Холодный февраль семнадцатого...

Пробегает тревожно рука по серебряным струнам,
По точёному грифу скользит, замирая порой.
Выплетает гитара из нот музыкальный рисунок,
Каждый чувствует в старой мелодии что-то своё.

На рояле дрожат огоньками забытые свечи,
И колышет сквозняк покрывало неясных теней.
Кто-то спрятал под шалью пуховой озябшие плечи,
Кто-то в мыслях затих, и не видит мерцанье огней.

На последнем балу у Голицыных мало народа.
Исполняет княжна для пришедших какой-то романс.
А за окнами хмурый февраль и кружит непогода,
Как встревоженный улей о чем-то гудит Петроград.

И не знает никто из гостей, что уходит их время.
И семнадцатый год не забудут они никогда.
Но сейчас их волнует княжны потрясающий тембр,
И гитары чарующий звук, что затронул сердца.

Утекают минуты, как снег, что растает под утро,
Вслед за ними бегут и часы, как речная вода.
Что там будет с Россией, пока ещё смутно,
Но с надеждою ждут, что другие придут времена.

Разойдутся под утро, не зная, что бал был последний,
И останется в памяти он, как несбывшийся сон.
Кто-то, может, найдёт себя в новой отчизне соседней
Кто-то будет крутить в барабане последний патрон...

В тишине кабинетов закрытых решаются судьбы.
Манифесты напишут под ликом грядущих святых.
На знамёнах закрашены кровью знакомые буквы.
Революция делит всегда на своих и чужих.

Мы порвём с нашим прошлым, что будет объявлено тёмным,
И пойдём, спотыкаясь, навстречу багровой заре…
По разбитым осколкам замёрзшей в семнадцатом веры.
К миражам, что увидели мы сквозь пургу в феврале...