Советский закон

            Кузнецов, на мельнице тоже, Иван Фёдорович, на пять старше - пять лет, мотористом был на мотопомпе. Как обход делал. Я на проходной был. Двое дежурили. Надо было четверо дежурить: старший смены, моторист, вахтёр и обходной.
               Он зашёл - весовщикам: «У вас ковши бренчат!» А те развалились, посыпают - часа в два ночи уже - Свинин Афанасий Павлович, весовщик:
             - Это не твоё дело!
             - Как это - не твоё? А если они загорятся?
            Ко мне пришёл: «Они, - говорит, - меня прогнали». Я говорю: «Как это - не твоё дело?»  Я говорю: «Смотри, вот оно чё-то моргает». Ремень застрял - ковши, а головка-то – шкив - колесо крутится.
            Я тогда бегом в пожарку, а он - туда. Быстро потушили. Хоть оно и загорело. Тогда его и сократили: дескать, мы бы сами своими силами потушили, никто бы не знал. «Нет, - говорю, - пока бы мы бегали с мотопомпой. А так они сразу - струей сбили. Там пыль всё».
             Его восстановили тогда.
             Администрация на меня запоглядывала - какой я добренький. Шалаев тогда на меня и затаился, с того времени. Потом меня и сократили, четверых нас,  все - инвалиды Отечественной войны: Валеев, татарин, зять у него - Каримов - экспедитором робил на мельнице, Ботова Василия Андреевича и Лесюкова - женщина одна тоже была, и я.
             Я на больничном был. С двадцать первого января - в ночь идти, я пошёл, зашёл - тут, около бани поликлиника была. Мне - с восьми вечера было - ломит голову, болит, жар. Позвонили на дежурство. Мне сразу бюллетень, бюллетень и до десятого февраля.
             Я потом пришёл, а мне Давыденко - в охране робил, как и я, но его не ставили старшим - он подхрамывал, он ждал в другой кабинет - он мне говорит: «Тебя, Павел, сократили, приказ висит».
             Я - к врачам зашёл, говорю им: «Вот, меня сократили! Вы меня держали, держали…» «Как так? Они закон советский не знают? Мы тебя ещё больше продержим. Держать будем. И из их кармана тебе ещё оплатят».
             До пятнадцатого марта - всё на больничном. Я пришёл потом в отдел кадров. Там Анна Ивановна Антонова (чёрненькая, счас живая, бабка видит - съёжилась, сидит) говорит: «Павел, бери обходную, обходить. Бери расчёт».
              Я обходную в карман: «А расчёт, говорю, брать не буду!» На завком сперва подал. Потом на конфликтную комиссию. На расширенное заседание завкома.
                «Всё правильно, - говорят, - правильно директор уволил». Я в суд пошёл. Судья говорит тоже: «Всё правильно». «Как же правильно? Если вы судить не будите, я в Москву напишу!» Тогда только взяли.
                Я к Каргопольцеву - к прокурору - Михаилу Ивановичу. Он тогда мне помог, как в суде выступил, а он тогда мало ещё робил - новенький был, ни с кем не снюхался. Он со мной поговорил, говорит: «Когда твой суд будет, ты мне скажи».
                И правда, когда суд, он - ровно купленный - быстро прибежал. А никакой у нас связи не было с ним. Мне-то нечем платить было.  Зоя Бахарева - Даниловна, безногая - мне всё писала, перекрестила: «Бог поможет!» Силкина - глазной врач была и в собесе работала секретарем. Я к ней. Говорю: «Я перекомиссию переходил в январе-то». Они мне характеристику писали - дескать, хорошо работает. Много лет, много благодарностей, расписали: каждый праздник у меня почётные грамоты, ценные подарки от производства. У меня вторая группа была, они мне сняли, третью дали. По второй группе я получал пенсию к жалованию сорок восемь рублей, а по третьей группе – тридцать. Это их и запутало.
                Я у ней ихнюю характеристику взял. Нотариус переписал. Я ей и отдал, и одну - к суду.
                Меня спрашивают: «Теняков, доверяешь нам рассматривать дело?»
                Я говорю: «Доверяю, но возьмите во внимание, что Блинов Василий Ефимович – он и начальник мне, он меня увольнял, и он же мое дело рассматривает. Он мне, благодарности к каждому празднику давал, на Доска Почёта - я».
                А он выступал, говорит, что мне нельзя как инвалиду работать, что у нас военизированная охрана. Дескать, я не могу робить - у нас завод огнеопасный, у нас завод - первой категории.
                А я тут же: «Граждане судьи! Я должен ответить. Какой же он опасный? Он у нас каменный. Стены, перекрытия - всё цементовое. Ограждения были деревянные, а сейчас заменили их».
                У Блинова клеточка в депо загороженная - до пожара там весовая была. Он в неё убежит другой раз, да на меня надеялся: я и не утащу и не пущу никого. Я никому ничего не говорю, а у него в папках да на столах набросанные были инструкции да закон о труде. Я запоминал, чё там написано. Правда, инструкцию о трудах списывал. При нём же интересуюсь. Блокнотчик маленький делал.
                Блинов, он инструкции взял папку, а одну какую-то забыл. «Я, - говорит, - сейчас, на перерыве сбегаю быстренько».
                Я говорю: «Граждане судьи! Он сейчас сбегает на элеватор, позаимствует у Лебедева Александра Фёдоровича, у них - военизированная охрана, а у нас – сторожевая, - разоблачаю его. Вы посмотрите: там, на уголочке, будет указано, кому -  или Блинову, или Лебедеву - элеватор, мельзавод или заготзерно».
                Блинов то покраснеет, то побелеет. Он думает, я неграмотный, а я его по всем статьям крою: «Ты, - говорю, - не смотри, что я по банному крыт, я правду найду!» Бани обычно в земле рыли, а крыша, верх - крыли пластами. Нарубят дёрну и покрывали их дёрном - землёй.
                Да и судьи тоже видят, улыбаются, в мою сторону смотрят. Каргапольцев-то ему и говорит: «Да ты партейный! Что же ты делаешь? Какой  ты партейный?»
                Потом вскоре Блинова и уволили. Щипунов его скрыл: «Давай увольняйся, а то расcпостранится». И Шалаева сняли. Завьялов пришёл.
                И после сколь лет потом робил лучше прежнего, до 1970 года: ударник коммунистического труда, много благодарностей, ценные подарки получал, каждый праздник почетные грамоты. Я на почете был, и до этого время на мельнице всё ещё, говорят, на Доска Почёте - у них длинная Доска есть - фотокарточка моя болтается. Недавно бабка видела.
                А то мне говорили, когда узнали, Тимка Дорохов, Андрюшка Третьяков, Зуев Петро - Мишки Зуева отец: «Уходи, они ить тебя за малости съедят, сожрут. Как же ты будешь работать? Или в другое место переходи» - стращали меня.
                «Нет, - говорю, - я хорошо работал, так и буду работать, ещё лучше. Хочу под старость побольше стаж заробить. Вы ить летуны - окрысился на них - за длинным рублём гоняетесь!» Они за пыль приходили робить.
               Если у меня хвост чистый, я никого не боялся!