Отчаянный шантаж

Глава 19

Филип и сам бы понял, что виноват. Зря он так набросился на Сибил, даже если и считал, что она должна была немедленно сообщить ему о звонке Глории. Праздник, не праздник, но она могла бы отвести его в сторонку и все ему рассказать… И все равно он не должен был нападать на нее и тут же бежать со всех ног.

Однако его тоже надо понять. Он не выспался, был раздражен, взвинчен. Первую часть ночи мучился из-за нее, а вторую – из-за себя. Неужели он должен был плясать от счастья, когда понял, что безнадежно влюблен? Влюблен впервые в жизни.

Но Филип готов был признать, что вел себя не лучшим образом. Он даже готов был сделать первый шаг: предложить ей в знак примирения шампанское и розы.

Филип сам собрал корзину. Две бутылки хорошо охлажденного «Дом Периньон», два хрустальных бокала (гостиничные стаканы – оскорбление для такого шампанского), крекеры и черная белужья икра, которую он прятал в пустой картонке из-под низкокалорийного йогурта, так как точно знал: никто из его семьи до йогурта не дотронется.

Он выбрал бледно-розовые розы и положил их сверху.

Может, Сибил и поупрямится немного, но он извинится, признает свои ошибки, и какая женщина устоит перед шампанским и цветами? Он смягчит ее, наговорит хороших слов, а самое главное – даст выговориться ей. Он не успокоится, пока не поймет как следует, что же из себя представляет доктор Сибил Гриффин…
Филип бодро постучал в ее дверь и нацепил на лицо добродушную улыбку. Да, приветливость и обаяние непременно сделают свое дело.

За дверью послышались шаги, в глазке мелькнула тень… шаги стали удаляться.

Она решила показать характер? Ради бога!

Филип постучал снова.

– Сибил, открой. Я же знаю, что ты дома. Я хочу поговорить с тобой.

Как он обнаружил в следующий момент, тишина бывает разной: просто тишина и ледяная тишина.

"Ладно. Прекрасно, – подумал Фил, хмуро глядя на запертую дверь. – Я тоже упрям».

Он поставил корзину у двери и отправился к черному ходу. Для того, что он задумал, мудрее было не выходить из отеля через вестибюль.

– Здорово же ты ее разозлил, сынок? – заметил Рэй, шагая вниз по лестнице рядом с Филом. Филип ошалело уставился на него.

– Боже милостивый. В следующий раз просто пристрели меня на месте. Смерть от пули не так позорна, как смерть от разрыва сердца в моем возрасте.

– У тебя сильное сердце, – усмехнулся Рэй. – итак, она не желает с тобой разговаривать?

– Она со мной поговорит, – мрачно заявил Филип.

– Решил подкупить ее шипучкой? – Рэй ткнул большим пальцем туда, где осталась корзина с шампанским.

– Всегда срабатывает.

– Цветы – это правильно. Мне обычно удавалось задобрить твою мать цветами. Еще быстрее получалось, когда я признавал свои ошибки, ползал на коленях.

– Я не собираюсь ползать перед ней на коленях, – упрямо сказал Филип. – Она виновата не меньше меня.

– Дело вовсе не в том, виновата она или нет. – Рэй подмигнул сыну. – И чем скорее ты это поймешь, тем скорее окажешься с ней в постели в знак примирения.

– Господи, папа! – Фил провел ладонью по лицу. – Я не собираюсь разговаривать с тобой о сексе.

– А почему бы и нет? Не в первый раз. – Рэй вздохнул. – Насколько я помню, мы много и откровенно разговаривали с тобой о сексе. Я сам купил тебе первые презервативы.

– Это было давно, – сказал Филип. – Теперь я все знаю.

Рэй шагнул с последней ступеньки и расхохотался.

– Не сомневаюсь. Но в данном случае секс – не главный мотив. Конечно, для нас, мужчин, секс – движущая сила, так уж мы устроены, однако ты дергаешься потому, что с той девушкой у тебя не только секс, а любовь.

– Я не люблю ее, – заупрямился Филип. – Точно не люблю. Это просто… влюбленность.

– Тебе всегда было трудно любить. Я имею в виду твоих женщин. – Рэй вышел в ветреную ночь, застегнул до подбородка «молнию» спортивной куртки, усмехнулся. – Как только начиналось что-то серьезное, ты начинал трусить и давал отбой. Похоже, на этот раз все обстоит иначе.

– Сибил – тетя Сета, – раздраженно пояснил Филип, обходя здание гостиницы. – Если она собирается стать частью его жизни, частью нашей жизни, я должен в ней разобраться.

– Сет – только одна из причин. Ты орал на нее утром, потому что испугался до смерти.

Филип остановился, расставив ноги, словно врос в землю, и внимательно посмотрел на отца.

– Во-первых: я не верю, что стою здесь сейчас и спорю с тобой. Во-вторых: мне кажется, что, когда ты был жив, то гораздо меньше лез в мою личную жизнь, чем теперь, когда ты умер.

Рэй снисходительно улыбнулся.

– Ну, считай, что я стал шире смотреть на вещи. Я желаю тебе счастья, Фил. Я не могу уйти, пока не удостоверюсь, что люди, которых я люблю, счастливы. Теперь я готов двигаться дальше, – тихо добавил Рэй. – К твоей матери.

– Ты… ты… Как она? Лицо Рэя просветлело.

– Она ждет меня. А она никогда не любила ждать, если ты помнишь.

– Я так сильно скучаю по ней.

– Знаю, сынок. Я тоже. Она будет польщена… Ведь на самом деле ты всю жизнь искал женщину, похожую на нее. И вот наконец нашел.

Изумленный, потому что это была правда, в которой он не хотел признаваться даже самому себе, Филип не сразу нашелся с ответом:

– Это не так… Не совсем так.

– Почти так. Ты нашел свою единственную женщину, Фил. Ты идешь в верном направлении. Ты сегодня прекрасно потрудился с Сетом. И она тоже. – Рэй поднял глаза на освещенное окно Сибил. – Вы – отличная упряжка, даже когда тянете в разные стороны. Потому что вы оба любите больше, чем думаете.

– Ты знал, что Сет – твой внук?

– Нет… Не с самого начала. – Рэй вздохнул. – Глория нашла меня и оглушила новостями. Я даже не подозревал о ее существовании. И вот она стоит передо мной, кричит, ругается, обвиняет, требует. Я никак не мог успокоить ее, воззвать к ее здравому смыслу. Не успел я оглянуться, а она уже помчалась к декану с этой мерзкой историей. Она – несчастная женщина.

– Она – дрянь! – упрямо сказал Филип.

– Если бы я знал о ней раньше… ну, я бы что-нибудь сделал, а так увидел, что Глорию уже не спасти, но я мог спасти Сета. Я только взглянул на него и поверил. И поэтому я заплатил ей. Может, это не правильно, но мальчик нуждался во мне. Несколько недель ушло на то, чтобы найти Барбару. Я хотел только подтверждения. Я трижды писал ей, даже звонил в Париж, но она не желала разговаривать со мной. А потом произошла авария. Все случилось так глупо, – признался Рэй. – Глория расстроила меня. Я сердился на нее, на себя, на весь мир, тревожился о Сете и о том, как объяснить это вам троим, поймете ли вы… Ехал слишком быстро, не следил за дорогой.

– Мы бы поняли и поддержали тебя.

– Я знаю, но на какой-то момент поддался сомнениям, и это тоже было глупо. Стеллы не стало, у вас троих была своя жизнь, и я затосковал и забыл. Теперь вы защищаете Сета, и это самое важное.

– Мы почти все сделали. Сибил добавит свой голос, и нам обязательно дадут постоянную опеку.

– Сибил добавит не только голос, а гораздо больше. Она сильнее, чем думает. Чем все думают. – Рэй с усмешкой посмотрел на него. – Кажется, ты хотел забраться наверх?

– Она не оставила мне выбора.

