Перед расстрелом

СЕМЁН ГУДЗЕНКО
ПЕРЕД АТАКОЙ
Когда на смерть идут - поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв -
и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед.
За мной одним идёт охота.
Будь проклят
сорок первый год,
ты, вмёрзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв -
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведёт через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был коротким.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.
Семен Гудзенко, 1942 г.         
«Мысль, вооруженная рифмами»,
Москва, поэтическая антология, 1987.

ИСТОРИЯ ОДНОГО СТИХОТВОРЕНИЯ-2
С. ГУДЗЕНКО, «ПЕРЕД АТАКОЙ» , 1942
Скажу сразу, что это стихотворение культовое.
По накалу эмоций и оголенности нервов
лучшего стихотворения на русском языке
о второй мировой войне не существует.
Рядом и сбоку находится разве,
что стихотворение В. Высоцкого
«На братских могилах»,
но оно написано поэтом
не воевавшим, не убивавшим,
а потому не может претендовать
на культовое. 
Сегодня стихотворение С. Гудзенко
«Перед атакой», 1942
притягивает к себе
больше историков литературы,
чем поэтов или читателей.
Стихи - это когда
«волосики вашей души
становятся дыбом»
(НАБОКОВ)
и в голове шумит,
как от залпом выпитого
стакана водки. (УО)
Во всяком поэте таится некая
благая уверенность,
что тайна мира 
известна только ему
и что лишь он может
рассказать о ней
так пронзительно и откровенно,
как никто до него
из всех великих
и достопочтенных.
Но попробуйте сегодня
написать о любви
светлее, чем А. Пушкин,
а о смерти романтичнее,
чем Н. Гумилёв
и у вас ничего не получится.
По справедливому утверждению
плохого поэта Н. Коржавина,
(все советские поэты плохие поэты),
стихотворение Семена Гудзенко
«Перед атакой», 1942
в русской литературе
стоит особняком
и считается «лучшим незаконченным
произведением о войне»,
тем самым притягивая к себе зрелые умы
и острые языки
ныне здравствующих пиитов.
Это утверждение не могло
не разозлить и меня.
Почему-то именно мне
всегда хотелось
переписать его набело
и вбить свой золотой гвоздь
в последнюю строку
этого страшного
стихотворения.
Поэты взрослеют от стихотворения
к стихотворению и так случилось,
что все разговоры о незавершенности
и прочие литературные сопли
вокруг этого культового произведения
довелось кровавым рукавом вытереть мне,
но совершенно по другим причинам 
и не свистом вдогон автору «ату, его! ату»,
а отдельным самостоятельным произведением
«Перед расстрелом», 2004 г.
Со стихотворением Семена Гудзенко
«Перед атакой»,1942
я был знаком давно, благодаря В. Высоцкому
и его магнитофонным концертам
конца 70-х.
К чести последнего,
на своих последних выступлениях
Высоцкий всегда читал «военные стихи»
фронтовых поэтов
(и стихотворение С. Гудзенко
«Перед атакой» в частности) так,
как будто он их сам написал вчера.
И за это ему прощался
испанский стыд за общую 
авторскую неуклюжесть строк,
его риторическое начало
и оголено-болтающуюся
середину стихотворения,
зависание пера перед
кроваво-наждачным окончанием
и полное онемение от концовки,
Но общее внутреннее
стыдливое беспокойство
за неуклюжесть формы
всё равно не покидало меня и
успокоения не наступало.
Много позже,
читая это стихотворение "с листа",
ехидно-обидная коржавинская 
«незавершенность»
таки преследовала меня
и каждый раз била
мокрой сиреневой веткой
по юным поэтическим глазам,
мучила и тревожила 
моё золотое сердце,
и я краснел за Гудзенко
и предательски соглашался
с Коржавиным.
Что-то этому стихотворению мешало,
чего-то не доставало,
что-то меня в нём тревожило и занозило.
А не хватало в нём последнего
звериного срыва строки с цепи стиха
и продолжения жизни героя
неважно, где: в аду или раю,
только бы продолжения.
Поэт, преследующий
великое стихотворение,
преступает закон
и заведомо обрекает себя на анафему.
Стихотворение С. Гудзенко
«Перед атакой»
преследовало меня долго,
мучительно и было дописано
уже моей кровью
и в одно дыхание.
Это много позже пришёл
литературный анализ,
доктор Чехов
и прочие литературные доктора
со стетоскопами, стихоскопами
и без них.
А тогда всё вокруг
было забрызгано кровью
и от свистящего воздуха обреченности
было нечем дышать,
ночами под моей спиной и локтями
быстро образовывалась
огромная бурая лужа,
которая к утру не сворачивались
и в которую я убийственно
и страшно макал своё
живое и кривое перо.
Я был в двух шагах
от самоубийства
и в четырех часах от тюрьмы.
5 января 2004 г. в центре Мариуполя
среди бела дня был убит мой брат
ВИКТОР НИКОЛАЕВИЧ УТКИ- ОТКИ,
один из лучших депутатов
Мариупольского городского Совета
двух созывов
и «последний самый кровавый
криминальный авторитет Украины» 
по отзывам газеты
«Комсомольская неправда
в Украине»
Накануне расстрела
он заезжал ко мне в гости
и приглашал на
Христианское Рождество.
Мы всегда отмечали
все зимние праздники вместе.
Накануне трагедии мы говорили о его смерти,
но как всегда, с прибаутками и не всерьёз.
В ту зиму всё шло именно к этому,
он многим мешал,
многим был костью в горле
и предчувствовал свою смерть,
как собаки и звери
предчувствуют землетрясение,
рассуждая об этом,
как о чём-то обычном,
будничном и неизбежном.
Так поэт Пушкин когда-то писал
об отмороженных пальчиках малыша,
согревая дыханием его замерзшие руки.
В ту зиму мой брат ездил с вооруженной
до зубов охраной и всё никак не мог,
улыбаясь, поверить,
что такая маленькая,
смотри, смотри, пуля,
может остановить такую
большую и богатую жизнь?»

ВЛАДИМИР УО
ПЕРЕД РАССТРЕЛОМ
Не бойтесь, это не про вас!
Вам жить и жить ещё несмело.
Ведь самый страшный в жизни час,
час ожидания расстрела.

Снег пулями изрыт у врат
и почернели рты у мимов.
Разрыв, и умирает брат
и, значит, смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черёд,
за мной одним идёт охота.
Будь проклят високосный год
и вмерзшая в снега суббота!

Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю пули
и пули цокают у плит:
от пуль уже в глазах рябит.
Смерть встала на свои ходули.

И я уже не в силах ждать
её триумф, её удушье,
окоченевших, как вражда
АКа дырявящая души. 

Ад был коротким, а потом
мы пили водку ледяную
в раю
и грязным штык ножом
я кровь с себя счищал чужую.
2004