Владимир и Жасмин

На строки Александра Сергеевича Пушкина.

Они сошлись. Вода и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Во всем различны меж собой,
Но все ж неведомой рукой,
Небесной силы в трудный час,
Воздать по совести стремясь,
Навстречу посланы друг другу,
Как свет и тень, как снег и вьюга.

Она звезда кордебалета.
Красотка славою воспета
С очами полными огня,
Устами терпкости вина.
Он кроткий инок из аббатства,
Послушный сын святого братства,
В миру прошедший две войны.
С душою полною вины.

Светило солнце золотое.
В его лучах блистало поле,
Росой кристальною играя,
Посевы щедро умывая.

Резвились птахи в небесах.
На ярко-красочных крылах
Взмывая выше облаков
Над пышной шапкою хлебов.

В трудах насущных пребывая,
У стен святых траву срывая,
Наш инок в думу погруженный,
Любовью к господу сраженный,
Поднявши голову с земли
Заслышав стук копыт вдали,
Окинул взором гладь вокруг,
Как чуткий, бдительный пастух.

По склону меж полей зеркальных,
Под жалкий скрип колес страдальных,
Коней нещадно подгоняя,
На кочках яростно виляя,
Вздымая пыль немой земли,
Фургон означился вдали.

Ветр с юга нес дыханье леса,
Но страшных мук вуаль-завеса
Незримо тронула чело
И худо сердце заскребло.
Владимир взор не опуская,
Не вольно в прошлое впадая,
Вдруг ощутил холодный страх,
Его терзающий во снах.

Владимир

3 года назад …

Шел август. Заревом объятый
Стоял в тиши камыш кудлатый.
Владимир со своей дружиной
Расправив после ночи спины,
Вдоль речки двигались рысцой,
Держа сплоченный конный строй.

Уж год как он в краю далеком,
Под алым стягом ясноокой,
Хранил божественный покой
Землицы-матушки родной.

Светило солнце золотое,
В его лучах блистало поле,
Росой кристальною играя,
Посевы щедро умывая.

Резвились птахи в небесах
На ярко-красочных крылах,
Взмывая выше облаков,
Над пышной шапкою хлебов.

Вдруг старший вскинул руку к небу
Слух навострив, как пес по ветру,
Взгляд зоркий в поле устремив,
Незамедлительно застыв.

За сопкой дальней, близ дороги,
В ложбине тихой, вдоль протоки,
Недвижно с копьями в руках
Стояло войско на конях.

Сверкнув горящими очами,
Скрестив палящий взор с врагами,
Стирая утренний покой
Дружина устремилась в бой.

Вмиг разом все переменилось.
Златое поле с небом слилось.
Густая пыль подобно тучам
Под гулкий топот черной кручей
Затмила солнца яркий свет,
Скрывая утренний рассвет.
Взметнулись копья, сталь сверкнула,
Мертвецким духом потянуло.
Раздался звон мечей буланых,
Звериный рев увечий рваных,
В лавине яростной борьбы
Чертя кровавые бразды.

Не час, не два сражение длилось,
В одеждах грязных смерть носилась,
К себе в обитель зазывая,
Нещадно жизни отбирая.

Владимир колотою раной
Сраженный силою не равной
Держался стойко боль снося,
Удары крепко нанося.

Вдруг видит из кустов протоки
Фургон открылся одинокий.
Стремясь избегнуть злой кончины,
Решив покинуть брег чужбины,
Коней нещадно погоняя,
Свою дружину покидая,
В ней убегал бесчестно тот,
По ком рыдает эшафот.

Ну ж нет постой, браток, не должно.
Бросать в беде своих не можно.
Оплата за сии дела
Твоя бедова голова.

Подумав так Владимир резко
Припал к загривку друга тесно,
В погоню лихо припустив,
Про боль свою совсем забыв.

