Б. Заходер. Возвращенный рай. Реконструкция поэмы

"Словно вечно плачет Ива,
Плачет горько, молчаливо
Над великой, древней тайной,
Непосильной для деревьев…"
(Б.Заходер. "Почему деревья не ходят")

Поэма "Возвращенный рай" относится к числу наиболее значительных неизданных произведений Бориса Заходера. Несмотря на то, что неровные лексические решения и композиционные разрывы позволяют уверенно отнести "Возвращенный рай" к юношеским "пробам пера", и на то, что ни сам сюжет поэмы, ни наиболее выразительные реплики и ремарки не оставляют сомнений в том, что перед нами — ранний вариант детского стихотворения "Буква Я", по своей тематической широте и философской насыщенности "Рай" составляет особняком стоящую работу, никак не сводимую к этой всем известной краткой юмористической басне.

Манускрипт поэмы, реалии обрамляющего сюжета которой наиболее уверенно указывают на 1942—1943 гг. создания, скорее всего, утрачен вместе с остальным фронтовым скарбом старшего лейтенанта Заходера. Публикуемый нами текст восстановлен по трем сохранившимся машинописным и "принтерописным" копиям, одна из которых (№1) положена в основу, а из двух других (№2 и №3) перенесены наиболее удачные детали и обороты. Очевидные анахронизмы ("Омфала Х.") и стилистические вольности, однозначно являющиеся позднейшими добавками, сохранены из соображений нейтральности публикатора: своей задачей мы видели не только представление "Рая" широкому академическому сообществу, но и максимально бережное сохранение "пыли дорог" его культурного бытования.

Тема происхождения зла в мире волновала Бориса Владимировича на протяжении всей его творческой биографии. Так, поэма-притча "Почему деревья не ходят", написанная в том же "гайяватском" и "буревестном" размере (четырехстопным хореем), заимствует и развивает некоторые темы и тропы "Возвращенного рая" (эгоизма, коллективизма, когнитивного авантюризма, борьбы за выживание), хотя и перетолковывая их с позиций материалистической диалектики. Не имея пока возможности судить, насколько эта эволюция заключалась в чисто внешней адаптации к советской философской ортодоксии, а в какой мере состояла в самостоятельном переосмыслении наследства деда-раввина (парадоксальное смыкание в "Раю" библейского и советского образов скрытого Творца — "Бог" и "народ" — выдает эти размышления уже у Заходера-студента), мы все-таки предполагаем, что  "Деревья" не менее непритворны, чем "Возвращенный рай" — и в то же время, вернись автор "на пути юности своея" на новом витке, не менее "Рая" были бы открыты для пересмотра и пересоздания. Как радикально выразился британский прозаик Нейл Гейман, "текст, который перестал переписываться, мертв", — и это наблюдение еще с большим основанием и в большей степени относится к философскому мета-тексту.

Популярность произведения искусства — не строго всегда, но как правило — надежней зависит от актуальности заданных в нем вопросов, чем от основательности данных в нем ответов. Именно этим, по-видимому, объясняется сохранение "Возвращенного рая" в частных библиотеках и коллекциях после распада СССР. Мы благодарим коллекционеров Павла Ионовича Троицкого, Аркадия Георгиевича Комелецкого и Биджана Арбуз-оглы Саляхуддинова за неоценимую помощь в реконструкции (или даже в конструкции) академического текста поэмы.

* * *

Ночь — морозная, без снега,
Небо — черное, как дрозд.
Над опасным краем неба —
Стерегущих запад звезд
Настороженные точки.
Связка писем — штампик почты
Полевой на обороте.
Зять — на фронте.
Дочь — на флоте.

Внучке с внуком в школу рано,
И, прослушав Левитана,
Дед укладывает спать
Внука с внучкою в кровать.

Дед ужасно много прожил,
Все видал.
Не без причуд.
Дед ученый — внуки тоже
От него не отстают:

— Что там, деда, в сводке с фронта?
— Расскажи про птицу дронта!
— А мустанг бывает пони?
— Близко ль Ригель в Орионе?

Вдруг уж нету перебоя,
А дуэтом молвят двое:
— Не про Волгу и Кавказ,

Не словами с книжных полок —
Расскажи нам как биолог:
Для чего они на нас?

Что им, немцам, вдруг привилось?
Может, спору или вирус
Вывел гений злой в подвале,
Чтоб народы враждовали?
— Нет. Но многие пытались.
— Может, есть такой анализ?
— Может, надо было газом
Отравить их с неба сразу?

— Дети, слезьте-ка с иголок!
Расскажу вам как биолог.

Есть в природе принцип сада:
Все в саду зачем-то надо,
Даже черви-нематоды,
Даже волки. От природы
Не рожден никто поганцем.
— Даже канцлер?
— Даже канцлер.

Прежде, чем войной ошпарен,
Не был он монгол-татарин:
Он писал цветы, пейзажи
И красивые дома.
Но потом, как Петр Гарин,
Самолюбием ударен,
Стал самой Антанты гаже
И совсем сошел с ума.

И — пошла лететь посуда…

— Ну, а "любие" откуда?

— Вам какую дать завязку —
Сказку? Правду?
— Правду!
— Сказку!

— Ладно. В день седьмой в начале…
— Эту повесть мы слыхали!
Расскажи ее не в лоб —
Сочини, как быть могло б!
— Это тоже можно, дети.

* * *

В общем, так: всему на свете —
И привычному, и чуду,
И теплу, и току вод —
Есть один творец повсюду.
Кто он, знаете?