– Надеюсь, ты не потерял свою изумительную ловкость? Может, и к лучшему. Этой девочке не помешает в жизни пара сюрпризов. – Рэй опять лукаво подмигнул. – Только будь осторожнее, сынок.

– Надеюсь, ты не собираешься туда со мной?

– Нет. – Рэй хлопнул Филипа по плечу и весело рассмеялся. – В некоторые вещи отец не должен вмешиваться.

– Хорошо. Но раз уж ты здесь, помоги мне забраться вон на тот первый балкон, – попросил Филип.

– Конечно. Копы же не могут меня арестовать, правда?

Рэй присел, подсадил Филипа и выпрямился, глядя, как ловко карабкается по стене сын. И улыбнулся.

– Я буду скучать по тебе, – тихо сказал он, растворяясь в полумраке.

Сибил с головой ушла в работу. И пусть она поступила глупо и мелочно, не открыв дверь Филипу, хватит с нее на сегодня эмоциональных потрясений! И между прочим, он сдался довольно быстро…
Сибил с головой ушла в работу. И пусть она поступила глупо и мелочно, не открыв дверь Филипу, хватит с нее на сегодня эмоциональных потрясений! И между прочим, он сдался довольно быстро…

Она прислушалась к шуму ветра за окном, стиснула зубы и снова застучала по клавиатуре компьютера:

"Хотя телевидение, газеты и другие источники информации доступны в маленьких городках так же, как и в мегаполисах, там, где численность населения невелика, местные новости явно превалируют над глобальными, жизнь и поступки соседей кажутся гораздо важнее событий, происходящих за пределами общины.

Информация передается устно с различной степенью точности. Слухи и сплетни являются общепринятой формой общения и распространяются с завидной быстротой…"

Пальцы Сибил замерли, когда до нее донесся шум с балкона.

– Что?..

Филип легко распахнул балконную дверь.

– Замки на этих дверях – одно название. – Он прошел через гостиную к двери в коридор, открыл ее и забрал свою корзину. – Я решил, что можно рискнуть, – пояснил он, кладя розы рядом с компьютером. – Воровство в наших местах большая редкость. Можешь добавить это к своим наблюдениям.

– Ты вскарабкался по стене? – Сибил наконец обрела дар речи, но продолжала изумленно таращить глаза.

– И ветер отвратительный. – Филип открыл корзину, вынул бутылку шампанского. – Я принес выпивку. Хочешь?

– Ты вскарабкался по стене?

Филип ловко открыл вино, тихо хлопнув пробкой.

– Это невозможно… – Сибил никак не могла опомниться. – Вламываться сюда с шампанским, цветами.

– Но я это сделал. – Фил разлил шампанское по бокалам, наслаждаясь ее изумлением, очень льстящим его самолюбию. – Сибил, прости за утренний срыв. – Улыбаясь, он протянул ей бокал шампанского. – У меня было мерзкое настроение, и я сорвал зло на тебе.

– И теперь просишь прощения, вламываясь в мой номер?

– Я ничего не сломал. Кроме того, ты не собиралась открывать дверь, а цветы просто жаждали попасть сюда. И я тоже. Мир?

Филип вскарабкался к ней по стене. Сибил все еще не могла переварить этот факт. Никто никогда не совершал ради нее ничего подобного, ничего столь безрассудного. Она пристально смотрела в его золотистые глаза и потихоньку смягчалась.

– У меня работа. – Она указала на включенный компьютер.

Видя, что Сибил потихоньку сдается, Филип ухмыльнулся:

– А у меня черная икра.

Сибил забарабанила пальцами по краю клавиатуры.

– Цветы, шампанское, икра. Ты всегда так хорошо экипирован, когда отправляешься на взлом?

– Только когда хочу попросить прощения и сдаться на милость прекрасной женщины. Сибил, у тебя найдется хоть капля жалости для меня?

– Полагаю, найдется. Филип, я не нарочно скрыла от тебя телефонный звонок Глории.

– Я знаю. Поверь мне, если бы я не додумался сам, Кэм вбил бы это в мою голову.

– Кэм? – Сибил удивленно замигала. – Он меня ненавидит…

– Ошибаешься. Он очень о тебе волновался. Могу я убедить тебя оторваться от работы?

– Хорошо. – Сибил сохранила файл, закрыла компьютер. – Я рада, что мы больше не сердимся друг на друга. Это только все осложняет. Я сегодня днем виделась с Сетом.

– Я слышал.

Сибил сделала несколько маленьких глотков шампанского.

– Вы с братьями убрали дом? Филип жалобно взглянул на нее.

– Давай не будем об этом. И без разговоров кошмары будут преследовать меня до последних дней жизни. – Он взял ее за руку, привлек на диван. – Давай поговорим о чем-нибудь более приятном. Сет показал мне набросок лодки, с которым ты ему помогла.

– Он молодец, – похвалила мальчика Сибил. – Так быстро все схватывает. Он умеет слушать очень внимательно. Прекрасно видит детали и перспективу.

– И я видел твой набросок дома. – Филип потянулся за бутылкой и подлил ей шампанского. – Ты тоже молодец. Удивляюсь, что ты не стала художником.

– Я в детстве брала уроки. Рисование, музыка, танцы. В колледже я немного изучала живопись. – Счастливая оттого, что они помирились, Сибил откинулась на спинку дивана, наслаждаясь шампанским. – Но это так, хобби. Я всегда хотела изучать психологию.

– Всегда? – удивился Филип.

– Более-менее. Живопись не для таких, как я.

– Почему?

Вопрос явно застал ее врасплох.

– Это непрактично. Ты что-то говорил о черной икре?

"Ну вот, – подумал Филип, – первый шаг назад. Придется идти в обход».

Он вынул коробочку с икрой и крекеры, снова подлил Сибил шампанского.

– На чем ты играешь?

– На пианино.

– Правда? Я тоже. – Фил улыбнулся ей. – Мы обязательно сыграем в четыре руки. Мои родители любили музыку. Мы все на чем-нибудь играем.

Филип намазал крекер икрой и протянул ей.

– Иногда мы убивали субботние вечера, играя впятером.

– Все вместе? Как чудесно. Я всегда терпеть не могла играть перед кем-то. Так легко ошибиться.

– Ну и что? Никто не отрезал бы тебе палец за фальшивую ноту.

– Но мама расстроилась бы, и это было бы хуже, чем… – Сибил осеклась, нахмурилась, отставила бокал. Филип тут же воспользовался этим и снова подлил ей шампанского.

– Моя мама очень любила играть на пианино. Поэтому я и выбрала этот инструмент. Я хотела разделить с ней ее увлечение. Я так любила ее. Мы все ее любили, но для меня она воплощала все лучшее, что может быть в женщине. Я хотела, чтобы она гордилась мной. И когда я видела, что она мной гордится, когда она говорила об этом, я была так счастлива. Кое-кому за всю жизнь не удается заслужить родительское одобрение. – Сибил услышала в своем голосе горечь и тихо рассмеялась. – Я слишком много пью. Шампанское ударило мне в голову.

– Ничего страшного. Ты – среди друзей.

– Чрезмерное увлечение алкоголем – даже изысканным алкоголем – порок, – напыщенно заявила она.

– Этот порок тебе не грозит. Сибил, ты когда-нибудь раньше напивалась?

– Конечно же, нет. – Она обиженно округлила глаза.

– Тогда ты просто обязана напиться. – Филип легко коснулся бокалом ее бокала. – Расскажи мне, как ты в первый раз попробовала шампанское.

– Я не помню. Когда мы были детьми, нам часто подавали за обедом разведенное водой вино. Считалось, что мы должны научиться разбираться в винах. Как их подают, с какими блюдами. В какой бокал наливают красное вино, в какой – белое. В двенадцать лет я легко могла бы сервировать официальный обед.

– Правда?

Сибил пьяненько хихикнула.

– Это очень полезные знания. Мир может рухнуть, если не правильно рассадить гостей за обедом или подать ординарное вино к главному блюду. Неудавшийся прием – погубленная репутация.