Повозка быстро удалялась,
Спасение близким ей казалось,
Но черной тучей вороной
Маячил за ее спиной.
Минута, две и уже кони
Ноздря в ноздрю, а грозный воин
Хватает сбрую и рывком
Разит ее своим клинком.

Фургон лишившись управления,
Продолжив быстрое движение,
На кочке резко подскочил,
Оглоблей землю подцепил,
И резким яростным рывком,
Взметнулся в воздух кверху дном.

Все стихло. Кони убежали.
Лишь струйкой тонкою по стали
Скользила желтая луна
Сводя Владимира с ума.

Круг очертив победы важной,
Руки движением отважным,
Он дверь фургона отворил
И замертво, как есть, застыл.
Пред взором дева молодая,
Застывши будто бы живая,
В одеждах ярких дорогих,
Подушках алых перьевых,
Спиной на оных возлежавши,
К груди дитя рукой прижавши,
Глазами полными огня,
Смотрела сердце пламеня.


Прошло три года, но поныне,
Пред взором очи ясно-сини,
Расплаты требуя во снах,
Владимир видел в жутких снах.
Все так же громко билось сердце,
Все та же запертая дверца
И черных локонов каскад,
Одежд атласных маскарад.

наши дни…

Меж тем по полю приближаясь,
В лучах божественных купаясь,
Фургон катил во весь напор,
Как быстрый черный метеор.
Владимир мукою томимый,
Судьбою по земле гонимый,
С опаской вглядывался в даль,
Гоня с души тревог вуаль.

Жасмин…

Пыль поднимая вверх клубами
Жасмин с опухшими глазами
Под стук копыт коней буланых,
В одеждах от дороги рваных,
В фургоне старой Резеды,
Спасалась бегством от беды.

Еще вчера она блистала,
Волнение душ легко рождала,
Сердец горячих яркость чувств,
Лавины пламенных безумств.

Ее девчушкой из постели
Под жуткий вой седой метели
Из лап смертельных вынимая
Цыганка смелая, спасая,
Рискуя жизнью забрала,
Своею дочкой нарекла.

Жасмин росла свободной птицей,
Цветком прелестным, дикой львицей,
Пока в один из ясных дней,
Средь славных девственных степей,
Не повстречался за рекой,
Парнишка справный молодой.

Ах, как же жарко сердце билось,
Но жаль не долго счастье длилось,
Потоком чувств очаровав,
Из дома варварски украв,
Он бросил юное дитя,
Примерно тридцать дней спустя.

Жасмин оставшись без гроша.
Невольно от тревог дрожа,
Прибилась в местный балаган
К составу девочек-цыган.

Летели дни, сменялись весны,
Она конечно стала взрослой.
По свету вдоволь нагулявшись,
В делах любовных накупавшись,
Ее обидчик удалой
Красивый рослый молодой,
Вернувшись, на подмостках сцены.
Увидев давнюю любовь,
Вдруг воспылал желанием вновь.

Меж тем остывши молодая,
Уже как будто бы чужая,
Не обращала больше взгляд
На пышность щегольских плеяд.
И подзабытый, непрощенный,
Отказом дерзостным сраженный,
Обидчик старый, Алексей,
Средь своих давешних друзей,
Стал слухи подло распускать,
Жизнь юной девы разрушать.

Однажды после представления,
С букетом полного почтения,
К Жасмин в гримерку постучал
Бригадный бравый генерал.
Он молвил о его влечение,
О проведении, о везении,
Мол, что улыбкой и губами,
Ее прекрасными очами,
Он безгранично восхищен,
И снова к жизни возвращен.
Ее попытки оправдаться,
От чувств ненужных отказаться,
Напором он своим сметал,
Как будто сплошь не замечал.

Означив страстное стремление,
Оставив деву во смятение,
Пан-генерал по долгу чести,
Оставивши букет невесте,
В пылу восторженных похвал,
Вернуться скоро обещал.

На третий день, чуть ближе к ночи,
В ее домишко непорочный
С очами полными огня,
Жасмин что было сил браня,
Как видно сильно захмелев,
Он возвернулся словно лев.

