Приписанная Пушкину Гавриилиада. Приложение 6. 5
Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада»
Приложение № 6.5. Выписки из книги: Виноградов В.В. «Проблемы русской стилистики». «Высшая школа», М., 1981 г.
Виноградов Виктор Владимирович (1895-1969) – литературовед, лингвист, основоположник научной школы в языкознании.
Данная книга – учебное пособие для использования на филологических факультетах университетов и педагогических институтов, и потому тексты работ Виноградова В.В. даются с некоторыми сокращениями.
В своих выписках я указываю конкретную работу Виноградова В.В., из которой делаю выписку.
В. Вересаев в «Записках для себя» отметил: «у Пушкина в вариантах к «Графу Нулину»:
Он весь кипит, как самовар…
Или как отверстие вулкана,
Или – сравнений под рукой
У нас довольно – но сравнений
Не любит мой степенный гений,
Живей без них рассказ простой…
Это действительно характерная особенность Пушкина, – он не любит образов и сравнений. От этого он как-то особенно прост, и от этого особенно загадочна покоряющая его сила. Мне иногда кажется, что образ – только суррогат настоящей поэзии, что там, где у поэта не хватает сил просто выразить свою мысль, он прибегает к образу. Такой взгляд, конечно, ересь, и оспорить его нетрудно. Тогда, между прочим, похеривается вся восточная поэзия. Но несомненно, что образ даёт особенный простор всякого рода вычурностям и кривляньям»*.
Ср. давнюю заметку В. Одоевского: «Многие писатели, желая расцветить, оживить своё произведение, кидаются в метафоры; от сего происходит только бомбаст»**.
* Вересаев В. «Записки для себя». «Новый мир», 1950 г., № 1, с. 156.
** Одоевский В.Ф. «Психологические заметки». «Современник», 1843 г., т. 32, с. 310.
(Виноградов В.В. «Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика» // Виноградов В.В. «Проблемы русской стилистики». «Высшая школа», М., 1981 г., стр. 111)
Хочется в заключение напомнить одно замечательное и важное обобщение Л. Толстого: «Самое важное в произведении искусства – чтобы оно имело нечто вроде фокуса, то есть чего-то такого, к чему сходятся все лучи или от чего исходят. И этот фокус должен быть недоступен полному объяснению словами. Тем и важно хорошее произведение искусства, что основное его содержание во всей полноте может быть выражено только им»*.
* Гольденвейзер А.Б. «Вблизи Толстого». М., 1959, с. 68.
(Виноградов В.В. «Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика» // Виноградов В.В. «Проблемы русской стилистики». «Высшая школа», М., 1981 г., стр. 118)
В самом деле, художественная действительность, созданная средствами словесного искусства и замкнутая в рамки цельного произведения, представляет собою структурное единство. В этом единстве обладает образной, обобщённо-художественной значимостью не только, что выражено словом, но и то, что читается между строк, но остаётся невысказанным. Об этом хорошо и притом не раз говорил Э. Хемингуэй: «Если писатель хорошо знает то, о чём пишет, он может опустить многое из того, что знает, и если он пишет правдиво, читатель почувствует всё опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом. Величавость движение айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды»*.
* «Новый мир», 1961, № 9, с. 177.
(Виноградов В.В. «Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика» // Виноградов В.В. «Проблемы русской стилистики». «Высшая школа», М., 1981 г., стр. 132)
Отсутствие точного и общепризнанного определения терминов, относящихся к изучению широкой и пока ещё недостаточно строго отграниченной от других филологических областей знания сферы словесного искусства, отрицательно сказывается на успехах и развитии как теории поэтической речи, так и науки о формах и типах словесно-художественных структур, а соотносительно с ней и стилистики словесного творчества. Обычно за такой объединяющей и обобщающей наукой закрепляется название то поэтики, то теории литературы, а иногда даже стилистики. Однако все эти термины пока ещё не наполнились вполне определённым и отчётливым содержанием. В отношении «поэтики» и «стилистики» разнообразие и столкновение противоречивых, внутренне несродных и даже далёких одна от другой точек зрения на предмет, задачи, объём и сущность этих наук обусловлены колебаниями и разногласиями в понимании проблем, методов и границ поэтики, а также самой категории «стиля», множеством разноречивых определений понятия «стиля»*.
Дело в том, что понятие «стиля» по-разному осмысляется и определяется в общем плане искусствоведения – с одной стороны, в аспекте словесного искусства, стилистики художественной литературы – с другой, и с точки зрения общей теории языка и языкознания – с третьей. Поэтому-то было бы совсем нецелесообразно класть в основу определения поэтики проблемы стилистики.
* См. кн.: Style in language. New York – London, 1960.
(Виноградов В.В. «Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика» // Виноградов В.В. «Проблемы русской стилистики». «Высшая школа», М., 1981 г., стр. 156)
Литература больше, чем явление словесного искусства.
Она – величайшее общественное явление, принадлежащее эстетической сфере нашей жизни, нашего познания, нашей деятельности.
