Сашка. Часть пятая. 7

                7
               
         В таксопарк пришла партия новых автомобилей. Женькиного авторитета не хватило, чтобы Сашке дали совершенно новую «Волгу». Таксисты на новых машинах были в городе элитой! Их не останавливали гаишники, уже не говоря о том, чтобы с них брать мзду, как с других таксистов. А как  возьмёшь? – за баранкой или брат чей-то, или сват. Однажды  остановил лейтенант такую машину: что-то было нарушено; подходит к его кабине, требует у шофёра права. А тот ему: «Товарищ лейтенант, почему небрежно относитесь к своей служебной форме – верхние пуговицы расстегнуты? Застегните немедленно!». Гаишник опешил, побагровел и матом на него, и садится рядом, приказывает ехать в отделение на экспертизу. А шофёр спокойно: «Вы не можете себя держать в руках. Такие, как вы, позорят звание офицера». Лейтенант пучит глаза: довёл шофёр его до ручки, зашипел: «Ты… шоферюга, трогай,  поиздеваешься…» Но всё скоро разъяснилось: таксист вытаскивает из кармана красную книжку депутата Областного Совета – и в нос гаишнику. Роли поменялись: нарушителем, - ведь материл, - оказался офицер. Давай он упрашивать таксиста замять дело, прощение попросил. Отпустил его шофёр благосклонным жестом, мол, пока живи.
         Словом, ещё не дорос Сашка до шофёрской элиты. То, что подменным шофером взяли, не тешило  самолюбие: вакантные шофера на новых машинах работали по шестнадцать часов в сутки, лишь бы обходиться без напарников. Быть подменным – это пару, другую смен в месяц отработаешь, если получится. Так что пока Сашка болтался при Женьке. Но не это неопределённое положение заставляло задумываться его над жизнью, в которую не вписывалась баранка, и даже работа на новой машине. Нужно было учиться. Без этого ходу нет. И мечтать не о чем. Нужен был аттестат. Кстати, ведь ещё обязан был  учиться – неоднократно его вызывали в профком. Всё -  учиться, учиться и учиться!

         В школе рабочей молодёжи Сашку ждали, так как был недобор, за который кто-то перед кем-то отчитывался. Близорукий и сухонький директор, в округлых очках, вкратце расспросил Сашку и, узнав, что он учился давно, в зоне, и документов, подтверждающих его знания, нет, безразлично махнул рукой и сказал, что всё равно будет зачислен. Даже согласился на просьбу направить его в десятый класс. Хотя сказал: « Если забуксуешь, брать на буксир не кому, пойдёшь ниже. Оценку по русскому выведем по тому, как напишешь сочинение, короче, посмотрим…»
         В классе было мало народу. Смехотворная картина: молодые учительницы учили людей, на лицах которых морщинами запечатлелся опыт жизни. Работяги шли в школу подремать, повязать носки, поглазеть на фигурку учительницы. Конечно, поступить в десятый класс было наглостью безграмотного Сашки. Но, во-первых, это не настоящая школа, а ШРМ, а во-вторых, он времени итак потерял много, и, наконец, все силы отдаст учёбе, чтобы получить документ. Главное аттестат. С такими мыслями он появился в школе.
         История и литература поддались Сашке; а после первого сочинения учительница сказала, что удивлена и ниже четвёрки по русскому не поставит; но над физикой и химией он просиживал, не расставался с учебниками даже на работе. Многого не понимал, зазубривал, имея одну цель – получить тройку за урок, и боялся, что учитель начнёт спрашивать его чуть глубже. К счастью, молодые учителя были к рабочему люду снисходительны. Да он и сам понял, что во многом учёба в ШРМ – формальность, так как мало кто потом поступал в Вуз, поэтому в школу приходили как на общественные работы. В основном учились в ШРМ зрелые, уважаемые на производстве рабочие, специалисты в своём деле, получающие зарплату порой  больше, чем инженеры. Отношения между учениками и учителями строились добрые, но не настолько же, чтобы ставить Сашке тройку по математике за нулевое представление об этом предмете. О, снова математика! Математическими способностями своими он огорчил преподавательницу – худощавую, высокую блондинку средних лет. Но отметки ему она пока не стала ставить. Ему же вспоминались детские годы с оплеухами злой мамочки за единицы и двойки по проклятому предмету. И однажды он поведал учительнице о своём неприятии математики. Это случилось, когда она оставила его после уроков, чтобы в спокойной обстановке понять, туп этот симпатичный молодой человек, или имеет пробел в знаниях. В конце концов, она почувствовала в нём желание преодолеть за год то, что учебной программой разложено на несколько лет, при этом, отметила его сообразительность. И тогда решила помочь. Не веря в стопроцентный результат, всё же надеялась к концу года подтянуть его, дать основу. Кроме того, паренёк ей показался  интересным, он чем-то выделялся среди остальных учеников.