– Ты часто посещала официальные приемы?
– Естественно. Сначала – «практика», в кругу близких друзей родителей. Когда мне исполнилось шестнадцать, мать устроила прием в честь французского посла и его жены. Это был мой первый «выход в свет». Я чуть не умерла от страха.

– Недостаточно практиковалась?

– О, более чем достаточно. Меня часами муштровали по правилам этикета. Просто я была очень застенчивой.

– Неужели? – Филип поправил выбившуюся из ее прически прядь волос, почти не удивляясь проницательности Мамаши Кроуфорд.

– Очень глупо, но каждый раз, когда мне приходилось появляться на приемах, сердце начинало колотиться как бешеное, а к горлу подкатывала тошнота, – призналась Сибил. – Я боялась, что пролью вино на скатерть или скажу что-то, что не должна говорить, или вообще не найду что сказать.

– Ты разговаривала с родителями?

– О чем?

– О своих страхах?

Сибил махнула рукой, затем схватила бутылку и сама налила себе шампанского.

– Какой смысл? Я должна была делать то, что от меня ожидалось.

– Почему? – поинтересовался Филип. – Что случилось бы, если бы ты отказалась? Они избили бы тебя? Заперли бы в чулане?

– Конечно же, нет. Они же не были чудовищами. Они просто были бы разочарованы, не одобрили бы моего поведения. Ты не представляешь… Они смотрели бы на меня ледяными глазами, поджав губы… как будто я умственно отсталая. Легче было подчиняться им во всем, и со временем я научилась справляться с собой.

– Наблюдать, а не участвовать… – Филип понимающе кивнул.

– Я блестяще справилась. Может, я не выполнила всех своих обязательств: не нашла высокопоставленного мужа, не вырастила парочку благовоспитанных детишек, не устраивала тех отвратительных официальных приемов, – по мере перечисления Сибил все больше распалялась, – но я неплохо воспользовалась полученным образованием. У меня пустой бокал.

– Притормози немного…

– Зачем? – Сибил вытащила из корзины вторую бутылку. – Я же среди друзей. Да, я впервые напиваюсь, и, кажется, мне это нравится.

"Какого черта!» – подумал Филип, выхватывая из ее рук бутылку. Разве он не хотел докопаться до того, что скрывается под ее изысканными манерами? Он своего добился, и нечего отступать.

– Но ты выскочила замуж.

– Я же тебе говорила, что это не считается. Это не был «достойный» брак. Это был порыв… жалкая и неудачная попытка мятежа. Я оказалась плохим мятежником. М-м. – Сибил глотнула шампанского и взмахнула бокалом. – Предполагалось, что я выйду замуж за одного из сыновей британского коллеги папочки.

– За которого из них?

– За любого, – усмехнулась Сибил. – Они оба были вполне подходящими кандидатами. Дальние родственники королевы, ни меньше, ни больше. Моя мама была одержима идеей породниться с королевской семьей. Это стало бы ее личным триумфом. Конечно, мне было всего четырнадцать лет, и у нее было полно времени. Полагаю, она задумала официальную помолвку с одним из них, когда мне исполнилось бы восемнадцать. Свадьба в двадцать, первенец в двадцать два. О, она все распланировала.

– Но ты нарушила ее планы.

– Мне не представилось подобной возможности. Может, я бы и подчинилась… я не умела сопротивляться маме. – Сибил задумалась на минуту, затем залила мрачные мысли шампанским. – Глория соблазнила их обоих одновременно в парадной гостиной, когда родители уехали в оперу. Кажется, это был Вивальди. В общем… – Сибил осушила бокал. – Мать с отцом вернулись и застали всю троицу. Разразился дикий скандал. Я прокралась вниз и кое-что увидела и услышала. Они были голые… не мои родители, – уточнила она.

– Естественно.

– И толи пьяные, то ли обкуренные. Было много шума: криков, угроз, мольбы – это со стороны оксфордских близнецов. Я не упоминала, что они были близнецами?

– Нет.

– Абсолютно одинаковыми. Бледные, белокурые, с длинными лошадиными физиономиями. Глории, конечно, было плевать на них обоих. Она сделала это, так как знала, что их застукают… и потому что мама выбрала их для меня. Она меня ненавидела. Глория, не мама, – снова уточнила Сибил.

– И что было дальше?

– Близнецов с позором отослали домой, а Глорию наказали. Что неизбежно привело к ответному удару. Она обвинила одного из друзей отца в том, что он пытался ее соблазнить. Это привело к новому скандалу и побегу Глории из дома. Без нее стало спокойнее, и у родителей появилось больше времени давить на меня. Я часто размышляла, почему они смотрят на меня не как на своего ребенка, а как на пластилин для лепки. Почему они не могут просто любить меня. Но, видимо… – Сибил откинулась на спинку дивана, – я не очень милая. Меня никто никогда не любил.

Филипу стало очень жалко ее: и ту маленькую девочку, и застенчивого подростка, и эту красивую женщину. Он поставил на столик свой бокал, ласково обхватил ее лицо ладонями.

– Ты ошибаешься.

– Нет, не ошибаюсь. – Сибил пьяненько улыбнулась. – Я – психолог-профессионал. Я понимаю такие вещи. Мои родители никогда не любили меня, и, конечно, они не любили Глорию. Муж, который не считается, тоже меня не любил. В доме не было даже ни одной из тех добрых служанок, о которых читаешь в книжках. Никто не прижимал меня к пышной груди, никто даже не давал себе труда притворяться и говорить о любви. Вот ты, наоборот, очень милый. – Сибил провела свободной рукой по его груди. – Я никогда не занималась сексом пьяной. Как ты думаешь, на что это похоже?

– Сибил. – Стараясь не отвлекаться от темы, Филип схватил ее за руку. – Родители недооценивали тебя. Ты не имеешь права относиться к себе так же, как они.

– Филип. – Сибил наклонилась к нему, поймала зубами его нижнюю губу. – Моя жизнь была предсказуема и скучна. До тебя. В первый раз, как ты поцеловал меня, во мне что-то изменилось. Никто никогда так не действовал на меня. И когда ты дотрагиваешься до меня… – Она медленно прижала их сплетенные руки к своей груди. – Моя кожа пылает, сердце начинает биться, как сумасшедшее, а все внутри будто тает. Ты не ушел, хотя я тебе не открыла. – Сибил осыпала его лицо поцелуями. – Ты принес мне розы. Ты хотел меня, правда?

– Да, я хотел тебя, но не в…

– Возьми меня. – Сибил откинула голову, чтобы видеть его чудесные глаза. – Я никогда еще ни одному мужчине не говорила таких слов. Возьми меня, Филип… Просто возьми меня.

Пустой бокал выскользнул из ее пальцев. Она обвила руками шею Филипа. Не в силах сопротивляться, он опустил ее на диван. И исполнил то, о чем она просила.

Тупая боль за глазами и более острая, пульсирующая в висках, вполне заслуженны, решила Сибил, пытаясь утопить обеих мучительниц в горячем душе.
Бог – свидетель, она никогда больше не злоупотребит никаким алкоголем… только жаль, что наряду с похмельем она не заработала и потерю памяти. Господи, она слишком ясно помнила, как без умолку болтала накануне. Она признавалась Филипу в том, в чем редко признавалась самой себе!

А теперь придется посмотреть ему в лицо. Посмотреть в глаза ему и тому факту, что за один короткий уикенд она успела и нареветься в его объятиях, и выболтать все свои самые сокровенные тайны, и предложить ему себя… И еще придется признать, что она безнадежно влюблена в него. Что, безусловно, недопустимо. Недопустимо и опасно именно потому, что такие сильные чувства возникли за такой короткий срок.

Где ее хваленый здравый смысл? Бурный поток чувств нахлынул на нее так неожиданно, что она не успела отойти на безопасное расстояние, не успела ничего проанализировать…

Как только с Сетом все уладится, надо будет немедленно все вернуть на свои места. И самое разумное – отдалиться на некоторое расстояние, вернуться в Нью-Йорк.