По злобе лютой кулаками,
Пред ясно-синими глазами,
Он потрясал без сожаления,
Бросая жестко обвинения.
Что мол распутна и развязна,
Ко всем плохим делам причастна,
В оплату выставляя счет,
Что скрыться ей он ночь дает.

В слезах горючих утопая,
От страшной смерти убегая,
Рукой безжалостной судьбы,
В фургоне старой Резеды,
Подруги лучшей, впопыхах,
Животный приглушая страх,
Укрывшись кожаным плащом,
Жасмин покинула свой дом.

Чрез десять дней ее мытарства,
По воле подлого коварства,
Недугом сваленная с ног,
По постоялый, на порог,
Она с мольбой в глазах упала
Под меховые покрывала.

Дней шесть в бреду от страшной хвори,
Не видя бархатные зори,
Металась бедная Жасмин,
Меж жарких лет и лютых зим.
А на седьмой сквозь плен сознания,
Больное жалкое создание,
Услышало меж голосов,
Стоящих рядом образов,
Знакомый. Тот. Родящий страх,
Свет гасящий в его очах.

Лишь солнца свет земли коснулся,
Петух спросонья встрепенулся,
Жасмин укутавшись плащом,
Покинула украдкой дом.

Могучим ветром, грозной тучей,
Песка лавиною зыбучей,
Она гнала своих коней
Средь пышных девичьих полей.
Хлестал лицо июльский ветер.
Казалось, что никто на свете,
Забытой богом сироте,
Не мог помочь в ее беде.

Теряя от тревог сознание
Больное слабое создание
Без сил откинулось назад
Раскинув локонов каскад.
По склону, вниз, клубы вздымая,
На кочках сплошь фургон швыряя,
Помчали кони наугад
Не видя пред собой преград,
Пока с кошачьей быстротой,
Наш инок хваткою стальной,
Враз осадив их жаркий пыл,
Бег резвый не остановил.

Окинув козлы взором бегло,
Откинув плащ рывком умело,
Владимир обмер словно он
Вдруг погрузился в страшный сон.

Пред ним, как кукла, чуть живая,
Лежала дева молодая,
Без чувств, откинувшись назад,
Явив потрепанный наряд.
Все те же бархатные волны
Спадали с плеч пучиной черной,
Все тот же цвет ланит хмелящий,
Губ сочных блеск, как зов, манящий,
Все тот же плоти аромат,
Как алый дьявольский закат,
Рождающий немой укор
Судьбы жестокий приговор.

Стряхнув с себя оцепененье,
Взяв в руки жгучее волнение,
Страх скрытый грубо отметя,
Больное слабое дитя
Владимир на руки подняв,
Двор неприметно миновав,
Отнес к себе в святую келью
На белую, как снег постель.

Дней семь в бреду Жасмин металась,
Все скрыться от беды старалась,
Срывался с губ то плач, то крик.
С чуть слышных слов лихой блудник
Ее голубку обманул
И в тьму зловещую втянул.
Владимир взора не смыкая,
Душою за нее страдая,
Молитвою, святой водой,
Лечебной доброю травой
Над ней голубкой хлопотал,
До жизни бренной возвращал.

Рисуя смелыми мазками,
Вставая рано с петухами,
На небо радостно всходило,
Тепло дарящее ярило.
Резвясь беспечно в лоне света,
Подружки бархатного лета
Жужжа саднили тут и там
Гоня дремоту по утрам.
И как мы знаем время лечит
И богом посланная встреча
Вернула бедную Жасмин
В объятия бархатных равнин.

Придя в себя она узнала
Куда и как она попала,
Поведав о своей судьбе,
Взывая в искренней мольбе,
Просила душу не губить,
В стенах святых еще пожить.

Текли недели, боль стирая,
Жасмин угрозы забывая,
Умом пытливым понимая,
Сердечком юным прикипая,
К Владимиру, теряя сон,
Опять питала чувств огонь.
И поискав души спасения,
Решила для его забвения,
Отправиться обратно в мир,
Безудержных людских пучин.

