Справиться

С самого утра и до позднего вечера механизмы походки и перспективы взгляда связаны куриной слепотой с примесью тонзиллита и астении: прожилки веток, растёртая тушь силуэтов, теряющихся в атаке фар.

Отвлечься: в молчании вспархивают и режут воспоминания, очень прозрачные слёзы, ускользающе белые множества. (Та же комната, те же стены и окна, те же пространства, а в них – тончайшие миры, вложенные в миры; словно кто-то трогает тело, я – стекло осколка. Раньше, когда было к кому пойти, я не замечал эту бедную высь, эту нить; теперь я – стекло тяжёлой бутылки.) Сверху, над головой – куда ни пойди – сова: ухает гнёт долгов.

(Или, может быть, это злое небо, которое, в отличие от потолка, не создаёт уюта? – Высокие потолки музеев и галерей, столь же чужие и чуждые, как и низкие, душные потолки инспекций и комитетов. – Больные, пустые, холодные потолки небес.)

Щёлкают ступицы. Студь и влажность – и влажность стонет. Дальние окраины Петербурга глубже, глубже; дальше, превозмогая ад. Они словно специально созданы, чтобы подавлять. Хроническое одиночество: там умирают.

Осклизлая чёрная бочка со слепым деревянным дном: тенденции глубочайшего отчуждения густеют к сумеркам. Есть вход и выход у сквозняков, но некуда ни бежать, ни идти. Выбивается из сил барочная композиция, затяжная попытка справиться.

Что курить теперь? – только задыхаться, жечь и жечь костенеющую внутренность. Так умирают.

Я потемнел совсем – и сделал кувырок вперёд, обгоняя память. Персональная безвыходность – колодец парадоксов для нашей клинической практики. – Внезапно из ниоткуда сверкнёт надежда, услышишь голос.

В светлом автобусе еду домой издалека. За предложением рождается предложение, а между ними скоро возникнет ещё одно; это очень естественно, и легко, и предельно прямо. – С недавних пор дома тепло и свободно; нет голосов – ни желанных, ни лишних.

5 ноября, 2024 год.