         Они стали оставаться после уроков. Она составила программу, отбросив многое, что считала второстепенным, а оставив основные правила, и учила его использовать их при решении задач. А Сашка узнал, что она – жена заместителя директора большого завода. Муж её закончил два института, красавец, и часто изменял ей. Сашка после этой ценной информации присмотрелся к учительнице под иным углом, уверенный, что её покорная терпеливость не лишена обиды. Не утешить ли? Тем более, она ему, кажется, всё более нравилась. И теперь в процессе урока взгляд его стал задерживаться на ней, и она не могла этого не заметить. Со временем взгляды их стали цепляться друг за друга, и в её глазах уже появлялись некие искорки любопытства. Однажды он с загрустившим видом сидел за партой, опустив голову, ничего не видя. Нашло что-то. Вдруг рука её провела по его голове легонько, и слышит:
         - Ерёмин, вы заболели?
         - Нет, мечтаю, - ответил он, покраснев от неожиданности.
         - Интересно узнать, о чём? - сказала она, будто предлагая поговорить подробней о его мечтах в подходящей обстановке.
         И его сердце заныло сладко от привычного предчувствия. Неужели он её хочет, как женщину? Неужели и он ей не безразличен? А может,  подсознательно желает покорить её ради будущей оценки в аттестате? Отгоняя подобные мысли, он думал о том, что из-за неё стало у него проходить отвращение к математике, заложенное с детства, математика стала сливаться у него с её приятным голосом, вдумчивыми  глазами и очень стройной фигурой. Ну, смотрит на неё, и что? Ученик должен смотреть на учительницу. 
         А что она? Может, захотела вспомнить, что и она  тоже женщина, а не пустое место, которое в упор не видит муж. Короче, всё у них произошло. Вновь оставила она его после уроков. Но на этот раз, будто сговорившись, лишь прикрылась дверь за учениками, они взялись за руки. Они были далеко не детьми, поэтому без лишних слов он прижался к ней. Она ответила и прошептала: «Дверь открыта, уборщица здесь». Он эту проблему решил быстро, засунув ножку стула в дверную ручку. Она его ждала. Он скинул пиджак и бросил его на пол, и обнял её. Они слились в поцелуе. Жар захлестнул её, и она, мелко задрожав, повлекла его вниз. Через мгновение она лежала на пиджаке, раскинувшись. 
         Теперь дополнительные занятия после уроков стали регулярными. Они успевали всё, но вначале была любовь, которую сторожила ножка стула. После, оглядев критически у обеих одежду, учительница с подобающей её профессии строгостью вдалбливала Сашке теоремы и правила. В час, полтора теперь не укладывались. Проходили дни, и её забеспокоившийся супруг начал приезжать за ней. Заревновал. Со временем Сашка услышал, что он отставил своих любовниц, стал даже примерным мужем, правда, проявляя при этом симптомы навязчивой ревности.               
         Любовная связь с математичкой, поколебав нравственные устои, всколыхнула в Сашке творческие силы, правда, только в рамках дневниковых набросков. Он записал: « Итак, она перешагнула сомнения, которые прежде не давали поддаться греховной слабости. Тайна от супруга, мелкая или большая, видимо, помогает женщине жить с загадкой в душе. Измена – это не главное. Но ещё нужно решиться. В моём случае ей изменить было не трудно – неверный муж подтолкнул к этому. Ну а как со мной? Куда тащит меня бурное течение? Зачем мне любовные связи? Женские лица запестрили перед глазами. Это плохо или хорошо? К каждой следующей женщине душа испытывает новую страсть. И, не расставшись ещё с ней, живёт каким-то ожиданием. Женщины, что ли, меня испортили, или я такой? Неверность прошлых моих жён сыграли, конечно, роль. Появилось большое сомнение: существует ли вечная любовь, которая поглощает душу так, что не допускает  мысли увлечься иной женщиной? В любом случае, нельзя бесконечно неразборчиво грешить. Остановиться бы». Родились стихи:

Ночь близко. И ты вновь томишься,
Моя душа, пред жутью тьмы.
На одиночества всё злишься,
И просишь страстной кутерьмы.