Декабрь выдался холодным.
Владимир с болью безотчетной
Проснулся утром очень рано
Под шум мятежного бурана.
Его снедала мысль о деве.
О том, что страшные недели,
Те, что в болезни с нею был,
Он мысленно благодарил.
Ее горячее дыханье
Его дразнило подсознание.
Бросала в дрожь ее улыбка,
А блеск в глазах пьянящей пыткой
Сжимал пылающую грудь,
Рождая сладостную грусть.
Да, он был счастлив быть с ней рядом,
Пересекаться беглым взглядом,
Ловить тайком ее движения
И выражать свое почтение.
Да, он был счастлив. Что же стало?
Зачем она его бросала?
За что под вой седой метели,
Предав уютные постели,
Решила бросить стен тепло.
Рассудку здравому назло.

Умывшись, ладно причесавшись,
Немного в комнате прибравшись,
Владимир земно помолился,
К кресту губами приложился
И неуверенной походкой,
С груди щемящей грустной ноткой,
Отправился до врат больших,
Тяжелых, древних распашных,
Навек простится с юной девой,
Цветком прелестным малой сцены.

Выл ветер душу больно раня,
Как с неба громко барабаня,
Незваный путник у ворот
Возник средь снеговых широт.
Вошедши внутрь двора скиталец,
Окинув взором не стесняясь,
Жасмин случайно лицезрел
И как-то сразу обомлел.
Но тут же сбросив тень смятения,
Одним стремительным движением,
К ней бедолаге подскочил
И натиском своим накрыл.

Жасмин как будто не дышала,
Рукой к груди платок прижала,
В смятении нервно теребя,
Безвольно очи потупя.

В сторонке молча созерцая
Владимир от тревог страдая,
Как зверь, почуявши беду,
Воззвав молитвой ко Христу,
Шагнул из тени в глубь двора
Огнем неистовым горя.

В глазах Жасмин стояли слезы.
Как будто ледяные росы,
Тая холодный липкий страх,
Заблудшего в больших снегах.

Да, он был прав она боялась,
Хоть скрыть волнение старалась,
Но цвет ланит, как снег белесый,
Губ алых трепет безголосый,
Без слов кричали о ином,
Сокрытом памятью в былом.

-Жасмин, ты плачешь? Что случилось?
Синьор, представьтесь. Что за милость?
Как понимать нам ваш визит?
В чем интерес ваш тут возник?
Владимир быстро подошедши,
Огнем очей в сердцах обведши,
Держа негласный этикет
Скитальца требовал ответ.

С ухмылкой, взор не опуская,
Приезжий слов не замечая,
Сказал Жасмин: - Душа моя,
Ты не скучала вижу я.
Но не пора ль тебе, друг мой,
Вернуться во домишко свой?

Картина быстро развивалась
Слова не птицы. Обменявшись
Не доброй бранной грубой речью,
Очей пылающих картечью
Схлестнулись грозные мужи
В далекой северной глуши.

Кулачный бой не долго длился,
Скиталец за клинок схватился
И резким выпадом вперед
Вонзил Владимиру в живот.

Сбежались все. Спасаясь бегством,
На друге, без сомнения крепком,
Умчал убийца без оглядки,
Позорно победивши в схватке.

Спустя  год
            … звучит песня

Баю-бай, баю-бай,
Спи сыночек, засыпай.
Спит котенок, спит щенок,
Спит оранжевый бычок.
И рисунки на стене
Тоже спят давно уже.
Спят лошадки, спят ужи,
Спят колючие ежи.
Поскорее засыпай,
Глазки крепко закрывай.

Окутав землю сладкой дремой,
Разлив приятную истому,
Скользящим шагом черной кошки,
Ступая тихо, осторожно,
Спустилась ночь, даря покой,
Гоня печали все долой.