— Народ?
Это он засеял пашню,
В небо врезал телебашню,
В землю — вышку буровую,
Камнем выстлал мостовую
И придумал, видеть чтоб,
Микроскоп и телескоп!
Правда?
— Правда?
— Тихо, дети!
Правда есть в твоем ответе,
Да с другою правдой смята.
Можно так его, ребята,
Называть по новой моде —
Только он _живет_ в народе.

Прежде шумной и мятежной
Человеческой толпы
Был огромный и безбрежный
Мир, диковинный и нежный:
Васильки и розы прежде
Тротуара и тропы.

Без болезни, без печали
В нем бродили по садам,
Все на свете примечая,
Двое — Ева и Адам.

По садовым райским видам
Сам Садовник стал им гидом:
— Это — куры, это — утки,
Это — груши, это — сливы…

Мир — для вас.
Но будьте чутки:
В этом мире не одни вы!

Тихо спрашивает Ева:
— Ну, а это что за древо?
Отчего тут жар и гарь?

— Объясняю вам подробно:
Эта штука несъедобна,
Называется фонарь.

Он не пища, не потеха —
Он маяк, а также веха
Роду Евы и Адама,
Чтоб везде ходили прямо
И не бегали к врачам,
В окружающей вас чащи
Выступающие части
Ударяясь по ночам.

* * *

Перевернута страница,
Солнце к вечеру клонится.
День удался, глаз наметан,
Сад обхожен и знаком,
Никуда спешить не нужно —
И пока супруги дружно
Подкрепляют силы медом
Со сгущеным молоком,
Загорев под ветром южным,
Всем тревожным мыслям чужды,
Никакой не зная тужбы —
Заползает под навес
К ним агент шпионской службы,
Сокращенно АШС.

Эта гадина морская
Так шипит, слезу пуская:
— Не хотите ли вино?
Или, может быть, в кино?

Ева смотрит на Адама:
— Что, культурная программа?
Нам не скучно, если честно.
— Ну, как знаете. Не тесно?
— И не тесно.
— Не темно?

— Вот же солнце!
— Ну, глядите:
Солнце больше не в зените.
Если кончится завод,
То обратно не взойдет.
Будет тьма, как было встарь.
— Но в саду же есть фонарь!

— Этот гид суровых правил
Для себя его оставил:
За пособие для глаз
Плату брать по счету с вас.
Первый день он ласков с вами,
После — будете рабами…
Вам светильник нужен в дом,
Чтобы жить своим умом!

— Что, хабиби?
— Чую дезу,
Но надежней впрямь с огнем.
— Влезешь?
— Лень.
— А я залезу.
Не заладится — вернем.

Без пижамы и босая,
Тени длинные бросая,
Сквозь вечернюю зарю
Ева мчится к фонарю.
Как вы двое по канатам
(также будучи приматом),
Ева лезет, в чем была,
Ввысь к источнику тепла
И берет, с себя шалея,
В руку лампу Прометея.

С лампой ж этою в руце
Вдруг меняется в лице:

— Фрэнсис Бэкон: "знанье — сила",
А бесспорное — втройне!
Все теперь я раскусила,
Все мне ясно наравне.
В свете я,
И свет во мне!

Править буду, насмехаясь:
Я всему Омфала Харрис!
Разум мой всему основой —
Заведу порядок новый,
Расколю я камнем атом,
Передвину Тигр с Евфратом.
Хаос творческий — анесте,
Солнце на небе, потухни!
Все — усадьба мне, поместье:
Слева спальня, справа кухня.
Я теперь не просто Ева —
Я на кухне королева!

Все беру я на заметку:
Шпроты в сетку, тигра в клетку,
Лес могучий — мне на гребень,
Розы — в вазы, горы — в щебень.
В жизнь мечту творю я смело!..
— Что за запах?

— Подгорело.

Зашатавшись на столбе,
Ева вниз летит павлиной.

На ожог глядит безгласно,
Как старуха на корыто,
А из лампы Евы масло
В мир горящее пролито,
Ядовитое вполне,

И уже встают в огне
Пионер Морозов Павлик,
Смрад бараков, трубы фабрик,
Боль мозолей трудовых,
Лай собак сторожевых,
Город Рим, Нероном выжжен,
Спесь дворцов, стенанья хижин,
Лязг штыка,
Удар приклада,
Черный пепел Сталинграда —

И борьбы закон звериный
Под названием: "Себе!"

Эта злоба сад упрямо
Пожирает на корню.
И выходят, как из храма,
Сыч и Буйвол, Тигр и Лама,
Все знакомые Адама
Пораженные к огню.

Смотрят, выглянув из тени,
Антилопы и Олени.
"На погибель, на беду", —
Повторяет Какаду.
Шепчут Нинго-антиподы:
"Вот какой он, царь природы!"
Лев вздохнул: "Скажи на милость…"
Глаз прищурил мудрый Кот…

Ева поперву крепилась,
А потом как заревет:

— Я, ребята, виновата,
Признаю вину свою.
Я послушала, ребята,
Это рыло на …ю!

Взвился ангелов синклит:
— Ева, Бог тебя простит!
Дело ведь совсем не в мести —
Дело в том, чтоб все мы вместе
От Творца до муравья
Жили как одна семья.

…вот такое наше кредо.

— Жаль, что сказка.
— Очень, деда!

— Мир не до конца досоздан,
Путь творения не плавный.
Может статься, и не поздно
Сказку эту сделать правдой.

Может, в нас — еще не знаю —
И угаснет злоба Евья.
Может, вновь в союзе с нами
Будут звери и деревья.
— Даже волки?
— Даже волки.

Набирайте силы, дети.
Может, общим нашим братством
Фронт прорвем и против смерти,
Как прорвали фронт на Волге.

Привыкайте слушать сердце,
И мечтайте — и посмейте.
Спите:
скоро
просыпаться…