Несомненно, она придет в себя, как только окунется в привычную жизнь… какой бы унылой эта жизнь ей сейчас ни казалась.

Сибил неспешно расчесала мокрые волосы, тщательно нанесла на кожу крем, поправила лацканы халата… Если дыхательные упражнения не помогли ей на трезвую голову, то вряд ли помогут сейчас.

Она придала своему лицу самое невозмутимое выражение и вышла в гостиную. Филип, успевший заказать завтрак, как раз разливал кофе.

– Подумал, что кофе тебе не повредит.

– Да, спасибо. – Сибил отвела взгляд от пустой бутылки из-под шампанского и увидела разбросанную по всей комнате одежду. О боже!

– Ты приняла аспирин?

– Да. Не беспокойся, со мной все в порядке, – чопорно ответила Сибил, взяла предложенную Филипом чашку и опустилась на диван с осторожностью давно и безнадежно больного человека. Она прекрасно знала, как выглядит: бледная, с темными кругами вокруг глаз. Она только что видела себя в запотевшем зеркале.

И она успела разглядеть Филипа. Он не был ни бледным, ни усталым. Другая на ее месте могла бы возненавидеть его за это.

Пока Сибил потягивала крепкий горячий кофе и разглядывала Филипа, ее затуманенная алкоголем память стала проясняться. Сколько раз за предыдущий вечер он наполнял ее бокал? Сколько раз наполнял свой собственный? Между тем и другим, похоже, разверзлась глубокая пропасть.

Когда Филип вывалил на кусок поджаренного хлеба гору джема, в Сибил зашевелилось негодование. Ее затошнило от одного вида еды, но голос прозвучал очень заботливо:

– Проголодался?

– Умираю с голоду. – Филип приподнял крышку блюда с яичницей. – Тебе тоже следует поесть. Она скорее умрет!

– И, похоже, ты прекрасно выспался. Такой бодренький с утра.

Филип осторожно покосился на нее. Он не хотел сразу заводить разговор, обсуждать что-либо, но, кажется, она выздоравливает очень быстро.

– Ты выпила немного больше, чем я, – невозмутимо сказал он.

– Ты споил меня. Споил нарочно. Ты пробрался сюда через балкон и начал вливать в меня шампанское.

– Я не зажимал тебе нос и не вливал шампанское в глотку, – возразил Филип.

– Твои извинения были всего лишь предлогом. – Руки затряслись, и Сибил с размаху поставила чашку на стол. – Ты точно знал, что я злюсь на тебя, и подумал, что легче заберешься в мою постель, если явишься с «Дом Периньон»!

– Секс был твоей идеей, – напомнил Фил, оскорбленный до глубины души. – Я же хотел просто поговорить с тобой. И, между прочим, из тебя, пьяной, я вытянул гораздо больше, чем из трезвой. – Он ничуть не сожалел о том, что напоил ее. – Я помог тебе расслабиться. И потом – ты сама меня впустила.

– Расслабиться… – прошептала Сибил, медленно поднимаясь.

– Я хотел понять тебя. Я имею право узнать, кто ты такая.

– Ты… ты все спланировал. Ты составил план, как забраться сюда, как споить меня и сунуть нос в мою личную жизнь.

– Ты мне небезразлична.

Фил придвинулся к ней, но она откинула его протянутую руку.

– Не лезь ко мне. Я не идиотка и снова на ту же удочку не попадусь.

– Ты, правда, мне небезразлична. И теперь я знаю о тебе больше, понимаю тебя лучше. Что в этом плохого, Сибил?

– Ты обманул меня!

– Может быть. – Филип обнял Сибил, несмотря на ее сопротивление. – Подожди. Послушай. У тебя было беззаботное детство. У меня – нет. У тебя были слуги, воспитатели. У меня – нет. Ты хуже думаешь обо мне из-за того, что до тринадцати лет я ловчил на улицах?

– Нет. Но одно никак не связано с другим.

– И меня никто не любил до тринадцати лет. Так что я понимаю тебя. Я не стану хуже думать о тебе из-за того, что ты жила в холодной атмосфере, пусть и в родительском доме.

– Я не собираюсь это обсуждать, – упрямо сказала Сибил.

– Не сработает. Тебе никуда не деться от моих чувств, Сибил. – Филип подкрепил свои слова пылким поцелуем. – Может, я не знаю еще, что делать с этими чувствами, но они есть. Ты видела мои шрамы. Теперь я видел твои.

Ему снова это удалось. Сибил расслабилась. Она хотела положить голову на его плечо. Он обнял бы ее, если бы она только попросила. Но она не могла попросить.

– Я не нуждаюсь в твоей жалости.

– Еще как нуждаешься, малышка. – Филип нежно коснулся ее губ. – И я восхищаюсь тем, чего ты достигла, несмотря на все это.

– Я слишком много выпила, – поспешно сказала Сибил. – Я заставила тебя думать, что мои родители были холодными и бесчувственными.

– Они часто говорили тебе, что любят тебя? Сибил вздохнула.

– Просто моя семья не была такой экспансивной, как твоя. Не в каждой семье открыто выражают свои чувства, обнимаются и… – Сибил умолкла… Что она защищает? Кого? – Нет. Ни мать, ни отец этого не говорили ни мне, ни Глории, насколько я знаю. И любой приличный психиатр сделал бы вывод, что дети таких родителей просто по-разному реагировали на слишком официальную, слишком подавляющую атмосферу в семье, избрали разные способы привлечения внимания к себе. Глория предпочла всем своим поведением выражать протест, я же подчинялась их порядкам ради родительского одобрения. Глория отождествляла секс с любовью и властью, мечтала о том, чтобы влиятельные мужчины – включая ее официального и биологического отцов – желали ее. Я избегала близости из страха перед неудачей, избрала науку, в которой могла бы оставаться наблюдателем без риска эмоциональной привязанности. Я достаточно ясно сформулировала?

– Я бы сказал, что главное во всем этом – «выбор». Глория ищет способы причинять боль, ты – избегать боли.

– Ты прав.

– Но ты не удержалась. Ты рискнула с Сетом. И ты рискнула со мной. – Фил легко коснулся ее щеки. – Я не собираюсь причинять тебе боль, Сибил.
"Скорее всего, этого не избежать», – подумала она, но сдалась и положила голову на его плечо. Ей не пришлось просить. Он сразу же обнял ее, и она тихо сказала:

– Давай просто подождем и посмотрим, что будет дальше.

Глава 20

Сибил снова открыла компьютер.

"Страх – просто одна из человеческих эмоций, которую так же сложно анализировать, как любовь и ненависть, алчность, влечение. Чувства, их причины и проявления, лежат в стороне от моей области исследования. Поступки, преднамеренные и инстинктивные, очень часто не имеют эмоциональных корней. Поступки гораздо проще эмоций.

Я боюсь.

Я нахожусь в этом отеле, взрослая женщина, образованная, умная, здравомыслящая. И я боюсь поднять телефонную трубку и позвонить собственной матери.

Несколько дней назад я бы назвала это не страхом, а нежеланием, может, уклончивостью. Несколько дней назад я бы смогла доказать себе, очень убедительно доказать, что мамино вмешательство в дело Сета не принесет никаких конструктивных результатов, скорее навредит, а, следовательно, контакт с ней бесполезен.

Несколько дней назад я бы очень логично убедила себя в том, что причина моих чувств к Сету коренится в моральном долге.

Несколько дней назад я отказалась бы – и действительно отказывалась – признавать свою зависть к Куинам с их шумными манерами, с их недисциплинированностью и бурным выражением чувств. Я признала бы, что их поведение и нешаблонные взаимоотношения интересны, но ни за что в жизни не признала бы, что мечтаю хоть как-нибудь вписаться в их жизнь, стать ее частью.

Конечно же, мне не место в их жизни, и я смиряюсь с этим.