(Виноградов В.В. «Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика» // Виноградов В.В. «Проблемы русской стилистики». «Высшая школа», М., 1981 г., стр. 166)
<…> Так, Карамзин в своей статье «Что нужно автору» устанавливает типические черты автора сентиментальной школы конца XVIII – начала XIX века: «Творец всегда изображается в творении и часто против воли своей». Творчество – портретно, субъективно (об особой душевной экспрессии стиля). Автор как носитель особой душевной настроенности, следовательно и мировоззрения, характеризуется своеобразными словесно-портретными формами своего экспрессивно-художественного облика, вернее «души и сердца своего». «Когда ты хочешь писать портрет свой, то посмотрись прежде в верное зеркало: может ли быть лицо твоё предметом искусства, которое должно заниматься одним изящным, изображать красоту, гармонию, и распространять в области чувствительного приятные впечатления?» образ писателя понимаемый как портрет «души нежной», сверкающей «искрами страстного человеколюбия», полной милосердия, сострадания, добродетели и чуждой хладной мрачности, раскрывается в такой характеристике: «Естьли всему горестному, всему угнетённому, всему слезящему открыт путь в чувствительную грудь твою; естльли душа твоя может возвыситься до страсти к добру, может питать в себе святое, никаким сферами не ограниченное желание всеобщего блага: тогда смело призывай богинь парнасских – оне пройдут мимо великолепных чертогов и посетят твою смиренную хижину – ты не будешь бесполезным писателем и никто из добрых не взглянет сухими глазами на твою могилу»*.
* Карамзин Н.М. Соч. Спб., 1848, т. 3, с. 370-372.
(Виноградов В.В. «Наука о языке художественной литературы» // Виноградов В.В. «Проблемы русской стилистики». «Высшая школа», М., 1981 г., стр. 216-217)
<…> Об этом с необыкновенной простотой и ясностью писал Л. Толстой в «Предисловии к сочинениям Ги де Мопассана»: «Люди, мало чуткие к искусству, думают часто, что художественное произведение составляет одно целое потому, что в нём действую одни и те же лица, потому, что всё построено на одной завязке, или описывается жизнь одного человека. Это несправедливо. Это только так кажется поверхностному наблюдателю: цемент, который связывает всякое художественное произведение в одно целое и оттого производит иллюзию отражения жизни, есть не единство лиц и положений, а единство самобытного нравственного отношения автора к предмету. В сущности, когда мы читаем или созерцаем художественное произведение нового автора, основной вопрос, возникающий в нашей душе, всегда такой: «Ну-ка, что ты за человек? И чем отличаешься от всех людей, которых я знаю, и что можешь мне сказать нового о том, как надо смотреть на нашу жизнь?» Что бы ни изображал художник: святых, разбойников, царей, лакеев – мы ищем и видим только душу самого художника»*.
* «Л.Н. Толстой о литературе», М., 1955, с. 286.
(Виноградов В.В. «Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика» // Виноградов В.В. «Проблемы русской стилистики». «Высшая школа», М., 1981 г., стр. 228)
Л. Толстой не раз выражал ту мысль, что в художественном произведении каждое слово должно быть внутренне оправдано, мотивировано и связано с композицией целого. Это требование распространялось и на стихотворения*.
* См., например: Лазурский В.Ф. «Дневник». – В сб. «Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников», М., 1960, т.2, с. 24-25.
(Виноградов В.В. «Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика» // Виноградов В.В. «Проблемы русской стилистики». «Высшая школа», М., 1981 г., стр. 231)
Л. Толстой, боровшийся за правду и чистоту языка, так писал о риторическом стиле газет и фельетонов своего времени: «Настоящее тогда, когда я пишу преимущественно для того, чтобы самому себе уяснить свою мысль, верно ли я думаю; вроде того, как изобретатель машины делает модель, чтобы узнать, не наврал ли он. В слове это так же видно, как на модели, если кто пишет для себя, для уяснения самому себе своей мысли. в этом-то и ужасная разница двух родов писания: они стоят рядом и как будто очень мало отличаются одно от другого… Два рода писания как будто похожи, а между ними бездна, прямая противоположность: один род законный, божеский, это – писание человеком для того, чтобы самому себе уяснить свои мысли – и тут внутренний строгий судья недоволен до тех пор, пока мысли не доведены до возможной ясности, и судья этот старательно откидывает всё, что может затемнить, запутать мысль, даже слова, выражения, обороты. Другой род, дьявольский, часто совершенно по внешности похожий на первый, это – писание, писанное для того, чтобы перед самим собою и перед другими затемнить, запутать истину, и тут чем больше искусства, ловкости, украшений, учёности, иностранных слов, цитат, пословиц, тем лучше… Это – то писание, которое… я ненавижу всеми силами души…»*
* Летописи Гос. лит. Музея, кн. 2. – Толстой Л.Н., М., 1938, с. 143-144.
(Виноградов В.В. «Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика» // Виноградов В.В. «Проблемы русской стилистики». «Высшая школа», М., 1981 г., стр. 300-301)
Свидетельство о публикации №124110502953