Возвращение
в которых затерялись дни и лица,
по сути за крупицею крупица
уводит их скупая вереница
туда, где лишь туман, потёмки лишь.
Но там невольно можно рассмотреть
как курит фронтовичка тётя Вера,
на детской шее галстук пионера,
как в страшном пьянстве ускользает мера,
срезая жизнь как минимум на треть.
1
Туда, где видится, постой-ка,
хочу попасть:
из досок старая постройка,
раскрыта пасть.
Звон меди, тары, тары-бары
в тени осин,
здесь москательные товары
и керосин.
Большие банки с рыжей краской,
пол земляной;
здесь как-то дышится с опаской
в полдневный зной.
Темнеют бочки с керосином
вдоль пыльных рам;
глядит мальчонка, рот разинув,
по сторонам.
Его рассеянные взоры
из-под ресниц
находят фрески и узоры
за сводом лиц.
2
Лошадка отгоняла мух хвостом,
за нею бричка в колее стояла.
Белело небо выцветшим холстом,
на взгорках зеленело одеяло.
На бричке в старом, мятом картузе
сидел старик, брал всякие обноски,
как будто в дар татарскому мурзе,
хоть ткань веков распалась на полоски.
В кругу стоявших женщин и детей
в обмен давал, и так вошло в привычку,
кому клубок из шерсти без затей,
кому свисток - раскрашенную птичку.
Хозяйки были рады, отходя,
свистели дети, округляя губы,
играла Жизнь на дудочке, хотя
дудела просто: весело и грубо.
Старик на бричке, круг из женских лиц,
загар ребячьих спин и всё такое
остались как гербарий меж страниц
в таком же недвусмысленном покое.
Свидетельство о публикации №124110404117