Несколько дней назад я попыталась бы опровергнуть глубину и важность своих чувств к Филипу. Любовь, говорила бы я себе, не может вспыхнуть так быстро и с такой силой, я испытываю влечение, желание, пусть даже похоть, но не любовь… Легче опровергать, чем смотреть правде в глаза. Я боюсь любви, боюсь того, что она требует. И я еще больше, гораздо больше, боюсь не получить ответной любви.

Однако я могу с этим смириться. Я прекрасно понимаю границы моих отношений с Филипом. Мы оба взрослые люди, каждый – со своей моделью поведения, со своим образом жизни, у него – свои цели в жизни, у меня – свои. Я могу лишь благодарить судьбу за то, что наши пути пересеклись. Я многому научилась за то короткое время, что знаю его. Я многое узнала о себе самой.

Не думаю, что останусь прежней. Не хочу оставаться прежней. Однако, чтобы измениться, повзрослеть, необходимо кое-что предпринять.

Письменное изложение мыслей и анализ чувств помогают, хотя и не решают проблемы.

Филип только что звонил из Балтимора. Судя по его голосу, он устал и взволнован. Он встречался с поверенным, занимающимся страховым полисом его отца. Страховая компания отказывается оплачивать этот полис и начала расследование обстоятельств смерти профессора Куина на основании подозрения в самоубийстве. Это очень осложнило финансовое положение Куинов, которым приходится заботиться о Сете, вести новый бизнес.

Вряд ли я сознавала до этого момента, насколько им важно выиграть это сражение. Не ради денег, как я вначале полагала, а чтобы очистить имя отца.

Лично я не считаю самоубийство трусливым поступком. Когда-то я сама подумывала о нем. Заготовила надлежащую записку, уже сжимала в руке необходимые таблетки. Но мне было только шестнадцать, и мою глупость легко понять. Естественно, я разорвала записку, избавилась от таблеток и от мысли о самоубийстве.

Самоубийство пошло, некрасиво. Бросит тень на репутацию моей семьи… Господи, я даже не представляла, что вынашивала столько гнева.

Однако Куины, как я узнала, считают самоубийство трусливым, эгоистичным поступком. Они отказываются признавать и хотят доказать другим, что человек, которого они так сильно любят, не способен на подобный поступок.

Дело явно идет к их победе. Страховая компания предложила компромиссное решение, к которому, как считает Филип, их склонили мои показания. Может, он прав. Конечно, Куины, вероятно генетически, не созданы для компромиссов. «Все или ничего», – вот как сформулировал это Филип. Он верит, как и его адвокат, что скоро они получат все.

Я счастлива за них. Хотя я не имела чести встретиться с Рэймондом и Стеллой Куин, я представляю, что это были за люди, после общения с их семьей. Профессор Куин заслужил того, чтобы покоиться в мире. Так же, как и Сет заслужил носить имя Куин и жить в семье, где его искренне любят.

Я могу помочь им. Мне придется сделать этот звонок. Мне придется дать показания. О, у меня уже трясутся руки. Какая же я трусиха. Нет, Сет назвал бы меня нытиком. А это почему-то еще хуже.

Она приводит меня в ужас. Вот, я это написала. Моя собственная мать приводит меня в ужас. Она ни разу не подняла на меня руку, редко повышала голос и все же лепила из меня все, что хотела. А я почти не сопротивлялась.

Мой отец? Он был слишком занят, чтобы замечать меня.

Я могу позвонить ей. Чтобы получить от нее то, что хочу, я могу использовать положение в обществе, которого достигла по ее настоянию. Я – уважаемый ученый, в некотором смысле общественная фигура, хоть и не очень значительная. Если я скажу ей, что воспользуюсь этим, если заставлю ее поверить, что смогу этим воспользоваться, она снабдит адвоката Куинов письменным заявлением об обстоятельствах рождения Глории, признает, что профессор Куин пытался несколько раз связаться с ней для подтверждения отцовства Глории. Она меня возненавидит. Но она это сделает.

Надо только поднять трубку и сделать для Сета то, чего я не сделала много лет назад. Я могу дать ему дом, семью и веру в то, что ему нечего бояться».

– Сукин сын! – Филип стер пот со лба тыльной стороной ладони. И кровь. Ссадина была неглубокой, но кровоточила, и даже это не испортило Филипу настроение. Он смотрел на корпус, который только что – вместе с братьями – перевернул, и улыбался во весь рот, как идиот. – Ну и здоровый сукин сын.

– Красивый сукин сын. – Кэм пошевелил ноющими плечами. Перевернуть корпус – это не просто очередная веха в процессе работы. Это успех. Они снова это сделали, и сделали правильно.

Этан провел мозолистой ладонью по обшивке.

– Великолепные формы.

– Как только стану думать, что корпус яхты выглядит сексуально, – решил Кэм, – сразу же помчусь домой к жене. Ну, мы можем нарисовать ватерлинию и вернуться к работе, а можем просто еще повосхищаться немного.

– Ты наносишь ватерлинию, – предложил Филип. – Я должен подбить бабки и выписать счет. Пора вытряхнуть из твоего дружка немного наличных. Они нам не помешают.

– А нам чеки тоже выпишешь? – спросил Этан.
– А нам чеки тоже выпишешь? – спросил Этан.

– Да.

– А себе?

– Мне деньги не…

– ..нужны, – закончил за него Кэм. – И все равно выпиши себе чек, черт побери! Купи своей подружке какую-нибудь безделицу. Или выбрось их на дорогое вино, или просто проиграй в кости. Но выпиши себе чек за эту неделю. – Кэм перевел взгляд на корпус. – Эта неделя непростая.

– Может быть, – согласился Филип.

– Страховая компания почти готова раскошелиться, – добавил Кэм. – Мы точно победим.

– Люди уже по-другому запели. – Этан любовно погладил корпус. – Те, что с удовольствием сплетничали за нашей спиной. Здесь мы уже победили. Ты больше всех для этого старался. Фил.

– Я просто самый выдержанный, – без ложной скромности сказал Филип. – Если бы вам пришлось общаться с адвокатом больше пяти минут… ну, ты, Этан, задремал бы от скуки, а Кэм не сдержался бы и треснул его.

– Очень даже может быть, – ухмыльнулся Кэм. – Однако, благодаря факсам, и письмам, и болтовне по телефону, тебе удавалось ускользать от настоящей работы. В конце концов, ты всего лишь секретарша. Только без длинных ног и красивой задницы.

– Ты ровным счетом ничего не смыслишь в этом, а у меня, по общему мнению, красивые ноги и потрясающая задница.

– Неужели? Давай посмотрим. – Кэм бросился на Филипа, свалил его на ту самую, по общему мнению, потрясающую задницу и уселся на него сверху. Глупыш, дремавший у кучи досок, вскочил и ринулся к ним, боясь пропустить такую веселую кутерьму.

– Господи! Ты совсем свихнулся! – Из-за смеха Филип боролся вполсилы. – Слезь с меня, идиот!

– Этан, помоги мне. – Кэм тихо выругался, когда Глупыш энергично облизал его лицо. – Давай же. – Но Этан лишь покачал головой, благоразумно не желая участвовать в возне братьев. – Когда в последний раз ты сдирал с кого-нибудь штаны?

– Давненько. – Этан увидел, что Филип начал бороться по-настоящему. – Кажется, в последний раз это был Младший Кроуфорд на мальчишнике перед его свадьбой.

– Значит, десять лет тому назад. – Кэм крякнул, поскольку Филип чуть не скинул его. – Помоги же. Этот склочник накачал мускулы за последние месяцы.

– Разве что в память о добрых старых деньках. – Воодушевившись, Этан уклонился от пары довольно метких ударов ногами и ухватился за ремень джинсов Филипа.

– Извините… – Только это Сибил и смогла выдавить, вдохнув загустевший от крепких выражений воздух и увидев, что Филип прижат к полу, а его братья… ну, она не смогла бы точно определить, что пытались сделать его братья.

