Мой разговор с Лениным в Мавзолее

Это было в середине лихих 90-х.

Приехал я в Москву разогнать тоску. Чтобы тоска ушла быстрей и больше не возвращалась, отправился прямо на Красную площадь, дабы помолиться в соборе Василия Блаженного и поставить свечку за упокой той страны, что меня вскормила и вспоила, и за здравие той, что меня обокрала.

По пути к собору решил заглянуть в Мавзолей.

Во время лихих 90-х Мавзолей стоял на Красной площади совсем сиротливо. Народ его не посещал. О многотысячных толпах желающих увидеть Ленина в гробу, как это было прежде, и речи не шло. Настолько он был заброшен, что даже часовых возле него не было. И не только часовых, вообще никого не было. Хоть бы какой завалящий милиционерик стоял, но и милицонерика не было.

Ходила около него старушонка в старомодном ветхом шушуне, видимо, одна из немногих в прошлом искренне преданных делу КПСС комсомолок и кидалась к редким прохожим, умоляя их :"Посетите, пожалуйста, Мавзолей ! Не проходите мимо !" Напрасно. Прохожие только шарахались от неё в строну.

Итак, один и совершенно беспрепятственно я зашёл в Мавзолей. Спустился там по каким-то ступеням и очутился в тускло освещённом зале без окон, в котором на красивом подиуме стоял шикарный гроб. В гробу лежал Ленин.

Ленин лежал в гробу, как живой. Казалось, что он просто слегка задремал.

Гроб был заботливо закрыт стеклянным колпаком, чтобы отдыхающего в нём Ленина не кусали комары и мухи.

Я подошёл к гробу и, откашлявшись, промолвил : "Не пугайтесь, Владимир Ильич ! Это я, безвестный пролетарский поэт. Не откажите мне в любезности немного со мной побеседовать. Помните, как Геберту Уэллсу на его англосаксонский скептицизм в отношении того, что построите из аграрной и нищей страны самое счастливое в мире государство, где не будет социального неравенства и так далее, Вы с лукавой усмешкой, никогда не сходившей с Вашего лица, твёрдо сказали :"А вот приходите через сто лет, тогда и поговорим !" Прошло сто лет. Простите, что вместо Уэллса пришёл я. Разрешите задать пару вопросов !"

Так я сказал и вдобавок постучал костяшками пальцев по стеклу.

Ленин открыл глаза : "Опять ходоки ? Какого чёрта, батенька, Вы меня тревожите ? Поэт ? Я в поэзии не разбираюсь. Мне лишь одно стихотворение нравится : "Прозаседавшиеся" поэта Маяковского. Говори, батенька, чего надо, только покороче. Меня вот-вот должны увезти принимать ванну с трехпроцентным раствором формалина"

"Уважаемый Владимир Ильич ! - почтительно начал свою речь я, сняв при этом шапку-ушанку (дело происходило зимой в крещенские морозы) - Вы вообще в курсе, что происходит там, за стеной Мавзолея ?"

"Разумеется ! - усмехнулся Ленин - Там народ снова поднимают с колен. Я его тоже поднимал, пока тут не очутился"

- Владимир Ильич ! Рад, что Вы держите всё под контролем. Тогда очень прошу ответить, когда таки народ с колен поднимут ? Побыстрей бы хотелось.

- Куда Вы, батенька, так спешите ? Подъём народа с колен - это процесс не скорый, это процесс тысячелетний. Увы, когда я беседовал с Уэллсом, я этого ещё и сам толком не понимал, молод был, горяч, в Инессу Арманд влюблён. Только теперь понимаю, что сразу всех поднять не получится. Как оказалось, надо каждого в отдельности поднять, а вас пока ещё больше ста миллионов. На то, что бы одного поднять, много сил уходит. Кое-как поднимешь бывало его утром, крикнув в ухо :"Поднимайся, мать твою !", а он к вечеру снова даже не то что на коленях стоит, а и вовсе пластом на диване перед телевизором лежит, как я в этом проклятом ящике. Опять утром его поднимай. Вот и посчитайте, батенька, сколько времени на подъём ста миллионов уйдёт, ежели, чтобы одного поднять, дня не хватает."

Мне стало стыдно ибо Ленин был прав. Я опустил взгляд на свои колени. Они тоже были в тысячелетней грязи.

- Да, действительно, ситуация ужасая. И что, Владимир Ильич, никаких средств для ускоренного подъёма нет ?

- Ну почему нет ? Давайте, батенька, пофантазируем. Применим для процесса поднятия современные средства, скажем, электрошокер или паяльную лампу и предположим, что за день окончательно поднять одного, чтобы он на колени больше не падал, всё-таки удастся. Теперь подсчитаем, столько на поднятие всей народной массы лет уйдёт. Итак, один год уходит, чтобы поднять 365 человек...поделим сто миллионов на 365...это будет, это будет...

Тут Ленин впал в глубокую задумчивость, подсчитывая в уме, сколько выйдет лет, если сто миллионов поделить на 365.

Подсчитывая, Ленин закрыл глаза. В этот момент гроб начал опускаться.

Я понял, что подошло время купания в формалине.

"Ладно - подумал - В арифметике я не силён. Когда приеду домой, возьму калькулятор и поделю сам сто миллионов на 365 и узнаю сколько лет нас, то есть народ, будут поднимать с колен"

В любом случае и без калькулятора мне вдруг стало ясно, что до момента, когда весь народ с колен поднимется, ни я, ни мои внуки, ни правнуки, ни праправнуки, ни прапраправнуки не доживут.

От этой грустной мысли снова впал в тоску и, чтобы её разогнать, отправился в ближайший гастроном. Купил там бутылку водки "Белая Берёзка" и, выпив её всю до дна, принял горизонтальное положение на скамейке в заснеженном сквере.

Пусть теперь поднимают !