое; я – четырнадцать, пятнадцать, а получаем мы одинаково: 1200 р.

Нужно иметь очень бурное воображение, чтобы увидеть здесь ревность, да ещё «безумную» и «жгучую». Просто презрительное отношение к нерадивой работнице, недобросовестно относящейся к своим служебным обязанностям, не разбирающейся в поэзии, раздражение, что приходится всё делать за неё — вполне достаточно для пренебрежения и неприязни. Но не более того. «Безумная ревность» диктует совсем другие поступки, другие слова, нежели эти записи в личном дневнике.

Б. Мансуров — Лине Кертман:

«Пастернак для Лидии был кумиром. Вспыхнувшая на ее глазах его любовь к Ольге вызвала у Чуковской острое чувство ревности. Узнав в начале осени 1949-го, что Ольга ждет от Пастернака ребенка, Лидия Корнеевна прекратила все отношения с Ивинской».
Всё это домыслы автора книги (или самой Ивинской). Вот что пишет сама Лидия Чуковская:
«Мы работали вместе в отделе поэзии в редакции симоновского „Нового мира“. Началось с дружбы. Кончилось – еще до ее ареста – полным отдалением с моей стороны. Ивинская, как я убедилась, не лишена доброты, но распущенность, совершенная безответственность, непривычка ни к какому труду и алчность, рождавшая ложь, – постепенно отвратили меня от нее» (Чуковская, т. 2, с. 658).
Это звучит гораздо убедительнее, чем попытка Мансурова опорочить «врага».
Книга Мансурова «Лара моего романа» – не такая уж большая, в ней чуть более 300 стр. (хотя и продаётся она втридорога — где-то за тысячу: http://www.labirint.ru/books/191823/)

Из аннотации: «В воспоминаниях Б. Мансурова содержатся поистине сенсационные сведения о судьбе уникального архива Ивинской, завещании Пастернака и сбывшихся пророчествах поэта. Для самого широкого круга любителей русской литературы».
Так что же «сенсационного» в этой широко распиаренной самим автором книге (ничьих других отзывов я о ней не нашла)? Что Лидия Чуковская на пару с Ивинской была влюблена в Пастернака и из чёрной ревности-зависти оболгала счастливую соперницу? Причём именно с того момента, когда Ивинская зачала от поэта ребёнка? Ну прямо сюжет из бразильского сериала. Интересно, найдётся
хотя бы один идиот, кто поверит в эту чушь?
Книжка небольшая, но лжи в ней ну о-очень много! Я устала выписывать цитаты, которые требуют опровержения. «Ох, нелёгкая это работа — из болота тащить бегемота», как писал Корней Иванович. Искать чёрную кошку в тёмной комнате, наверняка зная, что её там нет.
И снова вспомнились слова Лидии Чуковской, которые я привожу в начале текста: «Каким же заявлением можно опровергнуть чушь? Чушь тем и сильна, что неопровержима».
И всё-таки.

Продолжение следует