– Привет. – Кэм увернулся от направленного в его челюсть кулака и радушно улыбнулся ей. – Не хотите нам помочь? Мы как раз пытались снять с Фила штаны. Он хвастался своими ногами.

– Я…

– Отпусти его, Кэм. Ты ее смущаешь.

– Да брось, Этан, она видела его ноги. – Однако без помощи Этана выбор оставался небольшой: отпустить или получить в челюсть. Показалось проще, хотя и не так забавно, отпустить. – Закончим позже, – тяжело дыша, пообещал Кэм брату.

– Мои братья забыли, что давно закончили школу. – Филип поднялся, поправил джинсы и собрал остатки потрепанного достоинства. – Они немного расшалились, потому что мы закончили корпус.

– Да? – Сибил перевела взгляд на яхту. – Вы так далеко продвинулись.

– Еще много дел. – Этан смотрел на корпус, но уже видел готовую красавицу-яхту. – Палуба, каюта, мостик, трюм. Заказчик хочет получить настоящий гостиничный номер.

– И получит, раз платит за него. – Филип подошел к Сибил, провел ладонью по ее волосам. – Прости, я приехал вчера слишком поздно и не смог заглянуть к тебе.

– Все нормально. Я знаю, что у тебя было много работы и встреча с адвокатом. – Она смущенно теребила в руках ремешок сумочки. – У меня есть кое-что, что может помочь. С адвокатом. В обеих ситуациях. Ну…

Сибил вытащила из сумочки коричневый пакет.

– Это заявление моей матери. Две копии, обе – нотариально заверенные. Она переслала их факсом. Я не хотела ничего говорить, пока не получила и не прочитала их… Я думаю, они будут полезны.

– В чем дело? – спросил Кэм, пока Филип быстро проглядывал аккуратно отпечатанное заявление, занимающее две страницы.

– Здесь подтверждается, что Глория – биологическая дочь Рэя Куина, что он не знал об этом и что пытался связаться с Барбарой Гриффин несколько раз в период с декабря прошлого года по март нынешнего. И письмо папы Барбаре, датированное январем, в котором он сообщает ей о Сете и своем соглашении с Глорией о передаче ему опеки над мальчиком.

– Я прочла письмо вашего отца, – сказала Сибил. – Может, я не должна была этого делать, но я прочла. Если он и был сердит на мою мать, то по письму этого не видно. Он просто хотел, чтобы она подтвердила ему, правда ли то, что говорила Глория. Он в любом случае собирался помочь Сету, но хотел дать ему все, что принадлежит его внуку по праву. Мужчина, который так обеспокоен будущим ребенка, вряд ли мог совершить самоубийство. Ему еще надо было очень много сделать, и он намерен был это сделать. Мне очень жаль.

– «Ему просто необходимо дать шанс и возможность выбора», – прочел вслух Этан, когда Филип передал ему письма, затем откашлялся. – «Я не мог помочь Глории, и она вряд ли примет помощь сейчас. Но я прослежу, чтобы Сет получил и шанс, и возможность выбора. Мой он по крови или нет, он все равно теперь мой».

– Сет обязательно должен это прочитать.

– Сибил, почему твоя мать согласилась на это? – спросил Филип, пристально глядя на нее.

– Я убедила ее, что так лучше для всех заинтересованных сторон.

– Нет. – Он взял ее за подбородок и приподнял лицо. – Ты что-то недоговариваешь.

– Я пообещала ей, что ее имя и все детали давней истории будут сохранены в тайне. Насколько это возможно. – Сибил попыталась отстраниться, но Филип не отпустил ее. – И еще я пригрозила изложить всю эту историю в книге, если она не согласится, – призналась она.

– Ты ее шантажировала, – восхитился Филип.

– Я предоставила ей выбор. Она выбрала это.

– Как ты решилась?

– Это было необходимо.

Филип ласково обхватил ее лицо обеими ладонями.

– Тебе было тяжело, но ты поступила смело и умно.

– Спасибо за поддержку, – сказала Сибил и устало закрыла глаза. – Они с отцом в гневе. Может, родители никогда не простят меня. Они на это способны.

– Они тебя не заслуживают.

– Самое главное, Сет заслуживает вас, так что… – Ей пришлось замолчать: Филип прервал ее речь поцелуем.

– Ну, хватит, подвинься. – Кэм оттолкнул Филипа локтем и взял Сибил за плечи. – Молодец, – сказал он и поцеловал ее так крепко, что она изумленно замигала и смогла лишь выдохнуть: О!

– Твоя очередь, – заявил Кэм, подталкивая к ней Этана.

– Мои родители гордились бы вами. – Этан тоже поцеловал ее и потрепал по плечу, увидев, что глаза Сибил налились слезами.

– Только не это, не позволяйте ей делать это. – Кэм схватил Сибил за руку и подтолкнул обратно к Филипу. – Здесь никаких слез. На верфи плакать запрещено.

– Кэм панически боится женских слез, – с усмешкой произнес Филип.

– Я не плачу.

– Они все так говорят, – пробормотал Кэм, – но это всегда не правда. Марш на улицу. Все, кто собирается плакать, делают это на улице. Такое правило.

Посмеиваясь, Филип потянул Сибил к дверям.

– Идем. Я все равно хотел хоть минутку побыть с тобой наедине.

– Я не плачу. Я просто не ожидала, что твои братья… это так непривычно… – Сибил оборвала себя. – Очень мило, когда люди показывают, что ценят тебя, что ты им нравишься.

– Я ценю тебя. – Филип притянул ее поближе. – Ты мне очень нравишься.

– И это тоже приятно. Я уже поговорила с твоим поверенным и с Анной. Я не хотела отправлять факс из отеля, так как дала маме слово. И Анна, и адвокат считают, что ваше прошение о постоянной опеке будет рассмотрено на следующей неделе.

– Так скоро?

– Нет никаких преград. Ты и твои братья – законные сыновья профессора Куина. Сет – его внук. Мать Сета письменно согласилась передать опеку над ребенком. Если она передумает, это может затормозить дело, но ни в коем случае ничего не изменит. Сету одиннадцать лет, и его желания принимаются во внимание.

– Как странно, что все решилось одновременно.

– Да. – Сибил проводила взглядом стаю гусей, летевшую на юг. – Я собиралась пройтись до школы. Хочу поговорить с Сетом, рассказать ему кое-что из последних новостей.

– Отличная мысль. И ты удачно выбрала время.

– Это моя сильная сторона.

– Может, втиснешь в свое расписание семейный ужин у Куинов? Нам есть что отпраздновать сегодня.

– Спасибо. Я вернусь сюда с Сетом.

– Чудесно. Подожди минуточку. – Филип исчез в сарае и скоро вернулся с Глупышом на красном кожаном поводке. – Ему тоже не помешает прогулка.

– Да, но…

– Он знает дорогу. Тебе только надо держаться за этот конец. – Очень довольный собой, Филип сунул конец поводка в руку Сибил, увидел, как она растерялась, когда Глупыш рванулся вперед. – Скажи ему «за мной»! – крикнул вдогонку Филип, когда Сибил засеменила за псом. – Он не послушается, но все подумают, будто ты знаешь, что делаешь.

– Не смешно, – пробормотала Сибил, еле поспевая за собакой. – За мной. Потише! О боже…

Глупыш не просто притормозил, он остановился и стал так решительно обследовать изгородь, что Сибил испугалась: сейчас он рванется в дыру и потащит ее за собой. Однако Глупыш поднял ногу и довольно оглянулся на нее.

По ее подсчетам, к тому моменту, как они повернули за угол, Глупыш успел поднять ногу восемь раз.

– Каких же размеров твой мочевой пузырь? – спросила Сибил, стараясь удержать Глупыша, рванувшегося навстречу высыпавшей из школьного здания толпе ребятишек, и выглядывая среди них Сета. – Нет! Сидеть… Стоять… Вдруг ты кого-нибудь укусишь?

Глупыш покосился на нее, и ей показалось, будто он сказал; «Пожалуйста, не говори глупостей», однако он все-таки сел и ритмично застучал по ее ногам хвостом.

– Сет сейчас появится, – начала Сибил и взвизгнула, поскольку Глупыш вскочил и рванулся вперед. Он первым заметил Сета.

Сибил помчалась за псом, выдыхая в такт шагам:

– Нет, нет, нет, нет.

И тут их заметил Сет. Мальчик радостно завопил и ринулся навстречу Глупышу, как будто не видел его долгие годы.

– Привет! Привет! – засмеялся он, когда Глупыш подпрыгнул и облизал его лицо. – Как дела, парень? Хороший пес. Ты – очень хороший пес. – Только теперь Сет вспомнил о Сибил. – Привет.

– Привет. На, держи. – Она сунула поволок Сету. – Хотя не могу сказать, что это помогает.

– Я скоро приучу его к поводку.

– Ты шутишь. – Однако Сибил удалось улыбнуться Сету и подоспевшим Дэнни с Биллом. – Сет, я хотела проводить тебя до верфи и поговорить.

– Конечно. Здорово.

Сибил отступила, пропуская Глупыша, и тут же быстро отскочила от края тротуара, поскольку рядом с ней, визжа тормозами, остановилась ярко-красная спортивная машина. Не успела Сибил грозно крикнуть шоферу, что здесь школьная зона, как увидела на переднем пассажирском сиденье Глорию.

Сибил интуитивно загородила Сета.

– Ну-ка иди сюда! – прикрикнула Глория.

– Сет, беги к братьям, – приказала Сибил. – Быстрее.

Однако от тошнотворного страха Сет не мог даже пошевелиться. Он просто стоял и таращился на Глорию.

– Я… я н-не поеду с ней. Не поеду. Не поеду!

– Не поедешь. – Сибил крепко схватила его за руку. – Дэнни, Билл, бегом на верфь. Скажите Куинам, чтобы поспешили сюда.

Сибил услышала топот ног за спиной, но даже не оглянулась. Она не сводила глаз с выскользнувшей из машины сестры.

– Эй, парень. Скучал по мне?

– Глория, что тебе нужно?

– Все, что смогу получить. – Она уперлась кулаком в бедро, обтянутое ярко-красными джинсами, и подмигнула Сету. – Давно не виделись, сынок. Хочешь прокатиться?

– Я никуда с тобой не поеду. – Сет хотел бы сбежать немедленно. У него было укромное местечко в лесу. Убежище. Но оно было слишком далеко отсюда. Не добраться… Он вдруг почувствовал руку Сибил, теплую и сильную, и уже решительнее добавил:

– Я никогда никуда с тобой не поеду.

– Ты будешь делать все, что я тебе прикажу, черт побери! – Не дождавшись ответа, Глория шагнула вперед, и впервые в жизни Глупыш оскалился и грозно заворчал. – Убери эту мерзкую собаку.

– Нет, – очень тихо сказала Сибил, мысленно благодаря Филипа за то, что он навязал ей Глупыша. – На твоем месте, Глория, я бы не подходила близко. Он может укусить. – Сибил обвела взглядом автомобиль, мужчину в кожаной куртке, барабанящего пальцами по рулю в такт бешеному року. – Похоже, ты наконец приземлилась на ноги.

– Да. Пит – отличный парень. Мы едем в Калифорнию. У него там связи. Мне нужны наличные.

– Здесь ты их не получишь. Глория вытащила сигарету и, насмешливо улыбаясь, прикурила.

– Послушай, сестренка, мальчишка мне не нужен, но я придержу его, пока не получу деньги. Куины обязательно заплатят, чтобы вернуть его. Никто не пострадает. Все будут счастливы. Но если ты мне помешаешь, Сиб, я попрошу Пита вылезти из машины и заняться мальчишкой.

Глупыш перешел от ворчания к злобному лаю.

– Давай, проси.

– Я требую то, что мне положено по праву, черт побери! – взвизгнула Глория.

– Ты и так всегда получала больше, чем заслуживала.
– Ты и так всегда получала больше, чем заслуживала.

– Чушь собачья! Это у тебя было все. Идеальная дочь. Я тебя до смерти ненавижу. Да чтоб ты сдохла! Я ненавидела тебя всю жизнь. – Глория схватила Сибил за лацканы жакета и сильно встряхнула.

– Я это знаю. А теперь убери от меня руки.

– Думаешь, я испугаюсь? – Расхохотавшись, Глория оттолкнула Сибил. – Разве ты на это способна, тихоня? Проглотишь и это, а я всегда буду получать все, что захочу. Заткни этого поганого пса! – Заорала она на Сета, еле сдерживавшего рвущегося с поводка Глупыша. – Заткни его и марш в эту чертову машину, пока я не…

Сибил даже не поняла, как взметнулась ее собственная рука, не осознала приказ, молнией промчавшийся от ее мозга к руке, только почувствовала, как напряглись мускулы, и в следующую секунду Глория уже растянулась на тротуаре, выпучив глаза от изумления.

– Сама иди в эту чертову машину, – ровным голосом сказала Сибил, даже не оглянувшись на резко затормозивший джип. Она даже глазом не моргнула, когда Глупыш, все же подобравшийся, несмотря на упирающегося Сета, поближе, тихо зарычал на лежащую на земле женщину. – Катись в Калифорнию, катись в ад, но не смей приближаться к этому ребенку и не смей приближаться ко мне. Не вмешивайтесь, – бросила она через плечо Филипу и его братьям, выпрыгнувшим из джипа.

Сибил снова обратилась к сестре:

– Залезай в машину, Глория, или я немедленно рассчитаюсь с тобой за все зло, что ты причинила Сету. За все зло, что ты причинила мне. Вставай и убирайся, или копам нечего будет соскребать с мостовой и тащить в тюрьму.

Глория не пошевелилась. Тогда Сибил нагнулась и рывком поставила сестру на ноги. Откуда в ней взялась такая сила? Наверное, от ярости.

– Убирайся и никогда больше даже не пытайся близко подойти к этому мальчику. Клянусь, я не подпущу тебя к нему.

– Да не нужен мне этот поганый мальчишка. Мне нужны только деньги.

– Забудь о, деньгах. Больше ты ничего не получишь. Мне надоело сдерживать собаку и Куинов. Хочешь схватиться со всеми нами?

– Глория, ты едешь или нет? – Дружок Глории щелчком послал окурок на мостовую. – Я не собираюсь торчать целый день в этом захолустье.

– Да-да, я иду. Забирай его. Мне лично он всю жизнь только мешал. Пошли вы все… Я прекрасно устроюсь в Лос-Анджелесе.

Гордо вскинув голову, Глория уселась на сиденье.

– Скатертью дорога, – процедила сквозь зубы Сибил. – И запомни, от меня ты не получишь больше ни цента.

– Вы сшибли ее с ног, – благоговейно прошептал Сет, когда красная машина умчалась. Он уже не был бледным и не дрожал. Его глаза горели благодарностью и восхищением. – Вы сшибли ее с ног!

– Кажется, да. Как ты?

– Да ничего. Она даже и не взглянула на меня. Глупыш хотел ее укусить.

– Он чудесный пес. – И когда Глупыш, явно поняв похвалу, прыгнул на нее, Сибил не отпрянула, а погладила его по шерсти. – Чудесный пес.

– Но вы сшибли ее на тротуар… – Сет все никак не мог успокоиться. Он повернулся к подошедшим братьям и крикнул:

– Сибил так врезала ей, что она грохнулась!

– Я видел. – Филип погладил щеку Сибил. – Как ты, мой чемпион?

– Я… – Сибил вдруг поняла, что отлично себя чувствует. – Отлично. Просто великолепно. – Она растроганно замигала, так как Сет бросился ей на шею.

– Вы молодец. Она никогда не вернется. Вы напугали ее до смерти.

Сибил наклонилась, спрятала лицо в волосах Сета, с удивлением понимая, что вот-вот рассмеется.

– Теперь все будет хорошо, вот увидишь.

– Поехали домой. – Филип обнял ее за плечи. – Мы все едем домой.

Наслаждаясь непривычной для нее безмятежностью, Сибил брела по двору рядом с Филипом в сопровождении героического Глупыша и Саймона.

– Парень еще долго будет рассказывать всем эту историю, – улыбнулся Филип.

– Он уже присочинил кучу подробностей. Его послушать, так я сделала из Глории котлету, а Глупыш слизал с тротуара ее кровь.

– Похоже, ты ни о чем не сожалеешь.

– Я ни разу в жизни никого не ударила, – призналась Сибил со слабой улыбкой. – Ни разу даже не повысила голос. Хотелось бы сказать, что я сделала это ради Сета, но думаю, отчасти я сделала это ради себя. Филип, она никогда не вернется. Она проиграла.

– Думаю, Сет никогда больше не будет ее бояться.

– Он дома, и ему тут хорошо. – Сибил обвела взглядом красивый дом, темнеющий в сгущающихся сумерках лес, последние отблески солнца на воде. – Я буду скучать по всему этому, когда вернусь в Нью-Йорк.

– Нью-Йорк? Но ты же еще поживешь здесь?

– Вообще-то я планирую уехать на следующей неделе, сразу после судебных слушаний.

Она много думала об этом и приняла решение. Необходимо поскорее вернуться в Нью-Йорк к своей собственной жизни. А каждый день, проведенный здесь, отдалял ее от прежней жизни все дальше и дальше.

– Подожди, – всполошился Филип. – Зачем?

– У меня работа.

– Ты работаешь здесь, – возразил он, не в силах понять, откуда взялась эта паника.

– Я слишком долго откладывала встречу с издателем, – начала приводить доводы Сибил. – Мне необходимо вернуться. Я не могу вечно жить в отеле, и с Сетом теперь все в порядке.

– Он нуждается в тебе. Он…

– Я буду приезжать. И надеюсь, вы иногда будете отпускать его ко мне. – Сибил все уже распланировала. – Я обещала сводить его на бейсбольный матч весной.

– Ты все обговорила с Сетом?

– Да. Я подумала, что должна ему сказать.

– А теперь моя очередь? Было очень приятно познакомиться, приятель. Мы мило провели время, как-нибудь увидимся?

– Я не понимаю тебя.

– Нечего тут понимать. – Филип отвернулся, отошел на пару шагов. А чего он, собственно говоря, раскипятился? Он же хотел вернуться к своей прежней жизни, не так ли? Вот и получил шанс. Никаких осложнений. Осталось только пожелать ей счастливого пути, помахать рукой на прощание. – Я именно этого хочу. Я именно этого всегда хотел.

– Прости…

– Я другого и не искал. Да и ты тоже. – Филип резко обернулся, словно обливая ее своим гневом. – Так?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– У тебя своя жизнь, у меня – своя. Мы просто плыли по течению, а теперь пора вылезать из воды?

– Ну да, – растерянно подтвердила Сибил.

– Да? – Филип шагнул к ней. Последние лучи солнца золотили волосы Сибил, тонули в синих глазах… – Нет, – услышал он свой голос.

– Нет?

– Минуту, дай мне только одну минуту. – Филип снова отошел, на этот раз к краю воды, остановился, уставился на воду, как человек, размышляющий, не утопиться ли ему. – Что плохого в Балтиморе?

– В Балтиморе? Ничего.

– Есть музеи, хорошие рестораны, театр.

– Очень хороший город, – согласилась Сибил, не понимая, к чему он клонит.
– В Балтиморе? Ничего.

– Есть музеи, хорошие рестораны, театр.

– Очень хороший город, – согласилась Сибил, не понимая, к чему он клонит.

– Почему ты не можешь работать там? Если понадобится на встречу в Нью-Йорк, прыгнешь в самолет или в поезд. Черт, да на машине доберешься меньше чем за четыре часа.

– Если ты предлагаешь мне переехать в Балтимор…

– Идеальный вариант. Ты все равно будешь жить в большом городе, но в любой момент сможешь повидать Сета.

"И тебя», – подумала Сибил, уже мысленно представляя все, о чем он говорил, но покачала головой.

– Филип, это непрактично, – не слишком уверенно возразила она.

– Практично. – Он отвернулся от воды и посмотрел на Сибил. – Очень даже практично. Непрактично возвращаться в Нью-Йорк. Ты будешь так далеко. Нет, Сибил, это не годится.

– Не вижу смысла обсуждать это сейчас.

– А ты думаешь, мне легко? – взорвался Филип. – Я должен остаться здесь. У меня обязательства, ответственность, не говоря уж о корнях. У меня нет выбора. Почему ты не можешь уступить?

– Я не понимаю, о чем ты, – Сибил совершенно растерялась.

– Я что, должен сказать это по буквам? Проклятье! – Филип схватил ее за плечи и встряхнул. – Ты что. Не видишь? Я люблю тебя. Я не могу отказаться от тебя. Ты должна остаться. К черту твою жизнь, к черту мою! Твоя семья, моя семья… Хватит. Я хочу нашу жизнь, нашу семью.

Сибил не сводила с него глаз, честно пытаясь вникнуть в то, что он говорит.

– Что? Что?!

– Ты слышала, что я сказал.

– Ты сказал… ты сказал, что любишь меня? Это правда?

– Нет, я соврал.

– Я… Я уже ударила сегодня одного человека. Могу и повторить.

В этот момент Сибил казалось, что она способна на все. И пусть в его глазах горит гнев, пусть его пальцы впиваются в ее плечи. Пусть он выглядит так, словно готов на убийство. Она справится с этим. Она справится с ним. Она справится с чем угодно.

– Если это правда, – сказала она спокойным голосом, – я хотела бы, чтобы ты это повторил. Я никогда раньше не слышала этих слов.

– Я люблю тебя. – Успокаиваясь, Филип коснулся губами ее лба. – Я хочу тебя. – Поцеловал ее сначала в один висок, потом в другой. – Дай мне время, и я покажу тебе, как хорошо нам вместе.

– Я знаю, как хорошо нам вместе, – словно эхо, откликнулась она. Сибил судорожно вздохнула, ее веки начали опускаться… Нет! Ей необходимо видеть его лицо, необходимо запомнить его таким, как сейчас – в последних лучах солнца, запомнить розовое закатное небо, стаю птиц над головой… – И я люблю тебя. Я боялась тебе это сказать. Не знаю, почему. Мне кажется, что я теперь ничего не боюсь. А ты сделаешь мне предложение?

– Я как раз собирался это сделать. – Филип порывисто стянул белую ленточку, сдерживающую ее волосы, и отбросил на траву. С громким лаем псы помчались за неожиданной игрушкой. – Я хочу гладить твои волосы, – прошептал он, погружая пальцы в ее густые блестящие волосы. – Всю свою жизнь Я говорил себе, что никогда не произнесу этих слов, потому что никогда не встречу женщину, которую хотел бы так сильно, в которой так сильно нуждался бы. Я ошибался. Я ее нашел. Я нашел свою женщину. Сибил, выходи за меня замуж.

– Всю свою жизнь я говорила себе, что никогда этого не сделаю, потому что никогда не встречу мужчину, в котором бы так сильно нуждалась, который разбудил бы во мне такие сильные чувства и желания. Я ошибалась. Я нашла тебя. Филип, я хочу выйти за тебя замуж и как можно скорее.

– Как насчет следующей субботы? – спросил он.

– О-о! – Ее сердце чуть не разорвалось от счастья. – Да! – И она обняла его за шею.

Филип закружил ее, и на мгновение, только на одно короткое мгновение ему показалось, что он увидел две стоящие на причале фигуры: седого синеглазого мужчину и рыжеволосую женщину с лицом, усыпанным веснушками. Они стояли, держась за руки. Они были там, а потом исчезли.

– Навсегда, – прошептал Филип, прижимая к себе Сибил. – Навсегда.
Нора Робертс